Цветок и Зверь

– Очень приятно мне! – отвечаю насмешливо.

– Ну да… – недовольно хмурится Мара – Забыла! Ты же не интересуешься жизнью людей. Наверное, и телевизор не смотришь, и в интернете не бываешь… Застрял в девятнадцатом веке!

И добавляет с гордостью, глядя любовника по коленке:

– Даниэль известный певец! Звезда!

Не реагирую – мне все равно.

Мара берет лежащий на сиденье телефон, и включает музыку. Если это можно назвать музыкой – басы больно бьют по моему чувствительному слуху, а слова песни, которые бормочет голос – непонятно, мужской или женский – не разобрать вообще.

Морщусь, и Манчини, заметив это, вырубает какофонию.

– А это Максимилиан Финли. Ему триста! – сухо представляет она меня своему миньону – недовольна, что не восхищаюсь кумиром. Тот презрительно кривит губы, и отворачивается – типа, в окно глазеет. Нагле-ец! Рожи корчит старшему!

– Зачем ты прибыл в Город? Или, опять решил возобновить паломничество на Лизин Мостик? – спрашивает графиня.

Не люблю, когда она затрагивает мое личное, да еще и потешается над этим. Сдержанно отвечаю:

– По делам!

Мара достает из сумочки пачку сигарет, вытаскивает одну, и вставляет в черный, с красными прожилками мундштук.

– Не кури здесь, пожалуйста! – почти умоляю, ибо понимаю, что в столь небольшом пространстве салона, даже при открытых окнах, буду задыхаться. Хватит с меня и графининых духов!

– Тебе здесь не рады, Финли! – строго произносит Манчини, вертя мундштук в пальцах, но не закуривая – Следом за тобой явится Инквизитор!

– Он все еще жив? – поднимаю я бровь – Уже должен околеть, от старости.

Мара продолжает недовольно хмурится.

– Задержусь на несколько дней, поэтому, мне нужно разрешение на убийство. Питаться надо! – сообщаю, как ни в чем не бывало.

– Питаться? – повторяет Мара, и интересуется – Но зачем для этого убивать?

Объясняю:

– Сладкая кровь!

– Понятно! – кивает графиня, немного огорченно добавляет – Мне давно не попадалась! Люди совсем испортились! Алкоголь, наркотики! И жрут что попало, всякую химию!

И спрашивает:

– Это же девушка? Где ты ее нашел? В глухой деревне?

Киваю:

– Девушка! А нашел здесь!

Даже не задумывался – как в большом городе мог появиться человек со столь чистой кровью?

– Кстати, Мара, забыл сказать – шикарно выглядишь! – добавляю, и снова спрашиваю – Дашь разрешение, красотка?

Графиня раздумывает, продолжая крутить мундштук. О чем? Жалко ей, что ли? Знает же, что я не маньяк, и беспредельничать, оставляя за собой горы трупов, не стану. Осторожен, соблюдаю и Закон, и Договор. Что же до Инквизитора – обычно успеваю исчезнуть до его появления. Видимо, Манчини решила повыделываться, напомнить свое положение Главы вампиров Города, и мою зависимость от нее, из-за этого.

– Дам! – наконец, произносит она – В память о былой дружбе. Вернусь домой, и напишу. Но, не сейчас!

– Почему? – хмурюсь я.

– Мы едем на пати, и опаздывать не хочу! Кстати, там будет почти весь бомонд Города! Музыканты, актеры, блогеры…Хочешь с нами? Правда, ресторан, где проходит веселье, принадлежат оборотням… Но что поделать! Место не я выбирала!

Не хочу на некое пати, но отпускать Мару нельзя – если не стоять у нее над душой, она не сделает, что обещала! Соглашаюсь.

– Ты без машины? – уточняет Манчина.

– И без жилья. Только сегодня прилетел. Могу я у тебя остановиться?

Как и большинство вампиров, предпочитаю одиночество. Но, пока не получу разрешение, надо быть рядом с Марой. Поэтому и привираю, что жить негде, хотя имею в Городе квартиру – о ней Манчини не знает.

Моя просьба не нравится юному звездуну – он сердито зыркает. Ревнует, что ли?

– Ну, живи! – бросает мне графиня, и, взглянув на парня, кладет свою ладонь на его руку.

Грачик ее скидывает, и демонстративно отворачивается. Мара смеется, поглаживая любовника по плечу. Парень снова стряхивает руку. Однако, интересные отношения! Любопытно будет понаблюдать!

Графиня потягивается, словно кошка, томно мурлыкает:

– Надо выпить, перед вечеринкой!

И они с Даниэлем смотрят в окно лимузина, выискивая жертву.

На улице сумерки, и проносящиеся мимо дома сверкают рекламой, словно новогодние елки. Мелькают и люди, спешащие по своим делам, или праздно шатающиеся – вечер время развлечений. Гуляют без опасений, ибо не знают, что на них ведется охота. Нам, вампирам, темнота не помеха, да и где найдешь ее в большом городе, где все освещено фонарями и рекламой? Даже слишком освещено. По мне, осенние дни в Городе темнее, чем ночи.

Наконец, молодой вскрикивает:

– Вот эта!

И показывает пальцем.

– Я хотела парня! – разочарованно произносит графиня.

– А я хочу ее! – упрямо повторяет Грачик.

Мара вздыхает, и видимо отдает мысленный приказ Серджио – лимузин движется обратно, задним ходом, и замирает возле автобусной остановки.

Графиня выглядывает в открытую дверь, и произносит:

– Кому на Университетскую – можем подвезти!

Расчет Мары прост – автобусы, и маршрутки в Городе ходят не так часто, как хотелось бы людям, с этим проблемы. Даже внушение использовать не приходится – всегда найдутся желающие добраться до нужного места побыстрее, если подвезти предлагает милая, неопасная женщина. А Университетская – понятно по названию. Там расположены высшие учебные заведения, и туда спешат, в основном, молодые, чья кровь намного вкуснее. К тому же, и кусать молодых приятнее…

Девушка, которую Грачик заметил на остановке, заходит в лимузин не одна, а с подругой – с бонусом, так сказать. Не знаю, какую из них вампир пожелал выпить, блондинку или брюнетку – обе молоденькие и хорошенькие.

Красотки усаживаются на сиденье, хихикая, и кокетливо, с интересом, на меня посматривая – я сижу один, а Дениэль и Мара, понятное дело, пара.

Лимузин отъезжает от остановки, и, довольно медленно, движется к району, нужному девушкам.

– Сколько с нас за проезд? – спрашивает брюнетка.

– Спите! – велит им графиня, и они, почти мгновенно, отключаются.

Грачик бросается к блондинке, и впивается ей в шею. Девушка не просыпается, только страдальчески морщится во сне. Мара наклоняется с другой стороны, и тоже присасывается к горлу жертвы. Теперь блондинка реагирует по другому – она стонет, но от удовольствия. Ибо нет ничего приятнее, чем укус вампира – если он хочет доставит наслаждение жертве. Мара, как и большинство "аристократов ночи", так и делает, Дениэль, похоже, нет.

Мне остается брюнетка, и я припадаю к ее шее. Теплая, живая, солоноватая, но кажущая сладкой влага наполняет рот, вызывая опьяняющее блаженство. Чувствую как, вместе с кровью, жизнь этого юного существа скользит по моим венам, наполняя энергией, и, собственно, огнем этой жизни.

В затуманенном наслаждением мозгу мелькают кусочки приятных воспоминаний брюнетки… Узнаю, что ее зовут Ксения… Сладкая эйфория разливается по телу, добавляя к душевному удовольствию сексуальное возбуждение. Я почти люблю эту девушку, и хочу, что бы и ей было хорошо… Замедляюсь, пью небольшими глотками, глотаю не сразу – держу горячий напиток во рту, словно хорошее вино, наслаждаясь ароматом и вкусом…

Чувствую, что моя возлюбленная озябла, пока стояла на остановке, и дарую ей тепло и солнце: представляю, и показываю берег моря, где мы, совершенно обнаженные, сидим у кромки воды, под жаркими лучами солнца, и жадно целуемся. Теплые, почти горячие волны накатывают на песок, и на наши тела, обнимая их мягкими мокрыми лапами. Мои ладони порхают по шелковой коже девушки, касаются упругих холмиков грудей, задевают пальцами маленькие розовые соски… Ксения стонет, и дрожит. Моя рука скользит вниз, и проникает во влажную темноту между бедер красавицы. Стоны девушки становятся криками, она выгибается, подставляясь под пальцы, и позволяя делать все, что пожелаю. А ее ладонь ложится на член, сжимает его, и двигает нежную кожицу… С моих губ, нежно охвативших ранку на шее Ксении, тоже летят стоны. Нахожу пальцами в мокром лоне чувствительную бусинку, и двигаю ее, в такт своим глоткам… Возбуждение девушки достигает апогея, и она кончает мне в ладонь, вскрикивая, и сотрясаясь телом…

На самом деле, я до нее даже не дотронулся, только клыками и губами до нежного горла. Все остальное – морок, фантазия, транслируемая мною моей жертве, от которого ей хорошо аж до оргазма…

Отваливаюсь с неохотой – высшее наслаждения вампир испытывает, когда жертва умирает под его зубами, и в его объятиях. Получить всю жизнь, всю энергию, и все душу человека вместе с последними каплями – это блаженство! Только тогда приходит насыщение, которое продлится довольно долго. Сейчас же все по другому – опьянение проходит, оставляя чувство неудолетворенности, а голод притупляется совсем ненадолго. Но, часто убивать нельзя, и нужно сдерживаться.

Мара и ее миньон тоже утолили жажду – тоже не до конца, всего лишь приглушили – и сели на свои места.

– Просыпайтесь, ваша остановка! – произносит графиня, и девушки открывают глаза.

– Ой, я задремала! – недоуменно произносит блондинка, потирая шею – то место, где побывали клыки Грачика. Крови, ранок, или каких-либо следов уже не осталось – ускоренная регенерация из-за слюны вампира. А боль, видимо, еще не прошла. Девушка недоуменно, испуганно глядит на Дени – ей снился кошмар с его участием.

Обе девушки вопросительно смотрят, ища ответа на странное происшествие, но мы молчим, и ждем, когда они свалят. Лимузин стоит с открытой дверью… Вожделение и возбуждение прошло, мимолетные возлюбленные вызывают у нас раздражение.

Они выходят, мы уезжаем. Девушки, какое-то время, будут находится в замешательстве, и легкой эйфории. Они помнят лишь то, что уснули… Ксении было хорошо, и грезились приятные, чужие, эротические сны. А блондинке кошмары.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

ОНА

Отправиться в ресторан было плохой идеей! Если наступаю на ногу, щиколотку пронзает нестерпимая боль. Выхожу из машины, одетая в макси платье от известного дизайнера и домашние шлепанцы, и ковыляю, повиснув на Стёпином локте.

Заведение родители Степана выбрали в центре Города, но в тихом, уединенном месте – есть в центре и такие локации! Дорогое, хотя и не пафосное, расположенное на восьмом этаже отеля. Неудивительно, что именно этот ресторан – он Демидовым и принадлежит. Когда мы прибыли в гостиницу, тоже демидовскую, они уже ждали наверху, в ВИП-зале – предпочли уединится нашей небольшой компанией.

Едва сдерживаю охватившую меня внутреннюю дрожь – волнуюсь страшно! Вдруг не понравлюсь? Поэтому, слегка притормаживаю у лифта, собираясь с духом. И вижу явившуюся следом за нами компанию. Вернее, таращусь на парня, в котором узнаю певца Дени Грачика. И как не знать – он на всех экранах 24/7! Высокий блондин с красивым капризным лицом, в сопровождении темноволосой девушки, которая тоже кажется знакомой – и ее где-то видела. Вот это встреча! Селфи бы со звездой! Или, хотя бы просто сфоткать, и похвастаться в соцсетях!

И, как удар, от которого перехватывает дыхание – рядом с певцом и брюнеткой ТОТ САМЫЙ ПАРЕНЬ, точная копия погибшего Максима! В том же плаще, с той же устало-ироничной улыбкой. И руки в карманах.

Опять? И здесь он? Этого не может быть! Не может! Шизофрения! Меня охватывает нестерпимое желание доказать факт душевной болезни самой себе. Принять, и успокоиться. Ибо другое объяснение происходящего еще более пугающее.

Упорно и бесцеремонно, не отводя взгляда, смотрю на призрака из прошлого. Уверена, если парень снимет плащ, я смогу убедиться, что на Максе тот самый черный свитер из моей памяти.

Но пришедшие вдруг останавливаются, и смотрят на нас с Демидовым – зло и настороженно, словно мы представляем опасность. Или только на меня? Я, больная шизофреничка, опасна для окружающих? Поворачиваюсь к Степану, и изумляюсь – его хмурый взгляд также направлен на компанию певца, и в нем явная угроза… Что происходит?

Все трое прибывших почти синхронно презрительно усмехаются, и дружно отворачиваются. Плащ парня, похожего на Макса, немного распахивается, и я разочарованно, про себя, ахаю – нет, на нем не свитер, а черная рубашка, слегка расстегнутая на груди. Брюнет, кем бы он не был, опять засовывает руки в карманы, теперь брюк. Знакомый жест… Троица, перестав обращать на нас внимания, загружается в лифт.

Смотрю на Демидова – он спокоен, только брови нахмурены. Спрашиваю:

– Вы знакомы?

И киваю вслед ушедшим.

– Нет! – сухо бросает Степан, давая понять, что обсуждать это не намерен. И обращается ко мне, уже привычным ласковым тоном:

– Ну, пойдем?

Направляемся к другому лифту.

…Как я волновалась перед этой встречей! Как обдумывала каждое слово! Но теперь все мои мысли заняты только Максом Финли, его неожиданным "воскрешением" и возвращением. Поэтому, знакомство с семьей жениха проходит скомканно.

Его мама, Евгения Михайловна, оказывается высокой голубоглазой блондинкой, – Степа похож на нее – довольно молодо выглядящей для своего возраста. А отец, Егор Степанович, худой, черноволосый, с глазами странного золотистого цвета, вызывает во мне озноб – он словно источает ауру опасности.

В моей голове вдруг возникает еще один образ из прошлого, на этот раз, из детства: оскаленная морда зверя, его янтарные глаза, и запах, неприятный и резкий. Даже головой потрясла, избавляясь от наваждения. Но амбре не исчезало, и еще какое-то время, чудилось.

Представлять мне брата Стёпы, Тимошу, тоже присутствующего на обеде, нет необходимости – студент нашего факультета. Тим – копия Степана, только много моложе, и пока не такой здоровый. Тут и еще одна моя студентка, родственница Евгении Михайловны – хорошенькая блондинка Александра, которой, как и Тимоше, девятнадцать. Она приехала из провинции, и живет у Демидовых. Я до сих пор не понимаю степень родства Саши и Стёпкиной семьи – какая-то десятая вода на киселе.

Все что знаю о Демидовых – они одна из богатейших семей Города, владельцы "заводов, газет, пароходов", и живут в четырехэтажном особняке, больше похожем на дворец. Столь большой семейный дом Степан объяснил так – родители очень гостеприимны, и у них много родни, раскиданной по всему миру. Приезжают, гостят, иногда подолгу, иногда целыми семьями… Однако, любовь Демидовых именно к особнякам очевидна – когда Стёпины родители решили, что ему пора жить отдельно, и думать о создании своей семьи, они построили для него отдельный дом, причем не рядом со своим, а совсем в другом районе. Не сами конечно строили, но под собственным контролем.

Родители жениха со мной приветливы, и пытаются найти общие темы для разговора. Я же вяло пытаюсь эти беседы поддерживать. Авось спишут мою необщительность на больную ногу!

Ресторан хорош – сквозь панорамные окна открывается вид на старый, исторический центр Города, и создается ощущение, что летишь над ним. Интерьер в светлых тонах гармонирует с панорамой крыш, небольшие уютные диваны отделаны велюром, столики освещают позолоченные лампы в виде свечей. Но, на эту красоту я мало обращаю внимания, занятая своими переживаниями. И почти не ем, хотя кухня здесь великолепна.

Какими блюдами будут наслаждаться Демидовы, выбирает Стёпина мама. Да, именно она решает, что они будут стейки из говядины, сопровождаемые спаржей с вешенками, и утку с вишней. И никто не спорит. Получается, Евгения глава семьи? Мне она рекомендует карпаччо из креветок с кремом из чёрной смородины, и пармезан с мёдом и кедровым орехом. Тоже не возражаю – это действительно вкусно. К тому же, с мамой Степана, похоже, не спорит никто, и мне не нужно. Мне тем более, как будущей невестке.

ОН

Грачик действительно популярен – едва мы переступаем порог банкетного зала, как его уволакивают. Слышу, что одни желают выпить со звездой, другие склонить к сотрудничеству или сексу, третьи – сфотографироваться. Собравшиеся на "пати", анонсированные Марой, как представители высшего общества Города, могли бы вызвать недоумение, но я не настолько отстал от жизни, и имею представление о современном бомонде. Пестро одетые, вернее, почти раздетые: бесполые, или наоборот, мачообразные мужчины; подчеркнуто пытающиеся быть сексуальными женщины, с одинаковыми "резиновыми" неподвижными лицами; молодящиеся старухи, накрашенные старики… Таков теперь высший свет Города.

Вначале, Манчини ходит с Даниэлем, передвигаясь от компании к компании, но на нее мало обращают внимания… Графиня отстает от подопечного, и садится ко мне за столик – я в этой карусели участия не принимал, сразу отвалившись от "звезды". Однако, и теперь Мара не сводит с любовника глаз— следит за ним, как коршун.

Манчини и похожа на птицу – маленькое лицо с гладкой, атласной, будто светящейся изнутри кожей; небольшой нос с легкой горбинкой, и маленький же ротик; карие круглые глаза, которые, при некоторых обстоятельствах принимают красноватый оттенок, и становятся похожими на спелые вишни. Ее внешность была модной во времена инквизиции, когда Мария Манчини считалась первой красавицей Пармы, хотя и являлась монахиней – узнал из ее скупых воспоминаний. Блистала графиня и в высшем обществе Города, в 1822 году. В то время мы с нею познакомились, и я был поражен ее соблазнительным обаянием. Впрочем, сияла графиня Манчини и в наполненный холодной эстетикой смерти "серебряный век".

А какое у нее тело! Шикарное! И почти ни сколько не скрыто кружевным коротким недоразумением. Впрочем, Мара, на моей памяти, всегда одевалась сексуально.

Волосы графини тоже роскошны – длинные, густые, тяжелые… Сегодня они уложены в низкий узел, напоминающий прически дам девятнадцатого века, моего любимого времени. В зале полумрак, лампы в виде свечей, и если бы у графини был другой, более похожий на платье наряд, я бы представил, что мы находимся в тех годах, в ее салоне, а мелькающие вокруг нас люди – фрейлины, кавалергарды, сановники, поэты… А не это вот все.

Мы молча попиваем красное вино, единственный алкоголь, который приемлем. Между нами такая близость, что находится вместе, и молчать, нисколько не напряжно.

Сквозь панорамные окна можно любоваться историческим, почти нетронутым центром города – тускло поблескивающей позолотой храмов, шпилями древних крепостей, широкой лентой реки, воды которой кажутся неподвижными, застывшими, и напоминают крепкий черный чай. И бесконечным множеством домов с их уникальными, присущими только этому городу, крышами.

Снова представляю, что я в девятнадцатом веке, теперь в своем доме на набережной. Уже вечер, но я только встал с постели, и смотрю на город через окно второго этажа, размышляя, куда, в чей салон, сегодня отправлюсь. Явственно слышу ласковый голос маменьки: "Николенька, ты проснулся?" Накатывает тоскливая волна ностальгии… Вернутся бы в то время, и все исправить…

Мара ничего такого не чувствует: она живет в этом городе уже давно, практически не покидая, но Город для нее значит мало – не ее родина. Перемен почти не замечает, спокойно вливаясь в ритм жизни, и подстраиваясь под него.

Сейчас мысли графини продолжают быть заняты любовником – не до окружающих красот.

– Ревнуешь? – спрашиваю, кивая на веселящегося Грачика.

Манчини понимает, что я не об обычной, человеческой ревности, а, скорее, о несправедливости – Мара древнее могущественное существо, почти богиня, но на нее не обращают внимания, не ценят, не поклоняются. Восхищения достаются ее творению – Даниэлю.

– Нет! – улыбается графиня, и объясняет – Пусть Данечка наслаждается! Ему обожание необходимо. Все это – она кивает на толпу гостей – для него! А мне любовь поклонников, и зависть соперниц уже надоели, за многие века!

Вдруг замечаю, что Мара изменилась. Не внешне. Она стала другой духовно – исчез внутренний "стальной" стержень. Теперь вампирша мягкая, будто восковая, оплывающая от огня свеча.

Но, кое-что в ней осталось таким, как и раньше – Графиня Манчини с наслаждением курит, вставив в мундштук сигарету. Откуда наслаждение, если на нас не действуют никакие яды или вещества, в том числе, алкоголь и никотин? Только если выпить кровь, в которой это все растворено.

Ответ знаю – сила привычки. Мара внушила сама себе, что получает удовольствие от курения, и действительно, получает. Но при соблюдении определенного ритуала – Манчини всегда использует мундштук. Даже думаю, что для кайфа ей достаточно держать эту трубочку в руках.

Между тем, графиня продолжает говорить о своем детище:

– Но, за Дени надо следить – как бы не натворил чего! Молодой, неопытный, легкомысленный, упрямый… Еще и сложный характер!

Она не осуждает – наоборот, в ее тоне обожание.

– Ты влюбилась, что ли? – интересуюсь я.

– Возможно! – кокетливо пожимает плечами графиня.

Теперь уже я испытываю ревность – человеческую. Мара так трясется над этим Дени! Меня же она никогда не любила, и относилась… наплевательски. Манчини никогда никого не любила, по крайней мере, мне не довелось наблюдать. Почти двести лет я таскался за ней по всему миру, а она… Часто предпочитала других мужчин – и вампиров, и даже людей.

Так продолжалось до тех пор, пока влияние, мистическое воздействие Создательницы на ее Обращенного, не ослабло со временем. Став, с возрастом, сильнее, я смог ему противиться, поборол болезненную страсть. И мы с Марой расстались, пошли каждый своим путем, о чем графиня, думаю, нисколько не жалела. Мы не искали друг друга, и не виделись. Однако, крепчайшая незримая связь Создателя и Обращенного оставалась всегда.

ОНА

Даже я, занятая мыслями о призраках прошлого, вижу, что Тимофей Демидов явно клеиться к Саше, она же явно этому противиться, и вообще – Тимошу едва выносит. Странно… В универе, весь прошлый год, они вели себя, как пара. Поругались, что ли?

Сейчас же, когда Тим, якобы случайно, касается локтем руки девушки, она демонстративно отодвигается, скорчив недовольную мину. Но парень не унимается, и усиленно, бестолково, надоедливо за девушкой ухаживает. Наконец, так достает Сашу, что она встает, говорит:

– Пойду свежим воздухом подышу!

И уходит.

Тимофей тоже вскакивает, что бы отправиться следом, но мать его останавливает:

– Куда ты? Саша в туалет пошла! Сядь на место!

Замечаю и это – несмотря на любезность старших Демидовых, в их общении с другими людьми, даже сыновьями, присутствует властность. Ясно, что эти люди привыкли повелевать.

ОН

Пока мы с графиней развлекались вином и разговорами, Грачик исчез. Напрасно Мара высматривает его среди веселящихся гостей – парня не видно.

– Пойдем! – бросает мне Манчини, поднимается, и направляется к выходу. Плетусь за ней, как в старые времена. Ее повеления уже не действуют, но… Как в случае Мары и курения – привычка. Подчиняюсь.

Графиня точно знает, куда идти – между ними, Создателем и Обращенным, такая же особая связь, как и между ею и мной – Мара Даниэля чувствует. Мы оказываемся в холле, и следуем дальше, используя внушение – никто из находящихся здесь людей нас не видит. И не слышит того, что слышим мы, ибо у них не такой острый слух – стоны, раздающихся из женского туалета.

Зайдя в уборную, обнаруживаем за столиком спящую, видимо под внушением Грачика, служку. Графиня рывком открывает дверь той кабинки, откуда раздаются звуки. Перед нами предстает картина – распластанная на стенке блондинка, с губ которой и слетают стоны, слышанные нами из вестибюля; и Данечку, стоящего к нам спиной, со спущенными до колен штанами, быстро и мощно шевелящего бедрами между раскоряченных ног девушки. Блузка на груди блондинки порвана, и ее довольно пышные груди колышутся в такт движениям вампира.

Дени оборачивается на открывшуюся дверь, видит Мару, и, в то же мгновенье, распахивает рот, который становиться огромным, и хватает им девушку за шею. Именно хватает – не кусает, не впивается – и отрывает большой кусок плоти. Блондинка успевает издать вопль, но Грачик набрасывается опять, и рвет горло. Крик прерывается, во все стороны брызжет кровь, вампир жадно ловит ее похожей на черный провал пастью..

Мара стремительно кидается вперед, хватает Даниэля, резко отдергивает от жертвы, и вышвыривает из кабинки – я едва успеваю увернуться.

Вампир пролетает несколько метров, и впечатывается спиной в противоположную стену, вернее, в фаянсовую раковину. Удар получается такой силы, что раковина раскалывается, а у Дени ломается позвоночник – слышу хруст, и протяжный вопль боли. Грачик валится на пол, и затихает.

Блондинка, оставшись без опоры, тоже падает – на колени, грудью на унитаз, а ее голова, болтающаяся на том, что осталось от шеи, свисает вниз. На полу кабинки кровавая лужа, вытекающая за ее пределы, в том числе, на туфли Мары. На всякий случай, отодвигаюсь еще дальше – не люблю грязную обувь.

Манчини хватает жертву за волосы, наклоняется, и приникает ртом к ране. Слышу чавкающие и сосущие звуки, издаваемые ртом графини – в питании вампиров мало эстетики.