Из Лондона в Австралию

– Глава Богу! – ликовал Антон. – Успех полный!

Он поспешно обходил все пострадавшие деревья, чтобы убедиться, что нигде по близости нет второй колонии муравьев, но ни одного муравья не попадалось ему на глаза: опасность была, очевидно, раз навсегда устранена.

Антон потирал руки от удовольствия: – Видишь, Туила? Черный обжора уничтожен, надо было только хорошенько приняться за него!

Затем он окружил всю кучу хвороста каймой из извести и зажег его. Пламя взвилось высоко кверху, густой дым повалил сквозь вершины деревьев, а туземцы с тайным трепетом издали наблюдали это зрелище. Колдовство! Колдовство и больше ничего! И вдобавок еще и Туила принимает в нем участие.

– Смерть ему! – шепнул один из них.

– Смерть всем чужеземцам! С того времени, как они здесь высадились, на остров наш так и посыпались беды.

– Не причиняйте им никакого вреда, – предостерегали другие. – Подумайте об их корабле, который явится сюда в один прекрасный день, и тогда белые люди расправятся с нами!

Ропот послышался в собрании. – Ах, если бы Ка-Мега был жив!

– Или еще лучше, если бы жив был Ту-Opa! Он был смел и храбр!

– Он был мятежник, и за это был казнен!

Взгляды, полные ненависти, скрещивались между особой, дух партийности и здесь, в отдаленнейшем уголке мира, мешал людям столковаться и спокойно обсудить положение вещей и вытекающие из него предприятия. В то время как одни грозили белым смертью, другие держались из-за личных взглядов далеко от этих планов, лишь бы не присоединиться к мнению своих политических противников.

Когда огонь погас, люди разошлись по своим хижинам, и когда впоследствии Туила рассказывал им, что это пламя завершило собой победу над черным обжорой, то никто ему не хотел верить.

Между тем Антон наслаждался триумфом над муравьями. На следующий вечер нигде не было видно ни одного муравья, вода и огонь сделали свое дело.

Теперь белые приступили к проведению канавы и обработке поля. Целые недели мирного, наиболее свойственного человеку, труда пролетели, как один ясный день. Курятник доставлял колонистам в изобилии и мяса, и яиц, на голубятне ворковали и перепархивали красивые пестрые голуби, теленок превращался в статного бычка, и в некотором отдалении от главного дома был даже устроен свиной хлев, соединенный, однако, с домом крытым переходом. Здесь откармливались для убоя шесть крупных кабанов… образцовое хозяйство шло на всех парах, как утверждал лейтенант.

– В конце концов, Антон сделается фермером и навсегда останется здесь! – высказал унтер-офицер свое предположение.

Наш друг даже в лице переменился и энергично покачал головой. – Ну, нет, нет… я хочу в Австралию, хочу во что бы то ни стало свидеться с моим отцом. Будь этот остров настоящим раем, я оставил бы его без малейшего сожаления.

– В этом мы не сомневаемся, – ласково сказал ему лейтенант. – Ты хороший сын и наверное достигнешь своей цели.

– А сколько времени мы уже сидим здесь? – спросил один из матросов. – Нет ли у кого-нибудь календаря?

– Есть, у меня! – ответил молодой офицер. – Я обратил свою записную книжку в календарь и отмечаю в ней каждый день. Мы провели на этом острове уже шесть месяцев.

– В таком случае, надо полагать, что «Бьютифуль» теперь уже в Лондоне, – вздохнул Антон.

– Это наверное… и если мы будем также усердно работать, то и остающиеся шесть или восемь месяцев пройдут также быстро… Надо придумать что-нибудь новенькое, Антон.

Антон пожал плечами. – Я уже думал об этом. Ведь, очень скоро мы рискуем остаться без дела. Доставать корму для нашей скотины, рубить дрова и собирать здесь и там фрукты – этим трудно занять пятнадцать человек.

– Пойдем на охоту! – продолжал унтер-офицер.

– Или на рыбную ловлю?

– Знаете, что я вам предложу, друзья мои? – усмехнулся Антон. – Устроим пасеку, будем делать восковые свечи, добывать мед.

– Разве ты нашел диких пчел, милейший фермер?

– Целые рои. Надо поспешить плести корзины.

Мысль эта была встречена сочувственно, и число построек увеличилось еще одним зданием, сараем из бамбука и досок, длинным сооружением, напоминающим несколько европейский ярмарочный балаган, в котором поместились шесть ульев, наполненных молодыми, искусно пойманными роями, которые уже хозяйничали каждый в своем улье, жужжали, суетились, летая взад и вперед за соком благоуханных цветов, со всех сторон обступавших нашу колонию.

Затем в один прекрасный день, когда последняя запруда была снята, река с шумом ринулась в глубокую канаву, выложенную камнем и проходившую у самых дверей дома. Теперь можно было черпать свежую воду, не сходя с крыльца, и в доме никогда не было недостатка в воде, за которой раньше приходилось ходить порядочно далеко.

Пониже дома, где узкий жолоб отводил воду из канавы к берегу, у самых дверей, над канавой была устроена из досок купальня, Колонисты с большим комфортом раздевались здесь, ложились в канаву, как в ванну, и освежали свое тело в прохладных струях речной воды.

Наступило время жатвы. В тени маисовых плантаций можно было уже отлично прогуливаться; каждый стебель маиса был вдвое выше ростом растения той же породы, как оно встречается в Европе. Урожай был так велик, что всего излишка было и девать некуда. Пуддинги подавались теперь чуть не ежедневно, торты с вареньем из фруктов тоже были повседневным лакомством.

Туила поймал двух коз, которых и привел с триумфом в колонию; это были красивые, взрослые животные, но до такой степени дикия, а козел при этом еще и до такой степени драчлив, что сперва нечего было и мечтать приручить их. Тем не менее колонисты приняли их ласково, не теряя надежды, что хорошенькая козочка будет еще снабжать их молоком, а козел приучится возит тележку. В лесу было много винограда, который нужно было рвать и возить в колонию, отчасти для немедленного употребления, ибо вино, сделанное из него, было очень посредственно, оказывалось сильно вяжущим и вызывало ту гримасу и передергивание, которые далеко не свидетельствуют о приятном ощущении.

По окончании жатвы работы стали распределять так, как в обыденной жизни делятся удовольствиями: каждому понемножку.

Матросы приручали разных животных, ловили попугаев и учили их говорить, были даже такие, которые отважились сходить на гору и разыскать берлоги диких собак, причем они вернулись с парой щенков; воспитание их заняло тоже многих, но в конце концов – делать было все-таки нечего.

– Не начать ли нам строить дома для туземцев? – предложил Аскот.

– Разве ты решился бы пойти к ним в деревню с таким предложением, не взирая на их явно враждебное отношение к нам? – спросил лейтенант.

– С величайшим удовольствием. Я теперь совершенно овладел их языком, как вам известно. Идем, кто со мной?

С ним пошли несколько человек, но несмотря на-то, что все были всегда до крайности любезны с дикарями экспедиция потерпела полнейшую неудачу. Где ни появлялись белые, островитяне убегали от них в лес или молча смотрели на них, не отвечая ни слова. Так они и вернулись домой ни с чем.

– Нам, еще придется посчитаться с ними! – вздохнул Антон.

Лейтенант покачал головой. – Не смотри так мрачно, Антон. Вот уже скоро год кончается, я думаю, через месяц правительственное судно придет за нами.

– Все равно, сэр, все равно. Без ссоры дело не обойдется.

– И я так думаю, – заметил Аскот. – В сущности мы провели здесь не мало приятных и интересных дней… гм! почему бы судьбе и не заставить нас расплатиться за это?

– Это я считаю грешной мыслью, Аскот!

– Дай-то Бог, чтобы мы, Антон и я, ошибались. Во всяком случае, что бы ни случилось, мы постараемся справиться с бедой… Но не желает ли кто отправиться со мной на рыбную ловлю? Море сегодня как-то особенно спокойно и можно – выехать на порядочное расстояние.

– Море и вчера было поразительно спокойно, – заметил унтер-офицер. – Точно такая же неподвижность была и в воздухе.

– Уровень воды в реке сильно понизился.

– Но все-таки воды еще хватит на всех нас. Идем же, Туила даст нам самую большую из своих лодок.

Они проехались по морю, посмотрели, как стоит корабль на своем месте, заезжали далеко от берега, но не поймали ни одной рыбы. Бывало, рыба кишела во всей бухте, сотнями билась о киль лодки, а теперь и следов её нигде не было.

– Все эта странные явления! – заметил Аскот.

Один из матросов случайно обратил внимание на вершину горы. – О, сэр, посмотрите, какой дым валит из кратера вулкана!

Все повернули головы. Густые клубы черного дыма столбом поднимались прямо к небу в тихом раскаленном воздухе; очевидно, они выбрасывались из кратера с такой силой, что только на огромной высоте расплывались в громадное облако, затемнявшее небосвод на большом пространстве. Казалось, что на залитом ярким солнечным светом небе расстилалось черное зловещее покрывало, которое быстро разросталось, становилось все темнее и тяжелее.

Все примолкли, величественное зрелище было поразительно и подавляюще действовало на душу. Новый взрыв мрачных сил в недрах земли, новые потоки лавы зальют склоны горы! Мысль эта овладевала каждым, сердце начинало биться ускоренно, лица становились серьезнее. – Неужели гибель наша близится?

– Будет землетрясение! – прошептал один из матросов. – Коснется ли оно также и нашей колонии?

Аскот покачал головою. – Не думаю. Стены нашего дома так легки, их трудно серьезно повредить.

– А если земля расступится?.. Брр! Свалиться в этакую огнедышащую щель?

– Полно, полно, – успокаивал лейтенант. – Зачем представлять себе все самое ужасное.

Но несмотря на эти успокоительные слова он сам, видимо, тревожился. Лодки быстро возвратились к пристани – все равно рыбы не было: она, видимо, тоже чувствовала томительное подготовление в природе страшных переворотов и держалась на неизмеримой глубине.

На берегу дети туземцев играли камнями и раковинами. Они доверчиво подходили к лодке и с беззаботностью, свойственной их счастливому возрасту, рассматривали белых людей, которые и раньше не упускали случая сближаться с маленькими дикарями. Один из них, мальчуган лет четырех, особенно был по сердцу старому унтер-офицеру. Мальчик, вероятно, напоминал старику его любимцев, отданных на попечение чужих людей, и в этот раз, как бывало и раньше, старик взял его на руки и дал ему апельсин, оказавшийся у него в кармане.

Здоровы ли его ребятишки, счастливы ли они в далекой Англии? Увидит ли он их когда-либо?

Он ласково поцеловал ребенка и в глазах его под нависшим бровями сверкнула слеза. «Как тебя зовут, сынок?» спросил он мальчика.

Тот, конечно, не понял его, но указывая на остатки апельсина в руке старика, лепетал: Еще!

– Как ты можешь кушать столько фруктов? – шутил Мульграв. – Ну, изволь, я дам тебе еще, но за это пойдем, посиди в нашем доме!

– Хорошо! – вымолвил мальчик. – Хорошо! Ты ведь не злой, не правда-ли?

Но прежде чем Мульграв успел ответить, в деревне раздался пронзительный женский крик, и мать ребенка бросилась, как львица, вырвать свое детище из рук предполагаемого врага. Она кричала во все горло и вскоре к ней присоединились и остальные женщины. они призывали всех богов, и подняли такой вопль, будто, по меньшей мере, тигр тащил её ребенка в свое логовище.

Унтер-офицер тотчас же спустил мальчугана на землю, – Бега, дитя мое, беги! Видишь, мать твоя боится, что мы сделаем тебе вред!

Мальчик беззаботно побежал навстречу к своей плачущей матери, которая с выражением ужаса вырвала у него из рук последний ломтик апельсина и отшвырнула его в сторону. Потом она схватила ребенка на руки и, бросилась к толпе женщин, где принялась рассказывать, что белый – человек заколдовал её ребенка; это можно было понять по тому, что общее возбуждение все усиливалось с минуты на минуту, толпа плачущих женщин и мужчин, бросавших на колонию мрачные взгляды, все прибывала и, наконец, появился жрец или колдун, которому тотчас же было доложено, как было дело.

Что было дальше, белые не могли видеть, ибо вся толпа туземцев скрылась в лесу, очевидно, с тем, чтобы проделать возле жертвенников марай все свои языческие церемонии. Но они и так могли судить, до какой степени достигло ожесточение против них туземцев. Только их малочисленность мешала им вступить в открытый бой с пришельцами.

Позднее к ним пришел Туила, который теперь уже не решался на глазах своих земляков входить в дом белых, но пробирался к ним через кусты. Он был сильно озабочен. – Жрец объявил, что ребенок очарован, – шепнул он, боязливо оглядываясь. – Мать дает ребенку то одно, то другое питье, которое для него приготовляют жрецы… и ребенку становиться все хуже!

– Что, если он умрет! – воскликнул Мульграв. – Боже мой, Боже мой, это будет для нас погибелью!

– С какой стати! – энергично возразил лейтенант. – Наши пушки могут защитить нас от многих тысяч неприятеля, не имеющего огнестрельного оружия.

Наступила томительная пауза, изредка прерываемая вздохами. Еще никогда не было такого зноя; воздух давил, словно свинец, дышать становилось трудно, все тело обливалось потом.

– В нашей канаве вода иссякла, – сообщил один из матросов. – И в реке её почти нет, в водопаде вода бежит каплями…

– Я полагаю, в эту ночь нам лучше и не ложиться спать, – заметил унтер-офицер. – Кто знает, что может случиться!

– Как наш скот мычит и блеет, – сказал Антон – Корова рвется с привязи, бьется головой, словно чувствует приближение врага.

– Я вам говорю, что происходит нечто особенное; жара невыносимая!

– Туила, не можешь ли ты узнать, не успокоились ли твои земляки? Объясни им хоть ты в чем дело.

Дикарь только покачал головой. – Я схожу, господин, но добром с ними ничего не поделаешь. Они безусловно верят каждому слову жреца!

Он выскользнул из дома, но среди ночи снова появился. Коричневое лицо его стало серым, он имел вид испуганный и молча глядел на белых.

Фитцгеральд испугался. – Туила! – воскликнул он. – Наверно случилось несчастье… Говори все!..

Островитянин дрожал всем телом. – Ребенок умер! – произнес он через силу.

– Боже милосердый!

– Колдун говорит, что ото только начало бед, – продолжал Туила. – Все, что есть живого на острове, должно погибнуть, так как боги оскорблены, нарушено табу…

– И ты тоже струсил, Туила? Ты опасаешься за свою жизнь?

Дикарь боязливо оглядывался. – Как знать! – вздохнул он.

– Слушайте! – воскликнул Аскот.

Из лесу донеслось погребальное пение. Казалось сюда приближались воющие женщины и возле дома ненавистных белых они особенно напрягали свои голоса, словно предупреждая врагов, чтобы они ожидали страшного мщения. Вой их звучал яростным гневом.

Туила забился в дальний угол. – Они не должны меня видеть здесь, – прошептал он, – иначе я погиб.

Фитцгеральд подошел к открытому окну. При ярком лунном свете перед домом туземцы плясали свой воинский танец, причем они делали страшные гримасы и от времени до времени трубили в раковины, так что стон стоял в воздухе. Они потрясали копьями, бесновались, как умалишенные, но не осмеливались подходить к дому ближе чем на сто шагов.

Женщины держались отдельной группой и страшно вопили. они показывали белым тело умершего ребенка и произносили какие-то слова, звучавшие страшной угрозой.

– Гнев Пеле поразит вас! Мы убьем вас и ночные духи пожрут ваши души!.. Проклятие на вас! Будьте прокляты!

Унтер-офицер покачал головой. – Бедный мальчик! – сказал он. – Я ведь в самом деле не мог же повредить ему таким вздором, как апельсин!

– Пустяки, друг мой, не задумывайтесь над этим. Разумеется ядовитое питье жреца убило ребенка, можете быть уверены в этом!

– Но это все же смущает меня…

Он не мог договорить. Странный гул раздался в воздухе. Грохот и треск напомнили им то, что им довелось слышать в горах. Слой пыли поднялся в воздухе, засыпая глаза, рот и окружающие предметы.

Все в ужасе глядели друг на друга. «Что это?»

Кривлявшиеся и вопившие туземцы остановились, как вкопанные. Они, видимо, не смели ни перевести дух, ни пошевельнуться, Крики и вопли моментально стихли и гробовая тишина вдруг сменила их.

И снова раздался продолжительный гул под землею. Сильный толчок всколыхнул твердую землю. Подобно морской волне она поднялась, и снова опустилась… С грохотом повалилось несколько громадных деревьев, дикие крики животных в загородах колонии сопровождали это страшное явление природы. А затем случилось нечто такое, от чего невольно поднялись дыбом волосы на головах наших друзей. Они с отчаянием глядели друг на друга.

При полнейшей тишине в воздухе; море вышло из берегов и громадной, в башню вышиной, волной ринулось прямо на дом белых.

Глава XV

Брожение среди туземцев. – Прибытие дикарей с соседнего острова. – За баррикадами. – Нападение. – Спасительный залп. – Осаждены среди гниющих трупов. – Пожар в доме белых. – Неожиданная помощь с родины.

Крик ужаса замер на губах наших друзей, невольная дрожь пробежала в их рядах. «Что это»?

Не было даже времени подумать о бегстве или принять какие-либо меры, даже вглядеться хорошенько в это страшное явление природы. Волна катилась с страшной быстротой, на секунду дом затрещал по всем швам, густой мрак окутал задыхавшихся людей и откуда-то издали донесся жалобный крик животных.

Затем, подобно облаку, масса воды грянулась о земь. Треск падающих и лопающихся деревянных частей, грохот валившейся на пол мебели, все на минуту смешалось. Дико кричали куры и голуби, дико кричали попугаи на вершинах деревьев.

Затем медленно волна отхлынула по плоскому берегу назад в море, оставляя после себя на песке массу обломков; стихия отступала, подобно хищному зверю, который страшным прыжком повалил слабого противника и поволочил его за собой, как покорную добычу. Менее чем в две минуты все страшное явление кончилось.

Асют первый пришел в себя. – Слава Богу! – воскликнул он. – Наш дом устоял!

– Живые угловые столбы, состоящие из дерев на корню, поддержали его, иначе здесь не осталось бы камня на камне.

– А где дикари? – воскликнул Мульграв.

Лейтенант схватился за подзорную трубу, – Они лежат, как мертвые, в разных местах, их порядочно расшвыряло…

– А что с их хижинами? – вздохнул Антон.

– Не пойти ли нам к ним, помочь, утешит, починить…

– Ни в каком случае! – предостерег Туила. – Вас убьют на месте.

– Разве до этого уже дошло?.. Я бы никогда этому не поверил?

Антон отпер дверь и вышел из дому. Купальню смыло и вероятно унесло в море, у курятника сорвало крышу, голубятня была сломана и опрокинута и под ней копошилась еще раздавленная птица. Из свиного, хлева доносилось жалобное хрюканье и Антон поспешил туда на помощь.

Куча развалин представилась его глазам. Две свиньи были убиты, остальные были окровавлены и изранены. Антон должен был подумать о том, чтобы тотчас же заколоть их, чтобы не пропало даром их мясо.

Куда он не обращал взоры, везде было разрушение и разрушение. Здесь гряды овощей были занесены илом и прошлогодней листвой, там посев был уничтожен рухнувшим деревом, в третьем месте молодая плантация бататов сравнена с землей; таро, лук, кусты ягод были выломаны, вымыты из земли, унесены водой.

Если бы до наступления периода дождей нужно было исправить все беды, то нашлось бы для всех дела по горло.

Вышли и другие на двор, а многие пробрались кустами к самой деревне островитян и вернулись с донесением. – «Все опустошено… все обратилось в большую кучу мусора!»

Туила тоже ходил на разведки. – Запирайте ваши двери, – посоветовал он, – и будьте на стороже. Ожидайте наверняка нападения.

Лейтенант кивнул головой. – У нас окна на все стороны, – ответил он.

– Лучше заприте их ставнями. Мои земляки бросают свои копья на большое расстояние.

Фицгеральд ерошил волосы и был в нерешимости. – Будет чересчур жалко, если мы так запремся. Да я и не ожидаю враждебных действий. В случае же чего, наши пушки скажут им несколько добрых слов.

Бойницы были отперты, у каждого окна стал часовой и после этого наши друзья собрались в главной комнате дома. Все чувствовали себя разбитыми. За последние сутки никто из них почти совсем не спал и утомление после сильных впечатлений начинало сказываться.

– Теперь наступают печальные времена, – сказал Антон. – До отчаяния печальные времена. Никогда нельзя уже будешь спокойно работать, никогда не опустишь беззаботно голову на подушки. Вся уверенность пропала.

– Ты думаешь, что катастрофа может разразиться ежеминутно?

– Разумеется!

– Это не совсем так. Туила говорить, что сколько он запомнит; ничего подобного никогда не бывало.

– Но разве он может на этом основания поручиться, что завтра, или сию же минуту не повторится такая же волна? Что вы вообще думаете об этом, сэр?.. Не было ли это явление следствием землетрясения.

– По всей вероятности. Вероятно вся сила подземного толчка сосредоточилась в каком-нибудь одном пункте на две моря, легко-подвижная была была подброшена к верху и затем обрушилась на берег. Мы можем сказать лишь одно, что отделались счастливо, ибо если бы в такое колебание пришла твердая земля на берегу острова, то наш легонький дом был бы разрушен до основания.

Антон вздыхал: – Все это ужасно! – твердил он.

– Да, нет ничего хуже, мой милый. Но теперь надо немного заснуть, а там уж увидим, что предпринять. При дневном свете все вещи представляются далеко не в таком мрачном виде, как ночью.

Все молчали. Общее уныние было так велико, что никому и говорить не хотелось; поэтому в ту ночь напуганные люди почти и не спали, но лежали на своих постелях, стараясь восстановить хоть до некоторой степени утраченное равновесие души.

На утро все вышли по обыкновению на работу, но при этом кругом были расставлены часовые. По общему решению следовало не показывать никаких признаков страха или недоверия, но тем не менее были приняты все меры предосторожности, ничего не было упущено из вида, чтобы предупредить угрожающую опасность.

Теперь из лесу доносился свежий ветер, река журчала с прежней силой и в воздухе устанавливалась приятная теплота. Мало-помалу страх наших друзей начинал рассееваться.

Антон высвободил кур из полуразрушенной клетки, дал им корму и прибрал обломки, наваленные в курятнике. Один из лучших петухов лежал на земле с оторванной головой, масса цыплят и яиц была перебита, много кур раздавлено.

Бедные, пленные куры… Антон готов был плакать. На свободе они спаслись бы.

Высвободив нескольких голубей, уцелевших в своей тюрьме, Антон перешел к свиньям. Кровь!.. Мясничество!.. Актону именно сегодня была тяжела роль сельского хозяина.

Убитых животных бросили в яму и забросали землей, опустошенный огород оставили пока в покое… кто знает, что будет завтра?.. Подобные минуты неуверенности в будущем, тоскливого ожидания, бывают ужасно тяжелы. они парализуют всю душевную деятельность, а где её нет, там жизнь становится мученьем.

Когда дом был прибран, белые осмотрели крышу, задали корма своему скоту и снова молча сели в кружок. Они не решались прикоснуться к своей фисгармонии. – Этим можно вызвать гнев туземцев, – заметил Фитцгеральд.

– Где это пропадает Туила? – спросил кто-то из матросов. – Скоро уж ночь на дворе.

– Он, вероятно, появится к нам не раньше, как стемнеет.

– Уж не убили ли его эти бешеные язычники.

– Еще жертва! Это было бы ужасно!

Мульграв думал об умершем мальчике и грустно качал головой. Скоро ли пройдет это тяжелое время испытаний?

– Завтра посолим мясо обеих свиней, – сказал Антон. – Тогда, считая еще и прочие наши запасы, у нас хватит припасов почти на шесть месяцев. А до тех пор многое должно решиться.

– То есть, ты думаешь, что до тех пор за нами придет военное судно?

Антон пожал плечами, но не ответил ни слова.

Когда наступила ночь, послышался условленный сигнал Туилы и его тотчас же впустили.

– Ну! – обратился к нему лейтенант. – Как обстоять дела? За весь день мы не видели ни одного из твоих земляков.

Туила озабоченно кивнул головой. – Жен и детей отослали как можно дальше в лес. Они, кажется, хотят построить свои хижины в более безопасном месте.

– Это умно. А мужчины?

– Одни из них остались при женщинах.

Фитцгеральд все время всматривался в лицо дикаря. – Туила, спросил он, – ты что-то от нас скрываешь. Говори все, что знаешь… что случилось?

Туземец глубоко вздохнул. Видимо, он – с трудом мог говорить. – Случилось нечто очень скверное, – произнес он наконец. – Нечто ужасное. О, я бы хотел умереть, умереть… пока это не случилось…

Он судорожно всхлипнул и воскликнул затем: – Они уехали отсюда на лодках… шесть человек… и я знаю, куда они направились. Они поехали к врагам на тот остров, к тем, кто уже так часто нападал на нас. Их король, Ша-Ран, теперь будет выбран также и у нас… я это знаю. Они повезли ему плащ из перьев, и вернутся сюда с ним и с его воинами.