Графиня де Брюли. Роман

– Очень обнадеживает перед полетом – заметила Анна, – но чемоданы действительно необычные, я таких красивых никогда не видела…

На душе у нее стало тревожно, нехорошее предчувствие не покидало ее.

– А таких несгораемых легких ручных сейфов больше нигде и нет! Изготовлены они из уникального металла, который подороже золота будет… На заказ в Швейцарии делали. Было семь, осталось шесть… Один украли.

– Украли? – испугалась Шахова, мгновенно вспомнив шутливое предложение Савелия выкрасть картины из галереи. – С картинами украли?

– С деньгами…

– С деньгами… – разочарованно, без притворства задумчиво повторила Анна. – Как же это случилось? Это же миллионы!

– Ха… Десятки миллионов, девушка! Чемоданчик этот вместительный! Да… Деньги – мусор! Чемодан жалко. Но он единственный такой! Найду! Рано или поздно – найду!

– А полиция ищет?

– Зачем мне полиция? У меня своя служба есть! Найдут и за яйца подвесят негодяя!

Шаховой расхотелось лететь в Париж. Она поняла, что в краже замешан Савелий, и уже представила его висящим в позе, только что пообещанной Абрамом Романовичем. Трудно сказать, с какой целью ей сейчас больше хотелось увидеть Савелия: чтобы назвать его вором и швырнуть в лицо пачку долларов, или предупредить любимого, что его «рано или поздно повесят за яйца». Она взглянула на пачку долларов, резким движением шумно захлопнула сумочку, огляделась, точно сама совершила кражу, и, убитая горем, проследовала за всеми остальными через таможню. В самолете она успокоилась. Теперь она понимала, откуда у Савелия, безработного филолога, промышляющего корректурой бездарных детективов, дорогая машина, современная обстановка в квартире, деньги и почему он такой не жадный.

«Подлец! – подумала она. – Швыряется чужими деньгами… Чужое никогда не жалко! Ну, я ему устрою сытую жизнь!»

Французы – люди цивилизованные. Они во все века ценили прекрасное, особенно женскую красоту. Даже здесь, на аукционе, в длинных коридорах и комнатах замка, восстановленного после пожара, собравшиеся знатоки изобразительного искусства не оставили без внимания двух молоденьких россиянок. Привлекательные девушки, как преданные наложницы какого-нибудь шейха, не обращая ни на кого внимания, послушно, будто на невидимых поводках, следовали за своим господином, представителем галереи Абрамом Романовичем. Шахова тоже попыталась приобщиться к их кошачьей походке, но у нее ничего не получилось, и она, в своих заношенных джинсах и невзрачной кофточке, оставалась незамеченной, хотя красоты, женственности и соблазна в этой смуглянке было намного больше. Просто она уже давно потеряла интерес к красивой модной одежде, и это надежно скрывало ее женскую привлекательность.

Европейцы обычно выглядят воспитанными, но на выставках принято наблюдать и подолгу всматриваться то в одно, то в другое. Поэтому, забыв всякие правила приличия, русскими красавицами здесь тоже восхищались, как творением великого мастера. Их встречали с восторгом, внимательно рассматривали красивые формы, а потом с возбужденным трепетом, кто украдкой, а кто и без всякого стеснения провожали их взглядами.

Это был самый необычный аукцион в истории торговли полотнами известных художников. Трудно поверить, что уцелевшие по углам закопченных рамок клочки масляных холстов с мазками великих мастеров можно было приобрести в собственность, заплатив несколько тысяч долларов. Соблазн был велик, правда, и риск немалый. Вместе с когда-то дорогостоящими картинами на продажу выставили никогда никем не виданные полотна, авторами которых могли быть известные мастера, а также много других обгоревших полотен, авторы которых остались непризнанными. Все картины выглядели одинаково, отличить их друг от друга мог только редкий знаток или волшебник. К тому же полотна после реставрации могли бы не признать подлинниками, поэтому разочарованные покупатели, не дожидаясь начала торгов, покидали картинную галерею замка.

Такого ущерба, нанесенного пожаром, по всей видимости, не ожидал и представитель российской галереи, но как бизнесмен и любитель поторговаться, он только входил в раж. Еще до открытия торгов ему удалось где-то заполучить маленькие фотокопии некоторых картин, и в то время, когда Шахова предпринимала попытки опознать руку художника, он, расхаживая по залам, перебирая в руках, как колоду карт, фотографии, демонстрировал всем свою осведомленность. Сравнивая размеры и узоры рамок, он совсем не пытался опознать полотна великих мастеров. Ему достаточно было показать присутствующим, что он знает, что нужно покупать. После этого блефа он смог прорваться к устроителям аукциона.

– А ну-ка, Леночка, переведи этим погорельцам, что я без всякого аукциона дам им полмиллиона в американских долларах за весь этот мусор, который они называют картинами! – приказал русский бизнесмен одной из красавиц.

– Французы объясняют, что такая цена их более чем устраивает, но они не могут отменить аукцион. Говорят, это совершенно невозможно… – перевела наложница.

– Они что, сдурели?! За деньги все возможно! Сколько же они хотят? Скажи им, даю семьсот, и это мое последнее слово!

Девушка не осмелилась перевести дословно, и французы, как будто поняли это. Переводчица говорила по-французски бегло, улыбаясь и жестикулируя. Французы тоже улыбались ей, с чувством сожаления что-то объясняли и с опаской, как на хищника в клетке, посматривали на ее хозяина.

– Они говорят, что это высокая цена. Понимают, что картины не стоят столько, но в их случае дело не только в деньгах. Говорят, что каждый покупатель должен иметь одинаковую возможность, поэтому и устраивается аукцион. Они не являются владельцами этих картин. Уже почти сто лет их семья присматривает за имением и всем, что в нем находится. Объясняют, что они ответственны перед своими предками, говорят, это для них важнее денег.

– Не в деньгах дело? Позерство это, а не ответственность! Важнее денег? Ничего нет важнее денег! Ну, посмотрим, как они на аукционе за каждую десятку торговаться будут! – Абрам Романович махнул рукой и медленно встал. – Такой цены после аукциона я им не дам принципиально! – и поспешил добавить: – Это не переводи!

Переводчица, извинившись несколько раз, поспешила за своим хозяином, а французы переглянулись.

– Какой отвратительный тип! – с небольшим акцентом неожиданно заговорила по-русски пожилая француженка, когда русские покупатели покинули комнату.

– Как хорошо, что он ушел. Я даже почувствовала какую-то свободу, а девушки – настоящие русские красавицы! Не правда ли? – попыталась успокоить старушку молодая женщина. – По всей видимости, они его дочери. Иначе как бы такие красавицы могли терпеть этого дикаря?

– Меня только девушки и сдерживали, чтобы не вышвырнуть вон этого хама! А девушки – это что-то необычное, эти русские дамы – истинные красавицы, но не только! Вы обратили внимание, как они держатся? Скромно, но с достоинством… Мне бы хотелось познакомиться с одной из них… Я слышал мнение, что Россия возрождается! – резюмировал мужчина лет сорока, предлагая забыть неприятный разговор с русским бизнесменом.

– Ты, милый мальчик, полагаешь, что это можно считать возрождением? – удивленно вытаращила глаза пожилая француженка. – Такого я не слышала с тех пор, когда меня, девочку, допрашивал какой-то молодчик. Это было тоже возрождение, ради которого они уничтожили всю интеллигенцию России. Я тогда мало что понимала, но поверьте мне, мои дорогие, теперь я очень хорошо знаю, чем заканчиваются такие возрождения… Воздержитесь пока знакомиться с этими русскими красавицами… Мой вам совет!

– Бабушка, сейчас в России много интеллигентных людей…

– Хотелось бы в это верить! Только откуда, интересно, им там взяться? Возродились? Из праха? Почти за век большевистской власти в России? Они утратили то, что само по себе не возрождается. Это, дети мои, как ампутация… Заново ничего не вырастет.

Молодые французы говорили с акцентом, присущим людям, не изучавшим русский язык. Муж пожилой француженки, девяностопятилетний старик, был большим любителем изобразительного искусства и хранителем частной коллекции картин, собранных много лет назад в этом замке. Когда случился пожар, он, спасая сокровища, отравился угарным газом и умер. Его взрослые дети не пожелали реставрировать обгоревшие картины и оставлять их с такой памятью в замке. Вместе с банком, они устроили этот аукцион, не дожидаясь истечения столетнего срока действия завещания.

Начала аукциона дождались немногие. Русский бизнесмен перебивал все цены. Что называется, бил рублем, в пересчете на доллары. В результате он скупил все без исключения картины, потратив на это шестьсот тысяч долларов, а выбывшие из игры аукционеры, что-то безрадостно обсуждая между собой, обменивались телефонами и в разочаровании покидали замок.

– Пусть теперь эти козлы локти кусают! Сто тысяч на своих головешках профукали французики! – шепнул на ухо олигарх главной из наложниц и пересел в первый ряд, чтобы самолично наблюдать, как запаковывают картины. Из всего сказанного Шахова услышала только «козлы» и «головешки». Ей показалось, что Абрам Романович чем-то расстроен, недоволен. Не имеющая опыта в торговле вообще, и уж тем более в торговле ценностями, Анна сгорала от любопытства. Для нее от начала до конца многое на этом аукционе было непонятно, и по простоте души она призналась главной из красавиц, что не понимает, почему Абрам Романович ведет себя как торгаш, никому не уступает, скупает все подряд картины.

– Он же в живописи совершенно не разбирается. Для него между Ренуаром и пеньюаром принципиальных отличий не существует. Почему он так рьяно торгуется и скупает все без разбора?

Беззаветно преданная своему хозяину наложница пренебрежительно взглянула на Анну, только что не фыркнула. Манерно отвернулась, демонстрируя свою принадлежность к иным, более высоким социальным слоям, давая понять, что участвовать в разговоре с кем попало она не намерена. Шахова почувствовала себя виноватой, что потревожила незнакомого человека, и уже готова была извиниться, но наложница, демонстрируя себя, с той же пренебрежительностью все же взглянула на Анну.

– Ну, не скажите, – стараясь как можно язвительней, возразила девушка. – Если бы этот человек ни в чем не разбирался, вряд ли он смог бы заработать свои миллиарды.

Шахова обрадовалась, что с ней заговорили. Она облегченно вздохнула, решив, что соседка совсем не сердится. Но девица, ехидно улыбнувшись, обманула ее ожидания.

– Но вам этого не дано понять! Кем бы вы там ни были, что бы вы о себе ни думали, богатство в жизни вам не светит! – улыбаясь, продолжила красавица в победном тоне. – Хотя я уверена, что вы хорошо разбираетесь в художниках и вообще в картинах. Вы же искусствовед?

– Нет, я художник… – ответила Анна, пожалев, что заговорила со своей соседкой. Та, как видно, была задета за живое.

– Это не имеет значения. Вот вы все знаете о картинах, а зачем покупается этот мусор, понять вам не дано.

– Какой же это мусор? – теперь уже красавица зацепила Шахову за живое. – Да вы что?! Все это можно восстановить! Работы, правда, очень много, но при желании все можно вернуть к жизни!

– Да какая разница, мусор это или не мусор. Все равно вы ничего понять не сможете, поэтому никогда и не будете богатой. А вот он… как вы его назвали, торгашом?.. знает! И потом – вот вы художница, но неизвестная! Вас никто не знает и не узнает! А его все знают! Его по телевизору показывают!

– Да, вы правы, – смирилась Анна, подавляя в себе желание, пересесть на другое место. – Телевизор у меня старенький, изображение искажает. Очень искажает! А иногда вообще показывать не хочет. Неумный какой-то телевизор… Вырубается, прохвост… И потом, таких знакомых, как Абрам Романович у меня нет. Я и его-то знаю постольку поскольку… – схитрила Шахова, – кто он?

– А вам и не надо его знать! Все, кому надо, его знают! Он в Кремле как у себя дома прогуливается. А этот пепел он в деньги превратит. В большие деньги! В миллионы! Денег ведь стоят не эти лохмотья, а их сертификаты, которые он и приобрел, можно сказать, за гроши. Он в Москву все это привезет, наймет таких художниц, как вы… Вы же художница?

– Только неизвестная… – Анна для большей убедительности вздохнула.

– А Абрам Романович в состоянии нанять самых известных художников, они ему за копейки все картины восстановят, а он на Рублевке или даже в Кремле свой аукцион, уже с сертификатами, устроит и заработает сотни миллионов. Поэтому таким людям можно простить их пробелы в образовании! Третьяков, между прочим, тоже не был художником, а знаменит был во всем мире. На таких людях, как наш Абрам Романович, Россия всегда держалась, и будет держаться. А вы, простите меня, хоть, как видно, и образованная, и еще совсем не старая, но уже «совок».

– Не поняла! – притворно удивилась Анна. – Что значит «совок»?

– Вы и этого не знаете? Ну, понятно… Вы же художница… Зачем вам знать, кто вы на самом деле… Тогда вам лучше помолчать. Совок – это тот, кто с советским менталитетом! Отсталый человек, никому не нужный. Да вы как-нибудь посмотрите на себя в зеркало… Вы выглядите как старуха. Без прически, без маникюра, одета без всякого вкуса… Я вообще удивляюсь, по какому случаю Абрам Романович вас в Париж с собой взял. А вот он, – красавица ткнула пальцем на сидящего впереди олигарха, – тоже не художник, но такие люди, как он – надежда и опора России. Пройдут века, и ему, как Третьякову, люди благодарны будут.

– Да да-да… – протянула Шахова, – опора… Прочная! Я бы даже сказала, сверхпрочная, дубовая… Такое забыть действительно трудно, я бы даже сказала, невозможно… Вспоминать и благодарить будут… это уж точно.