Цветок и Зверь

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

ОН

Насытившаяся графиня засыпает там, где мы, ее порочные любовники, ее оставили – посередине кровати. Но ложе столь велико, что позволяет удобно расположиться, по разным сторонам, и мне, и Даниэлю. Однако Грачик, отпущенный уснувшим сознанием Мары, уходит. Поднимаюсь и я – хочется пить, и не вина.

Сначала уношу мою одежду, что б не валялась на полу. Надо бы облачиться во что-нибудь, не ходить же голому! Где Эмили, в конце концов? Куда подевалась служанка Мары? Открываю шкаф, притулившийся в уголке каморки… О-о! Моя старые наряды не выброшена! Надеваю шелковый халат, и отправляюсь на поиски или еды, или Эмили, что бы спросить, где эта самая еда.

Слышу женские стоны, и иду на звук.

В одной из комнат обнаруживаю Даниэля, пьющего кровь у девушки, видимо, его донора. Вид бедняжки вызывает у меня жалость – бледная, истощенная, в синяках и ссадинах… С отрешенным тоскливым взглядом пустых глаз. Пустых потому, что жизни в них почти нет . Дени забрал все. Девушке осталось несколько часов… Грачик, видимо, вообще о ней не заботится, не стремиться поддерживать в хорошем состоянии, что бы служила долго. Возможно, не кормит, и совершенно точно, судя по синякам, бьет и мучает.

Ухожу из этой темницы с тяжелым чувством – кажется, Даниэль сумасшедший. Тело вампира не подвластно никаким болезням, из-за усиленной регенерации, и благодаря агрессивности клеток – они убивают любые чужеродные элементы, попадающие в организм. Переваривают их, используя в пищу. Но у души, у разума, не бывает регенерации. Душевно больной вампир не проживет долго – его уничтожат свои же, как опасный, чужеродный элемент.

Снова слышу голос Мары: "Макс, где ты? Приди ко мне!" Что ей нужно опять? Вот ненасытная!

Теперь графиня желает поговорить.

– Что ты думаешь о Дени? – спрашивает Мара, когда сажусь рядом с ней.

– Что он сумасшедший! – сразу отвечаю, и добавляю – Душевно больной вампир – это беда!

– Не придумывай! – произносит Мара – Он сложный, но нормальный!

Слышим, как хлопнула дверь.

– Ну вот! – печально говорит графиня – Ушел! Один.

– Так верни! Новообращенному нельзя одному шастать. Он слишком слаб, и… сумасшедший. Натворит, что-нибудь! Потом тебе же и расхлебывать, исправлять.

– Не натворит! Дени не псих, ты ошибаешься! Пусть погуляет.

И, помолчав, добавляет:

– Дени меня ненавидит!

– За что? За секс с другими мужчинами?

– И за это тоже! Но, это было в первый раз. Я так раньше не поступала. С Даниэлем.

Важное уточнение! Со мной такое проделывалось частенько, и не в качестве наказания, а потому, что ей хотелось.

– Он просто ненавидит! – продолжает Мара – За все! Свободы хочет. Что бы я не приказывала, не насиловала его разум. Я же для его пользы использую внушение, раз так не слушается. Я подарила ему вечную жизнь, и могущество! Неужели свобода важнее этого?

– Ты обратила Даниэля без его желания? – уточняю я.

– Нет! Грачик сам хотел. Просил, умолял! А став вампиром, принялся требовать, что бы я его отпустила, и он бы ушел. Один, сам по себе. Я говорю – одному новому тяжело, не выживешь, а он – да и пофиг. Я говорю – ради того, что б ты жил… Ладно, это не важно!

– Ради того, что бы он жил? – переспрашиваю я.

– Да, у Дени был порок сердца. Он умирал.

Я имел ввиду не это.

Закон! Правило номер пять – в мире не может быть вампиров больше, чем на момент принятия закона. Пока не погибнет один из них, нового обращать нельзя.

– Мара, а где Эмили? – интересуюсь я.

– Умерла! – помолчав, тихо подтверждает мою догадку графиня.

– Ты ее убила, что бы обратить Даниэля?

– С ее согласия! – торопливо отвечает Мара.

– Ты убила вампиршу, которая была такая же древняя, как и ты, и которая, по твоим словам, была тебе, как мать? – изумляюсь я – Ради… Ради этого сопляка?

– Эмили согласилась! – повторяет графиня.

– Еще бы… С ее то преданностью! Разве могла Эмили тебе отказать?

– Она была древней! И телом старой! Много ли радости от такой жизни? А Дени еще и не жил!

Меня захлестывают возмущение и негодование.

– Как можно влюбиться в человека! Так влюбиться, что убивать самых близких и верных! Как можно влюбиться в еду, Мара?

– Кто бы говорил! – фыркает Манчини – Сам до сих пор свою Лизу забыть не можешь!

– Я любил ее, когда был человеком! Стал вампиром – все, конец чувствам! Я ее обижал, мучил, сам того не желая, пил ее кровь… Ты была при этом, и должна помнить!

– Конечно помню. А если забуду – загляну в свой дневник!

В отличии от меня, Мара ничего не забывает, потому, что все записывает. Каждый день. И крупные мировые события, и всякие мелочи, случившееся с нею.

– Кстати, о дневниках! Лизин так и не нашелся? – интересуюсь я.

– С чего? – пожимает плечами графиня – Если за триста лет не обнаружился, значит, его нет. Сгорел, утонул, истлел… Мало ли что, могло произойти с бумагой! А если бы и нашелся – там уже ничего не разберешь. Чернила выцвели.

– Вдруг в музее храниться? Там специальные условия…

– Тоже мне, историческая ценность! – усмехается Мара.

Она ошибается – если в дневнике моей невесты написано о вампирах, то он ценность не только для меня.

– Дени меня не любит! – снова начинает жаловаться графиня – И считает старой!

– С чего? – удивляюсь я, оглядывая шикарное юное тело Манчини.

– Не внешне. Он говорит, что я веду себя – хожу, смотрю, разговариваю – как старуха. Что я похожа на интеллигентную бабушку, торгующую у метро книгами. И говорит, что если бы не внушение, у него бы на меня даже не встал!

– П-фф! – фыркаю я, и заявляю – Говорю же, твой Дени псих больной!

– У него было трудное детство. Неблагополучная семья. Таких детей, как ты понимаешь, отторгает добропорядочное общество. Никто не любил, везде обижали, прогоняли. Тыкали бедностью, словно он виноват в таком положении… Дени очень хотел быть любимым, ценимым, богатым! И я сделала его звездой – любимцем миллионов. А он не оценил!

Графиня печально вздыхает, и произносит:

– Разрешение на охоту на столе. Забери!

Наконец-то! Хватаю бумажку, произношу:

– Благодарю! – добавляю – Извини, милая, я устал! Надо поспать!

Чмокаю в щечку, и ухожу.

Речи Грачика, пересказанные Марой, обескуражили – а что если он прав? Если и я кажусь окружающим древним ископаемым? А вдруг такой и есть? Ведь часто говорю и размышляю, как старики из моей юности: "Вот было раньше! А сейчас…!"

Засыпаю с этими тревожными мыслями, поэтому сниться кошмар. Из нашего с графиней прошлого.

…Серо-рыжая степь, по которой тащится наша повозка. Именно повозка – бричка, вроде бы, называется. Мне, привыкшему к относительному удобству карет, такая езда не нравится, и я сижу нахохлившись, словно больной голубь. Серджио на облучке, Мара рядом со мной, в простеньком темном платьице. Четвертая в нашей бричке Эмили – сухая длинноносая старуха в черном, мирно дремлющая возле графини. Мы изображаем простолюдинов, бегущих от войны – так проще следовать с армейским обозом. Вокруг нас телеги, повозки с ранеными, и верховые, снующие туда-сюда.

Мара с восхищением поглядывает на всадников, и бормочет:

– Какие мужчины! Ах, какие мужчины!

Не нахожу ничего привлекательного в окружающих людях. Грязные, пахнущие лошадьми, порохом, железом, чужой гнилой кровью, и грубой пищей… Не понимаю, почему солдаты нравятся женщинам? Однако молчу, потому что лень спорить.

Война – счастье для вампиров. Я настолько переполнен кровью и сыт, что кажусь себе бурдюком, в котором вяло плещется вино.

Что это была за война, что за год, что за страна – я уже не помню. Мы пировали на всех войнах, а их было достаточно – люди постоянно воюют.

…Просторная чистая комната в крестьянской избе. За темным, отполированным локтями до блеска столом, Мара и несколько офицеров играют в карты. Графиня, представляющаяся Мари, весела, возбуждена, много смеется, и изображает глупенькую простоватую дамочку. Военные, высокие здоровые мужчины, давно не видевшие хорошеньких женщин, и только вчера вышедшие из тяжелого боя, все как один сейчас пьяны, и влюблены в Мари.

Я сижу в сторонке, и в общем веселье не участвую. Один из офицеров, распаленный кокетством Мары, предлагает, вроде бы в шутку, играть на раздевание. Девушка с радостью подхватывает идею, но озвучивает другую мысль – на поцелуй! Военные несколько опешили, и поглядывают на меня – я, как бы, муж этой легкомысленной дамочки. Но я не возражаю, и вообще никак не реагирую.

Мара проигрывает, и жадно, смачно, в засос целует одного из участников веселья… Затем следующего. Я не возмущаюсь, и воины, поняв, что на меня можно не обращать внимания, набрасываются на женщину.

– Господа, не надо! Господа! – просительно бормочет Мара, однако, почти не сопротивляясь. Она растрепана, пышные груди болтаются, свисают из декольте… Мужчины таскают ее от одного к другому, жадно целуют, мнут груди, шарят под задранными юбками… Мелькают белые круглые коленки, тяжеловатые бедра, треугольник кудрявых волос на лобке…

Молоденький офицерик, у которого, видимо, еще никогда не было женщины, таращится на прелести дамы, и бросается, что бы занять место между ее ног. Но военный, старший и по возрасту, и по званию, отпихивает его, собираясь пристроиться сам. Молодой краснеет от досады и гнева, и хватается за оружие. Мара перехватывает его руку, и тянет к себе. Юноша замирает, позволяя ей делать с собой все, что пожелает.

Остальным участникам оргии кажется, что Мара и офицерик целуются, и только я вижу, как вампирша присосалась к его шее. Он ее первая жертва. Остальные же, не ведая, что являются закуской, продолжают лапать тело женщины.

Хочу крови, притягательный запах которой дразнит обоняние. Но, не желаю пить из этих мужланов. Выхожу из комнаты, и нахожу хозяйку избы, молодую белесую рыхлую бабу, некрасивую и косую. От нее пахнет едой и луком, но это лучше, чем "аромат" солдафонов.

– Что, барин? – подслеповато таращится женщина сонными глазами. Впиваюсь в ее шею – резко, зло, больно, не скрываясь… Жертва в ужасе, орет благим матом, и пытается вырваться.

Спохватываюсь – что это я! Шепчу:

– Тсс! Не кричи!

Баба успокаивается, обмякает, и улыбается. Ей хорошо. Вижу ее мысли и воспоминания: была замужем за стариком, который ее бил, потому что некрасивая. Умер. Она скучает по мужу, ибо нестерпимо хочется мужика. Ублажать саму себя женщина не додумалась.

Насытившись, провожаю "красавицу" до избы, где в одиночестве дрыхнет денщик одного из "любящих" Мару офицеров. После этого ухожу в степь, и бреду по седой траве, сам не зная, куда. Как можно дальше от селения, словно пытаясь достичь розовой линии рассвета. Достигаю – вокруг меня уже не темень, а бледное раннее утро.

Слышу зов Создательницы, требующий моего присутствия. Возвращаюсь, и вижу Мару – свежую, веселую, одетую и причесанную – сидящую в повозке, вместе с Эмили и Серджио. Залезаю на свое место, и мы отправляемся в путь, конечный пункт которого никому не известен, и графине, думаю, тоже. Мы просто бродим по свету, как неприкаянные, как цыгане, нигде не задерживаясь надолго. Мы убегаем от зла, идущего по нашим следам.

…Пробуждаюсь в дурном настроении, и вспоминаю подробности сна. Было это или не было, но похожие ситуации возникали часто…

…Я мало знаю о прошлом Мары, но знаю, что ей часто сняться кошмары. Она мечется по постели, вскрикивает, плачет, бормочет, умоляет на неизвестном мне языке… пока не разбужу.

Манчини говорит, что она итальянка, но тот язык не итальянский.

Графиня не может спать одна, потому, что боится своих снов. Разбуженная ночью, Мара испуганно таращится в темноту, потом вглядывается в того, кто ее разбудил. Успокаивается, улыбается, обнимает, крепко прижимается к груди, и снова задремывает. Если меня не было, она брала в кровать Эмили, или любого, кто был рядом – лишь бы не быть одной.

Я много чего ей прощал, и не только потому, что она дала мне жизнь, и ухаживала после превращения, но и потому, что понимал – каждый спасается от внутренних бесов, вызванных трагическими событиями прошлого, как может. Манчини – стремительным бегом по жизни, и сексуальными излишествами. Я – завернувшись в кокон пофигизма и равнодушия, просто следую за Марой, все равно куда, и все равно зачем.

…Мы бросили убегать в начале двадцатого века. Не потому, что опасность миновала, а потому что мы расстались. Я нашел убежище, где смог укрыться, спрятаться от погони, а Мара осталась жить в Городе. Почему именно здесь – это понятно. Климат – мало солнца, вечные дожди и туманы – и магическая, мистическая энергия этого места идеально подходят для вампиров. И я бы здесь жил, если бы не вечная опасность быть настигнутым Инквизитором, который знает, что означает для меня Город.

…Мне нужна одежда, более соответствующая молодежному стилю. Поэтому, нахожу гардеробную Даниэля, и выбираю несколько вещей, благо ростом и фигурой мы с ним похожи. Надеваю джинсы, тонкий свитер с вырезом, и пиджак. На ноги – кеды. Ну чем не двадцатилетний студент?

Еще, нужна машина. Спускаюсь во двор, захожу в кажущееся небольшим кирпичное здание, и спускаюсь в Марин личный подземный паркинг. Машин немного, графиня не фанатка техники, но выбор есть. Останавливаюсь на черном мерседесе. Самое то для меня!

Выезжаю со двора, вбиваю в навигаторе адрес универа, радуюсь, что он остался прежним – улицу не переименовали, пока меня не было в городе – и отправляюсь на встречу к МОЕЙ девушке. К Маре больше не вернусь, хватит с меня ее гостеприимства.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

ОН

Радует, что я не такой отсталый, как считает Мара – и машину водить умею, и с навигатором обращаться. Более того, я обожаю эти творения прогресса – автомобили. И люблю гонять на бешеных скоростях по пустым трассам – там, где я живу, в тех местах, которые теперь считаю своим домом.

Настоящий мой дом здесь, в Городе. Он сохранился, не разрушен и не снесен, и я обязательно схожу к нему, но не сегодня. Сейчас мне не до чего, не до воспоминаний и ностальгии – я желаю только Сашу, и я ее получу!

А вот и университет! Заруливаю на стоянку, и диву даюсь – какие тут машины! Не хуже и не дешевле моего мерса. Однако, нынешние студенты люди не бедные!

Направляясь к двухэтажному зданию универа, построенному в пышном стиле барокко, и недовольно хмурюсь – зачем его покрасили в бледно-зеленый цвет? Пытаюсь вспомнить, каким был дом в девятнадцатом веке, когда в нем находилось присутственное место, и не могу. Не помню. Но не зеленым точно!

Вхожу в холл, опять жмурюсь от яркого света, затем, осматриваюсь – все же, здесь мне придется бывать каждый день. Стены остались прежними, ну или почти прежними – с лепниной и позолотой. Сверху. Нижняя же часть вся увешана стендами – с информацией, фотографиями, портретами известных людей, вышедших из стен сего заведения. Резкая граница времени… Выше эпоха неторопливого созерцания красоты, ниже – стремительный поток информации. Потолок высоченный, тоже с лепниной, и с люстрами под старину. Но, никакие древние лампы не сияли бы так ярко, как светят эти.

Ловлю одного из студентов, спрашиваю как пройти в учебную часть. Показывает и рассказывает. В канцелярии все проходит легко и быстро, но не без внушения – меня зачисляют сразу на второй курс, как прибывшего из Европы по обмену.

Иду в нужную аудиторию, испытывая легкое волнение – сейчас увижу ЕЁ. Ищу глазами Александру… Вот она! Сидит, что-то рисует на обложке толстой тетради, которую держит в руках. Всматриваюсь – цветочки малюет! Как мило!

Рядом с ней щебечут две девицы, видимо, Сашины подружки. А напротив, спиной ко мне, и лицом к девушкам, пристроился рыжеватый парень. Саша поглядывает на него, и разрази меня гром, флиртует! Вот зараза! Пока я незаметен для окружающих, и могу любоваться девушкой сколько захочу. Если, конечно, у нее нет амулета, иначе она меня увидит.

Возникает песий запах, и получаю толчок в спину. Вчерашний мелкий оборотень! Мелкий возрастом, не ростом! Здоровый детина! Отталкивает меня плечом – вроде мешаю ему проходить – останавливается, и уставляется злым прищуренным взглядом голубых глаз. Хах! Хочешь в гляделки поиграть с вампиром? Тебя разве папа-волк и мама-волчица не учили, что нельзя смотреть в глаза тому, в чьем сердце тьма?

Дотаращился – морщится, трясет головой, и отступает. Что, малой? Голова закружилась, и сердце бьется через раз? Продолжишь смотреть – остановиться вообще! Но теперь меня видят все – пришлось появиться – и глазеют с интересом. Саша встречается взглядом, удивляется, даже ротик приоткрывает; вспыхивает, ее щеки розовеют; опускает голову, и снова маракает на тетрадке.

Щенок проходит в аудиторию, и грубо отталкивает рыжего, флиртующего с Александрой. Тот недовольно коситься, нарывается на злой взор оборотня, нехотя отходит. Этот волчонок со всеми такой? Агрессия так и прет? М-да! Тяжелый случай!

Оборотень пристраивается рядом с Сашей, и мгновенно меняется – нежно и подхалимски заглядывает ей в глаза. Девушка не обращает на щенка внимания, и посматривает на меня, стараясь делать это незаметно, сквозь ресницы. А ее подружки принимаются шептаться, гадая – кто я, и откуда взялся.

Прохожу в аудиторию, и сажусь слегка наискосок от Саши – что бы видеть ее. Разговаривать с ней пока не собираюсь, чем ее удивляю и разочаровываю – после поцелуя я же должен объясниться! Но игнорирую. Пусть мучается неизвестностью, и сомнениями – был поцелуй, или приснился?

Я знаю, как соблазнить, заинтересовать и опутать женщину, даже не прибегая к внушению. Я в этом мастер! Зерно влюбленности, интимности, близости в сердце Саши уже заронено. Уверен – она вспоминает поцелуй, трепещет от тогдашних ощущений, и хотя не понимает, что это было, и было ли вообще, но поцеловавший ее мужчина волнует и занимает мысли. И уверен, ей хочется продолжения. Наконец, встречаю взглядом голубой взор. Смотрю спокойно, равнодушно, даже холодно, и замечаю, как глаза девушки наполняются обидой, а сама она гордо отворачивается.

Еще замечаю на шее Александры цепочку с простеньким серебряным медальоном-монеткой, который лежит на груди девушки, поверх кофты. Да, это Амулет Сопротивления Магии. Но, вчера висела другая цепочка, более тонкая и изящная. Саша была без защиты?

Мои наблюдения прерывает явившаяся преподавательницей.

Хах! Та самая рыжая, свалившаяся с лестницы! Что-то часто встречаемся – и в отеле вчера ошивалась, вместе с Демидовом. Сегодня она в том же брючном костюме, в котором сверзилась, с той же черной папкой; обута в туфли на плоской подошве; щиколотка забинтована.

– Здравствуйте! – улыбаясь, говорит девушка, и продолжает – Если забыли за лето, то напоминаю – меня зовут Полина Игоревна Вяземская. Извините, что вчера не смогла провести занятия – неприятность случилась, из-за мой неуклюжести!

Студенты шумят, здороваются, выражают сочувствие… Девушки, перебивая друг-руга, засыпают Полину Игоревну вопросами:

– Вас декан на руках нес! Вы встречаетесь?

– О, и колечко на пальце! Поженились?

– Оно помолвочное! – продолжает улыбаться преподавательница.

Студенты поздравляют, и спрашивают – когда свадьба? Тимоха хихихает и строит многозначительные рожи – подчеркивает, что родственник жениха, и в курсе всего.

Вот оно как! Мое вчерашнее предположение верно – девица невеста Охотника! Довольно симпатичная, лет двадцати пяти, высокая, рыжая, и что называется, фигуристая – большая грудь, тонкая талия, широкие бедра… "Песочные часы!" Лицо светлое, мягкое, с правильными чертами. Еще, у нее очень приятная, милая улыбка.

Однако… Я ее точно раньше видел! Не ошиблась рыжая, узнав меня! Но где, и при каких обстоятельствах? Что-то смутное мелькает в памяти… Запахи дыма и дохлой рыбы…

Господи! Вот я дундук! Как мог забыть? Вяземская, да еще и Игоревна! Дочка профессора! Толстая рыжая девочка с косой, которая краснела при моем появлении, и которой я написал в дневник глупые стихи! Ну и спас, о чем она не помнит… Теперь понятна ее реакция – она меня узнала, и я за десять лет не изменился, что ее пугает. Хпх! Мало ли, похожих людей! Не тот я парень, не тот!

Однако, дочка Вяземского – это хорошо! "На ловца и зверь", как говориться!

Похоже, Игоревна в дружеских отношениях со студентами, и похоже, они ее обожают. Вон как весело болтают, с шутками-прибаутками! Но зеленый взгляд натыкается на меня, и улыбка угасает, сменившись холодной настороженностью. Студенты замечают, и комментируют:

– Вот и мы не знаем, кто это!

– А очень хотим узнать! – кокетливо замечает одна из девушек.

Полина Игоревна, строго сведя брови, открывает папку, и произносит:

– Давайте сделаем перекличку!

Она зачитывает фамилии, студенты отвечают: – "Здесь!". Узнаю, что у Саши фамилия Волошина, а у Тимохи – Демидов (кто бы сомневался!)

Рыжая замолкает – список кончился. "Максим Финли! – подсказываю мысленно – Ты видишь на бумаге имя – Максим Финли!"

– Вас нет в списке! – холодно произносит Полина, и сверлит меня злым взглядом.

Я несколько опешил – не поддается внушению? Почему? Амулета на ней нет, только сережки в ушах, да на пальце кольцо с россыпью бриллиантов. Обычный человек, даже не ведьма, и не внушаема? Представляюсь в слух:

– Максим Финли!

И объясняю:

– По обмену, еще не успели внести в список! Можете узнать в учебной части!

Хотел сказать " осведомиться" и " в канцелярии", но вовремя спохватился.

– И откуда же Вы по обмену? – недоверчиво интересуется рыжая, и скрещивает руки на груди – закрывается.

Напряжение девушки ощущается даже на расстоянии, словно она в опасности, словно ждет нападения.

– Из Европы! – сухо отвечаю я, показывая, что не намерен вдаваться в подробности.

Полина некоторое время молчит, затем произносит:

– Хорошо! Начнем лекцию!

Отворачивается от меня, и начинает – рассказывать про инквизицию. Надо же, какая тема! В тему.

Однако, хватит с нее, с рыжей, моего внимания! Пусть ее приятный голос звучит фоном. Начинаю игру втроем. Смотрю на Сашу, ловлю ее взгляд, слегка улыбаюсь, и отворачиваюсь. Девушка сразу перестает обижаться, и тоже глядит на меня. А Тимоха – на нее. Поняв, куда Саша смотрит, оборотень зло щурится в мою сторону, но… Я то на Александру внимания не обращаю, даже отвернулся.

Щенок в недоумении – Саша не сводит с меня глаз, не смотря на игнор! Тимоха хмурится, не понимая, что происходит. Не понимает, что я быстрее, и, когда он глядит на меня, успеваю отвернуться от Александры. Какая у волчонка растерянная морда! Еле сдерживаю смех.

Отвлекает голос Полины, вернее, имя, произнесенное ею – Клеопатра. Хм! Какое отношение имеет египетская царица к истории средних веков?

– Клеопатра, вопреки расхожему мнению, вовсе не была красавицей! – вещает преподавательница.

– Она очень красивая! – неожиданно для себя, комментирую я.

Полина замолкает, снова сверлит меня взглядом, подходит, и останавливается рядом – благо, я с краю сижу.

– Ученые пришли к другому выводу! – мягко замечает она.

– Ученые не могут знать точно, они тогда не жили! – упрямо парирую я, размышляя, за каким бесом ввязался в спор.

– А Вы жили? – улыбаясь, спрашивает Полина – типа, шутит.

– Нет! – ухмыляюсь я, и замолкаю. Не могу же сказать, что я древнюю царицу не только видел, но и… хм…

Рыжая кладет ладонь мне на плечо. Проверяет, не призрак ли я? Убеждается, что мое тело осязаемо, и сразу руку отдергивает. И я отшатываюсь – от преподавательницы противно пахнет чесноком и перегаром. Видать, вчера в ресторане ела блюдо с этой пакостью, и запивала алкоголем.

– Возможно, доктора наук и ошибаются, в этом вопросе! – неожиданно легко соглашается Полина, и, словно потеряв ко мне интерес, отходит.

– Вернемся к средним векам! – продолжает она – И к Антонио Нагороле, инквизитору, которого боялись даже другие члены Ордена Иезуитов!

Нагорола? Она издевается?

Слушаю внимательно, но ничего интересного, или нового, рыжая не сообщает – о Нагороле людям известно немного. И вещает Полина о нем для примера – какие, мол, инквизиторы были жесткие! В этом я и с нею, и с докторами наук, полностью согласен.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

ОН

В перерыве мои сокурсники отправляются в университетскую кафешку, и Саша тоже. Провожаю взглядом стройную фигурку, и, немного погодя, следую за ней. Сегодня девушка в светлой кофте, с широким воротом, постоянно оголяющим плечи. И в короткой юбке, более откровенно, чем брюки, показывающей красоту стройных ног. Секси девочка!

Александра и ее подружки покупают какую-то еду, и садятся за столик у окна. Тимоха крутится рядом – вообще, что ли, от Саши не отходит? Наконец, парень отправляется себе за жратвой. Я же беру кофе – напиток для вампиров приемлемый – и намереваюсь присоединится к девушкам. Тимоха меня опережает – прет, как таран, тоже собираясь усесться с ними. Ага, сейчас!