Графиня де Брюли. Роман

– Возможно, возможно… – безучастно согласился учитель. – Портрет по памяти – это, мой юный друг, в любом случае натура воображаемая, поэтому отклонения от реальности вполне допустимы.

– Но, учитель, вам удивительно точно удалось передать надменный взгляд той красавицы!

– Только это, пожалуй, у меня и получилось… Именно этот взгляд, обиженного на весь мир ангела, не потерявшего своего достоинства, пленил меня. В нем такая сила, что я не смог сдержаться. А роза… Тем более черная роза… Признаться, я на это не обратил внимания. Только потом вспомнил, что у девушки в руках был цветок, похожий на розу.

Ренуар не был доволен своей работой, что нельзя было сказать о его поклонниках. Друзья с трудом уговорили известного художника выставить портрет в картинной галерее. Портретом русской красавицы с алой розой в руках любовались все, кто посетил выставку, но копию заказал только один господин из России.

Это был приватный сыщик, юрист Всеволод Дмитриевич Вышинский, который направлялся в Лондон для содействия секретной службе королевского дворца расследовать загадочное исчезновение драгоценного камня. Следуя в Англию, он остановился в Париже, чтобы попутно оказать некоторую помощь французской полиции. И здесь ему несказанно повезло.

Прогуливаясь по многолюдным улицам Парижа, он случайно увидел знакомое лицо. С афиши картинной галереи на него смотрели глаза молодой и красивой, дерзкой и властной девушки. То ли улыбаясь с издевкой, то ли дразня и подмигивая, красивое женское лицо, будто торжественно объявляло каждому о своем выборе. Презирающий всех взгляд по-царски выражал преимущество перед миром, но в то же время таил в себе необыкновенную женственность и невинность, покорность и мудрость, беспомощность и готовность, ненависть и согласие. Все это завораживало даже с афиши.

Выставка нисколько не интересовала сыщика Вышинского. Он с недоверием относился к манере художников-импрессионистов, которая порой делала лица на портретах неузнаваемыми. Но этот портрет даже с афиши Вышинскому показался исключением. В нем он узнал повсюду разыскиваемую мошенницу, с которой ему однажды довелось встретиться. Тогда его покорил не только величественный взгляд… Он полюбил ее. Полюбил страстно, нежно и без всякой надежды на взаимность. И в самом деле, какое может быть будущее у любви сыщика с воровкой? И сейчас, разглядывая афишу, Вышинский с горечью сознавал, что она никогда не будет принадлежать ему, а он никогда не сможет забыть ее. Любуясь афишами, расклеенными по всему городу, он расхаживал по улицам, одновременно наслаждался и страдал, чувствовал себя влюбленным и одиноким. Но, как бы там ни было, счастливее человека в Париже в этот миг найти было трудно.

Пройдясь по залам выставки, сыщик растерялся. Картин было настолько много, и висели они так близко друг к другу, что стены залов сливались в одну сплошную разноцветную мозаику.

«Боже мой, как же ее здесь разыскать? – подумал Вышинский. – Не легче, чем в жизни».

Обнаружив застывшую на месте группу посетителей, любовавшуюся какой-то картиной, он подумал, что у портрета работы Ренуара тоже должно быть много народу. Он начал приглядываться к толпившейся публике. И не ошибся. Около портрета «Незнакомки» была самая большая группа любителей живописи. Вышинский, как и все, не отрывая глаз от портрета, долго стоял неподвижно. Красота девушки чем-то неуловимо напомнила ему нежный, редкий цветок, к которому так и тянется рука, чтобы сорвать.

«Может быть, у нее такая судьба, – размышлял сыщик, глядя на портрет, – оберегать себя? Может быть, так задумано природой, и благодаря этому ей удается легко уходить от преследований, безнаказанно управлять своими поклонниками? Изящно обворовывать их и порхать, как бабочка, от одного к другому, не оставляя никакой надежды?»

С тех пор, как они расстались, он часто вспоминал Розу, многое передумал. Теперь в этом надменном взгляде, в ее темных глазах он находил нерастраченную, какую можно встретить только у детей, прозрачную душевную чистоту. И только, может быть, печальная улыбка, как тень от пережитых несчастий, выдавала ее сильную, несгибаемую натуру. В отличие от большинства, вместо презрительного взгляда, выражающего вызов миру, в портрете Ренуара влюбленный сыщик увидел доброе, нежное и мудрое женское лицо. Не заказать копии этого портрета Вышинский не мог.

Копию делал ученик.

– Вы знаете, месье, на самом деле у этой девушки в руках была роза черного цвета…

– И почему же ваш учитель решил изменить цвет?

– Он просто забыл…

– Может быть, ваш учитель посчитал, что цвет розы никак не повлияет на красоту девушки? Цветок хоть и редкий, но достоинство портрета не в этом. Роза хороша своим запахом, а его на холст не перенесешь.

– Позвольте с вами не согласиться, месье. У моего учителя есть картины, от которых так и веет ароматом роз.

– Может быть, может быть… Хотя трудно это себе представить. Однако в руках такой красивой женщины самые роскошные розы будут выглядеть ромашками, не говоря уж о запахе. Не правда ли?

– Да! Вы правы, месье! Я тоже так думаю! – улыбнулся ученик. – Рядом с такой красотой все выглядит невзрачно!

– А возможно ли вернуть в руки красавицы черную розу? – спросил сыщик.

– Да, конечно, я очень хорошо запомнил тот черный бархат… только мне этого делать нельзя.

– Отчего же?

– Это уже не будет копией!

– А я, любезный, никому об этом говорить не буду! – сыщик сунул юному дарованию двадцать франков.

– А как же учитель? Он может рассердиться!

– Не думайте об этом, мой дорогой друг! Ваш учитель никогда не узнает о нашем уговоре.

Когда ученик выводил лепестки черной розы, Вышинский разглядел на подлиннике жемчужное ожерелье и голубое сияние большого бриллианта.

«Боже мой! Это же „Северное сияние“! Она в опасности! В смертельной опасности! – кричал в голове сыщика его собственный взбесившийся в панике голос. – Теперь я обязан ее разыскать, предупредить и уберечь! Конечно! Иначе мне грош цена! Я превращусь в предателя, последнее ничтожество! Надо что-то срочно предпринять! Первое – снять портрет с выставки!»

Вышинского уже давно подозревал, что его поведение по отношению к любимой женщине попахивает малодушием. Порой он, наслаждаясь лишь одним сознанием, что влюблен в ее смуглое бархатное тело, волосы, губы, улыбку, в каждое ее движение, ненавидел себя за то, что ему не хватает духа, того самого мужества, которое заставляет человека бороться за любовь. А порой сыщик презирал себя при одной мысли, что в случае встречи с возлюбленной он, в силу своей профессии, обязан будет арестовать ее и сдать в полицию.

К счастью, настоящая любовь не только сильнее чувства долга, но она и самого человека делает сильнее, добрее. Теперь тот же самый Вышинский, который всего минуту назад мысленно отлучал от себя возлюбленную, посчитал своим долгом разыскать ее. Разыскать, спасти от виселицы и никогда больше не расставаться с ней.

– Послушайте, друг любезный, как дорого стоят портреты вашего учителя?

– Это, смотря какие…

– Ну, скажем, этот?

– Этот портрет учитель вам не продаст!

– Отчего же не продаст?

– Он не продает портреты, которые ему не нравятся.

– Значит, ему этот портрет не нравится?

– Нет, месье.

И действительно, Вышинскому пришлось потратить немало времени, чтобы уговорить художника продать портрет.

Когда Вышинский получил копию «Незнакомки», он еще раз внимательно разглядел жемчужное ожерелье с драгоценным камнем и окончательно потерял покой. Он днем и ночью караулил Ренуара у входной двери, но художник был в отъезде. Сыщик был уверен, что Роза находится где-то в Париже, и это его тревожило. Ведь ее портрет был расклеен по всему городу. Но большее волнение он испытывал, когда представлял, как полиция арестовывает ее. И тогда он выбегал на улицу, брал извозчика и объезжал рестораны, гостиницы и все увеселительные заведения в центре, где обычно девицы, занимающиеся подобным промыслом, поджидали своих жертв. Но сыщик так нигде и не встретил Розу. А автора портрета он, наконец, дождался, и подкараулил его на выставке.

– Вам, месье Ренуар, все же лучше вспомнить и того уличного рисовальщика с набережной, и его натурщицу! – напирал Вышинский.

– Как я могу вспомнить человека, на которого не обратил внимания, ни разу не взглянул на него? Мало ли лиц мелькает вокруг…

– Ну, натурщицу, судя по портрету, вы очень хорошо запомнили. А художника, получается, не помните?

– Не помню! Я не видел его! Чего же в этом странного?

– Что странного? Представьте себе, это очень странно! А еще более странно, но интересно, что ваш ученик тоже не помнит художника. Как же это может быть? Одно помнится, а другое не помнится? – похоже, сыщик от бессилия терял самообладание.

– Я же не собирался писать портрет художника! Поэтому не обратил на него никакого внимания. Меня интересовала только девушка. Неужели это так сложно понять?

– Не только сложно… Невозможно! А ведь я могу вас доставить для допроса в полицию, и тогда…

– И тогда ничего не изменится… Нет, вы, конечно, можете это сделать! Вот понять вы не можете, а арестовать… это вы можете! – перебил художник. – Не можете понять, что памяти у меня от этого не прибавится.

Вышинский почувствовал слабость, неубедительность своих доводов и понял, что сам виноват, задав беседе неправильный тон.

– Дорогой Огюст, вы уже должны были меня узнать некоторым образом! Вы должны были понять, что я вас не оставлю в покое, пока вы не продадите мне этот портрет!

– Да, это верно! Я хорошо вас узнал! Только вы, месье Вышинский, не узнали меня, поэтому совершенно напрасно тратите время. Вам было сказано, что портрет не продается.

– Без этого портрета я не мыслю своего будущего…

– Что за глупость! Что уж такого в этом портрете, что вы вдруг жить без него не можете?

Вышинский не ответил. Он тяжело вздохнул, подошел к окну и долго не оборачивался. Это, пожалуй, удивило Ренуара.

– Что в этом портрете? – Вышинский резко повернулся, в лице его без труда можно было разглядеть бессилие, какое обычно охватывает человека, истерзанного каким-то недугом. – Я вам скажу что! В этом портрете моя любовь! Моя жизнь! Вам, вальяжно прогуливающемуся по набережной, приглянулось красивое личико… Вам, видите ли, понравилось… И вы решили перенести его на холст. Как долго вы писали этот портрет?

– Одну ночь… – не совсем понимая сыщика, ответил художник.

– Одну ночь?! Как это прекрасно! Одна ночь, и она ваша навеки. Но вы, всеми любимый месье Ренуар, ничего не знаете о ней! Кто она? Где она? С кем она? И, наконец, жива ли она в настоящий момент? На все эти вопросы вы ответов не знаете, а я знаю. Знаю, потому что я люблю эту женщину, и только мне она принадлежит! Не вам! Вы говорите, ночь? Сколько я провел бессонных ночей, разыскивая ее? Вы этого не знаете! Хорошо! Я уйду! Конечно, уйду! Но помните! Своим упрямством вы не только раните мое сердце, обрекаете портрет этой красивой женщины на неизвестность, но и препятствуете нашей любви, подвергаете опасности жизнь этой несчастной! – не прощаясь, Вышинский направился к выходу.

– Погодите… – остановил его художник. – Я, право, не знаю, как быть… Вы меня убедили. Я согласен, что это не совсем этично, писать портрет, тем более женщины, ничего не зная о ней… Без разрешения, так сказать… Я действительно не знаю, как мне быть… Я не продаю свои работы, если не доволен ими. Это, правда, уже мое дело… Мое и в то же время не мое… Выходит, что вы правы! Простите, если чем-то обидел вас… Да, вы, разумеется, правы! Забирайте портрет и убирайтесь поскорее. Никакой оплаты не надо… Уходите!

На следующий день художник уже изнывал от объяснений о судьбе портрета.

«Что вас, месье Ренуар, заставило продать этот шедевр? Кто он, этот счастливчик?» – газетчики терзали художника вопросами. – «Русский! Я не знаю его имени! Какой-то русский купил… Мне срочно нужны были деньги…»

Теперь у сыщика было два одинаковых портрета мошенницы с розами разного цвета, и оба они косвенно указывали на похитительницу «Северного сияния».

Оставался еще один портрет, который написал уличный художник. И теперь Вышинский начнет безуспешные поиски этого портрета. Стараясь спасти Розу от верного ареста, Вышинский допросит всех уличных художников, но портрета так и не найдет.

Настоящая красота годам неподвластна, она просто обретает другое содержание, иные формы и черты. Прошло и двадцать, и тридцать лет, а за обворожительной мошенницей по-прежнему волочилась вереница бабников, неверных мужей и любителей амурных приключений. Самых глупых из них талантливая воровка не постеснялась обокрасть дважды и трижды.

У Розы много раз была возможность выйти удачно замуж. Она могла бы, может быть, даже кого-то полюбить. Могла найти счастье в семейных заботах, устроить себе роскошную, обеспеченную жизнь, о какой мечтают многие красавицы, но неожиданно для себя самой она избрала одиночество и преступный мир. И произошло это, скорее всего, потому, что она слишком рано узнала взрослую жизнь. Еще в детстве она поняла, почему люди лгут и не доверяют друг другу. А после смерти отца, Розой овладела жажда мести, превратившаяся с годами в единственную страсть, в смысл жизни. Ни деньги, ни любовные игры ее никогда не привлекали. Только чувство мести. В каждом богатом господине она находила своего врага и, не владея собой, безжалостно обрушивала на него свое верное оружие – красоту. Только этот азарт по-настоящему доставлял ей удовольствие.

Глава 5

Кто бы мог подумать, что из девочки, на которой уже в двенадцать лет держался весь дом, получится преступница. С другой стороны, в народе всегда считалось, что ребенок, появившийся на свет ценой жизни своей матери, хоть и забирает у нее все без остатка, счастливым быть не может. А будущая мошенница именно так и появилась на свет.

Она еще до своего рождения устроила настоящий переполох в тихом уютном доме аптекаря Каренина. Его жена рожала первенца. Уже второй день в доме хозяйничали женщины, и все они только и ловили момент, чтобы бросить косой взгляд, а то и злобно пригрозить пальцем хозяину дома, будто он был причиной всех страданий роженицы, будто у всех остальных женщин роды проходят безболезненно, не в таких муках. Вспотевший от волнения аптекарь метался из одной комнаты в другую, не соображая, где спрятаться от недобрых глаз. Наконец, укрывшись в чулане, он и впрямь задумался о своей вине перед женой. Думал, может быть, не надо было обзаводиться ребенком, но кто же знал, что вместо радости будут такие муки.

Только к вечеру второго дня в доме появился доктор. Он не один год знал аптекаря, славившегося в городе знанием своего дела, поэтому, не желая брать на себя всю ответственность за последствия, он сразу потребовал разыскать будущего отца.

– Не нравится мне все это, дорогой коллега… – скривив губы, протянул доктор. – Никуда не отлучайтесь. Будьте все время здесь.

Каренин медленно опустился на стул у входа в комнату, из которой доносились стоны, крики и плач жены.

«Может, обойдется?» – подумал аптекарь и шепотом запричитал молитву.

Доктор вышел из комнаты необычно быстро. Торопясь, отвел Каренина в сторону.

– Как я и предполагал, дела неважные… Вы, любезный коллега, должны все понимать не хуже меня. Одно из двух! Думайте и выбирайте! Либо я удалю плод, и супруга ваша останется в живых, либо она родит вам ребенка ценой своей жизни…

– Удаляйте плод, без всякого выбора! Что тут думать. И делайте это, пожалуйста, быстрее!

Но получилось все наоборот. Извлеченный с помощью больших щипцов, как что-то ненужное, плод неожиданно издал звук. Девочка. Несмотря на грубое нечеловеческое отношение к ее появлению на свет, она выжила, а мать умерла.

Когда аптекарь услышал детский плач, он даже улыбнулся.

«Так в нашем деле часто бывает… – подумал он. Доктор же – только доктор, а не господь бог. Откуда ему знать, как оно там будет на самом деле…» – успокаивал себя счастливый отец, решив, что все закончилось благополучно.

Потом появился доктор, и Каренин, не найдя на его лице ни малейшего оттенка радости, ворвался в комнату. Увидев посиневшие губы жены, он упал на колени и разрыдался.

Так появилась на свет девочка, которой, скорее всего, на земле уже была уготовлена судьба. Судьба необычная, яркая, насыщенная всеми радостями и пороками жизни…

Отец, на время потерявший от горя разум, решил назвать дочь древним библейским именем Заралия, прибавив к нему имя своей умершей жены. О дочери он тогда не думал. Вот и получилась Заралия Розанна Каренина.

Для будущей мошенницы такое имя было подарком от убитого горем отца. Это только на первый взгляд никуда не годилось бы. Единственное в своем роде имя, ни одного похожего, легко разыскать. На самом же деле воровке повезло. Она на законных основаниях могла называть себя двумя разными именами. Это ей очень помогло в первые годы формирования ее необычного криминального таланта. Полиция была в полной растерянности. Кто разыскивался? То ли Заралия, то ли Розанна? И редкий сыщик, может быть, один из ста, понимал, что это одно женское имя.

Ее никто никогда не называл полным именем. В раннем детстве она для всех была ласковой, милой Зарочкой. Многие, благодаря ее имени, принимали черноглазую девочку за цыганку, не обращая внимания на ее огненно-рыжие волосы. Уже тогда у девочки проявился сильный властный характер. Принадлежность к табору ее обижала, и, будучи еще ребенком, она выкрасила волосы в каштановый цвет, сама придумала себе имя, вернее, взяла первую часть имени своей матери, и заставила всех называть себя Розой. Люди, знающие девочку с пеленок, подсмеивались над ней, но, тем не менее, повиновались ее воле.

Аптекарь Каренин был хорошим отцом. Чадолюбивый вдовец на воспитание дочери денег не жалел. У девочки были дорого оплачиваемый учитель иностранных языков француз из Марселя, дипломированный преподаватель математики из Германии и англо-говорящий географ из Голландии.

Пока девочка росла, отец заменял ей мать. Но дети быстро вырастают. Роза не по годам рано начала формироваться. Когда ей было тринадцать, ее недетские темные глаза и уже обрисовавшиеся женские формы побуждали взрослых мужчин бесстыдно, пристально разглядывать девочку. Она рано начала получать не детские подарки и подавать для поцелуя руку. Ею восхищались совсем не как симпатичной девочкой. Не стесняясь, мужчины открыто предлагали ей такое, от чего она краснела и убегала.

Природа щедро одарила ее всем, мимо чего мужчины обычно не проходят. А однажды она самовольно достала из маминого сундука все ее наряды и показалась отцу. Добрый аптекарь, пытаясь улыбкой скрыть накатившиеся слезы, понял, что дочь уже не ребенок, а девушка с привлекательной внешностью.

Аптека Каренина была известна далеко за пределами города. Никто в округе, кроме него, не мог приготовить такого снадобья, от которого недуг как рукой снимало. Свои знания он передал дочери. Еще в девятилетнем возрасте она приготовляла несложные лекарства, отваривала корни, растирала в порошок высушенные ягода, травы. С раннего детства она полюбила запах аптеки, и вскоре стала в ней незаменимой помощницей.

Но талантливый аптекарь оказался бездарным бухгалтером. Всем хозяйством и деньгами в семье всегда заведовала жена. Поэтому после ее смерти доверчивостью аптекаря воспользовались ростовщики, скупщики лекарств и даже простые крестьяне, собиратели трав. Дела постепенно шли на убыль.

Дочь, видно, унаследовав материнские способности, уже в тринадцать лет смогла взять все денежные дела в свои руки. Она быстро обнаружила, что на протяжении многих лет большую часть прибыли от аптеки мошенническим путем получал известный в городе ростовщик Игнат Игнатьевич Семятин.

Семье Карениных грозило банкротство. В доме все чаще стали появляться незнакомые люди и требовать уплаты долгов.

Когда в очередной раз в дом Карениных явился Семятин, девочка потребовала от него исполнения обязательств по договору ссуды.

– Это же обман! – возмущалась Роза.

– Ха-ха-ха… Никакого обмана! Вот подрастешь и узнаешь, что такое обман! Ха-ха-ха… – не принимая Розу всерьез, смеялся ростовщик. – Иди лучше в куклы поиграй! – посмотрел на аптекаря и развел руками. – Вы что же это, любезный, позволяете ребенку вмешиваться в дела взрослых?

– Она, может быть, и мала, но в бухгалтерии разбирается лучше меня. Так что вам с этим придется считаться! – с гордостью ответил Каренин.

– В таком случае, увольте меня. Мне еще не хватало с детьми связываться. Не забывайте, голубчик, все бумаги за вашей подписью у меня имеются!

В это время в доме Карениных появился семилетний мальчик Арсений. Отец объяснил Розе, что Арсений доводится ей двоюродным братом. Отец аптекаря происходил из старинного дворянского рода. Будучи молодым офицером, он примкнул к декабристским настроениям и разделил их участь. Не пожелав отречься от своих убеждений, он был сослан в Сибирь на поселение, а его жена, оставив маленького сына у родственников, последовала за мужем. Там, в глухом сибирском поселке ссыльных, у них родился сын – брат аптекаря и отец Арсения. Отец Арсения умер, а матери было разрешено вернуться в Москву, в родовое имение покойного тестя у Никитских ворот, но по дороге она простудилась и заболела воспалением легких. В Москве, не справившись с недугом, она умерла. Сообразительные люди помогли похоронить хозяйку, выкупили долговые бумаги семейства Карениных и присвоили себе их имение с доходным трехэтажным домом, а мальчика привезли к родному дяде. Так у Розы появился еще один родной человек – Арсений Каренин.

Денежные дела в аптеке не поправлялись. И вот, как-то рано утром Игнат Игнатьевич снова появился в доме аптекаря, но теперь уже с приставом.

Роза проснулась от громкого разговора и по-детски, в ночной рубашке, ворвалась в гостиную.

– Что здесь происходит? – спросила она, широко распахнув двери.

Голос ее прозвучал твердо, громко и совсем не по-детски. Да и сама она возникла в дверном проеме просторной комнаты, не похожая на ребенка. Перед сидящими в гостиной появилась женщина, властная и сильная. Женщина той самой породы, при виде которых мужчины теряют голову. Распущенные длинные волосы и полупрозрачная ночная рубашка делали ее совсем взрослой. Как в дымке сквозь легкую кружевную ткань просвечивалось нежное молодое тело. Все это, как колдовство, парализовало мужчин, находящихся в комнате. Семятин, уже немолодой лысенький толстячок, не договорив фразу, замер с открытым ртом. Пристав, не заметив, как с его носа свалилось пенсне, бессильно рухнул в кресло. Каренин почувствовал себя неловко.

– Пойди… Пойди в спальню, дочка… Накинь на себя что-нибудь! – опустив голову, попросил растерянный отец.

Роза захлопнула двери и прижалась ухом к замочной скважине.

– Какая, однако, она… – начал ростовщик. – Не ожидал, не ожидал! Этакая мордашка, прямо-таки вылитая… – еще не отойдя от шока, замешкался, подбирая слово.

– Принцесса… – протянул в забытье пристав.

– Вот именно! Настоящая принцесса! – подхватил ростовщик. – Да уж, ничего не скажешь… Хороша! – задумался. – Хороша-хороша, чертовка! – уже по-другому, скороговоркой произнес ростовщик, видимо, пришел в себя и что-то задумал.

– Господь с вами! Она еще ребенок! – вмешался аптекарь, явно желая поменять тему.

– Ну, какой же это вам ребенок, дружище! – возмутился ростовщик. – У нее все… – обозначил жестами женскую грудь, – этакая у нее… я бы сказал… – снова потерял дар речи.

– Женственный стан! – подсказал пристав.

– Вот-вот! Стан… Именно, стан! И вся она, так сказать, хороша собой! Просто… Как бы это выразиться?

– Невеста! – снова подсказал пристав.

– Именно это я и хотел сказать! Невеста!

– Только вот приданого за ней никакого не будет… Все опишут! – цепляя на нос пенсне, ехидно заметил пристав.

– А ты, голубчик, пожалуй, иди! Здесь ты, видно, нам больше не понадобишься! – обратился Игнат Игнатьевич к приставу. – Да-да, любезный друг, пожалуй, иди-иди… Погуляй пока… Мы тут по-свойски, глядишь, миром и договоримся. Поди, не один год знаемся? А? – улыбаясь, подмигивая одним глазом, посмотрел на аптекаря ростовщик.

Оставшись наедине с Карениным, ростовщик, сгорая от нетерпения, предложил обменять все долги на дочь. Дикость и простота сделки были так неожиданны, что аптекарь не сразу понял, о чем речь. Зато Роза за дверью поняла – и еле сдержалась, чтобы не рассмеяться. А вот отец, когда, наконец, оценил замысел сделки, сдерживать себя не захотел. Он еще продолжал хохотать, когда ростовщик на улице садился в коляску.

Люди все разные, но те, кто помешан на деньгах, в одном не отличаются друг от друга, в какие бы века они ни жили. Все они поклоняются одному идолу, и выше этого ничего не признают.

«Если девка будет моей – можно будет долги простить, деньги все равно не мои! А если этот глупец не отдаст мне красотку, вместо нее имущество заберу! По миру пущу обоих! Будут меня помнить! Одно из двух в любом случае будет моим!» – рассуждал получивший отказ ростовщик.