Hannibal ad Portas – 4 – Агент под Прикрытием

Hannibal ad Portas – 4 – Агент под Прикрытием

Владимир Буров

© Владимир Буров, 2019

ISBN 978-5-0050-1099-5 (т. 4)

ISBN 978-5-0050-0895-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Hannibal ad Portas – Агент под Прикрытием

Оглавление в цитатах

Я вспомнил постулат Данте:

– Кто-то из близких – пусть даже по духу – родственников у вас всегда есть на Том Свете.

– Это Прошлого никогда не было, – сказала Реж-и-сер-ша.

– Да?

– Да, и знаете почему? Я его сама часто вижу во сне, а мне – я знаю априори – снятся только небылицы.

Вторая машина шла очень странно:

– Иногда была видна направлявшейся в обратную сторону.

– Я начинаю понимать, что вы семья наследственно-интуитивных научных работников.

– Как и ты, – предположила Ре.

– Это была Джоди Фостер.

– Я не знаю.

– Тогда и не надо вмешиваться.

– Вопрос только в одном: должен ли человек радоваться когда-нибудь, или нет?

И пришлось прийти к заключению, что с Луны надо подняться на Землю, а не:

– Наоборот.

И ясно: кто-то рядом есть, хотя и стесняется показать свою рожу.

Тень не всё помнит – я:

– Только забываю на время, – хотя тоже:

– Какое неизвестно.

Тенью быть страшно. Однажды чуть не получилось, но так испугался, что:

– Сколько ни пробовал – боюсь до сих пор.

Неужели это обязательно должна быть ящерица? Неужели и сам человек – дракон, и это его мечта:

– Увидеть, наконец, своего родственника во всей красе полновластия.

Лучший способ и последний выход вранья:

– Фантастический! – прикрыть правду такой откровенной ложью, что правда и не:

– Скрывается.

Хотя мелькнула мысль, но так быстро, что смог только запомнить:

– На Земле действует рекомендация Данте: по остаткам можно восстановить даже мамонта.

Здесь отличить живых от мертвых трудно: все только тени.

Тень не всё помнит – я:

– Только забываю на время, – хотя тоже:

– Какое неизвестно.

Тенью быть страшно. Однажды чуть не получилось, но так испугался, что:

– Сколько ни пробовал – боюсь до сих пор.

– Наощупь! – так бывает? Чтобы на помощь уму непостижимому пришла на помощь практика:

– Если бежит от вас – значит мамонт.

Сын же Исаака, Иаков сделал открытие:

– Можно и до утра найти время сплавать за Золотым Руном, чтобы предстать перед отцом, как лист перед травой:

– В нём, как в родной волосатости своего брата Исава.

Как прочитать, что на ней написано, если она всегда, как безнадежность Двуликого Януса смотрит:

– В обратную сторону?

И далее каждый из нас представил свою докладную конгрессу, который на время выборов заменял большой компьютер в Белом Доме, но имеющий связь с компьютером, оставленным Данте то ли в Раю, то ли в Аду, а возможно и Чистилище для будущих поколений.

Она:

– Ты настаиваешь на том, на что я на полном серьезе не рассчитывал.

И, несмотря на то, что денег у меня не было, пошел.

Слух был, что люди на строительстве подземного города превращаются за несколько подземных месяцев, равных каждый пяти годам наверху, в то орудие производства, на котором работали всё своё пожизненное время.

Более того, даже если меня не будет рядом секс может настичь тебя в самую неподходящую серийную минуту.

– Я никогда не проходила военную подготовку.

– Значит, тебя взяли только для того, чтобы отвлечь на себя внимание, и, если не убьют – грохнуть потом меня.

– Для того, чтобы это понять – не надо даже думать, – ласково ответила она.

– Я – первая женщина президент в этой стране неоклассических пирамид.

– Жди к обеду, – но ни времени, ни чиста без года и месяца, ни места – не обозначила даже намеком, так только: уже мяукнула:

– Купи шотландскую кошку, когда она никому не будет нужна.

Цвет? Нет, не было размалевано.

– Неужели ты на самом деле считаешь, что никогда не ошибаешься?

– Да, потому что я знаю даже то, что знают не все, а именно и в неодушевленных предметах живет душа.

– Этот знак ожил, чтобы показать тебе поворот?!

– Да.

– Мы не заблудимся?

– Зря вы приписываете, сэр, Москве свою любовь.

– Не ответит?

– Только гаснущим светом Солнца, отраженным от древних и не очень стен домов.

– Вот так и возникла жизнь на Земле, что с возу упало – еще не значит, что навсегда пропало, а вот такая же, как ты Афродита тут же появляется, как из пены, но не морской, а воздушной, или, наоборот, безвоздушной.

– И продолжается существовать, но на фоне предыдущей?

– Нет, не обязательно всегда говорить о правде.

В Библии написано, человек был окружен лживыми друзьями, но не настолько же, как я?! Все только и делают, что обманывают меня совершенно невообразимым образом, – а именно заранее и приближаются именно этим намерением:

– Или забрать деньги, или трахнуть будущую жену.

– А она сама?

– Думает, оказывается об это же. Более того, даже не скрывает этого, уверенная, что я соглашусь и на это.

– Такое впечатление, сэр, что на вас кто-то собрал всех чертей.

– Да, мэм, можно подумать, что здесь моего прихода очень ждали.

– Как Пушкина.

– Да, мэм. Это не:

– О, времена, о, нравы, а специально собрались, чтобы выразить свою готовность поиздеваться не только над моим умом, но и над его разумом.

Просто стая, как пришельцев не из этого мира.

– Да, сэр, как в спектакле, если смотреть из будущего.

– Ты кто, вообще?

– И в частности, но мы не знакомы.

– Не верю. Я никому не верю!

– В том-то и дело, сэр, что человек, каким он был – таким он и остался, – добавил уже я сам:

– Он любит свойство ошибаться.

– Нет, нет, мэм, не только человек не всё понимает, но само пространство придумано так, что злится – несмотря на понимание – что ему предлагают служить дома уже после работы в поле. Не может понять, почему нет перерыва в работе не по самому своему не добро-хотению, а:

– Из-за такого именно устройства мира, – согласилась она, что я подумал, – нет, не про Малышку на Миллион, а кого-то другого, даже не на Аллу Два.

Не зря Пушкин поехал дальше, видя, что пули падают с воза, как предвидение его смерти. И даже этой ценой не смог убить противника, имеется в виду Дантеса. Памятник поставили, а произведения блокировали. У меня с собой его открытие, Воображаемый Разговор, – абсолютно не срабатывает против других людей, как Энигма.

Что старший сын, что младший с картинок с выставки в Станционном Смотрителе – а разницы никакой. Младший вернулся, все радуются, но чему? Если, очевидно, что он ничему не научился за время своей трагической экскурсии на Землю.

Или принес всё-таки эту Чашу Грааля в дом Отца Своего? Имеется в виду, еще одно пространство Нового Завета. Поля для Текста Книги Жизни. Ибо больше радоваться нечему, как только именно:

– Второй Скрижали Завета, – где можно отдохнуть, как в личной жилплощади Канта, который так и заповедал – напрасно пропетым некоторыми солипсизмом:

– Иво там нету!

Что значит, попытка войти в эту заповеданную богом для человека комнату, всегда будет неудачной. Квартира-то Соб-ст-венна-я-я!

Достоевского, придумавшего тараканьи бега на картах раньше Михаила Булгакова и то:

– Не только раздели до нитки, но и сожрали саму идею, иметь и человеку свою отдельную мазанку, как спасение и даже счастье от постоянного наказания такой слежкой, какой не было и у Царской Охранки, которая воспользовавшись отсутствием даже у царя Александра Второго этой отдельной от всех поллитровки – загоняла по городу, как козу, перепутавшую этот город со своим родным предместьем.

Раскольников, на что уж был умным человеком, специально придумал эти две комнаты, как никому до него неизвестные, чтобы:

– Прыг со сцены, – и уже дома, или наоборот:

– Они меня ищут, а я в Театере, – найти вообще нельзя, ибо по сравнению с Землей – это другая планета.

И наоборот, они за мной, мол, долги-молги, а я в Сиэтэ, – а:

– Где это все знают, да вот только не каждому дураку – если он не Гамлет уже с самого рождения – дверь туда так закрыта, что ее вообще, кроме него никто не видит.

Нет, и его, голубчика поймали на улице, затянули в кабак, как в омут:

– В том смысле, что не дали даже осмыслить, в Сиэтэ я, господи, или опять заблудился и пришел домой трезвый.

– Да, сэр, на пьяную голову человек больше думает о себе и никогда так не опростоволосится.

– Мама, откуда он знает, что едят кошки?

– Простите, я не ослышался? – Два шоколадных шотландских котенка разговаривали, а мама кошка их слушала и почти одновременно кушала.

И мне удалось сразу выйти туда, куда я не предполагал, но именно на это надеялся. И даже надпись на берегу была видна:

– Стикс – войти можно два раза.

И, думаю, не так уж это трудно:

– Отличить Хрусталева от его машины.

Правда, надо, как подраздел понять, его ли это машина, или тоже:

– Из Южной Америки.

При мне был только наган времен Революции 17 года, который отличался от всего остального оружия тем, что его можно было носить с собой всегда без лицензии на это право быть избранным, ибо могли все, кто верил, что эта революция была хоть когда-то. Сдавать экзамены по работам Ле было необязательно – надо только понимать, чем они отличаются от выдумок Канта и предсказаний Гегеля.

– А именно?

– Кант придумал комнату, в которой можно укрыться, тогда как Ле орал, как сивый мерин:

– Не бывает!

– Почему?

– Потому что мы везде.

И действительно, нигде нет, – а:

– В принципе существуют, ибо кто тогда гонялся за Александром Вторым будет вообще неизвестно.

Гегель, наоборот, ничего не придумывал, так как придумал доказательство:

– Что всё и так уже, до нас: было, было, было. – И он имел в виду именно:

– Бога.

Которого Ле и убрал лишь, чтобы освободить дорогу простору, – а вот чего, до сих пор многие не понимают, как и Эйнштейна, – как говорится:

– Я, – а еще-то кто?

– Поэтому и убирать ничего не пришлось, по сути.

– Кроме одного, милый сэр.

– Вас?!

– Да, ибо кто появляется в будущем, уже можно однозначно считать:

– Значит, были и в прошлом, понял, понял, понял.

И я понял, что это отвечает мне человек на берегу, который считает себя Бастардом де Молеоном, а на вид:

– — – — – — – — – — – — —

ГАННИБАЛ У ВОРОТ – 4

Агент под ПрикрытиемИностранный Агент, илиСиликон – илиСиликоновая ДолинаВнедрение

– Тебе придется вспомнить.

– Всё?

– Нет, только то, что у тебя нет денег, а всё остальное забыть.

– Вы знаете, где зарыт остаток сокровищ Графа Монте Кристо?

– Ты не понимаешь? Это не торговля. Ты получишь шанс на новую жизнь!

– Вы думаете, эта хуже?

– Да.

– Чем?

– Она уже кончилась, твой отец раскрыт, как бывший барон.

– Мюнхгаузен.

– Вот видишь, ты не ставишь знак вопроса, и именно потому, что в генетической памяти у тебя записано:

– Барон.

– Прости, но я уже здесь нашел секрет превращения РНК в такую модификацию ДНК, что отличить их можно только на спектрографе Силиконовой Долины.

– Тебя всё равно не отпустят.

– Я еще ничего не подписывал.

– Всё равно показания спектрографа даже последнего поколения не будут убедительными.

– Мне обещали допуск к 54-километровому коллайдеру.

– Он еще не построен.

– Построен, но пока эта информация держится в секрете.

– Очевидно, тебе это приснилось.

– Простите, сэр, но мне снятся только страшные сны.

И да:

– Вы предлагаете мне должность графа законно или незаконнорожденного?

– Законно, разумеется.

– Но как, если все генотипы уже расписаны? У меня могут взять кровь во сне и определить, что я:

– Да, но это будет не более, чем предчувствие, – ответил он, как это иногда, по крайней мере, делается без вопроса.

– Почему?

– У вас вообще нет крови.

Хотелось узнать, почему? – но решил не рисковать, чтобы было слишком страшно.

Я отправился в Ялту, как на курорт, но за свои деньги, которые, да:

– Были.

И на третий день уже поплыл за одной уже пожилой, надо сказать, телкой, лет тридцать – но если больше, то ненамного.

Мне сказали, что последние сто метров надо проплыть в темноте под водой, только иногда выныривая, когда луч прожектора с катера уйдет немного в сторону.

Я плыву за ней, а она не оглядывается. Но скоро поняла, что надо. Потом, видимо, забыла, почему и запаниковала, пошла быстрым стилем высоких домов, но:

– Загибая по кругу назад к пляжу.

– Дура, – а скорее всего, это не она.

И точно, посмотрел влево, плывет еще одна, но более худая. Но тоже начала уходить влево – что, значит, первая уплывала не влево, как я сначала подумал, а вправо.

На следующую, ясно, сил уже осталось недостаточно, и повернул назад, но она появились, и на катере.

– Прыгай на ходу!

Но я разозлился и только покачал головой, как человек, да, очень хотевший, но уже в прошлом, ибо гоняться за катером не буду, если даже у меня вообще нет крови, а только нано-жидкость последнего поколения, работающая до ста лет:

– Если нет желания самосовершенствования.

С берега ушел сразу к себе в номер, находящийся между двух других, разделенных спереди и по бокам одеялами, но здесь можно не сомневаться:

– Никто ночью не полезет и забесплатно:

– Люди на курорте – значит, настолько уже зомбированные, что радости от жизни получать не могут априори.

Хотя надежда, что заставить кого-то из них можно – осталась. Не осталось:

– Кого.

Могу – это ясно, но не совсем, не до конца. Ибо, да, перевод уже случившегося можно сделать, а:

– Как перевести настоящее, – не говоря уж о будущем?

Хотя, будущее, пожалуй, легче.

Настоящее надо попробовать повторить. Например, что делать, если сосед по одной квартире, но разным комнатам, взял мои новые тапки и, вместо того, чтобы поставить там, где они ждали меня – не забыл оставить у своей кровати в надежде, очевидно, надеть без лишних их поисков и утром?

Автоматом – это значит:

– Подойти утром, когда он еще не совсем проснулся и устроить чухальник. – В результате, обоюдное мордобитие.

Можно сделать, оказывается, по-другому:

– Начать это событие еще раз.

– Так бывает?

– Да, сэр, именно за это открытие – а отнюдь не новой амебы – меня позвали в Голливуд.

– В Голливуд?

– Прошу прощенья, мэм: конечно, в Силиконовую Долину.

– Неужели существует такая возможность?

– Да, надо только догадаться еще вечером, что мои тапки стоят в другой комнате, и принять это к сведению не как нарушение обычного порядка вещей, а наоборот:

– Если так – значит так и бывает обычно.

– Так просто?

– Да, только в этот неуловимый почти момент, надо увидеть не этот, а уже новый мир.

– В котором находятся два мира: один с тапками на месте – другой – они в комнате соседа?

– Да, важно только успеть увидеть этот второй мир, чтобы принять его, как то, чего мы не ждали – как, например, прилета инопланетян – и действовать уже по нему, – но:

– Но, сэр?

– Обязательно со вздохом по миру.

– Да, сэр, я поняла, по миру, который мы потеряли.

– Почти, ибо нельзя забывать, что этот утерянный рай, был вами не забыт. Иначе мир Другой, как самостоятельный, вас абсолютно не устроит.

– А только на фоне утерянного.

И это хорошо тем, что, значит, это только временные неудобства общежития, а Там – как Джеймса Кука – нас ждут дома отдельные битком набитые стоящими к вам очередями из местных красавиц. Точнее, это Кук не удосужился найти здесь в Англии дом только со своими личными тапочками, – а:

– А, да, ты нашел меня на берегу, и спасибо, что не на воде завтра, а то со своим открытием, вряд ли догонишь мой завтрашний катер.

– Да, хотел повалять с тобой эту последнюю ночь в России, но теперь соглашусь на завтрашние гонки.

– Зачем?

– Ты заставила меня усомниться, и я не хочу прибыть в Штаты – если ты права – с пустыми руками.

– Ты можешь – если можешь – уже сейчас переставить тапочки из моей комнаты в свою.

– Да?

– Очевидно.

– Нет, мэм, не очевидно, ибо неправ и Сорокин, сообразивший, что и открытия – это только буквы на бумаге, – нет, это:

– Слова. – Что значит, часть смысла остается навсегда.

– Прошлое стирается не до конца – так называется твоё открытие?

– Есс.

Она довезла меня до буйков ночью, а дальше уже дежурил сторожевой катер, периодически освещая довольно мрачную воду.

– На прощанье ничего не хочешь сказать?

– Чего?

– Одно из двух. Или пароль на явке в Лас Вегасе или Сан-Хосе.

– Я хочу в Нью-Йорке.

– Зачем?

– Может, никогда и не придется, если сразу не попробовать.

– Хорошо, я тебе дам, но потом сам не сомневайся, если получится Динамо Машина, и ты ее не узнаешь при встрече.

Я махнул рукой:

– Хорошо, я согласен.

– Согласен с чем?

– Прости, но катер уже идет на разворот, если что я не успею.

– Успеешь на следующий заход.

– Там может уйти Луна, их ослепляющая на воде, внезапно появляющейся интерференцией.

Вода уже кончалась, а свет, ее преследующий – не отставал. Он безразмерный.

– Но сторожевой катер не должен заходить в нейтральные воды!

– Они узнали о плане вашего побега.

– Хорошо, я уйду в другой раз.

– В другой? Не получится. Тебя уже возьмут не только на карандаш, но и могут приставить тайную слежку.

– И даже вообще: перевербовать.

– У меня нет времени заниматься шпионажем на досуге.

– Ибо?

– Да, ибо, его у меня не бывает.

И всё же вода кончилась и свет объял меня во всей полноте, вплоть до пяток, как Одиссея, чуть не перепутанного с Ахиллесом, имеющим их на одну больше, чем обычно. Но тут же погас, и уже обрадованному мне подмигнул несколько раз своим семафором:

– До встречи на том берегу.

Я рассказал об этом на контрольно-пропускном пункте Сан-Хосе, забыв предварительно зачитать текст предварительного соглашения.

Но они всё равно поняли правильно, и:

– Не пропустили меня, – в том смысле, что, да, сэр, ваше наше приглашение имеется, но предварительно – тем не менее – пройти медосмотр придется:

– Я здоров, как.

– В роли детектора лжи?

– Да, ходят по международным сетям слухи, что может точно отличить человека от его правды.

– Вы не перепутали падёж?

– Нет, ибо вы не человек, не правда ли?

И один из их агентов под именем родственника Гувера пригласил меня в двухэтажный домик недалеко от воображаемого высокого забора, и:

– Радостно обнаружил уже через час, – что угадываю пиковую десятку с десяти раз десять в десяти колодах.

– А теперь, – радостно улыбнулся он, – вы должны раскрыть код, по которому мы можем идентифицировать вас.

– Код создания человека никогда не известен самому человеку, – ответил я. – И:

– Был пока что заключен в подвал этого – внизу тоже этажного пункта приема, как они называли:

– Пустой стеклотары.

Почему? Это понятно, что даже меня, как человека им известного, даже не думали пропускать для работы на берегу теплого океана.

И до такой степени, что смог только еще мечтать, хоть несколько раз в нем искупаться.

Это могло значить только одно:

– Подводный путь к океану здесь имеется.

Но, скорее всего им неизвестен.

И.

Попробовал выйти – не получилось. Скорее всего, именно потому, что пока не зачислен в штат.

Я постучал, чтобы попросить создать условия:

– И тогда у меня получится.

Подошла красивая охранница, которая диктовала свои условия еще Дольфу Лундгрену, когда он попал на соседний остров свободы Куба. И люди там, действительно, надеялись начать жить по-новому, но не чинно и благородно, как бывает в кино, а:

– Выходить на свой – тогда уже бывший остров – только по нужде.

– Фильм Человек-Амфибия произвел тогда на их лидера такое сильное впечатление, что сразу – практически через полчаса после его здесь премьеры – полезли без масок в море, и:

– Практически не утонули. – Что значит, утонули, да, но и оставались живыми, практически на самом деле.

Но некоторые пере-надеялись на подарок Ника Сера Фиду картины Пабло Пикассо Авиньонские Девицы, и когда достаивались до своего номера в этой бесконечной очереди за новым счастьем:

– Переставали понимать, как можно не утонуть, зайдя в океан:

– Безо Всего, – знак вопроса уже не требовался.

И, что:

– Характерно, как тогда говорили в кино, не портились, когда складывались в штабеля в музее восковых фигур, их напоминая своей полной безжизненностью, но:

– Почти абсолютно не портились, как мумии, – но:

– В отличии от последних, не портились с течением времени вместе со внутренностями.

Так что было принято решение:

– Считать их живыми.

– Сколько? – изумился даже многоумный, почти как Одиссей, Фид.

– Пока не залают руины капитализма, – было сакральное резюме.

Только один вопрос волновал сердца оставшихся обычными хомо сапиенсов:

– А мы, как дальше?

– Что дальше?

– Что значит, дальше, или хотите оживить мир беспределом своей глупости? – спросил один агент Лэнгли, работавший здесь под фамилией и именем:

– Элен Ромеч, – которая ни во что здесь особо не вмешивалась, так как имела прямое задание привязать к себе мистера Кенне, когда инкогнито посетит сей забытый уголок вселенной.

Узнать, оживают ли покойники номер два по ночам было нельзя по двум причинам:

– Одни вообще боялись выходить из воды, чтобы не умереть, а другие – еще, как тени в последнее время мечущиеся по Хаване, как по саванне – теперь уже только сидели в кабаках и беседовали с Эрнестом Хемингуэем о возможности существования здесь, как в Испании Рот Фронта, – от которого меня лично тошнит, как только вспомню его жульнически-простецкие приемы заманивания меня в карточные турниры на его, хотя и не личном архипелаге, в блат-хате с поварихой во главе.

Хотя об этом – как о прошлом – лучше не вспоминать:

– Припрется без приглашения.

И попросил сторожившую меня мать Пятого Элемента, которая – как уже сообщалось – записывала и признания Дольфа Лунни о возможности его работы по крайней мере на три разведки.

– И нашу тоже? – хотела она добиться от него толку.

А он так и не мог понять, кто такие наши: которые были, которые есть, или те, кто еще только собирается?

В результате она настолько подтянула ему цепь, что он, как Змей Горыныч оборвал – нет, не ее, а вообще, практически всю тюрьму, где держали, не веря, что ушел от своих по-честному. Он же только и попросил объяснить ему реальное отличие:

– Своих от наших, – не смахгли.

Я думал и мне сейчас, как Владимиру Высоцкому:

– Чё-нить накинут – авось царский кафтан – и для начала пошлют в Ватикан, чтобы добровольно.

Но, что, добровольно – я и сам пока недопонял.

Она подошла и спокойно-хладнокровно спросила:

– Тебе не хватает еды, которую сюда специально для тебя возят из кубинского ресторана Гавана?

– Почему не из американского Маки? – не понял я.

– Ну, вы кубинец, и было принято решение давать вам еду с Кубы.

– Я прошу только одного, мэм.

– Секса? Нам запретили последнее время продавать себя не только заключенным, но и временно задержанным. И знаете, почему?

– Процент обмана превысил допустимую величину? Но я хочу пока только одного:

– Передать предупреждение, что знаю отсюда выход прямо в океан, а оттуда – из-за недостатка доброты здесь – уйду на Кубу, где оживлю их музейные экспонаты, и тогда армия непробиваемых перейдет Ла-Манш – или, что у них есть еще там, и вся Америка бросится вплавь до Австралии, моля бога только об одном:

– Чтобы там не жили люди, кроме тех Незнаю, которых открыл незабвенный Кук.

Далее, я оживляю манекен, но никто не верит в правду.

Элен Ромеч зашла – была почему-то допущена – в мою тюрьму, где вот-вот должны были завестись мыши, чтобы меня сторожить, и спросила, не поднимая, однако, решетку:

– Ты, что ли, хочешь, чтобы я тебя оживила?

– Ты не похож на манекен.

– Дай и мне молвить слово, милая рыцарь-ша президента.