скачать книгу бесплатно
То же самое с электрическим током, который тормозится сопротивлением проводника, или, э-э, человеком в обществе, действия которого ограничены законом, другими людьми, порядками, правилами, материальным положением и статусом. Согласитесь, ведь если бы не все эти ограничители, люди узнали бы друг друга получше – как говорили в старину, «хочешь узнать человека – дай ему власть». У многих нет такой безграничной свободы действий, поэтому мы не можем знать, что было бы, если у меня или у вас, или у других будет безграничная свобода, деньги и возможности, как бы мы себя вели…
– Наверное, плохо.
– В этом то и проблема. Что в природе, что в технике, что в людях и обществе приходится создавать ограничители. Если Бог есть, то я бы у Него также спросил: почему бы не сделать так, чтобы одни вещи не мешали другим, чтобы движение материи не тормозилось другой материей, чтобы одни действия не ограничивались другими действиями, чтобы люди не были друг для друга препятствием, чтобы всё было гармонично, солидарно.
– Бог совершил ошибку?
Александер отвёл взгляд и промолчал, а потом сказал:
– Пути Господни неисповедимы, а я бы хотел понять мир.
– А я бы хотел понять, почему я не могу быть хорошим для всех. Я уверен, что у нас есть несколько человек, недовольных мною. Они могут мне этого не сказать, но, уверен, я всех не устраиваю, и я говорю не о начальстве.
– Для всех хорошим не будешь, вы не знали? В общеобразовательных учреждениях какой-нибудь определенный студент может быть физически развит, но не знает математику или IT, и на спортивных занятиях он пользуется почетом, тогда как на занятиях с виртуальной картой или с техникой его критикуют за незнание предмета. В школе детей критикуют за непослушность, безобразие и тупость, а школьники осуждают старших за то, что те не умеют учить. Инженеры осуждают клинеров за отсутствие квалификации, а клинеры осуждают инженеров за то, что у них близорукость и они носят очки. Человек знает историю Средневековья и что-то про Альберта Эйнштейна, но у него спросили про Германскую империю и кайзера Вильгельма Второго, и человек выглядит как неграмотный. Патриоты осуждают либералов, а либералы -патриотов, умные осуждают тупых, а тупые – умных, мужчины осуждают женщин, а женщины – мужчин, и так далее. Иисус воскрешал мёртвых, исцелял больных, кормил голодных и учил нравственности, но не смог всем угодить и его распяли. Как бы вы не старались, каким бы святым вы ни были, всегда найдётся кто-то недовольный вами. У каждого свой критерий порядочности.
– Значит, смиряюсь…
Александер опасался, что был слишком открыт с Адрианом, не стеснялся в выражениях и бранил себя за такую смелость с военным:
– Ну, придурок; вырос и привык быть аккуратным и точным, а тут свободно завонял своим умом в присутствии вояки. Если он в реально такой простой, каким кажется, и не опасен… – думал он про себя.
Он решил себе, что они в будущем ещё встретятся у него в студии и он сможет аккуратно извиниться за своё вольнодумство и проявить русскому легитимность. На том он успокоился и продолжил набирать текст за компьютером.
Написав за несколько дней свою статью, Александер скрупулёзно перечитывал её, корректировал. Он был тем самым «писателем», про которого говорил Адриану, то есть ценил свою работу, но хотел казаться самокритичным и пренебрежительным к себе и своей работе.
Он опубликовал её в своем блоге и начал перечитывать заново, уже готовую и опубликованную, подкорректированную и «чистую». Он назвал её: «История культуры, или все критяне – лжецы».
Вот её текст:
«Я всё ещё помню тот момент, когда я увидел в Сети видео с фотосессией животных, когда ряженые в нелепые наряды пудели, чихуахуа, терьеры и более благородные овчарки ходили буквально по подиуму как женщины. Возник естественный вопрос: разве для этого существует прогресс? Ради этого философы и писатели веками рассуждали о мире, возникали движения, люди ходили шествиями с плакатами и скандировали лозунги?
Я бы сказал, что «все критяне – лжецы», но сам я являюсь тем же критянином. Моё словоблудие не возникло на пустом месте. Я хочу освятить тему культуры, о которой идёт речь, не только ради заработка на тексте (я честно пишу, что я могу делать деньги из воздуха с помощью текстов, хотя я далеко не один), но и потому, что это довольно насущная тема.
Писатели и философы умели делать себе имя и неплохо зарабатывать, продавая другим свои идеи, будь то политические и философские трактаты или художественные книжки, но объекты их суждений, те или иные проблемы или недостатки мира, общества и человека так и оставались нерешёнными. Сколько бы не говорили и не писали, но проблемы так и остались проблемами. Написание «Войны и мира» и «Преступления и наказания» не мешает быть войне и совершаться преступлениям, также как многовековое существование культуры и, более того, религии не мешало людям развязывать войны, строить концлагеря и оставаться идиотами.
Не знаю, читал ли Томмазо де Торквемада Библию или Адольф Гитлер Фридриха Шиллера, но первый отменно соблюдал заповедь «Блаженны милостивые», сжигая на кострах и мучая в пыточных камерах тысячи людей, тогда как второй старался «сделать Германию республикой, перед которой Рим и Спарта покажутся женским монастырями», пытаясь захватить мир и уничтожить огромное число людей. Тем хуже для культуры, когда к ней так или иначе приобщены такого рода личности.
Первая мировая война, бывшая по причине жадности до сфер влияния, разрушила европейскую мечту о светлом будущем, дала миру так называемое «потерянное поколение» и тоталитарные режимы. Прошло время, и построение коммунизма и американской мечты также попали впросак. Не то чтобы эти идеи не имели никакого успеха, успех был впечатляющим, но не тем, на который рассчитывали. Теперь людям остаётся мечтать не о рае на земле, а просто о нормальной жизни, которую не прервёт ядерный или библейский апокалипсис. «Можно без рая, лишь бы не было ада…»
Получился лонгрид, причём, как можно заметить, Александер мог небрежно менять тему повествования, но, в целом, статья получилась неплохой. Основной смысл статьи был в начале.
Адриан тем же вечером, когда статья была опубликована, прочитал её от корки до корки. Он перечитывал и обращал внимание на детали, заинтересовался и думал. Некоторые фрагменты привлекали его внимание.
Адриан уже не был подростком, но бунтарская нотка проявилась, и он стал мечтать. Мечтать о «переменах», об «идеальном мире», хотя, казалось бы, в современном ему мире будущего, в мире роботов, благоденствия и демократии уже не о чем мечтать, и многие не мечтали. Многим было всё равно на всё, лишь бы был комфорт и благоденствие.
К нему подошла Майя и сказала:
– Я вижу, тебе нужна поддержка…
Он окинул её презрительным взглядом и промолчал.
Майя села ему на колени и обняла его. Ему было некомфортно от этого, от того, что она искусственный андроид, а не живой человек, но и приятно, как с настоящей девушкой, чего он в себе стыдился.
Он не признавался себе в том, что он хотел не просто нормальной жизни, но и признания, уважения, почитания; он хотел быть «белой вороной», выделяться и вызывать в других, особенно в женщинах, сочувствие и восторг, это как подростковый бунт. Единственное сочувствие ему оказывала Майя, что было ему приятно, но и неудобно, что она- не живой человек, а искусственный.
Он был рад знакомству и дружбой с публицистом, хотя он понимал, несмотря на дружелюбие, что умный Александер смотрит на него свысока и снисходительно. Он сам не презирал публициста, но хотел от него признания, которого не получил, хотя сам давал публицисту своё признание.
Адриан был готов пострадать, чтобы его заметили. Он хотел бы быть «мучеником», чтобы гордиться этим, хвастаться, учить и роптать на других за то, что ему не повезло, а другим повезло, и поэтому он мог бы гордиться тем, чему окружающие должны были бы сочувствовать. Ему так казалось.
Он не страдал, но ему уже можно было сочувствовать. Спустя время его мечта наконец свершилась: он пострадал, стал жертвой, стал мучеником и получил славу. Дурную.
Следующие учения намеревались провести на Курильских островах, которые являются колониями Хартса, на военных базах. До ближайшей базы можно добраться на корабле или вертолёте; для соединяющего моста между Хартсом и Курилами слишком большое расстояние и нет необходимости строить длинный мост или подводный тоннель, когда можно добраться на быстром корабле.
Бойцы гвардии не предназначены для участия в общих учениях, они являются полицейскими и спецназом, но они, тем не менее, принимают участие -либо для обмена опытом с армией, либо для вида и показа.
Три крейсера плыли на восток к военной базе; когда всё будет готово, они будут, уже рядом с островом, открывать огонь по мишеням. Солдаты, которых они перевозили, были не только моряками, но и пехотинцами, для пехотинцев были предназначены смотры и стрельба.
К пасмурному полудню дня все были уже на базе. После долгих совещаний офицеров моряки и пехотинцы построились на берегу причала и слушали указания командиров. Учения по плану собирались уместить в несколько часов, а к вечеру возвращаться в Хартс
Через полчаса начались учения. С берега через бинокли офицеры следили за огнём крейсеров и за мишенями, по которым они стреляли.
– Скорость попадания несколько отстаёт от оружия ведущих армий мира, я знаю это. Надо догонять, надо больше расходов на разработки на предприятиях. Придётся у наших японских соседей закупать что-нибудь. – комментировал один офицер другому.
– Нам что, скорость света нужна? – ворчал другой офицер.
– Не знаю, может, и скорость света. Мне кажется, что техника и до того дойдет.
И продолжили наблюдать.
В то время на одном крупном плацу пехотинцам читали нотации, задавали провоцирующие вопросы и намеренно действовали им на нервы в целях воспитания:
– Малыш, тебе служба не нравится? Думаешь, не вижу по лицу? А разве не ты, сам, по своей воле, пришел сюда пытаться и страдать? Или это твоя мамка тебя сюда отдала девственным сосунком, чтобы ты так и погиб таким же девственным сосунком? Или ты хочешь, чтобы твоя жирная мамаша взяла в руки оружие и защищала Родину вместо тебя? А-а? …
Адриан, который стоял в том строю и вместе с остальными это слушал, вспомнил слова публициста Александера про «молодых девственников». Хоть это было сказано другому молодому солдату, который недавно начал служить, а не ему, после слов «твоя жирная мамаша» у него закипела кровь.
Несмотря на то, что он уже давно заключил контракт, служит уже 15 лет и знает армию, знает, как пытаются такими грубыми методами воспитать солдат с железными нервами, он почувствовал ненависть к этому офицеру. Он не боялся высказать офицеру всё, что он о нём думал, но он оценил свои риски и послушал голос разума, промолчав как все остальные солдаты.
После длительных и напряжённых нравоучений началась стрельба по мишеням, которая сопровождалась криками офицера, чтобы создать напряжение как во время настоящего боя и таким образом закалить солдат.
После того, как стрельба закончилась, все построились на плацу. Офицер продолжал действовать бойцам на нервы, он говорил им, что в реальных боях они и будут слышать крики и мат и поэтому они не могут на него, офицера, злиться. Затем, после нотаций, офицер приказал строевым шагом идти к причалу и смотреть на мощное зрелище, увидеть, «как крейсеры открывают огонь по мишеням» и «насладиться зрелищем». Когда несколько шеренг дошли до причала, они увидели три крупных серых тела вытянутой формы, которые периодически вспыхивали, и их вспышка с большой скоростью взлетала в воздух и долетала до определённых точек в море, где находились мишени, и эти мишени взрывались.
Офицер перестал горланить и молча смотрел вместе с бойцами. Он смотрел на свои фотонные часы в своём сенсоре чувств, потом внезапно свистнул в свой свисток и дал команду слушать его:
– Итак, через несколько минут или, может, секунд, огонь по мишеням прекратится; боевой план будет выполнен. Вы свой план тоже выполнили. Но я вам так скажу: и сейчас, и впредь никто с вами церемониться не будет, как я; на учениях не каждому повезёт оказаться, как вам сейчас, и «трэвлам» и «вайфам». Вы – пехотинцы, «полицаи», а это значит, что винтовка, шокер и дубинка -ваши мать, отец и сестра. Ваша часть – это ваш дом, а в ваши дома вы возвращаетесь только чтобы поспать, пожрать и…
Дальше пошли выражения.
– …Вы сами выбрали этот путь, и я вам напомню, что раньше, в далёком прошлом, у мужчин часто не было выбора, а молодых парней призывали в армию по достижении совершеннолетия. Вы сами выбрали этот путь, и теперь докажите мне своей службой, что вы сами достойны…
Офицер много чего им наговорил, а бойцы терпеливо стояли и слушали.
После выполнения боевого плана на день, часам к пяти дня, все моряки и пехотинцы вместе с офицерами и медицинской бригадой уже возвращались на крейсерах обратно в Хартс.
Адриан стоял, опёршись локтями об перила и смотрел задумчиво и напряжённо на Охотское море и пасмурное небо. Тоска овладела им; та же тоска овладела Арно в прошлом году на учениях, когда он смотрел в окно, а Адриан смотрел на него. Он не мог понять, что это и почему: недостаток Солнца в северном Хартсе, преимущественно холодная и пасмурная погода или струны души. Тоска и отчуждённость, чувство разочарования и безразличия ко всему, мизантропия и внутренняя пустота переполняли его, и он был рад, что учения закончились, что он вернётся домой и забудется во сне.
Не только офицерам, но и простым рядовым и повыше, таким как прапорщик Адриан Гринёв, можно было бродить по палубе, их не держали внутри кораблей взаперти, поэтому Адриан и смог выйти на улицу и освежиться. Рядом с ним разговаривали два офицера, они только что подошли и на самого Адриана не обратили внимание. Они разговаривали так, что он мог услышать почти всё, и он услышал, как один офицер сказал:
– Это не моё дело, понимаешь! Мы командуем пехотой, а не производим оружие, спасибо большое инженерам, технологам и конструкторам. Нам надо дрессировать солдат, а помогать техникам я не хочу, а меня
хотят пристроить на очередные переговоры с нашими чиновниками или даже с японской делегацией, чтобы мы такие: «Помогите нам, мы сами не справляемся». А те товарищи из партии или с «восходящего Солнца» нам скажут на японском: «Спасение утопающего – дело рук самого утопающего». Я тогда также отвечаю всем вам: «Спасение утопающих – дело рук самих утопающих». Я за других не отвечаю…
Ворчание офицера прервал внезапный хохот Адриана. Когда он услышал фразу офицера «спасение утопающих – дело рук самих утопающих», на него это подействовало как слова офицера про «жирную мамашу». Тогда он сохранил хотя бы внешнюю невозмутимость, но сейчас он не сдержался и выплеснул эмоции, негативные эмоции. Он хохотал и не смог остановиться, чем привлёк к себе лишнее внимание офицеров. Говоривший из них был тем самым офицером, который воспитывал бойцов на учениях.
Он с недовольством смотрел в упор на Адриана и медленно подходил к нему, говоря:
– Ты забыл, где ты находишься, друг? Это я тебя рассмешил? … – указал офицер на себя пальцем.
– …может, ты «а-та-ташки» хочешь? Чтобы я из тебя все соки выжал, как молоко из беременной мамки? Ты страх потерял, отвечай, клоун? – негромко, без воплей, но зловеще спрашивал офицер.
–…Я? – мощным голосом спросил смеявшийся Адриан.
Внезапно он кинулся на офицера. Он ударил его «двойкой» и хуком, а потом моментально вынул свой нож и с размаху полоснул им офицера по шее. Тот не успел упасть, как Адриан схватил его и прямо перекинул за борт.
Другой офицер за те секунды не сдвинулся с места и, шокированный выходкой солдата, остолбенел и смотрел, как быстро Адриан избил и скинул раненного коллегу за борт.
– Спаси себя сам, утопающий! – крикнул Адриан уже мёртвому офицеру в воде, находясь в состоянии аффекта и продолжая безумно смеяться.
Он только успел оглянуться, как подбежал другой солдат и сильным ударом приклада винтовки вырубил его; Адриан потерял сознание.
Арно, возвращаясь домой взволнованный и огорчённый, пересказал Соне всё, что видел и слышал.
Он тоже был на тех учениях вместе с Адрианом; он тоже слышал нравоучения офицера; он тоже смотрел на крейсера и их стрельбу по мишеням.
Он возвращался на том же крейсере, где случилась трагедия, и он видел и слышал, как множество бойцов, моряков и офицеров собрались толпой вокруг места убийства, где лежал уже лишенный сознания Адриан.
Ему, уже оглушенному, прибывшие медики вкололи снотворное вещество, которое держали в аптечках на случай непредвиденных эксцессов, и не зря. Адриана связали и отнесли на гауптвахту, где заперли и оставили под присмотром двух вооружённых охранников.
Солдат, который оглушил Адриана, в те секунды как специально выходил из трюма. Когда он вышел подышать свежим воздухом и прошёл несколько шагов, то увидел сцену избиения и убийства солдатом в серой форме их офицера в темно-зеленой форме. Он увидел, как Адриан перерезал ему горло и скинул за борт через невысокую перекладину. Он видел другого офицера, который стоял рядом как вкопанный и ничего не сделал. Солдат, благо, вышел со своей винтовкой за плечом и смог сильным ударом оглушить преступника. Быть с оружием во внеучебное время не воспрещалось, а если бы воспрещалось, то Адриан не смог бы размахнуться ножом, также как тот солдат не смог бы его оглушить мощным прикладом.
Арно, который находился среди других таких же зевак, был поражен, когда увидел знакомое лицо. Сначала он всё понял ровно наоборот, то есть что Адриан мёртв, но когда услышал допрос шокированного очевидца и увидел окровавленный нож, то его словно током ударило. Он и подумать не мог, что его знакомый сослуживец способен на такое. Также не мог подумать никто другой.
Моряки быстро спустились на катера и нырнули в воду, пытаясь найти труп офицера с помощью приборов и роботов-разведчиков; благодаря современной технике такое невозможное казалось возможным. Через полчаса они нашли, на глубине 30 метров в километре от крейсера, труп офицера.
Его доставили на крейсер, и все смогли увидеть убитого, с красной раной на шее. Подозрения насчет самого офицера-очевидца или солдата с винтовкой у всех отпали.
Арно пересказал Соне все, что видел и слышал, на что она разрыдалась
и обняла его. Она стала бояться за мужа.
– Он был у нас на свадьбе! Он нас поздравлял! Он у нас две недели назад дома был и Марко видел!
– Теперь уже нет…
– Что нет?
– Его ждет трибунал…
– А ты?! Ты был там! Тебе там вообще нельзя быть! Нельзя! Увольняйся!
Арно промолчал, ему нечего было ответить. Он не знал, как ему дальше поступить. Он понимал, что жена кричала ему это на эмоциях, но сам стал думать об этом.
Он неоднократно был на учениях, но ни разу не был в реальной горячей точке и ни разу в жизни не видел настоящего убийства. А теперь стал свидетелем и сам шокирован этим. Он уже не знал, что ему делать дальше, и теперь уже мог предположить увольнение…
В партии началась суета, случай на крейсере дошёл до партии, до военного департамента и даже до самого президента.
Воинские части, конторы, предприятия и базы стали отчитывать, проверять, инструктировать. Командование отчитывало офицеров, а офицеры- солдат. Больше всего досталось внутренним войскам, ведь именно их боец, прапорщик Адриан Гринёв убил своего командира, а не моряк или сотрудник медицинской бригады.
Офицера-очевидца, который присутствовал при преступлении и не смог остановить подопечного преступника и защитить коллегу, хорошо отчитали и думали его уволить, но не стали торопиться, ведь он больше всех будет важен как свидетель на будущем суде.
Арно тоже мог быть полезен на суде как один из зевак, если не очевидцев, и тем более как знакомый подсудимого.
Арно, его знакомых и еще два десятка бойцов через несколько дней собрали в главном отделении внутренних войск Хартса, в большом зале, где офицеры из главного отделения вместе с прибывшими в часть командующими армией произнесли речь перед солдатами:
– Вы знаете, господа, о трагедии, случившейся две недели назад на учениях моряков и пехотинцев на островах, а точнее после самих учений. Это произошло на крейсере «Цезарь», на одном из тех крейсеров, которые перевозили пехотинцев и моряков на базу «Мально» на одном из островов. Это случилось на обратном пути после учений, ровно в половину шестого вечером, при пасмурной погоде. Знакомый некоторым из вас прапорщик Адриан Гринёв, который, тем не менее, стоял в строю и проходил учения наравне с другими бойцами, с рядовыми и ефрейторами, он избил и перерезал горло майору Марку Плевину, а затем скинул его за борт.
Всё это произошло на глазах его коллеги, который не смог защитить майора и остановить этого урода. Офицер, который проявил малодушие, рискует быть уволенным, а пока что он – самый ценный свидетель. Есть ещё свидетель, и он стоит в этом строю. Антон, выходи…
Впереди всех вышел высокий худощавый брюнет. Он подошёл строевым шагом к офицерам и командирам, отдал честь, принял честь и стал рядом с ними.
Генерал из командования стал продолжать за офицера:
– Итак, дорогой друг, расскажи нам всем, как потом расскажешь на суде, всё, что видел.
– Разрешите. – порядочно сказал брюнет.
– Разрешаю. – ответил генерал.
Брюнет начал:
– Я выходил на палубу из трюма, хотел подышать морским прохладным воздухом. У меня на плече висела винтовка; она лёгкая, её не сложно носить с собой, и я как-то даже и не думал её снять.
В тот момент, когда я вышел, я услышал непонятные звуки справа. Я обернулся и увидел их, увидел это.
Солдат в серой форме, который, кажется, стоял ранее с нами в строю, избивал нашего майора в присутствии другого майора, который стоял и ничего не сделал. На моих глазах Адриан быстро вынул нож из своего пояса и со всего размаху полоснул им по шее майора Плевина. Тот закашлял, кровь хлынула из шеи и рта, а прапорщик также быстро схватил и перекинул майора за борт через невысокую перекладину.
Он был не в себе, он крикнул упавшему майору: «Спаси себя сам, утопающий!»; другой майор в то время так и мешкал на месте.
Я быстро среагировал и не мешкал, как тот майор – быстро подбежал и со всей силы дал прикладом по лицу зверя, когда он обернулся и хохотал как сумасшедший…
