Hannibal ad Portas. Ультиматум прошлого

Бармену эта буфетчица нравилась, так как показала дорогу к счастью, точнее:

– К его существованию в реальности.

А именно, она назвала сумму, которая у нее уже есть:

– Пятнадцать тысяч, – ранее кажущейся ему несуществующей, как личная реальность.

Теперь стало ясно:

– Накопить деньги можно, – а, следовательно, и:

– Иметь их.

Фантастика, перешедшая в правду:

– Достаточно поверить в существование денег, и они будут.

Вечером они пришли в бар, потом чуть ли не сразу начали играть в карты на своем столе у оркестра. Директор оказался:

– Еще здесь, – и сев на стул между кофеваркой и холодильником, молвил русским языком:

– Нельзя играть в карты в ресторане.

– Почему?

– Это не та радость, которая достается всем.

– Передай ему, – сказал Иван, – я проиграл половину золотого запаса своей земли в его личной составляющей, что почти одно и тоже.

– Один раз, – сказал директор, поверив, что у реципиента, действительно есть золото, – и только после закрытия.

Иван прислал ему чикушку водки с извинениями, что вынужден экономить. И банщик, шоркающийся тут же, чуть ли не под столом, пригласил всех в баню, точнее, в сауну, хотя приезжие ребята не могли поверить, что это такое, чем-то лучше парной и проруби.

На следующий день их не было даже в бане, не было и самого банщика и до такой степени, что баня оказалась закрытой. Долго не могли поверить, ибо надеялись:

– Игра на золото требует уединения. – Нет, там было темно.

Холодильника тоже не было, хотя он не играл в карты, но выпить вместе со всеми:

– Мог.

– Угостили и пропал, – сказал Дима из Москвы, который крутил здесь по понедельникам дискотеку.

Хотели узнать, на месте ли зав производством, но у нее был выходной, как сообщили и – значит:

– Нет и её.

Потом пришла гимнастка, как обычно, прямо в спортивном костюме, и вместо того, чтобы заплатить за коктейль, который она пила стоя прямо у кофеварки – сообщила ненавязчиво:

– Я их видела вечером в парке Пушкина.

– Что это значит? – спросил Дима. Но гимнастка уже ушла, пообещав, что вечером:

– Я расплачусь.

– На дискотеке? – спросил бармен Владимир для уяснения, что это значит: – Да, или: за это дело придется налить еще. А.

А шли каждодневные убытки, ибо последний раз Федор попросил целый большой пакет:

– Дорожный, – как он сказал. – Коньяк пять звезд, бутылка водки, две шампанского: брют и полусладкое, курица, жареная до коричневой корочки, почти как в Прибалтике в печи, только что кости нельзя было есть. Здесь, имеется в виду, там:

– Хрустели, – как карандаши в первом классе, когда не совсем ясно, что написано на доске, то ли:

– Мама мыла раму, – а можно подумать, что рядом забыли стереть уравнение, которое надо решать в два действия, а как это возможно:

– Абсолютно не ясно.

Ибо:

– Когда начну второе – первое уже забуду, и как их связать вместе – не сказали.

Также получалось и здесь:

– В парке видели, в бане были, а решения, где сейчас – отсутствует, как будто не существует вовсе в области рациональных размышлений.

Бармен подумал, что вообще что-то не то происходит, ибо:

– Некоторые вещи случаются – по крайней мере – продолжаются два раза, а другие – не бывшие:

– Есть сомнение, что их точно не было. – Как и сейчас он спросил официантку, пролетавшую мимо, не обращая на него внимания, так как знала:

– Очередь большая, – с она, если и будет, то только в её Гумовском варианте:

– Надо отстоять три этажа за два дня, – иначе если размер Аляски и достанется, то только на 8—11 номеров больше.

Что значит в данном варианте:

– Абсолютно не могу: кругом пустота.

Он спросил уже ей в спину:

– Как тогда хочешь?

– Замзав не даст ключи от холодильника, – ответила, остановившись через пять шагов леди сферы обслуживания.

– Да я так просто, на всякий случай пошутил, – испугался бармен.

– Назначаю тебе встречу через семь минут в банкетном зале за

занавеской.

– За шторами?

– Шторы тяжелые, могут упасть.

– Хорошо, не буду тебя разочаровывать покладистостью, следовательно, как я уже выяснила:

– За шторами.

– Я сказала, за шторами? Нет, конечно, за занавесками. И знаешь почему?

– Нет.

– Нас смогут увидеть только сзади. Спереди будут непроницаемые шторы.

Но весы еще качались. Он не верил, что Лопахин мог вот также – почти случайно, но не один раз – трахать Раневскую за шторами зрительского сознания.

Никто не поверит, но сейчас и проверим.

Он пошел за Ириской – не спутать бы с Лариской – Виринеей толстенненького производства. И без всякого внутреннего сопротивления трахнул ее два раза подряд.

– Зачем?

– Чтобы всё было по-честному: один раз за занавеской – другой прямо за шторами, чтобы видели с улицы.

Хотя какая здесь улица, так только вид на старый заброшенный, возможно даже, вишневый сад, дверь со ступеньками в винный склад и на будку охранницы ворот на случай ночного завоза товара – возможно вырезки или колбасы ТК, а возможно и наоборот:

– Могут украсть. – Ибо:

– Самое лучшее воровство – это воровство у себя, и так уже укравшего всё, что можно, и немного даже больше, так как:

– Не хватило чуть-чуть на третью в этом году Стенку для комнаты дочки, где и так была уже одна. – Но:

– Так как раньше мы их не получали даже вообще в мебельные магазины, то теперь и придется:

– Дома, а ходить всё равно только боком.

Можно бы на руках, но жаль жопа у всех здоровая – перевешивает само равновесие.

Возможно здесь люди такие жопастые, что привыкли бояться прямо по песне:

– Может скажут пейте – ешьте, ну, а может:

– Ничего не скажут, – ибо осталось только Каберне и шоколад, а и то всё последнее:

– Только что есть на витрине.

– Нищета приводит к нарушению божьей заповеди, – сказал Холодильник, – знаешь почему?

– Нет.

– Нельзя ничего запасать, а здесь только этим и занимаются, что солят, мочат, маринуют и варенье варят.

– Это кто сказал, что нельзя запасать?

– Сказали.

– Кто, ни разу не слышал, – сказал бармен.

– Моисей так разъяснил отсутствие питания в пустыне своим нукерам.

– Именно, нукерам?

– Ну, не знаю, как их там звали, – ответил уклончиво Хол.

– Не прикидывайся, у тебя на роже написано, что ты еврей, – сказал, присаживаясь лейтенант.

– Ты-то что здесь с утра пораньше делаешь? – спросил Вова. А Хол добавил:

– Бесплатно он не нальет.

– Почему?

– Потому что мне уже налил.

– Ну, я говорю, что еврей.

– Если бы я был евреем, то уже уехал бы отсюда, и работал в кибуце порядошным человеком, ел, пил, ничего не платил, а только.

– Только мыл посуду на мойке, – сказал лейтенант, – ибо больше ничего делать не умеешь.

– Если бы я был евреем, то поступил в университет, как человек могущий запомнить не только фамилии, но и имена и отчества всех русских царей, начиная от их Кобылы.

– Пожалуйста, – сказал Владимир, – не устраивай здесь Поминки по Финегану.

– Почему?

– Кто много знает – всё равно, что ничего не знает, ибо не примут его в университет, а заставят сначала быть первым среди своей сотни.

– Я не еврей.

– Вот, пожалуйста, он уже не еврей, – сказал лейтенант. И добавил: – Хотя по халявным замашкам очень похож.

– Как и ты, – засмеялся Хол. И добавил:

– Ты сколько золотых пятерок заработал за эти два дня?

– Я? Две. Но у меня недостача по кассе семьсот рублей. Могут ревизию сделать.

– Мы никому не скажем.

– Не надо песен, без денег я больше никому не налью. Ибо.

– Ибо?

– Тяжело быть барменом в стране, где ни у кого нет денег.

Более того, он поднял вверх палец, предполагая недопонимание:

– Особенно куркули не хотят ничего платить, – закончил за него Холодильник, уже слышавший от бармена эту присказку, что платить надо именно потому, что деньги:

– У тебя, сукин сын, дома есть! – Как грится:

– Подои козу и обменяй молоко ея на сидро чистое яблочное под добропорядочным названием Солнцедар.

– Отравишься, – сказала, подбегая за чашкой кофе официанта Та.

– Нет, – ответил Хол, – ибо стоит за бомбу рупь. От радости за такую форму организм реципиента радуется больше, чем умирает от содержания.

В далеком созвездии Тау Кита

– Главное, чтобы не хулиганить, – сказал Альфа Рорикам, отправляющимся на Землю, чтобы упросить Землян передать сюда на Тау Кита, некоторые из известных им качеств.

– В каком смысле? – спросил один Рорик.

– Чтобы и мы могли найти способ не очень хулиганить, – ответил с надеждой Альфа.

И Ро, Син и Тру улетели на Землю. Улетели со стороны Тау Кита, находящейся в красном свечении. Через три года туда же, на Землю, вылетели четверо с противоположной стороны Тау Кита, находящейся в белом свечении.

Один парень, давно ожидавший попутного рейса в сторону Солнца, и прибывший на Тау Кита с Сириуса из созвездия Большого Пса – чему мало кто верил, так как здесь на тысячу парсеков еще никто не летал.

– Столько не живут, – сказал ему старший, отец остальных трех архаровцев, по незатейливому имени, казавшемуся некоторым оскорблением:

– Кобыла. – Но и детки его имели соответствующие имена, как-то:

– Жеребец, Елка и Кошка. – Они ничего не могли поделать с тем, что после приема слишком большого количества веселящего газа, продающегося на местных запатентованных болотах, – над ними начинали тихонько посмеиваться, как над недоумками, неспособными придумать приличные имена грозных воинов, как-то:

– Малый Карлик, Большой Карлик, Крабовидная Туманность, – предполагавшие способности к абстрактному или импрессионистическому мышлению.

Но вот путешественник из Созвездия Пса предложил им объяснить приличие и достоинство их имен, если возьмут его по пути на Землю.

– Не беспокойтесь, я вам не помешаю, выйду чуть раньше на Марсе.

– Что вы собираетесь там делать? – спросил Кобыла.

– Работать.

– Кем?

– Марсом.

– Там уже есть один Марс.

– Он недавно умер от угарного газа, поднимающегося с Земли. Я должен понять причину проникновения этого газа через герметичную оболочку Марса.

– Как тебя звать? – спросил старший из сыновей Кобылы по достойнейшему имени Жеребец.

– Зови меня Вигрис.

И парень объяснил толпе, пока еще чинно и благородно восседающей за отдельными столами бесприютного заведения, называемого так, что только для тех:

– Кто не находит другого пространства для уединения свой души, кроме кабака.

– Некоторые – большинство – думают, – сказал он, что живые существа выбирают себе имена обычные, такие, как Елка или Кошка, или Жеребец – только из-за своего скудоумия, случающегося или после вчерашней пьянки, или вообще ни бельмеса – ни гу-гу в частях, составляющих окружающее нас пространство. Нет!

Обычное, всем известное слово Кошка, означает, что человек этот:

– Избранный, – или в простонародии блатной.

– Почему? – угрюмо всё еще спросил Кобыла.

– Потому право носить всем известное имя Елка, Кошка, Жеребец или Кобыла имеет только человек, сумевший встать на один уровень с окружающей его природой.

– Взял себе то – попросту говоря – то, что принадлежит всем, – сказал кто-то из толпы, не нашедшей себе места за столами, и сидевшей у двери перед костром, называемым здесь баром, образованным сложением двух слов:

– Ба – халява и Ром, как то, что больше всего мы любим на халяву.

– Получается, что эти ребята: Кобыла, Жеребец, Елка и Кошка получили свои имена задаром, как теперь ясно на:

– Халяву, – а это означает:

– Дар Белой стороны Тау Кита своим представителям на Земле.

И называть их лучше всего Ромины. Ром – это таинство радости, а Ин – значит, уже радость эта, находится внутри их.

После такого объяснения ребята взяли с собой Вигриса из далекого созвездия Пса, и случайно проспавшего свою высадку на Марсе, оказавшегося вместе с ними на Земле.

– Вас зовут в банкетный, сэр, – сказала повариха, которая умела жарить Курицу по Клайпедски, через дверь.

Тут же подошла и администратор и сказала сидящим за стойкой лейтенанту и Холодильнику:

– Пора на работу, господа.

– Я на работе, – нагло ответил Хол. – Меня вызвали пить – прошу прощенья, не пить, а пилить морозильную камеру в мясном цехе.

– Если человек выпил, то пилить он уже не может, а только и дальше: пить, пить и пить, – сказала она, и разогнала гостей, предполагая оказать услугу бармену, избавив его от безденежных гостей. Тем более, с самого утра.

– Кто меня звал? – но не увидел в банкетном никого, хотя и не хотел видеть никого.

– Ириска, это ты? – спросил он, думая, что официантка теперь заставит его находить с ней контакт в любое время дня, – если уж у него не остается для нее ночи.

– Да, – услышал он, но никого не увидел.

– Ты за шторой?

– Нет, за занавеской.

– Прошу прощения, мэм, но утром у меня слишком много дел.

– Окей, но я не она, а он, и да: можно я буду жить у тебя?

Бармен присел на первый попавшийся с краю стул и молвил спокойный языком:

– Я сам снимаю полдома только. Там иногда бывают бабы, тебе это помешает жить по-человечески.

– Нет, – был ответ, я не хомо сапиенс, в переводе с языка Созвездия Пса:

– Порабощенный, – а:

– И явился, переместившись из-за шторы на стол.

Это был треугольник с двумя зелеными глазами и одним желтым в виде носа. Рта не было, а появлялся он только когда субъектум начинал говорить, и исчезал полностью при молчании. Впрочем, и во время говорения тоже ничего не было слышно снаружи, но внутри всё понятно, как Александру Пушкину, когда он:

– Как труп в пустыне я лежал, – с вырванным, однако языком.

И.

И пришлось согласиться. Вроде бы удивительно, но с другой стороны – это именно то, о чем мы так долго мечтали.

Однако треугольник не исчез, пришлось поставить его дома на прикроватной тумбочке, как:

– Портрет, твой портрет, работы, однако, Тулуз Лотрека.

– Ты где? – спросил вечером Владимир, но не услышал ответа.

Скорее всего, на такое расстояние этот сигнальный треугольник не берет, решил Вова.

Только в пятницу вечером они появились опять и, к большому облегчению Владимира:

– Всё с той же половиной золота, которая у них оставалась после стартовых игр в банно-прачечном комплексе, на хате у Енота, и в неработающих еще до начала лета пустых павильонах детского лагеря.

Иван положил пятерку на стойку.

– Хеннесси есть?

– Нет.

– Что есть?

– Коньяк пятнадцатилетней выдержки.

– Налей всем.

– Здесь кроме меня больше никого нет.

– Позови зав производством.

– Зачем? – спросил Вова.

– Мы хотим начать всё сначала, – вставил Фёдор, видимо имевший на это право по умолчанию. Какому? Неизвестно.

– По тарелке супа с капустой, тоже включите в счет, – сказал Малик.

– Суп с капустой – это щи, – сказала, как промельк маховой официантка Та.

– Жаль некому возразить, – ответил в потолок Андрей.

– Можете возразить мне, – сказал Вова, – и я с вами соглашусь. Только один вопрос:

– Кто вас просветил насчет щей и супа, что суп всегда больше щей?

– Зав производством, – автоматически ответил Андрей.

Иван нахмурился, и молвил:

– Это какая зав? Та, у которой мы были?

Глава 3

– Нет, это Ла – Виринея, – ответил смело Андрей, чтобы позлить Ивана своим первенством у нее.

Иван долго молчал, пока не съел почти весь суп за стойкой. Не доел только потому, что подошла Марья Ивановна – администратор, и вежливо попросила сесть:

– За свой стол.

– Свой – это хорошо, – мирно согласился Иван.

Все, кроме Ивана встали и пошли за последний стол.

– Не был, – первый ответил Вова на еще не заданный вопрос Ивана.

– Какие ваши доказательства?

– Я с ней был.

– Она не могла раздвоиться?

– Не так быстро, – ответил Вова.

– Зачем тогда Андрей сказал то, что сказал?

– Да, сэр, хочет позлить вас.

– Зачем?

– Скорее всего, договорился с вашими противниками.

– Спасибо, что подсказал, а то я не верил.

Этот Андрей еще тот гусь, подумал бармен, именно из-за него в прошлую субботу опять ничего не вышло с Певицей Роз Мари. Да именно так все три слова с большой буквы, ибо то она Певица, то Роз – сука шипастая, и, видимо, должна быть еще и Мари – от рифмы:

– Дари любовь. – Но как, трудно себе даже представить.

Или.

Или всё-таки что-то было?

К нему подошла ее подруга, и сказала:

– Бери шампанское, и ты будешь с ней в отдельной комнате. – Но Роз Мари махнула рукой, что ничего не надо, лучше пойдем без него. Что он опять сделал не так, непонятно? Или надо было бросить всю работу, и подавать ей коктейли?

– Нет, – Владимир имел кредо:

– Кто не хочет – тот не может.

Но вот было, несмотря на сопротивление времени и пространства. И не только, сама Роз Мари играла в нем не последнюю роль. Она нагло вызвала его во двор ресторана, а уж дальше он сам провел ее к тому месту с двумя заросшими травой ступеньками, где была видимая из банкетного зала дверь в винный склад.

И сделала минет.

– Чтобы ты больше не думал, как будто я тебе что-то должна, – только и сказала она.

– Их бин, – сказал он, и поправился только после того, как она ушла обратной дорогой без него: – Их либэ дих. – Поздно, ибо мало того, что ее уже не было, но и приходилось сомневаться:

– Была ли вообще.

– Но обязательно пусть напомнит, если придет еще раз, – сказал он, и встал со стула, где скрывался от нуждающихся сиськи-миськи в чашечках кофе официантов и официанток.

Если нет – расскажу ей всё сам, честное слово: не побоюсь.

Она пришла вечером с той симпатичной светловолосой подругой, которая в субботу звала его с собой, в том смысле, что всё будет отдельно, если он поторопится. Он уже подумал, не лучше ли взять ее, эту Зену – Королеву воинов, готовую почти как все дать лишь бы взяли, как Енот – сволочь – упер ее чуть ли не силой за свой стол. А он даже подумал, что этот строитель коровников и игрок, не присутствует сегодня в ресторане.

И, о ужас! этот его стол оказался рядом со столом Ивана и его команды. Что означала:

– Более-менее выпьют и начнут играть. – А чтобы не нарушать запрет директора, с железку, а не в карты.

Тем не менее некоторым это как об стенку горох. Едва начались танцы, Серый по дополнительному прозвищу Коряга и Черный начали играть в карты под столом, поставив там свечку. Свечи решили разрешить только недавно – буквально несколько дней назад, ибо подумали:

– Если ресторан сгорит, – то туда ему и дорога, построят новый.

Хотя были и противники такого радикализма, они считали, что новое если и бывает, то очень редко. А скорее всего, и редкость – это большое преувеличение.

Но вот именно это и произошло:

– Енот проиграл пару золотых пятерок Гусю и Черному, которые обыграли под столом Корягу Серого на восемь пятерок, которые, как только теперь все узнали:

– Он выиграл прошлой ночью у Енота на хате его телки.

Енот не выдержал напряжения мелькания денег мимо его носа и убежал в сарай Нерона, где он жил, если не было подходящей телки, и где спрятал третью часть, выигранных у Ивана золотых пятерок.

Деньги в иво золотых пятерках – червонцы еще не пошли в ход – завертелись, как листья в ноябре, напомнил Пушкин плохую примету появления нечистой силы.

Вова за стойкой подумал, что всё очень сложно получается, если смогли – даже в запретной зоне – выиграть десять золотых пятерок такие придурки, как Черный и Гусь.

Подошел злой Коряга и так ударил кулачищем по стойке, что погасла одна лампа дневного света внутри ее.

Подошла администратор и попросила его удалиться ко всем чертям. Но, к удивлению многих, Коряга нашел тысячу рублей, и как солидный человек приперся опять, дал администраторше пятерку, попросил два рубля сдачи, и заказал в баре бокал шампанского и бутылку пива.

– Надо заплатить за погасшую лампу, – сказал Вова.

– Сколько? Пять рублей хватит? – он положил на стойку уже приготовленную пятерку. Потом еще одну, чтобы заморозил бутылку Брют.

– Десять, – уже мягче сказал бармен.

– Дорого.

– В Ялте пятнадцать.

– Да?

– Да, и то в кувшин переливают.

Коряга продолжал сидеть за стойкой и нервировать Вову своим присутствием. Он только чуть пригубливал из бокала, и периодически смотрел назад, выбирая подходящий момент, чтобы принять участие в игре. И уже хотел двинуться туда, где звенели деньги, которых у него никогда вообще не было, как к нему прямо с выхода приблизилась прелестная носатая дама, и предложила:

– Тут же расплатиться, – как она добавила:

– Хотя бы за половину её гонорара.

– Мне сейчас некогда, – начал Коряга. – Но тут же спохватился, что не надо портить себе настроение перед игрой:

– Здесь негде, – мяукнул он.

Но она попросила бармена, как будто уже была там:

– Пройти в его склад под лестницей.

– Там ценности, – сказал Вова, – я не могу оставить их наедине с другими.

– Хочешь посмотреть?

– Спасибо, нет, там всё равно нет света. Но проверю при выходе, а пока что запру на замок.

Коряга после всего, что там было, сломал замок ударом изнутри, так как Вова даже успел не вспомнить вовремя, что:

– У него там люди, – ибо обслуживал целую компанию как раз пропущенную в зал, где не было мест за столами, швейцаром, которого он сам просил пропускать хоть кого:

– Без ограничения, – и даже обещал два рубля, если их будет много.

С присущей ему наглостью Кор не сообщил, что кончил дело и уже гуляет смело, что разозлило Вову, пока он не понял, что рассказать:

– Обо всем, – ему должна была дама, которая, слегка устыдившись, ушла без прощания, а дверь осталась висеть на холостом замке, чего, впрочем, можно не заметить, если не знать заранее: здесь всегда заперто, – ибо:

– Никогда ничего не хранится, – пока не завезли вино из расформированного кабака первой категории, – ибо, как было не только сказано, но и расписано:

– Хватит накачивать себя водкой, – когда и так можно радоваться жизни, а именно:

– Из принципа, – что виноградников уже нет, если вам известно, что их вырубили.

Неожиданно все поняли, что с началом танцев появилась зав производством.

– Чё-то будет, – решил он. И сердце защемило от непредвиденного ужаса.

Что бы это могло быть, успел подумать Вова, как она явилась перед ним в виде стука в дверь и немедленного предложения:

– Ла просит вас в кабинет, – голосом поварихи, но не той с которой он ездил в баню, но не трахнул, а наоборот, которую трахнул, хотя надо было специально вспоминать:

– Когда это было, – нет, то что было – ясно, но вот когда именно – надо вспоминать, просто так ситуация не идентифицировалась, ибо слишком часто повторялась в похожих вариантах, – так думал Вова, не предполагая, что эти джунгли возникли из-за новых гостей ресторана, ибо с ним это было почти всегда, а еще точнее:

– Всегда.

Например, купил книгу в букинисте напротив Детского Мира, и решил вернуться через подземный переход, посмотреть еще одну, но не нашел этого магазина, который двадцать минут назад был.

Он долго не мог поверить, что купил книгу в другом месте, ниже по этой же улице, и просто часть времени и пространства выпала из его сознания из-за систематической задумчивости.

– Книга была, а места, где ее купил, так и не появилось на горизонте, как Австралия для Джеймса Кука.

– Вы думаете, он ее придумал? – спросила Лариска.

– Да, леди, – только и ответил Вова, стоя перед ней в замешательстве и еще большем замешательстве, что не может ничего придумать, чтобы убежать назад в бар.

– Может быть сказать, что на ее складе начался пожар?

– Ты будешь директором, – сказала она.

– Из-за этого радостного известия вы покинули свой кров поздно ночью?

– Еще не так поздно, – вздохнула она. И попросила согласиться, не думая прямо сейчас.

Они трахнулись к его ужасу прямо при незакрытой двери.

На прощанье она только сказала:

– Ты подумай.

– Их бин не в состоянии.

– Почему?

– Я не верю в радугу.

– Александр Македонскав тоже не верил, что пойдет на Вы, ибо все мы привыкли, как рабы:

– Только Ты-кать.

В баре были заняты все места, и Гимнастка со своего места у кофеварки улыбнулась:

– Я их держала под контролем.

– Спасибо, мэм, – ибо был рад, что с ней можно разговаривать количеством выпитых коктейлей, без обязательного аккорда:

– Секс у вас не входит в качество обслуживания?

– Да, мэм, но не уверен, что получится.