Керосиновый фонарь

Керосиновый фонарь

Владимир Алексеев

© Владимир Алексеев, 2023

ISBN 978-5-0059-4766-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Над рекой

«В поздний час затихает округа…»

Audi vidi sili1

В поздний час затихает округаОт вседневных шумливых забот,Только речка по знобкому лугуТоропливо наощупь течёт.Тропы ночи просты, не лукавы.То и дело в пути невпопадПотемневшие в сумерках травыПробуждаются звоном цикад.Там, где просека – леса прорехаВыбегает к опушке на край,Отзывается гулкое эхоНа собачий рассерженный лай.У дорог за кривым мелколесьемШтабелями темнеют дрова.Под гармонь неумелая песняПоникает, начавшись едва.Помнишь, как это было, далёко —Через чащу к селу напрямикНа рокочущий звук зернотокаВыходил заплутавший грибник?А теперь обветшалые сваиЕле держат тот шиферный свод,Да и песня чужая, другаяЗавлекает девчат в хоровод.Всё, как водится, переменилось.В дождевой непросохшей грязиЗолотая осенняя гнилостьПод ногами внезапно скользит.От смартфонов твоих мало проку!Как о космосе ты ни гутарь,Надо брать по старинке в дорогуКеросиновый ветхий фонарь.

«В чулане пахнет керосином…»

В чулане пахнет керосином,На стёклах влажные мазки.Такая ветхая РоссияСтоит, всем бедам вопреки.К чему играть с собою в прятки?Я здесь бывал, я с ней знаком.Пылится колесо от прялкиЗа трёхпудовым сундуком.Свисают валенки и сети,И веники – на целый полк,И твёрже всех основ на светеСлегка просевший серый пол.Здесь полки все – в табачных крошках(Поди, от крыс налёт махры!)На бурых дедовых гармошках —Следы отчаянной игры.Из кипы жёлтых "Крокодилов"(Стряхни с журналов жухлый сор) —Какая блажь не выходилаНа суд народа и позор!Здесь всё прочтеньем узнаётся:Стояла Русь, не меркла, врёшь!И было, было производство,Поверишь! – не одних галош!Здесь столько скоб, что даже странно,Гвоздей, подковок, ё-моё!Покажется засохшей ранойЗа дверцей тумбочки тряпьё.Ты как хирург, опальный медик,Вдруг извлечёшь из раны вонОбложки старых "Арифметик"И "Логик" сталинских времён.Найдутся перья, промокашки,И пупсик, свеж и толстощёк.А у окошка – неваляшкиБледнеет выцветший бочок.Так значит, в доме жили дети,Прилежные ученики,И все дома пустые этиНе столь от жизни далеки.Подумаешь: она вернётся,С задорной ясностью в лице,И звякнут вёдра у колодца,И ворот отмотает цепь.И даст испить тебе водицы,Какой давно ты не пивал,И песней русской насладиться,Какой давно ты не певал.Вот этот серп, вот эта тяпка,Всему свой срок и свой черёд —Глядишь, придёт за ними бабка,И скажет: «Ну-ка, в огород!»А выйдешь на крыльцо, на воздух,На золотой вечерний свет,Покажется – в далёких звёздахТебе подмигивает дед.О, сколько мест, где жили-были,Делили вместе хлеб и кров,Где пахнет Родиной и пыльюДавно неведомых домов.

Поэту

Поэт, из тектонических вековСтремящийся строке добавить ровность,Всмотрись в себя! Твой жребий не таков,Чтоб расточать как донор малокровность.Язык стиха, не острый, а тупой —Давно не глас небесного воленья.Ни пламенным трибуном над толпойНе разожжёшь народного волненья,Ни классиком в учебник не войдёшь,Склонившись под цветочные гирлянды.Вокруг тебя – сомнения и ложь,И ты, поэт, – один из этой банды.Пойми, коль сам не понял до сих пор:Ты не пророк, и ты не проповедник.Увидишь в уголках у жизни сор —Бери совок, бери суровый веник.Мети тот сор, дыши его гнильцой,Пока не станет радостней и чище.И не ропщи, коль труд унылый твойПинком отбросит грязный сапожище.Гогочущих и наглых посредиНе нужно прописных моралей басен —Бесстыжего без гнева устыдиВсего лишь тем, что светел слог и ясен.Не жди наград. Пиши не для себя,Пиши не для народа, не для Бога,Не потому, что графомань – судьба,И кроме рифмы в жизни нет итога.Пиши затем, что в тайной глубинеТобою сохраняемого словаВся эта жизнь вмещается вполне,И жизни нет пристанища иного.

«Пойми, ты обычный парень…»

Пойми, ты обычный парень,Не с хаером звероящер.Ты в модную жизнь зашкварен,А мог бы быть настоящим.Всё жарят и жарят шкваркиПорывы унылой моды.Что мёртвому в ночь припарки —Тебе поля и заводы.Нет доли, но много долек.К любви невдомёк влекомым,Что в крепких руках подойник —Не губы под силиконом.Что всё, что из сводок слито —Потребно как рыбе жабры,Что "жрать" можно сладко, сытноЛишь в "битвах за урожаи".Что "Хаммера" с гордым хамомНужнее арба с навозом,Что модный зелёный хаер —Не то же, что в поле озимь.Что лучше, чем рвать на танцы —К бабуле идти под прутик,Что гаечный ключ на двадцатьПод возраст тебя подкрутит.Ломая все карантины,Азарт потечёт по венам,И будешь ты не противным,А самым обыкновенным.Понять ведь не так и трудно,По жизни шагая смело,Что людям даётся утроСовсем не для опохмела,Что люди трудом богаты,Что радость – труду подмога.Ты рвёшься в иные "страты",А нужно ведь так немного:В гнездилище инсталяций,Перформансов пошлой рамеИз общества выделятьсяНе хаером, а делами.

Зерноток

Помню книгу о моём отце, изданную в Советском Союзе, она называлась – "Человеку всё по плечу". Рядовой инструктор райкома, выйдя в поле, растерев колос в ладонях, отец мог безошибочно определить ожидаемую урожайность жита, ржи, овса. Потому не прошедшая даром для здоровья работа на зернотоке в мальчишеские годы и для меня была в радость.

На зернотоке запах кисло-сладкийОт воздухом продутого зерна.Широкая сушильная площадкаЗакатным солнцем вся освещена.От транспортёра жёсткий хобот двигай,Разравнивай лопатой влажный слой,И он стечёт сложившеюся книгойНа новый транспортёр, уже сухой.Под крышей по трубе поступит в бункерИ в зябнущей темнеющей тишиРаздастся над лесами отзвук гулкийНемецких сортировочных машин.К рабочему размеренному звукуПрислушается сонная река.Он словно друг, светло подавший руку,Выводит на опушку грибника,Что заплутал во мшагах и чащобах.Дежурит дядька сумрачный в ночиИ мы, собой довольные, ещё бы:Нам предстоит зарплату получить!Фонарный свет сосёнки и берёзкиРаскатывает в тоненькую тень.Последние советские подростки,Взрослеющие в гулкой темноте,Мы дышим не здоровым, не прекрасным —Летучей терпкой пылью зерновой.Летит-гудит ближайший путь до астмыВ отверстие над нашей головой.Но этот гул болезненный полночныйНам вроде звуков судьбоносных лир.И как пиджак, что был отцом поношен,Нам по плечу широкий этот мир.Всё по плечу – высокий звонкий космос,И даль полей, и бег туманных рек,Когда к труду родной сторонкой позванПусть небольшой, но честный человек.Смотрите, звёзды, рой неисчислимый:Мы вроде взрослых, то-то и оно!И нету нас свободней и счастливей,Зарывшихся в горячее зерно.

Доломит

Помнишь детство в форменке линялой,Найденный в карьере доломит.Как воображение пленялиСтены замков, камни пирамид.Всё вокруг казалось неоткрытым,Близким – только руку протяни —Выросшим в жеоде2 доломитомУ живой истории в тени.В гулкости пещер, в походе длинном,Где любой пролив и остров нов,Нам светили Ферсман или Шлиман,Нас водили Беринг и Дежнёв.Думалось: такою будет взрослость,Радость без сомнений и дилемм,И для сердца главной будет роскошьНепрестанных странствий по Земле.Но осели солнечные взвеси,Дымные настали времена,И плутает словно в тёмном лесеНекогда свободная страна.На иные роскоши и вкусыПовернулось жизни колесо,Захлестнули брокерские курсы,Словно иностранное лассо.Мы с тобою прежними остались,Грубым непокорны временам.Подступает сумрачная старостьК возрастам позднейшим, но не к нам.Жизнь свою прожив без сожаленья,Чувствуем: диктуют нам уставТо же беспокойное стремленье,Та же заповедная мечта.Потревожит сердце молодоеДетства неисчерпанный лимит,Стоит только взвесить на ладониНайденный в карьере доломит.

Шахтёр

Тот взгляд я помню до сих пор,Сильнее не задело бы.Мальчишек вопрошал шахтёр:«А это что за дерево?»И сам был как мальчишка рад,Рукою трогал листики,Как будто это райский сад,Как будто это мистика.Как будто в играх, пьян и туп,Он изучал локацию:Осину, клён, берёзу, дуб,Рябину, вяз, акацию.Он ликовал, светился весь,Листочки охорашивалИ о названии древесТрикратно переспрашивал.Рассказывал, что всю-то жизньВгрызался в землю штреками,А в лес сводить – такой режим —И негде, да и некому.Со смены выйдешь как хмельной,Дойдёшь до дома – падаешь.Попьёшь вечерний чай с женой,Пироженкой порадуешь.В посёлке сером горняковС тоскою заоконноюДесятки лет их быт таковПромежду терриконами.И я подумал – наверхуВ полях, в садах и рощицахСчитаем мы за чепухуЛюбить природу ощупью.Нам так привычен здешний вид,Весны и лета весточки,Что сердце вовсе не болитО лепестке и веточке.Ещё подумал я тогда,Не в силах успокоиться,Что за "героями труда"Большое горе кроется.Народ от правды так далёк,И век живёт, не ведая,Насколько дорог уголёкЗа "трудовой победою".Что уходящие в забойВ суровых робах засветло —Не уходящие в запой,Но жизнь проходит замертво.Что будет в седине нелепВесенним ветром треплемыйМальчишка, в землю двадцать летВгрызающийся штреками.

Лампада

В мире, где внутри черно от гнилостиОбщество, снаружи белокожее,Поступай по совести и милости,Что в итоге выйдет – дело Божие.Прокалён до цвета побежалости,Век железный сердцем прохлаждается.Не забудь о нежности и жалости,В них сегодня многие нуждаются.Чёрствость оставляет тех в безвестности,Кто ослаб, кто роздал силы ближнему.Памятуй о верности и честности,Пусть осудят, что живёшь по-книжному.Пусть смеются в спину громко, массово,Пусть слова бросают хлёстче выстрела.Отвечай на грубый голос ласково,Отвечай на желчный говор мысленно.Благодарный Богу – в Бога верует.Мир отпущен в гневное брожение,Но в твоей греховности и немощиПросияет свет Преображения.Храмами, часовнями, погостамиВ час закатный лета окаянногоНет лампады ярче перед Господом,Чем лампада сердца покаянного.

Сельский поп

У сельского обычного попа,Что прислан из Епархии намедни,Наперсный крест висит не до пупа,Качается у пуговицы средней.И проповедь его весьма проста:Погода, да прополка огорода,Лишь под конец премудрые устаВплетают словеса иного рода.О горько тяготеющем грехе,О сорняке в сердечной почве нашей,О ласточке, что лепится к стрехе,Не ищет гнёзд просторнее и краше.И у него – не знатное гнездо,Церковный флигель старой царской кладки.Но пастырь знает службу от и до,Есть антиминс, а значит, всё в порядке.А значит, наказуем будет грехЗа сорняком охваченные межи,И на церковном куполе прорехТрудами доброхотов станет меньше.Горит свеча. Кадило зажжено.Чистейший отзвук – ангелы, наверно.И ласточка, влетевшая в окно,Трепещет у окна благоговейно.Здесь служба на красивости скупа,Партесов нет, куда от правды деться.Но с сельского обычного попаПовсюду начиналось наше земство.Вот – церковка стоит, попробуй, спрячь!Народ прибудет, был бы светоч светел.А там, глядишь, придут учитель, врачИ все, кого на подвиг Бог отметил.Они не умолчат, они придут,Так Авраам спешил из Ханаана,И лептою внесут посильный трудУ церковки Космы и Дамиана.Они придут оттуда для труда,Где высоко, а всё же приземлённоВрастают в небо чудо-городаМогучими ростками Вавилона.

«Никому и ни в чём не завидуй…»

Никому и ни в чём не завидуй,Неталанливый мой человек.Оприходуешь душу обидой —Не распутаешь путы вовек.Суету наживную мирскую,Суемудрие здешних дорогСловно буйную пену морскуюУгашает простой ветерок.Он повеет прохладой утешной,И, почти невесомый на вид,Кто б ты ни был, святой или грешный —Укрепит, исцелит, оживит,Кто б ты ни был, смиренный ли, дерзкий,Скуповат, иль ко всем тороват —В независтливом радостном детствеВновь позволит тебе побывать.В этом – жизни вседневная завязьИ цветения духа итог.Всё возможно, минуй только завистьКо всему, что присвоить не смог.

«Не в ладах моё сердце со мной…»

Не в ладах моё сердце со мной.Так холодное дерзкое море,Поступаясь своей глубиной,Поспешает с надеждой во взореНакатить водяные бугрыИ разбиться о берег скалистый.Нет, не больше счастливых в любви,Чем рискнувших любить бескорыстно.Разметается пеной волна,Рассыпается в радужный танец,Будто завистью дышит она,Навсегда оторваться пытаясьОт Земли, от сплетений корней,От несчётных камней и песчинок,Ведь не меньше счастливых на ней,Чем сумевших любить беспричинно.Точно так же отрадно для нас,Завершая не бывшую повесть,От земного к морскому стремясьЧтобы сердце своё успокоить,Выходить на высокий обрыв,Закрываясь ладонью от ветра.Нет счастливее в долгой любвиВсех, привыкших любить безответно.

«Когда дерево умирает …»

Когда дерево умирает —Рассеивает семена,Как будто оно понимает:Последняя эта весна!Когда поэт умирает —Рассеивает стихи.Никто их не собирает,Разве что дураки.На сердце уронят дурниПоэта словесный сброд.Никто не проснётся умным.Но что-нибудь да взойдёт.

Старая ветла

Omnia fert aetas animum quoque3

Песня сиротливаяВечером светла.Дремлет некрасиваяСтарая ветла.Снится ей и видится:Будто дождь и снегБлиз неё, счастливицы,Пролетает век.Пролетает, помнитсяКаждым светлым днём:Из царёвой горницы —Да в колхозный дом.Из кипрея-марева —Выше, к небесам,Все, от часа раннего,Помнит чудеса.Зимы люльку ладилиВ мёрзлом серебре,Вёсны ветром гладилиПо сухой коре.Сколько зорь ей кроснамиВ летний зной ткалось,Сколько кличей осениНебом пронеслось.Сколько помнит радостей —Век не перечесть,Память давней младости —Солнца горячей.Сколько горя чёрного —Век не отбелить.А вчера ей молвили:«Надо бы спилить!Вишь, засохла, старая,Только на дрова!» —Речь простая, стало быть,Простотой права!Подступиться сразу лиК ёмкому стволу?Чай, не сказку сказывать —Наточить пилу.Отложили долгоеДело до утра:Спи до зорьки, добраяСтарая ветла.И под песню дальнюю,Что тоской полна,Ей родное, давнееВидится с холма.Дремлет, некрасивая,Памятью своейПамять не насилуяЕй чужих людей.

Керосиновый фонарь

Homo res sacra4

Где мы живём? Деревня и деревня.Река. Мосток обваленный над ней.За речкою погост и жальник древний,С тринадцатого века, из камней.Вблизи пейзаж печальнейшего вида —Завал ветвей оборванных в леске.Вчера была погода – что корридаНа кровью перепачканном песке.Ветра лупили мощно, круторогоВ оконца безо всякого стыда.И снова на подстанции тревога,И снова оборвало провода.Пошёл к соседу тропкою окольной.Скосить бурьян – не хватит косарей.А он стоял, задумчиво-спокойный,И ладил лапой петли у дверей.Поговорили, прежде – о погоде,Как жив покос, в порядке ль огород,Затем о том, что деется в народе,И где он есть, великий наш народ.О том, что нету прошлого блаженней,Хоть всё там было: драки и ножи.И о международном положеньи,Что всё не кругло, как ни положи.Мы выпили слегка, такое дело,Плеснуть – не грех, когда в груди огонь.А после до вечерней зорьки пелаО ямщике и девушке гармонь.Он провожал меня, уже в потёмках,Мы шли качаясь слаженно вдвоём.Светил сосед на стены и на стёклаДоставшимся от деда фонарём.Дверь отыскалась, не был ключ потерян,Да я замок не вешаю на дверь!И день наш завершился без истерик,Без сетований, грустей и потерь.Вошёл я в дом. Сосед ушёл обратно.В ночи невидим был его порог.Он мог бы заблудиться, вероятно,Но я молился Богу так, как мог.Как будто мне подсказывал посредник,Вливая блажь небесную в уста —Молил о том, чтоб был я не последним,И чтобы он последним здесь не стал.Он шёл и шёл. Над абрисом фигурыКачался света зыбкий ореол,Как будто святость молнией мигнула,Как будто ангел в рай далёкий шёл.Хотя взошла луна, перенимаяСкупые пряди солнечных седин,Фонарь горел в ночи, напоминая,Что я во всей деревне не один.Фонарь горел, остатки керосинаВгоняя в жар больного фитиля.И думал я: божественно красиваСтихией посещённая земля.Где мы живём? Жилища нет прекрасней!Всё оттого, что там, вдали, как встарь,Стоит на подоконнике, не гаснетСоседский керосиновый фонарь.

«Помню, в кузне деревенской мы играли…»

Помню, в кузне деревенской мы играли.Сомневаюсь, вспоминать такое мне ли:Были щепочки снарядами и гравий —Чем-то вроде победительной шрапнели.Мы стреляли, за углом укрывшись ловко,По крапиве как лазутчики пластались.У меня была военная пилотка,Без звезды, но всё же дырочки остались.Мы на ворогов проклятья восклицали,Представляя, как грохочут те на танках.И когда нас убивали – воскресали,Чтобы снова подниматься всем в атаку.Много позже за деревней у опушкиЯ нашёл те неприметные окопы,Где коротким кукованием кукушкиНе утешился солдатик незнакомый,Где от мины земляничная воронка,Где шрапнели заросли в коре сосновой,Где и ходится, и дышится неровноОттого, что ты живой в эпохе новой,Той эпохе, что без мысли "или-или"Люди в порохе, в невыбритой щетине,От летящей вражьей пули заслонили,От глумливой вражьей плётки защитили.Белорусы, псковитяне, ленинградцы —С не прославленными, в общем, именами.И совсем в войну не хочется играться,И былое по-иному вспоминаю.

Ежевика

«Завтра будут отмечать годовщину…»

Завтра будут отмечать годовщину,Без сомнений духа: хватит – не хватит.Молодые, лет за сорок, мужчиныПо сто грамм "по-фронтовому" накатят.И пройти по площадям и проспектамНе замедлят с батальоном бессмертным.И пройдутся по победам воспетымПеред камерой у века на сверке.Век, закованный в духовные скрепы,На Сенатской у дворцов и на ПреснеЗапоёт, по-патриотски свирепый,Заповедные военные песни.Будут полу-интервью журналистыБрать поспешно, пробегая по плануОт галимого рвача к коммунисту,От Степана да Ивана – к Алану.И о дружбе прослезятся народов,И о братстве фронтовом молвят слово,А потом опять уйдут, словно в воду,От Рязани, Костромы, да от Пскова,От лубочной правды крепости Брестской,Перемолотой в кино – вдох на выдох,От затерянных в глуши деревенскойСтолько лет без рук, без ног инвалидов,От заброшенных в лесах обелисков,От костей, полуистлевших в болотах,От родных по крови нам, да не близкихТех, советских, до свершений голодных.Кончен бал в войну пере-одеваний.Обыватель повторит "по сто граммов"И седалищем промнёт на диванеПулемётное гнездо Инстаграма5.

Лепота

Жить на отшибе, питаться праноюИли же лайками в Инстаграме —Вряд ли, наверное, это правильно,Если судить Собором Стоглавым.Не выходить на балкон, любуючисьВраз обезлюдевшею Москвою —Это, конечно, признают в будущемМало привязанным к Домострою.Массово влипли, а время тянется.В патоке сладкой мы одиноки.Песни о вещем Олеге тягостней,Если сосед поёт караоке.Время местами высится идолом,Где-то зверьком утекает в щёлку.Где это слово о полке Игоря?Эх! Перебрать бы книжную полку!Шут с ними, лайками инстаграмными.Преодолеем любую хворость!Всё – лепота, потому что главноеТо, что не отдана Кемска волость.С нами навечно Диван Россиевич.Мы не выходим из мира сказки.– Что там назавтра, Иван Васильевич?– Аннигиляция, Милославский!

«Уходит юности шальное торжество…»

Уходит юности шальное торжество,Приходит опытность с туманностью во взоре,И состояние здоровья таково,Что всё охотнее твердишь: «Мементо мори!»«Мементо мори!» – словно камушек в прибой,«Мементо мори!» – словно слёзы звездопадаНа той планете, где любили мы с тобой,И так мечтали! А всего-то в жизни надо —Пройти свой путь, заросший солнцем и травой,И весь остаток полюбить до мили метра,Когда дыхания не хватит для того,Чтоб всё сказать, а только выдохнуть: «Мементо…»

«Когда любишь – не замечаешь…»

Когда любишь – не замечаешькотировки ведущих акций,курс валют, падение рынков,самый выгодный тренд на биржеи зелёный, и красный индекс.Когда любишь – зависти нетук расторопным, хитрым, успешнымс целлулоидной злой улыбкойотдыхающих в Куршевелеили ездящих на Багамы.Когда любишь – время бессильно,новостные ленты беззвучны,убивающий душу ужасне страшнее детских рассказовв пионерской летней палатке.Не тревожьте ужасом душу,не завидуйте тем, кто круче,не копите сведений мутных.Не стремитесь стать совершенным.Просто будьте. Просто любите.

Любишь как будто…

Любишь как будто, но грубостью прокажён,Словно, уснувший, прожёг сигаретой губы.Душеповалу казённые правдорубыПреданы жадно, ни денег у них, ни жён.Нет бы смириться, засесть на своём суку,Прочно вцепиться в кору, закрепиться ловко,Гнёздышко свить, ведь понятно и дураку:Сук точка ру не приемлет формат "ножовка".Но, раздражаемый чем-то чужим извне,Дверь открываешь, сквозняк запускаешь в сердце,Гробишь идиллию, гасишь свечу в окне,Бьёшь кулаком по стеклу до звенящих терций.И разбегаются трещины, словно лёдТам, под тобою, расходится полыньёю.Грубая правильность не дорожит семьёю,Целится тщательно, и рикошетом бьёт.

«Блажен поэт, что, будучи женатым…»

Блажен поэт, что, будучи женатым,Не перестанет лирику писать!Женитьба, брат, по сути – мирный атом,На мрачном Марсе яблоневый сад.Она царит над жизнью апостро́фом,Несётся вскачь кочевником в седле,Даря начало многим катастрофам,И лирике погибшей – в том числе.Сократ! Ты первым стал в большой когорте,Кто не был от сего убережён!Ты был велик – женат ты был на чёрте,А мы помельче в ранге наших жён.Не спрашиваю тех, кто стал семейным,Какой сегодня выдался денёк.Мы все в одной чернильнице синеем…Пока ты жив, пока ты одинок,Сократ, ты знаешь: легче подвизатьсяВ простой одежде, даже босиком,Чем вырядившись в пух цивилизаций —У грамотной жены под каблуком.В сознании рассеянном и мглистом —Гибриде карася и порося,Нельзя, Сократ, писать о вечном, чистом,На двор под вечер мусор вынося!Я видел многих истинных поэтов,Что на мытьё посуды изошли,Что вдаль бредут путём анахоретов,Как будто "в мрачных пропастях земли".Среди истерик каждый стал – сатирик…Оставив все текущие дела,Себе твержу: «Я лирик, лирик, лирик!»Но что-то снова мантра не зашла…

«Послушай, Сократ, для чего ты сократствуешь?..»

Послушай, Сократ, для чего ты сократствуешь?Послушай, Эзоп, для чего ты эзопствуешь?Ведь этим стократно ты ближних не радуешь,А только раздорам и сварам способствуешь.Жене не приносишь ни драхмы за лекции,Детишкам статира за вирши не выгорит.И тёщи сентенции, вовсе не лестные,В тебе обличат неискателя выгоды.И плебс, и начальство, то зрелища требуя,То хлеба, на слово твоё раздражаются.Не модно сократство, эзопство не трендово,Они от людской глухоты отражаются,К тебе возвращаются, жалят неистово,Царапают всё, что отглажено лаково.Уж лучше скитанье по миру Улиссово,Уж лучше на подвиг натуга Гераклова.Толпа порицает за все прегрешения,Но самые-самые в мире несносные —Сократство с эзопством, недуги душевные,Которые всюду поэзии свойственны.

Страты

Рождением не тех коснулись страт,И, вырастая, не сменили страты.Я не спрошу тебя: «В чём сила, брат?» —В бессилии мы оба виноваты.И в том, что наглость доблести сродни,И в том, что хамство – не порок, а каста.Что делать с этим? Поздно, извини! —Не знаю я от гибели лекарства.Быть может – щит, быть может – ловкий меч,Быть может – несгибаемое слово.Я знаю только: в эту землю лечьНам всем дано, и нет пути иного.Я знаю лишь: нам всем гореть дотла,Пока в кострах духовные кастратыСжигают наши книги и дела,И наши дети не меняют страты.Я верю, брат, о том ты не ревнив,Что многих, кто камлает Люциферу,Не всем доступный социальный лифтВ далёкую возносит стратосферу,Что ты готов до смерти быть собой,И не носить трагическую маску.Но нас берут мерзавцы на "слабо" —Простые, человеческие массы.Осталось чуда ждать: а вдруг, а вдругЧудачествами новой Лисистраты6Порвётся прежних страт порочный кругИ именем Народ заменит страты.

«Когда у женщины велик запас словарный…»

Когда у женщины велик запас словарный,Она не часто и по делу говорит.Но это случай, прямо скажем, антикварный,Нам шепчет опыт искушения коварный,Что женский род на этот счёт не даровит.В одной из тысяч… ста звучит приятный зуммер,Огонь поэзии вмещается внутри.Гораздо чаще, предлагая неразумноЗапретный плод или яичницу-глазунью,Она бросается коротким словом: «Жри!»Но впрочем, это предсказуемо ложитсяНа график гауссовой чёртовой кривой,А небожитель, если встретится, божится,Что слово «Жри!» в законном праве бросить жрица,А над Невой – с приятным бонусом: «Не вой!»

Идите вы… в бухгалтерию!

Сказала жены моей чудо-мамаша:«Поэзию вашу на хлеб не намажешь!»А я ей ответствовал, баттл итожа:«И вашу, пардон, бухгалтерию – тоже!»

Это какой-то трэш!

Это какой-то трэш,Обморок дубль три.Мама сказала: «Ешь!»Тёща сказала: «Жри!»«Кушай!» – сказала ты,Пододвигая борщ.Это ведь дубль три!Это какой-то ёрш!Лопну, поди, сейчас!Или начну рыгать…Сложно, коль любят васТёща, жена и мать!

Нет круче!

На коронавирус тестНе сдаёт упрямо тесть,У него иммунитет:Круче тёщи штамма нет!

«Малыши разбивают цветные миры пузырей…»