Из Лондона в Австралию

Во время этой тирады Аскот усердно трудился над зашиванием большой прорехи в своем кафтане при помощи длинных шипов терна, но это дело никак у него не клеилось и в заключение нетерпеливый юноша с сердцем отшвырнул в сторону всю свою работу.

– Антон, может быть ты и портняжить горазд? – воскликнул он.

– Ну-ка, давай сюда, что у тебя там такое?

Наш предусмотрительный друг захватил с собой с корабля иголку и нитки и хотя игла от сырости сильно заржавела, а нитки покрылись плесенью, тем не менее шить ими было еще можно. У каждого из путников были большие или меньшие повреждения в одежде и за починкой их день прошел незаметно.

– Когда мы можем надеяться добраться до берега? – спросил Антон…

– Дня за три, если выйдем завтра в полдень и будем хорошо идти.

– Ах, когда, бы поскорее!

– Не настрелять ли нам еще несколько коз?

Унтер-офицер покачал головой. – Лучше поберечь заряды, – заметил он. – Да кроме того, мясо коз не особенно-то вкусно.

– Ну, в таком случае не надо. Правда, что нам нужно беречь заряды, как зеницу ока.

– Собственно говоря, на какой случай? Диких зверей здесь не имеется…

– Но нас может понудить в самозащите нечто похуже диких зверей. Среди обитателей островов Южного океана встречаются весьма опасные племена, которые проводят всю жизнь в войнах и ни мало не признают никаких законов гостеприимства и нравственности.

– Вы опасаетесь, что они могут напасть на нас в один прекрасный день?

– Да, опасаюсь.

– Но каким образом они узнают о нашем существовании на этом острове.

– А как они открыли Александра Селькирка? Этого нельзя предугадать.

– Вы смотрите на вещи слишком мрачно, – сказал неуверенным голосом наш друг, помолчав немного.

– О, нет, мой милый, я надеюсь, что с Божьей помощью все кончится благополучно, но быть на готове все-таки необходимо.

– Надо бы расспросить туземцев, не нападали ли на них какие-нибудь соседния племена!

Аскот кое-как расспросил островитян и ответ получился от них далеко не успокоительного свойства.

– На одном из близлежащих островов действительно живут очень хищные и драчливые люди, – отвечали они, – Они приезжают сюда на своих лодках и грабят все, что ни попадется.

– И часто?

– Иногда частенько, раз за разом… в другой раз – довольно редко.

– Не стоит думать об этом, – заметил лейтенант. – Ведь, пока мы не знаем местопребывания наших товарищей, все эти рассчеты не ведут ни к чему.

Все это понимали, но тем не менее каждому хотелось хоть немного приподнять угол завесы, скрывающей будущее, и заглянуть в него хоть краешком глаза. Чем ближе решение участи, тем сильнее бывает и беспокойство.

Под защитой каменных стен ограды наши друзья выспались на сене, постланном циновками, и встали на другой день лишь когда солнце уже высоко поднялось на небе. Отшельник тем временем предупредительно пожарил им весь их запас мяса и телятины, чтобы подольше сохранить его от порчи; кроме того он наготовил путникам на дорогу овощей и плодов, не забыв также и бамбуковую фляжку с водкой и даже целебную мазь на случай каких-либо поранений. Старик снабдил белых гостей своих всем, что только нашлось в его хозяйстве, а на прощанье благословил каждого в отдельности, конечно, по своему, по-язычески, но так набожно, так сердечно, что никто из молодых людей не позволил себе ни усмешки, никакой шутки.

Из-под циновки сзади жертвенника он достал все священнейшие свои амулеты, красные перья, которыми поддерживалась связь между людьми и божеством. На алтарь он возложил в изобилии всяких яств, обрызгал его и изображение богини Пеле водой и водкой и затем прикоснулся красным пером к каждому из своих гостей.

Белые не понимали его слов, но ясно было, что он поручал их судьбу вечным богам и они усердно молились вместе с ним.

Имя есть звук пустой, не более, как туман, за которым скрывается сияющее небо. Где бы и как бы ни призывал человек властителя вселенной, Он слышит голоса верующих и читает в их сердцах.

После сытного завтрака отряд тронулся в путь. Старец проводил до выхода из ограды эту небольшую кучку полных сил и жизни молодых людей, пожал каждому из них руку, и они, от души поблагодарив его за гостеприимство, беззаботно пошли своей дорогой, однако, не без некоторой грусти.

Никогда больше им уже не видать этого благожелательного старца, который, в своей бескорыстной любви к ближнему, спас всем им жизнь.

– Прощай! Прощай!..

Они махали ему шляпами, сердце ускоренно билось у каждого в груди. Вскоре они пересекли обширную зеленую поляну и вступили в лес.

Из всего пережитого одна картина особенно преследовала белых – это образ бедного Идио. Он был несчастнее всех, жребий его был самым ужасным, будущее – самым безнадежным. Бедный Идио!.. Когда белые в последний раз проходили здесь, он впереди всех, гордо и самоуверенно закинув голову… а теперь?

Его увозили за море, где последний из рода королевского дома будет продан на рынке в рабство, а там посыпятся на него удары бичем за малейшее неповиновение тиранической воле его будущего владельца…

– Бедный Идио!..

– Да охранят его дневные боги!.. – произнес Аскот.

– Аминь! Аминь!..

Лишь очень постепенно возвратилось к ним прежнее веселое настроение, но далеко еще не восстановилась та беззаботная веселость, которая обыкновенно господствует между молодыми людьми во время таких путешествий. Туземцы тосковали о своем погибшем короле, белые, напротив, тяготились неизвестностью и своей беспомощностью в случае серьезной опасности. Правда, корабль их еще стоит прочно на якорях, но где был его экипаж, товарищи этого путешествия, столь чреватого событиями? Богу одному известно!

На каждом шагу путешественники натыкались на следы недавно происходивших здесь происшествий. Перуанцы шли здесь со своими пленными прямым путем к морю; по-видимому, они питались исключительно сырьем, ибо нигде не видно было следов от костра и на всем пространстве лишь в одном месте нашлись следы бивуака, на котором, по-видимому, происходила продолжительная остановка.

– Это понятно, – объяснил унтер-офицер. – Разбойники оставили на своем судне известное число людей и все время втайне беспокоились за них. Как знать, что эти добрые люди не воспользуются их отлучкой на остров, чтобы угнать судно в любой ближайший порт, где его легко продать за чистые деньги, или даже предпринять за свой счет и страх охоту за невольниками и торговлю ими?.. Поэтому им нельзя было не торопиться изо всей мочи.

– Ужасная жизнь! – заметил лейтенант. – На ней лежит печать проклятья?

– Что там такое? – внезапно остановился Аскот.

Все бросились к нему. – Женщина! – воскликнул унтер-офицер, – И, судя по положению тела, мертвая!

Оба юноши бросились к трупу. – Совсем еще молодая женщина! – воскликнул Антон, – и в руках у неё новорожденный ребенок.

Мульграв осмотрел оба тела. Головка ребенка была раздроблена, по всей вероятности, прикладом ружья, на трупе же матери не было заметно ран. Вероятно, когда она упала от слабости и истощения, то чья-нибудь сострадательная рука прикончила ребенка, чтобы избавить его от мук медленной смерти от голода. Эти создания в глазах перуанцев были не более, как домашний скот, и в случае нужды и к нему можно было проявить известное грубое сострадание.

Разбитая головка ребенка лежала на груди матери, темная кровь окрасила траву кругом трупа; при приближении белых, крысы шмыгнули от тел в разные стороны.

Наши друзья с содроганьем смотрели на мертвых.

– Какая ужасная судьба постигла эту бедную молодую мать!

– И все же так лучше, чем сделаться невольницей. Нет ничего ужаснее рабства.

Аскот бросил пригоршню цветов, на лица обоих трупов. Хоронить их было бы слишком затруднительно и отняло бы, пожалуй, целых пол-дня, даже туземцы покачали головами при одном предложении заняться этим. Какое бесчисленное множество их братий лежало непохороненным там вверху между утесами на ноле битвы; все они были брошены в добычу коршунам, и почему же и этой женщине не разделить одну с ними участь.

Путники двинулись дальше и остановились на отдых только когда стало совсем темно. Туземцы разложили огонь, все наелись и легли спать, но не слышно было веселого смеха на этом бивуаке… им казалось, что тяжелый меч все еще висит над головами.

Антон все время был занят своей коровой и её теленком, который стал уже совсем ручным; да и корова не была уже так дика, как сначала. Она позволила накормить себя и надоить, не отшатывалась с испугом от юноши, как прежде, покорно шла за ним на веревке и беспокоилась только, когда теленок отводил от неё далеко.

– Дело идет на лад, – говорил юноша с видом знатока. – При хорошем корме у нас будет ежедневно достаточно молока.

– С отваром из таро, вместо кофе? – допытывался Аскот.

– А вот там увидишь. На корабле была кофейная мельница… я заберу ее.

Корабль! Корабль!.. Мысли летели вперед и заняты были только одним фрегатом. В каком-то он виде? Невредим или разграблен разбойниками до чиста?

Неужели перуанцы, посетив брошенное судно, ушли с него с пустыми руками?.. Это очень сомнительно.

Все корзины были наполнены светильными орехами с маслянистым ядром, все спины были нагружены припасами. На третий день проводники объявили, что спустя короткое время покажется море. Сами они тоже с нетерпением ожидали возвращения на родину, втайне мучаясь опасениями и страхом. Их жены и дети прятались в лесу, но разве враги не могли их и там выследить?

Но вот и конец лесу. Прохладный ветерок подувает сквозь листву деревьев, слышен шум прибоя волн, вот засинели между деревьями морские волны, ярко облитые солнцем.

А вот и «Король Эдуард» покачивается на волнах. Мачты без парусов, без снастей торчат на палубе, нигде не видно вахты, птицы сидят на немногих уцелевших реях. Ни одной из шлюпок фрегата не видно на их местах, только та ореховая скорлупа, в которой нашли Аскота, пестро размалеванная лодочка висит по-прежнему в такелаже.

Первое впечатление было так сильно, что никто не мог вымолвить ни слова. Все молча переглядывались.

Лейтенант отвернулся и лишь после некоторой паузы нашел в себе достаточно силы, чтобы заговорить. – Не попросить ли кого-нибудь из туземцев поплыть на судно и доставить оттуда лодку? – спросил он нерешительным голосом.

– Это я сам сделаю! – воскликнул Аскот.

– Это немыслимо, в виду акул. Туземцы не только умеют беречься от них, но справляются с ними голыми руками… поэтому их можно без зазрения совести послать в такую экспедицию.

Он кликнул одного из проводников и Аскот объяснил тому, что от него требуется, но тот только головой покачал. – Лодок довольно, – сказал он.

В реке, пониже водопада, под гигантскими листьями береговых растений была припрятана целая флотилия лодок с боковыми брусьями; лодочки эти были очень быстроходны и легки, но в каждой из них могло сидеть не более двух человек.

Услужливые островитяне тотчас приготовились к перевозке своих друзей на судно, перенесли свои лодочки в море и в то время как одни из них остались сторожить всю поклажу белых, другие доставили их на палубу корабля.

Как усиленно бились сердца у них, как беспокойно дышала грудь, особенно у Антона!

На палубе не видно было следов посещения посторонних. Весь такелаж, каждое ведро было на своем месте, все двери были тщательно приперты, равно как и все люки и лестница, ведущая вниз.

– По-видимому, перуанцы вели себя здесь благородно! – заметил Мульграв.

– И ни один дикарь сюда не заглядывал!

Лейтенант Фитцгеральд отпер дверь в капитанскую каюту; дверь была замкнута, но ключ торчал в замке. Здесь тоже было все в порядке.

На среднем столе лежали два исписанных листа бумага без всякого адреса на них.

Фитцгеральд осмотрелся. – Все ли здесь на лицо? – спросил он.

– Кажется, все! Вы будете читать, сэр?

– Да. Вам всем придется затем подписать протокол. Может случиться, что я…

Голос его внезапно оборвался. Четырнадцать товарищей обступили его, каждый с бьющимся сердцем ожидал разъяснения, которое заключалось в этих строках на двух листках бумаги. В тесной каюте была мертвая тишина. Слышно было, как жужжат мухи на оконных стеклах.

«Пятница, 12 апреля, – начал читать лейтенант. – Сегодня минуло пять дней после, того, как тридцать человек экипажа фрегата были отправлены на берег за водой и провиантом. Из них пятнадцать направились берегом и на следующий день вернулись с пустыми руками. Они прошли большое пространство, но не нашли ничего годного в пищу. От других пятнадцати человек до сих пор нет никакого известия. С берега нам уже нечего ожидать пищи и по зрелом размышлении, мы, руководители судна, решили отпустить на волю всех арестантов и предоставить им самим о себе позаботиться. Кто желает оставаться, тот волен разделить нашу участь, кто предпочитает высадиться, может уходить. Мы считаем непозволительным морить арестантов голодом в тюрьме. Капитан Ловэлль, Мак Ферлан, Вонурофт и Грэй – офицеры».

Таково было содержание первого листка, и теперь лейтенант принялся за второй. Все лица побледнели от напряженного ожидания.

«Воскресенье, 21 апреля, – прочел Фитцгеральд. – Мы пережили страшное время, девять дней, в течение которых мы питались одной водой и тщетно ждали спасенья. У туземцев нет никаких плодов, чтобы поделиться с нами, вблизи от берега каждое деревцо, каждый кустик давно уже обобраны. Мы варили траву и стебли листьев, ели червей и улиток, но нас слишком много, чтобы достать пищи на всех. Вероятно, всем нам предстоит голодная смерть».

«25 апреля. Парус в виду. Мы подняли флаг, сигнал опасности, стреляли ежеминутно. Заметят ли нас? Смилуйся над нами, великий Боже!»

«26 апреля. Судно оказалось английским, купеческим. Оно стоит теперь борт о борт с нами, нас снабдили провиантом и человеколюбивый капитан сделал нам следующее предложение. Трехмачтовое судно „Бьютэфуль“ направляется с грузом в Лондон…»

– Боже мой! – прервал Антон. – В Лондон!

Все остальные не могли также скрыть своего сожаления. – В Лондон!.. Другими словами, через весь свет взад и вперед…

– Да, год пройдет раньше, чем наши товарищи могут вернуться сюда.

– И еще больше пройдет, прежде чем мы будем в Австралии!

Все до такой степени были испуганы, что лейтенант Фитцгеральд не мог продолжать чтения. Прошло некоторое время прежде нежели люди овладели собой настолько, что сами, стали просить докончить чтение.

– Ведь, у каждого там, в Англии, осталась близкие, – сказал кто-то в виде извинения, – а теперь шансы увидаться с ними еще убавились.

Фитцгеральд подавил вздох. – А я, как вы думаете, не подвергаюсь той же участи, как и вы? И у меня в Англии остались старики родители, невеста, друзья, все, кого я люблю.

– У меня, – прибавил унтер-офицер, – в старом милом Лондоне остались дети… они в чужих руках, а матери у них давно уже нет. Поверьте, что иной раз нельзя не задуматься о них.

Аскот молчал, но в душе у него бушевала буря. Как испугаются его родители, когда капитан Ловелл явится к ним и все расскажет!

– Читай же дальше. Мармадюк! – сказал он, – задыхающимся голосом.

– «Трехмачтовое судно „Бьютзфуль“ направляется с грузом в Лондон, – продолжал Фитцгеральд, – и если мы не опасаемся неудобств такого путешествия, то может отвезти всех нас на родину и таким образом неразрешимый узел будет рассечен. Если остаться здесь, то наша гибель является вопросом немногих дней; для пятнадцати человек, исчезнувших бесследно на острове, мы не можем быть полезны ничем и, следовательно, благоразумнее всего принять предложение капитана Джаксона и вернуться сюда за пропавшими товарищами на другом судне, принадлежащем правительству. В виду неминуемой смерти, мы считаем себя вправе остановиться да этом плане, тем более, что это единственный способ спасти фрегат. Через двенадцать-четырнадцать месяцев мы вернемся и отведем его в колонии».

Затем следовали те же подписи, как и на первом листе, причем подписались еще и многие другие офицеры. Капитан Ловелл скрепил документ печатью и оставил на на столе.

Наступило тягостное молчание. «Что теперь делать?» Вопрос этот, скрывавший под собой массу ужасов, тяжелой горой лежал у каждого на душе.

– Что делать? – Останемся ли на корабле? – поставил вопрос унтер-офицер.

– Это не годится, сэр.

– Почему так, мой мальчик?

– Подумайте, сэр, о корове и о теленке!

Мульграв засмеялся. – Да, это правда. Их мы не можем взять с собой.

– И нам надо сделать запасы таро, надо набрать яиц, светильных орехов, надо устраивать правильные охоты за дикими свиньями и курами.

– Если тут найдется оружие и припасы к нему!

– Надо сейчас же взглянуть! – воскликнул. Мульграв.

Он поспешил в трюм и скоро раздавшееся там громкое «ура!» возвестило, что оружие на лицо. – Целых пятьдесят ружей, – кричал он в восторге, – мешки с припасами, множество сабель, четыре мешка с солью, мешок перцу, тюки и тючки с другими пряностями.

Антон уже бросился к нему вниз. – Нет, ли кофейных мельниц, сэр? Мне их необходимо нужно!

– Я нашел их штук пять, мой милый.

– Ура! этого больше, чем нужно! Проходя по острову, я видел много кофейных деревьев. Теперь ягоды их как раз созрели.

– Значит у нас будет скоро твой любимый напиток! – засмеялся Мульграв. – Только без сахару?

– А сок корня ти? – воскликнул Антон. – Может быть мы сумеем выпаривать его, сгущать, сушить? Надо все испробовать.

– Одно верно, – вздохнул лейтенант, – это, что у нас будут полны руки всякой работы. За это я благодарю Небо!

– И я тоже! – раздались голоса. – И я! И я!

– В таком случае, начнем, не теряя времени! – воскликнул наш друг. – Это лучшее средство разогнать тоску!

– Нет, – покачал головой Фитцгеральд, – сегодня воскресенье, а мы два месяца не слыхали богослужения.

Воскресенье! – Никто не думал о календаре, все забыли, находясь в дикой пустыне, об обычаях цивилизованных стран. Теперь же, все, словно сговорившись, разошлись по своим спальням, и при помощи мыла, полотенец и бритв, привели себя в порядок. У каждого нашлось свежее белье и другой костюм и когда последние следы одичания были отмыты и отчищены, все почувствовали себя по-прежнему бодрыми и сильными.

После этого Фитцгеральд вооружился Библией. Первое слово, которое попало ему на глаза, когда он раскрыл ее на удачу, принадлежало к числу тех, что приносят с собой утешение в скорбях и потому охотно читаются и легко истолковываются в свою пользу.

– И я пребуду с вами до конца мира.

Фитцгеральд произнес проповедь без всяких подготовлений, но все же сумел истолковать это обетование в таком смысле, особенно по отношению к судьбе слушателей, что как они, так и его собственное сердце, полное беспокойства, совершенно утешились и когда он кончил свою краткую речь, то все его люди смотрели на предстоявшие опасности уже гораздо хладнокровнее, нежели прежде, и вполне овладели собою.

Затем пропели гимн и в заключение держали совет на счет предстоящих построек дома и хлева. Пока туземцы еще невыразимо боялись коровы, но они не замедлят понять, какую пользу в состоянии извлекать из неё люди и тогда попытаются украсть ее. Поэтому величайшее их сокровище, корову с её теленком, решено было сторожить постоянно, а для этого нужно было немедленно приняться за постройку необходимых сооружений.

Глава XIV

Колония на берегу моря. – Недовольство туземцев. – Период дождей. – Туила, друг белых. – Борьба с муравьями. – Подозрительные признаки. – «Очарованное» дитя островитян. – Землетрясение.

Маленькая лодка Аскота ездила взад и вперед и перевозила с корабля на берег всевозможный строительный материал, доски, старые паруса, гвозди, плотничьи инструменты, канаты и цепи, окна и двери.

– Угловыми столбами у нас будут четыре дерева на корню, – объявил Антон. – Отрубленные от них сучья и ветви пойдут на топливо.

– Не перевезти ли нам железную печь из камбуза?

– Непременно. Дым сырых дров прокоптит нас насквозь.

– Надо выбирать на дрова такие деревья, на которых нет плодов, годных в пищу, Антон.

– Конечно, сэр, я имею в виду те отдельно стоящие старые мирты. Может быть наш дом выйдет несколько крив, но ведь это не беда.

Он был так усердно занят делом, что прочие только смеялись, глядя на него.

В числе матросов находился один, бывший раньше плотником. Антон взял его себе в помощники и оба влезли на выбранные для постройки деревья, чтобы отпилить от них все лишния ветви; прочие матросы складывали напиленный материал в высокие кучи, выравнивали почву, убивали ее колотушками, рубили жерди для стропил и т. п.

Пол был сделан из досок, чтобы предохранить себя от насекомых и грызунов, а все стены из бамбука и лыка, содранного с хлопчатобумажного дерева.

– Надо бы напилить побольше досок, – говорил Антон. – У нас есть большая пила, а деревьев здесь тоже не занимать стать.

– Но как отнесутся к этой рубке леса господа островитяне?

– Ба!.. Их двадцать человек всего на всего, а кроме того, я думаю, что для самозащиты следовало бы привезти с корабля хоть две пушки. Ведь надо позаботиться провести здесь в безопасности целый год, или и того больше.

Это напоминание вызвало не мало вздохов. Целый год, а может быть и более того, в этой уединенной пустыне! Страшная мысль!

В первую ночь на берегу оставили четырех часовых, все же остальные спали на «Короле Эдуарде», но с утра все, без различия, дружно вышли на работу.

Было уже время безотлагательно озаботиться ямой для таро. Матросы, вооружившись лопатами, взятыми с корабля, вырыли достаточно глубокую яму, в то время как другие набрали камней, тщательно перемыли их, и выложили ими дно. Бока ямы были прикрыты туго натянутыми кусками старых парусов, так, чтобы плоды таро нигде не прикасались к земле.

С тех пор как экипаж фрегата удалился отсюда, в части леса, объявленной табу, беспрепятственно выспевали всевозможные фрукты и потому наполнить яму плодами таро было очень не трудно. Однако, при этом туземцы бегали вокруг белых и, простирая руки к небесам, умоляли их не гневить богов этим грабительством.

– Кто поест этих плодов, немедленно умрет! – говорили они со страхом.

– А корни «ти» тоже «табу»? – со смехом спрашивал их Аскот.

– Все, что здесь произрастает – «табу»!

Молодой англичанин вытащил корень из земли, облупил его и начал есть.

– Вы видите, как это вкусно? Где же смерть?

– Берегись, чужеземец, берегись… ты погибнешь!

– Не приставайте ко мне, Ничего со мной не будет.

Туземцы переглянулись. – Смерть часто приходит, пропустив одну ночь, – решил один из них. – Завтра же она унесет дерзкого чужеземца.

Но настало и завтра, а Аскот по-прежнему поедал корни ти, не думая даже ни о какой смерти. – Ваши боги совсем не такие злюки, как вы думаете, – объяснял он дикарям. – Они, кроме того, вовсе и не заботятся о том, что вы кушаете.

– Неужели до этого времени вы давали сгнивать всему, что здесь произрастает? – спросил их лейтенант через посредство Аскота.

– Да, господин. Так хотели боги.

– Но вы видите теперь, что они вовсе этого не хотели. Вот, вся наша яма наполнена кружками таро из заповедного леса, в том ящике вложены сотни кокосовых орехов, из скорлупы которых мы наделаем себе чашек и плошек, здесь висит целыми гирляндами лук, там сложены яйца! И все это из местности «табу»!

Островитяне, собравшись в кучку, перетолковали между собой, и один из них выступил затем вперед в качестве оратора от имени этого жестоко истребленного врагами племени, ныне оскорбленного в священнейших своих верованиях. Он принял на себя торжественный вид, произносил каждое слово внятно и медленно.

– Чужестранцы, есть ли у вас свои боги на вашей родине?

Аскот, по-видимому, меньше всего ожидал от дикарей подобного вопроса. – «Разумеется, мы белые люди, веруем в единого Бога!» ответил он, подумавши.

– У вас всего лишь один бог?

– Да!

– Ну, так я теперь понимаю, – решил дикарь, – зачем вы явились сюда. Ваш бог хочет побороться с нашими, чтобы узнать, кто из них сильнее.

Аскот со смехом взглянул на своих товарищей, но ничего не ответил на замечание островитянина. – «Мы вас научим многому новому, друзья! Вот, для примера, видите этот маленький боб… как вы его употребляете в пищу»?

– Никак! – отвечал дикарь. – Он растет повсюду и гниет повсюду, ни один зверь его не ест.

– А люди едят! – засмеялся Аскот. – Вот вы увидите, какой превосходный напиток мы приготовим на этих маленьких бобов.

С этими словами он вместе с другими занялся сбором кофе, в то время как десять человек были заняты постройкой дома, стучали молотками, пилили, рубили, измеряли. Вся окрестность преобразовалась, всюду лежали поваленные стволы деревьев, из которых резали брусья и доски, прежде всего был выстроен посреди колонии прочный амбар, с непроницаемой для дождя крышей, где предполагалось сложить боевые припасы и соль, затем наступила очередь хлева, и, наконец, жилого дома с кухней при нем.