Записки от старости. Ироническая проза

Женщины на пыль жалуются: оседает на кожу, абразивная, въедается, и приходится умываться. Да и сам чихаешь и кашляешь, особенно по утрам. Пока не родились комарики, можно форточки открывать. Но пыль в квартиру проникает. Да что пыль? А пылесос на что? За годы жизни в Магадане число перебывавших в семье пылесосов к десятку приближается. Загнанные пылесосы пристреливают, не так ли?

Наибольшее впечатление произвел в начале списка «Тайфун». Скорость двигателя такая, что о сверхзвуковом самолете думается. Один за другим перебывало четыре экземпляра. Плешь себе переел этим «Тайфуном». Шумит он красиво, что-то всасывает, но такое ощущение, что тут же вышвыривает с огромным энтузиазмом. Рад бы задержать и уничтожить всю пыль, напрессовать из нее кирпичей, но техника не достигла грани фантастики.

После перестройки моющие пылесосы появились. Тяжеленные и дорогущие. Зачарованно смотрел, как Гавриловна уничтожает пыль в конторе. Но как бы она ее ни уничтожала, назавтра начинала снова, да ладом.

Однажды знойным летом взял я полученные после полугодовой задержки деньги и двинул в новый просторный магазин. Чуть ли не на ощупь. Что-то творилось с глазами. Только что закончил лечение правого, рассосалось темное пятно, закрывавшее горизонт, и то же самое началось в левом глазу. А до этого наблюдалось простое понижение настроения. Противоестественное в теплую пору. Казалось бы, солнышко светит, теплынь, трава, чарующе пахнет, иду по улице – не в пальто, не в куртке, в рубашке, радуюсь, а кошки на душе скребут.

Иногда настроение можно улучшить путем посещения магазина с новой техникой, какую до этого и в глаза-то не видывал. Уж я вдоль поперек торговое предприятие облазил, все полки носом пропахал. Эх, глаза запасные никто не придумал! Нашел пылесос с водяным фильтром. Все как в прежних, но ни матерчатого, ни тканого пылесборника, а весь воздушный поток проходит через воду, почти литр заливаешь в контейнер. И там пыль застревает. Много-много волос и черная жидкая грязь образуется. А бывает густая, как творог. Ее надо тщательно вымывать, опять заливать водичку и чистить воздух через воду в следующей комнате. Впечатление шоковое. А ведь люди через воду дурь курят. Кальян. (Почти как мужское имя Колян) Может, им пылесос этот приспособить? Ну, да ладно, об этом потом.

Впечатление, спрашиваете? Весь я в шоке и шоколаде. Считай, по гамбургскому счету, всю жизнь прожил без пылесоса, только теперь только обрел. То, что было – плацебо. Пустышка. То же самое про холодильник надо сказать. Не было холодильника, а была каторга – то и дело его размораживать, лед вытаскивать по два ведра за раз. Один выходной полностью тратишь на разморозку, второй на стирку, поскольку стиральная машина – одно название. Братцы, да я и не жил вовсе. Так получается.

Я нес пылесос из магазина не спеша, он оказался тяжелее, чем думалось поначалу. И ни сном, ни духом не знал, что нельзя напрягаться и тужиться, чтобы не усугубить кровоизлияние в стекловидное тело глаза. Вот где ужас: идешь и слепнешь! Кровь из глаза выдавливается в глаз. И это ощущается!

Мне велели закапывать другие, жгучие, капли, вызывавшие слезы. Не сразу, но получше стало. Эффект новой техники на первых порах был смазан.

Однажды я понял, что год за годом мечтал найти заступу в жизни. Старшего брата или отца. Братик был, но умер ребенком, до моего рождения. Инфекционная болезнь. Недаром мать со мной нянчилась. Осознал, что невозможно, но все равно искал защитника. Мой дом – моя крепость – и такой принцип вполне бы подошел. Пусть бы бронетранспортер оказался в моем личном пользовании, только соответствующим образом оформленный в ГАИ. Убавляю притязания – бытовая техника – тоже неплохо: пылесос, холодильник, телевизор, который отвечает за свой базар. Я уж не говорю о компе – товарище и друге, на которого можно положиться. Ну, не мордой в клавиатуру, разумеется.

Побочный эффект

От удара автомобиля четверо пожилых пешеходов

скончалось на месте и еще двое – в другом месте.

Сводка ГАИЦИИ

Очнулся я с болью в правом боку. Хорошо хоть, проснулся. Всю ночь кто-то ширял под ребра, вонзал перочинный ножик-складешок, такой был у меня в первом классе: настолько крохотный, что я боялся нечаянно взять его в рот для игры и проглотить. Примерно так, как цапля глотает, подкинув и ловя головой вперед пескарика. Цапля на моем пути не встречалась, а вот крохотных рыбок ловил в школьном пруду в поселке Калтан, учась в третьем классе. Две школы смотрели друг на друга, а между ними пруд зарыбленный мелкими гольянами. Упоительная рыбалка! Ювелирная.

Если поймать 30—35 пескариков, можно предъявить их маме, а уж она сжарит на сливочном масле, не чистя. Их можно есть прямо с головой и кишками, – объясняла мама. И привела в пример котенка Мурзика, который слопал три сырых пескарика с огромным удовольствием и тер свои усы и зажмуренные глаза намусленной лапкой.

В Магадане нет пруда, где бы можно было ловить на удочку с тонкой леской и поплавком-перышком. Да и рыба здесь другая. Вдруг нахожу в кармане радикулитную мазь и принимаюсь за самолечение. В ней основным компонентом является чайное дерево, универсальное в различных благодеяниях средство: и антисептик оно, и настроение поднимает, и кожу чистит. Нащупываю на черепе небольшие уплотнения, твердые, как микроскопические рожки. Обрабатываю маслом чайного дерева – раз, другой, третий. Через день сковыриваю ногтем и воображаю, что у меня что-то еще очищается за компанию. То есть какими-то подкожными путями, подкожными тоннелями, подкожным метро проходит препарат, как солдаты на парад, в другие части организма. И действие оказывает. Но рожки растут и бок болит. Значит, живой.

Чайное дерево да еще дерево гинкго вызывает у меня священный трепет. Гинкго – вообще реликт, и каждый экземпляр на учете. Дерево потрясающее. Усиливает мозговой потенциал и попутно восстанавливает глаза. Если с объективом сравнивать, увеличивает светосилу.

Можно подумать, что на родине гинкго, в Китае и Японии, где, кстати, впервые замечены потрясающие лечебные свойства этого растения, живут исключительно умные люди. Мы, жители холодных краев, в первую очередь ищем, как поглупеть, балду забить. Но и препараты из гинкго тоже раскупаем. Есть нужда в просветлении разума и укрощении склероза. Некоторые находят прикольным улучшение памяти.

Не уверен, есть ли в наших арктических краях растения, усиливающие мозговой потенциал, это пресловутое А-Кью. В Таганроге и Ужгороде несколько экземпляров гинкго, но это же – капля в море. Не в деньгах счастье, а от ума – горе, давно замечено. Ну, взяли, насадили целебную рощу – разве трудно?

Может, чукчи уже что-то нашли, да помалкивают. Лишь в шаманский бубен постукивают, да горловым пением слух услаждают. Если бок болит, эвены мажут медвежьим жиром. Но с медведиками возни много, а с чайным деревом проще. Растет в теплых краях, достигает 4-х метров высоты. И, поскольку болит бок, можно использовать побочный эффект.

Если был бы жив Мичурин, стоило бы заинтересовать селекционера проблемой скрещивания чайного дерева с гинкго, двух таких чрезвычайно полезных для здоровья человека растений. А сбоку еще бы ветку эвкалипта привить. И все это гибрид-ангидридное дерево акклиматизировать на Колыме. Придать полегаемость при помощи кедрового стланика. Кстати, буду сегодня перед сном на кровной кровати делать ноги – нет, не удаляться с поспешностью, достойной опасного места, а умащивать ступни абрикосовым маслом с каплей чайного дерева. Картина маслом.

Чукчи о чайном дереве предпочитают не высказываться. У них другие приоритеты. Грибочки, грибочки! Что мы знаем о них? Да, мухоморы. О них тебе расскажут (или уже не расскажут) потомки шамана. Как в шахматной игре, жертвуя фигуру, жители села Мухоморное обретают качество. Пусть меньше разума, но он пронзителен. Он – луч лазера. Звук бубна. Нож в бок, фрекен Бок. Добыча радия для радикулита.

И что характерно: мажу бок, и через пару часов отваливаются уплотнения на коже головы, которые я образно назвал рожками. Наступает небывалая ясность, но я сильно опасаюсь за А-Кью. Кстати, я это слово впервые слышал много лет назад, в книге Лу-Синя есть такой персонаж.

А рядом со мной просыпается бывший уголовник, автор эвфемизма «Еха иху эхо мать», кандидат рукоприкладных наук. Весь в татуировках, голограммах и художественных шрамах. С изящно ампутированной первой третью фаланги безымянного пальца левой руки. Можно понять, рассказывает о своей Марине. Называет ее ласково марухой.

Она мне ноги целовала, как шальная, – поет. И делает важное, можно сказать, эпохальное признание: мол, его маруха ему пальцы ног сосала с жадностью младенца, а на пальцах грибок пышным цветом рос и колосился. Это вам не мухоморы и даже не чайное дерево. Это ЕКЛМН!

Ольга Ивановна тоже очнулась и призналась с грустью, что заимела ребенка от фоторобота. Антип звать, тот же ежик, только наоборот. У обычного ежа иголки наружу торчат. У этого – внутрь, да к каждой иголке шприц с дурью. Все ежится Антип. Вот так тип! Вкалывает! Сам себе. Тип. Нет, Антип.

Раньше ей говорили: «Гражданочка, пройдемте». А теперь женщина может и не быть в статусе гражданки. Оформляет, оформляет она гражданство. Гастарбайтер. Поэтом можешь ты не быть. И гражданином тоже. Прилетела, незнамо откуда. Муж на руках носит, а любовник на щупальцах. Да и сама не промах – мастер спорта по стрельбе по летающим тарелочкам и ходьбе налево.

А очнулись мы в домике, наполненном чучелами животных. Он и сам похож на мумию. Музей. Законсервировали по всем правилам. Лет тридцать простоял, теперь разбирать решено и сносить. А тут мы – вылитые экспонаты, с запахом формалина. Вручную будут разбирать, чтобы окружающие деревья не повредить. Значит, и нас тоже. По косточкам переберут. Посаженные в давние годы, тополя и березы разрослись, вылитыми посаженными отцами стали.

Но это еще не скоро случится. Мы еще побудем. А потом через терминалы войдем в анналы. Может, на второй круг закружили. При соответствующем раскладе, разумеется. Если не будут ставить палки в колеса. А то за большие деньги дядька покупает колеса и ставит в них палки, а сам навостряет лыжи. Комон, комон, токсикоман!

Снова утро, снова очнулся. Бок не болит. Как рукой сняло. Я теперь продвинутый Андо, избранный сборник из пылесоса, стиралки, фотокамеры и компа. Как всегда, затея хоть и удалась, но накрылась медным тазом, точно каской. Они ищут меня. С молотком. Молоток большой, как половинка кирпича, но резиновый. Таким таджики выравнивают дорожные плитки при строительстве тротуара. Резиновый молоток – не то, что стальной. Нежный. Примерно как резиновая пуля-дура. Да если руками голову прикрыть, и вовсе пустяк. Глаза пластырем заклеить, чтобы не лопнули.

Птук! Легкий долгожданный удар по затылку. Бесконтактный, между прочим, и смягченный медным тазом, похожим на каску.

Бдупт! – отдалось изнутри.

– Продано!

Аукцион, стало быть. За сколько меня? Не за понюх табаку, надеюсь?

Запись на полях. А ПЕРЕД ЭТИМ ВЕЩИЙ СОН БЫЛ

Будто бы живу в большой, в ночное время кажущейся незнакомой квартире. Дело к полуночи, а хочется по-малому. Иду от выключателя к выключателю. Довольно долго уже иду. С поворотами.

И вот я на кухне, раковина, плита, холодильник. Сидит там, на табурете слабознакомая женщина с вздернутым носиком. Сильно вздернутым, словно это вздернутый на виселице особо опасный преступник. И под влиянием этого образа начинаю с женщиной как-то неправильно, банально флиртовать. Рассказываю безо всякой задней мысли, что приснился писатель Гена Ненашев. Будто бы взял он молоток, с которым делал табуретки и мастерил гробы, по первой профессии, будучи столяром. И вот во мраке раздался незнакомый звук неопознанного бытового прибора, но какого именно, слету установить было невозможно. То ли холодильник, то ли, что менее вероятно, стиралка. И в этот же момент другой квартиросъемщик, тоже писатель, по фамилии Нашев, тоже с молотком, но уже сапожным, вышел на тот же звук.

В квартире мрак, темнота, а они спросонок, не разобравшись в ситуации, напали друг на друга и стали молотками друг друга по башке бах! Охаживать.

Хорошо еще, понарошку, все это столпотворение и коловращение им приснилось, одновременно привиделось в тяжелом сне. Синхронно, как говорится. И это хорошо, что приснилось, а то несдобровать бы им обоим.

Между тем столкновение не прекращается: бьют, бьют молотком о молоток, головы звенят колокольно. Постепенно писатели узнали друг друга, Нашев и Ненашев. Стали радоваться, танцевать. Композитор Арам Ильич Хачатурян, русский композитор из армян, написал танец с саблями, который был люб и дорог мастерам художественного слова. Вот и закружили нечто похожее. Танец с молотками потом так этот экспромт назвали музыковеды.

Пока суд да дело, курносая красавица, посчитавшая, что оказалось на периферии внимания, так и повесила нос. Он у нее даже покраснел. Да и две их оказалось, барышень. Факт, конечно, нуждается в медленном осмыслении. Да не тут-то было. С десяток их набежало – курносых. Каблучками как-то особо стучат: клон-клон-клон. Как десять капель валерианки друг на друга похожи. Стали они к Нашеву и Ненашеву на шею виснуть. В губы, в шею, в лоб, в руки норовят поцеловать. А кто-то и в ноги упал: к стопам приложиться.

Ай ты, Генка, опоссума сын! Вроде бы не столь уж приятно их внимание. Столяр ты, чертов, столько людей зарыто в твоих гробах! Мол, фанатки, что с них возьмешь. Они и в Африке фанатки, рассупонили манатки.

И стали они Нашего и Ненашева тискать. Вроде бы и ласково, и нежно, да уж больно много их, лапушек и заек. Тискают и щиплют.

Увещевали их Нашев и Ненашев. Прям, беда. Наглость – двенадцатое счастье. Тут уж одно из двух – или жизнь, или смерть от любви. А молоток как держали, так и держат. Да они бы и от серпа не отказались и вроде как оба стали бронзой покрываться. Совсем забронзовели. Глубоко в них пошло – бронзовение. И кости, и сухожилия. И кожа бронзовая, благодаря бронзе тело особой тяжестью налилось. Бронзовый Нашев для повышения веса захотел посвятить себя монументальному оформлению города. Нашев чугуном налился, неподъемный. И вот входят мужики в спецовках, пропитанных маслом, которое из головы. Бензорезами в считанные минуты бронзового Ненашева разделали, металл в Корею продали. Чугунного Нашева разделывать не стали. Он и так востребованным оказался. Памятником самому себе встал в центре на солидный фундамент. Молотком в лоб стукни – звенит. Потом автор этих строк проснулся и обнаружил, что курносые женщины исчезли, Нашев и Ненашев тоже.

Другой бы рассказал, я бы не поверил, а тут превращение на моих глазах произошло. А вот дошел ли я до цели ночного путешествия, я так и не понял. Может, и дошел.

И тут над Красноярском столкнулись в воздухе наш и американский самолеты. Ну, наш-то понятно, а каким ветром занесло американский? Запросто могли сбить на подлете. Но уж больно хотелось узнать пентагоновцам, что это за центр управления климатом русские построили, да потом легко, не заморачиваясь, снесли, как бы пойдя на уступки стратегическому противнику. Подчинившись требованиям американцев. А на Аляске все осталось. И новые кухни погоды появились. Что бы это значило? Да я знаю, что ли? Теперь их кухарки климатом правят.

Нет грома без молнии. Стало быть, знаешь, – голос у меня в голове. – Слишком много знаешь. И жена твоя два раза на Аляску летала, и сын там вдоволь погостил. И сам в Красноярске бывал.

Там Ленин был в ссылке. Вот-вот, все понимаешь. И нечего шлангом прикидываться. Тихо! Как в четыре утра на улице Ленина в Магадане. И вдруг истошный крик. В этот миг в родильном доме появился на свет и сделал первый вздох человек, пока что безымянный, и вся будущая жизнь пробежала перед глазами младенца, до самого его последнего вздоха в конце XXI века.

И он заплакал, да так горько, так не по-детски! Мороз по коже.

Это был я.

Оказался я живой.

Пусть и с замедлением, сработал антивирус.

Удар молотком

И что надыбал ты на дыбе той?

Я получил удар по кумполу молотком для дорожных работ. Резиновый молоток – как резиновая пуля. Ударили, будто лампочку разбили. Она погасла, но перед тем ярко вспыхнула на мгновение, высветив необычно теплое лето конца прошлого века. Должна же быть компенсация за зимний дождь. Не в смысле денег и благ, а в смысле механики, в том числе и небесной – ком-пен-сация механических усилий. Лето, когда я был хоть и не молодой уже, но достаточно беззаботный. Конечно, говорю это не без натяжки смысла. Не предполагал я, что реальных забот и проблем, смысла смерти я еще не ведаю. Машина «Жигуль» восьмой модели была на ходу, и сам я на ходу был, легок на ногу. Работал много, нормально платили, пусть и с задержками. Совсем небольшими, по с равнению с дальнейшими временами. Ездил в отпуск на материк. Пил вино и смотрел телевизор. Сопереживал ему, сочувствовал ведущим. Не ломал голову, где взять деньги. Как поется в одесской песне, «их есть у меня».

Чтобы понять старость, не стоит вытаскивать для сравнения молодые годы. Да и молодые надо, но предпенсионное десятилетие важно. Как средняя зарплата для начисления отпускных. Может, оно и останется в памяти в последний миг, вспыхнет перед тем, как рухнуть носом в огородную землю, щедро сдобренную фекалийными солями. Собственно говоря, этот миг я сейчас переживаю, просто растянул его лупой времени, иначе говоря, ускоренной съемкой, теперь ведь можно и полет пули заснять и рассматривать часами.

Вспышка! Сколько она может тянуться? Время не резиновое. В секунду все случилось. Получил резиновым молотком по живой голове. Мозг умирает и в момент угасания пожирает собственный разум. Разве непонятно? Разве станет понятней? Сейчас я усну, но перед этим мне покажут кино про меня. Собственно уже кажут. В формате 3Д.

Собственный мозг, умирающий от гипоксии – лучший режиссер и оператор. Забавно как – живешь, дурак дураком, а в последний миг все откроется, озарится. Важно проснуться перед вечным сном, чтобы на все сто процентов, расправить плечи, распушить ноздри, разогнуть спину. Прикоснуться к военно-врачебной тайне. Конечно, ты ее не выдашь: нет такой возможности. Нет и нужды. Кому надо, само откроется. Никто еще оттуда не возвращался. Якобы. Есть, наверное, и возвращенцы. Вон один из клинической смерти вышел, его жена отравила. Уже сколько лет не может спать и не стареет. Лет двадцать. Что-то он оттуда принес. Но не распространяется. Будто давал подписку на оборонном заводе. Кровью писал на пергаменте, выделанном из собственной кожи. Я знаю, что это такое. 45 лет прошло, а ни одного секрета никому не выдал. Ни матери, ни жене. Ни сыну и внуку. Собственно, они ни о чем и не спрашивали. Им это не интересно. Раскроешь рот, они тут же заткнут.

Да кому ты нужен, кому нужна твоя жизнь – с секретами, не стоящими выеденного яйца, с тайнами, которые сейчас секретны, а по прошествии лет, знает каждая собака?

За Арманью

Крышу сорвало

С Пизанской башни. Опять нас, пейзан,

разводят на башли.

Начало июля 1998 года, в Магадане отключена горячая вода, и больше всего на свете хочется купить склянку с солью для душистых лечебных ванн, дабы искупаться в ароматном рассоле, смыть соленый полпот.

Соль «с пеной» для ванн. А мне видится пена у рта. Во – какая экзотика!

Надпись на полях. Август 2011 года. Воды в квартире нет – ни горячей, ни холодной. Пожарные машины за окном. Возгорания, по счастью, не видно. Пора ранняя для загара. Может, это все – учеба личного состава МЧС?

Москва поспешила передать: в Магадане, мол +20, хотя набралось лишь 13. Конец июня – это еще не лето. Но июль, хочешь, нет, надо признать жарой. Хотя бы в полутяжелом весе. Когда есть машина, можно отвлечься от чистоты тела и в выходные выезжать на море в сторону Армани, жечь костер из плавника: жаркий, как из антрацита. Море раскатисто шумит, звук бильярдно прокатывается по гальке и щекотно отдается в позвоночнике.

Соленое слово проносится над солеными просторами.

Сладко-горькое чувство, после кислого. Рот в безвкусной слюне. От полноты жизни едва не лопаются глаза. Обманчивое ощущение, что совершил заплыв. Есть на пути в Армань Соленое озеро. Как-то там из моря вода просачивается сквозь песок и нагревается. Прям курортной температуры вода. Можно купаться, а загар изначально красивее, чем в Сочи. А чуть дальше от берега в этом месте сильное течение. Вроде и шторма нет, а гибнут люди, несет их море, не выгрести. Что ни год, новые жертвы.

Едем дальше, минуя лицензионный участок – чистый и живописный. Главное – услада глаз, чтобы волны-волны качали-качали, когда вернешься на третий этаж и нырнешь в постельку. Кто-то рядом готовит шашлык на ребрышках, и от этого у меня в ребрах теснение и щекотка. Кто-то с телевидения говорит, голос знакомый до сердечного стона. Просто не верится, что этим голосом можно произносить бытовые фразы, совсем как старшему экономисту или уборщице. Как-то все это глупо. От смущения не знаешь, куда спрятать взгляд. Разве что вытянуть вдаль моря. Вдруг понимаешь, какие бывают несчастные люди – фанаты артистов, футболистов и общественных деятелей: а местная телеведущая в маленьком городе – как член семьи. Это она, боже ж мой, ОНА! Телезвезда магаданского серого неба. Пасмурные дни этой поры темней, чем белые ночи. Выходишь поутру из дома: пахнет травой и, похоже, что ты в отпуске на юге. Там тоже прохладно поутру, но быстро нагревается до температуры сковородки для поджаривания гренок. Но море – как Черное, так и Охотское пахнет одинаково поутру. Но не паникуй, включи воображение. Оно не подведет.

Только говорящая голова местного канала может 22 декабря, в самый короткий день в году, сказануть: мол, сегодня день сровнялся с ночью по длительности. Сморозившая эту милую нелепость – молодая особа, называющая себя журналисткой, с жиденькими волосиками, кривеньким ротиком, показываясь ежевечерне, читала механическим голоском глупейшие объявления, не поднимая от бумажных листков своих блеклых маловыразительных щелочек-глаз.

Спустя год сияние, невидимое без специальных приборов, появилось вокруг реденьких волосиков ее скромной прически. Повторяешь слово в слово ее милые глупости, и восторг, перемешанный со стыдом, густо заливает с головы до ног. Будто бы подсматриваешь в замочную скважину. Несколько вечеров неотрывно смотришь этот канал, вожделенно представляя, как выглядит ОНА после полуночи, теплая и пушистая, похожая на булку свежевыпеченного хлеба, заждавшуюся острого ножа.

С какой стати клубится этот интерес, совершенно непонятный? Глядишь, как баран на новые ворота, за которыми старый мир. А то вдруг ловишь себя на теплоте к некладушке, словно она твоя сестренка, а ты хочешь спасти ее от чеканутого Чикатило, с мрачной шутливостью прозванного поклонниками черного юмора Корчагиным наших дней.

Потом внезапно все гаснет, будто выдернули шнур из розетки. Тянет на гнилую философию и забродившую социологию. Воображение ерзает в сторону собственного отсутствия. А ЕЕ за особую телегеничность уже взяли в Москву. Но есть другая – настоящая куколка, с детским, не по годам, лицом и чарующим серебреным колокольчиком речи. Начинает, как и в первом случае, с чтения так называемых коммерческих объявлений. Окутанная тайной, волнует и обещает она какие-то особые кукольные ощущения, если посетишь магазин «Эйфория». Прислушайся к названию, и ощути, о чем лай. Невозможно противопоставить доводы разума этому зову из глубины девичьей непостижимости.

Идешь по указанному адресу, и что же? Предощущение улыбки смыто плавиковой кислотой. Даже не разочарование, а отчаяние охватывает при виде куколки вблизи, без посредничества оптики, передатчика, приемника, оператора, осветителя и невидимых хитростей.

ПРОЧЬ, САТАНА!

С тех пор, уже несколько лет – неразгаданная загадка куколки номер два. Хорошо хоть, жена не знает, кто вырвал мне сердце живьем! Или знает, да не придает значения, делает скидку на характер мужа, маленькие слабости мужчины. Нет, это не маленькая слабость, это тяжелая TV-наркозависимость.

Иной раз думается, если бы в какой-то миг вышел горбатый одноглазый певец с кривыми сабельными зубами, то и у него, благодаря телевидению, появилась бы толпа фанов, жаждущая прикоснуться к его горбу на счастье, когда он лепит горбатого, подобно Горбачеву. Да, именно так.

Отчего это происходит? Разгадки нет, но есть подсказки. Включаю как-то ящик, а телеведущие в честь какого-то своего юбилея друг у друга интервью берут. Ну, вылитые вампиры. Такая у них взаимная неземная любовь! Одна куколка признается другой, что когда зажигается красный глазок телекамеры и ее голова, оторванная от тела, начинает полет на просторах эфира, бедолажка впадает в коматозное состояние: ее распирает изнутри невесомость, пульс наполняется сверхвеществом. Она приобретает НЛО-летучесть. Но летать некогда, работать надо. Слова так и рвутся наружу, за ними не надо лезть в карман, лишь озвучить – то, что нашептывает суфлер из космоса. На что это похоже? Ни на что. Разве что на колдовство, подобное африканскому вуду. И такая с телеэкрана поперла хрень, что только держись. И давай красавицы раздеваться. Кофточки, сняли, блузки, лифчики. Увлеклись колдуньи. И этот позыв передался зрителю, тоже снимаю пижаму. Вот она где, подноготная! Стыдная ломота разлилась в теле.