Из Лондона в Австралию

– У меня еще много больших планов! – говорил Антон.

– Именно?

– Необходимо устроить курятник. Мы подрежем диким курам крылья, я знаю, как это делается.

– Отлично… А еще что?

– Я хочу жечь известь. Период дождей должен застать нас во всеоружии против него… Мистер Мульграв говорит, что в Европе не имеют понятия о силе тропических ливней.

– Это верно! – отозвался старик, отрываясь от работы. – Но каким образом ты соорудишь обжигательную печь, сын мой?

– О, у меня были родственники в восточном Фрисланде; – отвечал Антон, – и я научился у них этому делу; по крайней мере, знаю, как делают известь из раковин. А здесь целые вагоны этого материала валяются на берегу без толку.

– Прекрасно! – воскликнул лейтенант – Этот план заслуживает внимания… А еще какие планы есть у тебя?

– Еще один. Хотелось бы провести сюда воду из реки, частью для того, чтобы можно было сажать здесь таро и маис, частью чтобы не остаться без воды в случае осады.

– Ну, это трудное дело! Река от нас в ста саженях!

– Да, но условия почвы выгодны. Придется лишь выкопать канаву в три фута глубины и шесть ширины, а уж силой воды, сбегающей с гор, она всегда будет полна. Этим способом можно ежедневно наполнять водой большие железные бадьи, взяв их с корабля.

– Лишь бы нападение дикарей не расстроило все эти прекрасные планы. Туземцы посматривают на нас с неудовольствием.

– Но они ничего не могут нам сделать. А кроме того, мы сегодня же свезем с корабля несколько пушек.

Вскоре новый дом был совсем готов; в нем было несколько отделений и одна дверь, которую можно было держать на крепком запоре. Были в нем и окна, а с крыши по веревочной лестнице можно было легко подниматься на вершину высокого дерева, которое таким образом служило дозорной вышкой.

В одном из отделений по стенам шел деревянный помост, в роде нар, правда, жесткий и сильно пахнувший свежим деревом, но при помощи мешков с соломой и подушек, свезенных с корабля, отлично заменявший постели для здоровых, крепких людей, не привыкших нежиться. Посредине стоял большой стол, а в стены были вколочены длинные гвозди для платья.

Рядом с этой большой спальней о двух окнах находилась комната, прибранная лучше всех прочих всеми вещами из капитанской каюты, какие только можно было свезти с корабля на маленьких лодочках островитян. Тут, был диван, дюжина стульев, стол, несколько шкафов, гардины, зеркало, портреты короля и королевы и, наконец, книжный шкаф и небольшая фис-гармония!

К этому дому непосредственно примыкали амбар с солью и боевыми припасши, хлев и кухня. Крыша над всем этим была одна, общая, но каждое отделение было совершенно обособлено, хотя и соединено с прочими узкими ходами; в общем это была целая маленькая крепость, в которой были даже пушки. По зрелом обсуждении с корабля свезли целых четыре орудия, которые были поставлены по два с каждой стороны. Этого казалось достаточно, чтобы с помощью еще и ружейного огня держать на почтительном расстоянии сотни дикарей.

Снаружи вся постройка была обшита досками, убрана флагами и вымпелами, и теперь не доставало только извести, чтобы окончательно сделать стены непроницаемыми для дождя.

– По-моему счету дожди начнутся через две недели, – объявил Мульграв, – надо торопиться.

– Прежде всего я сделаю тачки, – сказал Антон.

– Чтобы свозить раковины?

– Да, надо дорожить каждой минутой.

– Взгляни-ка на запасы кофе! – воскликнул Антон. – Здесь наверное не меньше ста фунтов.

– Может быть и двести. Но теперь надо заняться добыванием извести. Берите сперва корзины и идем за раковинами.

Часть молодых людей рассыпалась по берегу и принялась под раскаленными лучами тропического солнца собирать белые раковины, которых море выбрасывало на песок, миллионами; другие таскали из реки большие плоские камни и, наконец, третьи на скорую руку соорудили самую примитивную обжигательную печь. То была большая яма, с трех сторон выложенная камнем, а с четвертой дававшая достаточно места для человека, наблюдающего за топкой; в нее наложили слоями дрова и раковины, и когда все перегорело, а пепел остыл, то первая порция извести была встречена с триумфом. Она была, конечно, несколько темна, в ней было много осколков и шлаков, но ее можно было отлично гасить, а это было главное. Большой корабельный сундук был обращен в творило, насыпали в него известь, налили холодной воды и облака пара весело поднялись к небу. В деревянном ящике закипело и забурлило, масса начала пузыриться, особенно при помешивании.

Туземцы все это наблюдали, покачивая головами. Все это казалось им злым колдовством на погибель их родине, – сомнения тут не могло быть.

– Вы будете это тоже кушать? – спрашивали они, указывая на известь.

Антон дал им объяснение, которое они поняли лишь на половину, а затем последовал первый опыт с добытым материалом, еще более усиливший недоброжелательное настроение островитян. Разумеется, за этими твердыми стенами скрыто было что-нибудь недоброе!

– Здесь будет жилище бога белых людей, – шептали испуганные дикари, – он хочет погубить всех нас.

И на каждом домашнем жертвеннике, в марай и под заповедными деревьями приносились жертвы, ветви с цветами и красные перья везде были пущены в ход, жрецы занялись гаданием по звездам.

– Будь у нас король! – вздыхали некоторые. – Он спас бы нас от чужеземцев.

– Ка-Мега!.. О, Ка-Мега! зачем тебя взяли от нас!

Они яростно сжимали кулаки, но по наружному виду не выходили из повиновения у белых. Последние события принесли им столько несчастья, что теперь они потеряли всякую уверенность в своей силе и не смели решиться на что-либо.

Между тем штукатурные работы были в самом разгаре. Антон ухитрился сделать из толстого кружка дерева колесо и сколотил из досок тачку. Когда это ему удалось, то он смастерил по тому же образцу несколько других и тогда подвоз раковин с берега пошел быстрее и не требовалось особых усилий. Один человек обжигал раковины, другой гасил известь, шесть или восемь работников укутывали гладкия стенки дома лыком, Антон смазывал их готовой гашеной известью, Абкот выравнивал за ним гладилкой, и под палящими лучами солнца, мягкая масса в несколько часов каменела.

Плоская крыша дома тоже была покрыта штукатуркой и таким образом вся постройка, с её косыми углами, лишенная всяких украшений, с неприветливыми черными бойницами, несколько напоминала те загоны для скота, которые в меньшем размере можно и теперь еще встретить во многих немецких деревнях. Здесь в стене отзывалось случайное углубление, там, наоборот – горб, где между стеной и крышей торчал какой-нибудь несрезанный косяк, местами белая штукатурка на стене была серой, или даже совсем черной, но все это отнюдь не умаляло прочности и надежности всей постройки. Она могла теперь противостоять тропическим ливням.

Топливо было сложено плотными штабелями, все ящики и сундуки были набиты до краев съестными припасами. Антон сбросил с себя костюм штукатура, жарил кофейные бобы, варил корни ти в их собственном соку, пока смесь не сгущалась в плотную массу, которую он просеивал через сито… но кроме всех этих мелочей, он достиг своей главной цели: корова, наконец, дала себя доить.

Сначала это дело было очень нелегкое, и много волдырей и синяков ознаменовали собой неудачные попытки юноши, но мало-помалу, особенно когда отнят был теленок, корова образумилась и дошла, наконец, до того, что подобно своим цивилизованным сестрам, ласково мычала при появлении в её стойле Антона с подойником в руках. Теперь не было недостатка в молоке не только для кофе, но и для супа.

Несколько человек матросов обходили остров и обирали все попадавшиеся им спелые головки маиса, чтобы к началу дождей снести под крышу все, что было возможно. Запасы белых были теперь в изобилии, амбар был набит до самого потолка всевозможными произведениями тропической природы, расточавшей свои дары, не заботясь о том, будет ли кто-нибудь ими пользоваться.

Бочки для мяса тоже были переполнены. Унтер-офицер был знаком с солкой мяса и на это пошли две огромные свиные туши. Таким образом у белых все было предусмотрено, и удалась даже попытка поджарить плоды хлебного дерева и приготовить из них муку.

Постройка курятника и проведение канавы, так же, как разработка земли под новые плантации были отложены до периода дождей. Теперь на безоблачном до сих пор небе стали уже появляться темные тучи, в воздухе становилось прохладнее и вот в одно прекрасное утро с шумом полились потоки дождя на плоскую крышу, имевшую все-таки небольшие скаты для стока дождевой воды. Как ружейный беглый огонь застучали крупные капли по крыше и целые водопады полились из желобов, сделанных по её углам.

Все глаза были обращены на крышу. Не окажется ли в ней слабое место?

Но нет! Проходили часы, дождь не прекращался ни на секунду, а в доме было сухо по-прежнему. Антон осматривал все углы, все щели – все было прочно и же пропускало влаги.

В воздухе господствовала приятная прохлада. Матросы сидели у открытых окон, над которыми были устроены из досок навесы от дождя, благодушно покуривая свои трубки, набитые вместо табаку разными благовонными травами, слушали чтение лейтенанта или предавались мирному занятию шелушения маисовых головок. Антон отложил часть зерен маиса для посева, а другая пошла на изготовление муки. Целый угол большего амбара был завален золотистыми зернами, хотя для повседневного употребления шло лишь ничтожное количество их. Молока, яиц, соли и сала было сколько угодно, не было только дрожжей, так что печенье скорее напоминало пирожное, чем обыкновенный хлеб, но со свининою или с фруктами, в которых не было недостатка, он был очень вкусен, а в этом все дело.

По временам в течение этого новейшего всемирного потопа к двери Ноева ковчега наших друзей подбирался какой-нибудь дрожащий от холода, весь промокший до костей, туземец, как бы для того, чтобы убедиться, что белые все еще сидят в своих твердых, как камень, стенах, но заманить его внутрь никогда не удавалось. Они качали головой и отмахивались обеими руками.

– Нет, нет! Ваш Бог всех нас погубит.

– Зачем? – уверял их лейтенант. – Подите, обогрейтесь у нашего очага, отведайте нашей пищи… вы увидите, что никакого вреда для вас не будет.

Дикари иной раз колебались. – А ваш Бог с вами? – спрашивали они.

– Наш Бог – Бог также и темнокожих людей; они так же ваш, как и наш. Ну, войдите же!

– Ото! – отскакивали дикари. – Вы заманиваете нас в западню. Ваш Боге там, не отрицайте того, что нам и без того известно!

И они убегали в свои промоченные, затопленные дождем хижины, где они жались друг к другу от холода и питались одним «пои» из перебродившего таро. Их ямы для варки пищи были залиты водой, дрова отсырели и не загорались, овощи загнивали на корню от непрерывной сырости, плоды осыпались с деревьев. На берегу все голотурии исчезли, нельзя было найти даже трепанга… приближалось время голодовки и крайней нужды; дикари должны были терпеливо переносить свои беды.

Над морем нависли серые непроглядные массы дождя, все листья осыпались с деревьев, река обратилась в бурный поток, вышедший из берегов и промывший себе новое русло, а с неба лились все новые и новые ручьи воды, и непрерывная дробь, которую выбивал дождь по крыше над головами наших друзей, не умолкала ни на минуту.

Казалось в самом деле происходит повторение всемирного потопа, все было залито водой, куда ни взглянешь. Несчастные туземцы не находили более орехов, попугаи с промокшими перьями жались к стволам деревьев, крысы утопали в своих норах.

Наши друзья тем временем мастерили насест для курятника, изготовляли разные орудия для домашнего и сельского хозяйства; не мало оказалось и шитья; нужно было нашить новых костюмов из старой парусины, в башмаках у всех износились подошвы, и, наконец, матросы плели из лыка отличные круглые шляпы, защищавшие их лица от действия лучей тропического солнца.

Каждое воскресенье происходило богослужение. Фитцгеральд или Аскот садились за фисгармонию, лейтенант произносил проповедь на подходящий к случаю текст, из Библии, и торжество заканчивалось хоралом; музыка и пение каждый раз непреодолимой силой привлекали сюда туземцев. Они стояли в некотором отдалении и прислушивались, но стоило лишь белым поманить их к себе рукой, как они тотчас же разбегались и прятались в кустах.

Только один из них и бывал в доме белых, некто Туила, вероятно наиболее свободно мыслящий ум во всей этой маленькой общине, заклятый враг покойного короля, сердечный друг Ту-Оры; недовольный всеми существующими у диких порядками, он, по-видимому, утратил всякое почтение к законам «табу» и отлично понимал, что прочный дом белых, выстроенный из дерева и извести, гораздо лучше предохраняет от дождя, нежели жалкия соломенные хижины туземцев; точно также он не мог не убедиться, насколько выгоднее трудиться целыми днями, чтобы заставить служить себе природу всеми её дарами, чем довольствоваться поисками съестного лишь в то время, когда наступает потребность в пище, и голодать, если эти поиски остаются безуспешными.

Туила, с своей стороны, научил белых приготовлять вкусное «пои» из перебродивших плодов таро, и он же сообщил нашим друзьям, что общее недоброжелательство к ним растет со дня на день. «Чужеземное судно снова вернется», сообразили дикари совершенно верно. «Оно привезет из-за моря еще больше белых людей, и нам придется всем погибнуть, чтобы дать им здесь место, хотя остров принадлежит нам, а не им».

Лейтенант слушал эти сообщения не без тайного беспокойства. – Скажи твоим землякам, что они совершенно заблуждаются, – говорил он. – Если наш король пришлет за нами корабль, то мы все сядем на него и никогда больше не вернемся сюда.

Этого Туила не мог сразу понять. – А как же ваш дом? Звери? Запасы?

– Все это до последней вещицы в доме составляет собственность короля и мы вам ее подарим! Можете делать с этим имуществом, что вам заблагоразсудится.

– И я могу это передать нашим?

– Пожалуйста, и попроси их посетить нас, отведать молока мнимого ночного духа, научиться играть на нашем музыкальном инструменте. Ведь каждый ребенок может извлечь из него звуки своими слабыми рученками.

Но туземные матери об этом и слышать не хотели. Дом, выстроенный в заповедном месте, плоды с заповедных деревьев – все это грозило неминуемой смертью. Самому Туиле приходилось быть на стороже, чтобы в один прекрасный день ему не пришлось бы горько раскаяться в том, что он охотнее проводил время с чужеземными пришельцами, чем с своими.

Белые с беспокойством переглядывались. – Так вот до чего дошло!

– Туила, – сказал ему однажды лейтенант, – известишь ли ты нас своевременно, если против нас будешь затеваться что либо враждебное?

Островитянин кивнул головой. – Я бы охотно это сделал, но от меня теперь все скрывают; опасаясь измены с моей стороны.

– Но во всяком случае ты можешь предупредить нас о том, что сам заметишь.

– Это я, конечно, обещаю. Мои глаза будут открыты и уши тоже.

Все пожимали ему руки и дарили ему разные безделушки, чтобы еще более привлечь на свою сторону. – Будем ожидать чем все это разрешится, – говорил Фитцгеральд. – Я по всему вижу, что нам не избежать нападения.

– Что может нам сделать эта горсть людей? – возражали матросы. – Первый пушечный выстрел обратит их в бегство.

– Эту горсть людей – да!

Эти слова были сказаны таким многозначительным тоном, что все глаза обратились на молодого офицера. – Что ты хочешь этим сказать, Мармадюк? – спросил его Аскот.

– Я опасаюсь, что эти несчастные съездят на своих лодках на соседние острова за помощью!.. Но не стоит заранее надрывать сердце такими предположениями. Во всяком случае они выждут конца периода дождей, который уже не за горами.

Он указал на небо, где между серыми облаками показывались местами более светлые полосы, среди которых сиял крошечный кусочек лазури, словно обетование лучшего мира. В этот день дождь шел уже не с такой силой, а по прошествии каких-нибудь суток уже совсем прояснилось и солнце с обычным великолепием лило потоки своих живительных лучей на пробуждающуюся землю. Река вошла в свои берега, певчия птицы снова запели, на растениях появились новые почки.

Широко открылись двери и окна в доме белых, началась общая весенняя чистка, а затем обработка поля, постройка курятника. – «Я еще сделаю и голубятню, – говорил с предприимчивым видом наш друг. – Если и ничего не выйдет из этого, что за важность?»

Он был до крайности одушевлен всеми своими планами. Сельский хозяин в нем пересиливал всякие иные мысли, он не говорил ни о чем другом, как только об исполнении своих намерений, которые ни к чему иному не относились как лишь к сельскому хозяйству или скотоводству. – Надо распределить работы, – говорил он. – Половина людей пусть на всякий случай остается близ дома, а остальные пусть идут на промысел. Прежде всего нужно набрать полуоперившихся цыплят.

– Я видел неподалеку много гнезд!

– И я тоже! Это будет не трудно!

– В таком случае берем большую корзину и вперед. Чем больше набрать цыплят, тем лучше, не так ли?

– Так штук пятьдесят-шестьдесят! – решил Аскот. – Брат ли и голубенков?

– Пока не нужно. Им нельзя подрезывать крыльев. Надо сперва выстроить для них надежную голубятню.

Курятник был уже готов и в нем стояло несколько больших корзин с мягкой подстилкой из сена, предназначавшихся для выводков. Эта постройка не прилегала к главному дому, но была так расположена, что пушки и ее могли обстреливать и к ней никто не мог приблизиться так, чтобы не быть замеченным из окон дома.

Вскоре в нем уже находилось более десятка наседок с их выводками; сперва они бились в плену, но очень скоро успокоились, начали брать корм из рук, и мирно копались в земле просторного, обнесенного проволочной сеткой двора курятника, так что и эту затею можно было счесть удавшейся. Но иначе случилось с апельсинными и хлебными деревьями в окружности дома. Они, видимо, заболели, цветы с них начали осыпаться.

– Туила, – допытывался Антон, – не знаешь ли, отчего эти деревья болеют?

Туземец долго ходил, поникнув головой, под этими деревьями, словно отыскивая что-то на земле, а затем, подняв несколько скрученных листьев, покачал головой. – Я так и думал, – произнес он.

– Что такое, Туила?

– Черный обжора нагрянул сюда, он прорыл здесь свои норы и теперь пожрет все ближайшие плодовые деревья.

Антон невольно засмеялся. – Кто это черный обжора? – спросил он.

– Это муравей, чужеземец! Тысяча, нет – тысячи-тысяч муравьев! С ними невозможно бороться, их не уничтожишь ничем, они сильнее тебя.

– Ну, это мы еще посмотрим, – воскликнул Антон. – Но откуда ты узнал, что здесь поселились муравьи? Я их не видал.

Туила показал ему поднятые им листы. – Они откушены черным обжорой, чужеземец, он отгрызает всегда полукруглые кусочки… вот следы его…

– Пойдем! – решил наш друг. – Покажи мне постройки насекомых, Туила, я их уничтожу.

Дикарь посмотрел на него снисходительно. – Это невозможно, господин. Может быть мы вовсе не отыщем нор черного обжоры, а тем менее его самого. Он ночное животное и днем никогда не показывается.

Антон глядел на него, не веря своим ушам. Муравей – ночное животное?.. О, это необходимо проверить самому.

Туила между тем все искал и искал, поднимал каждый камень, расшатывал каждый корень, заглядывал в каждую трещину, но все тщетно. Ни малейших признаков построек, ни одного экземпляра насекомых нигде не было. – Черный обжора хитер, – сказал он. – Днем он не покажется.

– Так я буду дежурить всю ночь. Если правда, что муравьи отгрызают листья плодовых деревьев, то очень скоро здесь кругом не останется ни одного апельсина, нм одного хлебного дерева, ни одного кокоса.

Туила кивнул головой. – Да, это так. Из нор будет выходить все больше и больше муравьев, пока они все не покроют, все не пожрут.

– Ого! – воскликнул Антон. – Ого!.. Ну, это мы еще посмотрим!

Он ни о чем теперь не думал, как только о муравьях. Каждые десять минут он выбегал из дому и осматривал больные деревья. Неужели не удастся найти никаких следов?

Ничего. Ни признака. Верно Туила был прав, уверяя, что муравьи ночное животное. Но горе им, они жестоко поплатятся за свою дерзость!

Из корабельного камбуза была свезена на берег вся посуда, в том числе и гигантская жестяная воронка, при помощи которой наливали воду в боченки; к вечеру Антон вытащил ее из-под спуда и развел в очаге большой огонь. Большой котел был повешен над ним и таким образом можно было иметь в своем распоряжении много кипятку.

– Теперь пусть только пожалует черный обжора, – говорил наш друг, посмеиваясь, – я ему приготовил более чем горячее приветствие!.. Но, позвольте: не осталось ли, у нас негашеной извести?

– Целый ящик есть в запасе!

– Гасите же ее как можно скорее. Раз что мы отыщем гнездо, надо будет залить все выходы из него, и для этого лучшее средство – известка.

Спустя несколько минут пары, клубясь, поднимались из ящика, а когда наступила ночь, Антон и Аскот уже караулили под наиболее пострадавшими деревьями; к ним присоединился и Туила, желавший видеть, какие меры думает применить белый мальчик против опустошительного набега полчищ черного обжоры.

Было около полночи, ярко блестела луна на небе, было светло почти как днем… белые сидели у отворенных окон своего дома, в полной готовности, как они сказали, в каждый момент оказать содействие Антону в его борьбе с страшным врагом… От времени до времени они спрашивали, не видать ли колонн неприятеля… Но вдруг Туила насторожил уши.

– Листья шелестят!

Только привычное ухо дикаря могло различить этот едва заметный шелест. Антон не слыхал ничего, но зато он скоро увидал и глазам своим не поверил. Из-под небольшой кучки хвороста и древесной коры показались небольшие черные насекомые, двигавшиеся широкой правильной колонной, которая направилась к ближайшему апельсинному дереву и начала взбираться на него.

– В самом деле, это муравьи!

– Враг! Враг! Надо спешить!

– Помокните большой кусок парусины в кипяток!

– Здесь выход! – кричал Туила. – Но ведь у них всегда есть два хода. Где второй?

– Ищи, ищи его, Туила!

Туземец тщательно очистил место, где появились муравьи, от сухого валежника. – Вот отверстие, – сказал онь. – Заткнем его камнем.

Устроив это Аскот и Туила стали наблюдать, откуда теперь покажутся испуганные неожиданным нападанием муравьи.

Тем временем черная армия подошла к апельсинному дереву и начала на него взбираться. Более крупные и сильные муравьи взбегали на ствол, слабейшие ожидали внизу, пока товарищи пустят в ход свои крепкия челюсти, и скоро дождь изгрызанных листьев посыпался на землю. Стоявшие внизу проворно подхватывали каждый кусочек зелени, падавший с дерева, превосходивший иной раз их рост втрое и более, и спешили с ними ко входу в нору, но никак не могли ее найти. Произошло замешательство, черная армия рассыпалась во все стороны и хозяйский глаз Антона все это видел, а быстрая сообразительность указала ему и чем помочь горю.

– Скорее, несите известь, – крикнул он, – и горячую парусину!

Приказания его выполнялись пунктуально и участь колонны муравьев, отрезанной от их жилья, скоро была решена. Все, что было на стволе, сварилось под вымоченной в кипятке парусиной, все, что ползало по земле, было залито и задушено известью.

– Туила! – кричал Антон. – Нашел ли второй выход?

– Нет еще, господин!

– Ищи хорошенько, весь успех боя от этого зависит… нужно уничтожить яички и личинки врага!

– Я нашел! – вдруг воскликнул Аскот. – Вот где они выходят из под земли!

Одним прыжком Туила был возле него. – Да! – воскликнул он. – Да, это второй выход. Заткнуть его господин?

– И как можно плотнее, Туила, как можно плотнее!

Туземец голыми ногами давил насекомых, а затем трещина, из которой они выползали, была не только забита камнями, но ее залили несколькими лопатами извести, между тем как Антон, ототкнув первую лазейку, вставил в нее воронку, и немедленно начал лить в нее кипяток.

Под землей вода журчала и плескалась, как бы вливаясь в очень большую пустоту.

– Смотрите хорошенько! – кричал Антон. – Не вылезают ли у вас муравьи?

– Ни одного, господин!

– Отлично, в таком случае мы в эту же ночь окончательно одолеем их. Эй Туила, поищи-ка кругом, да посмотри, не видать ли муравьев?

– Я так и делаю, господин, но ничего не вижу.

Кипяток лился в воронку бесконечной струей, пока, наконец, все туннели муравьев не наполнились смертоубийственной жидкостью, о чем можно было судить по тому, что она перестала выливаться из воронки, и стояла в ней до краев, причем на поверхности кипятка стали всплывать трупы обитателей муравейника. Тут были и взрослые муравьи, и молодые, и яички – очевидно, третьего выхода у муравейника не было.