Ревизор: возвращение в СССР 46

– Постой, сын, у нас не было уговора, что я про тебя вообще молчком молчать буду. Тем более, что я ненужное сказал? Министру как раз понравилось, что у Ивлева есть такой преданный друг, как ты, который за него горой стоит. Сказал даже, что значит Павел Ивлев как человек чего-то стоит, раз у него есть такие друзья.

Отец сохранил серьёзное выражение лица, глядя на Витьку. Хотя видно было, что сказанное министром ему очень понравилось, и Макарова-старшего это умилило. Вон даже как плечи расправил – приятно ему быть надёжным другом для Ивлева.

«Эх, хорошего парня я всё-таки вырастил. Жаль, что вообще это недопонимание между нами возникло по поводу дальнейшей учёбы после школы», – подумал он. – «Слишком сильно я тогда на него давил»… – подумал замминистра.

– Тем более, рассказывая о тебе, я же и Ивлева тем самым выгодно подсвечивал. – продолжил рассказ он. – Рассказал вот о том, сколько ты денег зарабатываешь в своём стройотряде, и тут же пояснил министру, что идея этого постоянно действующего стройотряда твоему Ивлеву принадлежит, и он же его и организовал первый раз.

Не забывай, что министр-то наш из сельской местности вышел. Он очень уважает тех, кто руками может работать, и не брезгует это делать, живя в столице…

– Значит, папа, ты считаешь, что Громыко не будет теперь свирепствовать по поводу Ивлева?

– Ну, в целом, сын, у меня лично создалось именно такое впечатление. Ты бы видел, с какой брезгливостью он бросил на стол эту фальшивую характеристику, которую из МГУ прислали. Вот тебе, кстати, и дополнительный повод переводиться в МГИМО. У нас, в МГИМО, парторг нормальный, головой тебе отвечаю. Ему никогда бы в голову не пришло бы вот так вот подлизываться к руководству страны. Фронтовик, вся грудь в орденах и медалях боевых. В МГИМО с этой точки зрения гораздо более здоровая атмосфера, чем в МГУ.

– Да ладно, пап, не надо меня дополнительно уговаривать. Я дал слово, я его держать буду. Договорились мы, что я в МГИМО перевожусь, значит, перевожусь, капризничать уже не буду, как маленький мальчик.

Макаров все же чего-то подобного немного опасался, поэтому внутренне с облегчением выдохнул, но внешне его лицо оставалось таким же невозмутимым, как и до того, когда он продолжил:

– Да, сын, вот теперь мы подходим к самому для меня лично главному. По твоему переводу в МГИМО с ректором я уже переговорил, у нас с ним только один вопрос невыясненным остался, который нам сейчас с тобой решить нужно.

Первый язык у тебя будет английский. Естественно, что менять мы уже его не будем на втором курсе. Это уже несерьёзно. Твои сокурсники в любом случае уже и по английскому языку продвинулись дальше, чем ты. Тут тебе в помощь только те его знания, которые ты получил, когда мы с тобой в англоязычных странах жили, они тебе ой как полезны будут на занятиях. Думаю, они тебя сильно выручат.

А вот по второму языку нам надо сегодня же определиться.

Тем более что и министр фактически мою затею одобрил, так что я успокою ректора, что и на самом верху тоже никаких возражений точно не будет по поводу твоего неожиданного перевода в середине осеннего семестра.

Сам же знаешь, как оно бывает. Завистников у всех полно, и у меня тоже. Ректору так намного спокойнее будет.

Так вот, по поводу второго языка… Что скажешь по поводу французского? Язык ООН, все же. Сложный, правда, но для работы в международных организациях самое то.

Если по этому профилю после окончания МГИМО пойдёшь работать, то скажу тебе как новичку в наших делах, что у нас в МИД работа в международных организациях очень высоко котируется.

– Нет, папа, точно не французский, – решительно сказал Витька. – Мы с Павлом Ивлевым как-то беседовали на эту тему. Он сказал, что в XXI веке от нынешнего влияния Франции практически ничего не останется. Значит, только разве что для международных организаций знание французского мне и сможет пригодиться. А вот Китай, по его уверениям, вверх попрёт как ненормальный. Так что, может быть, мне китайский взять?

– Ты Ивлеву своему посоветуй, чтобы он только с самыми хорошими друзьями обсуждал то, что Китай вверх попрёт как ненормальный. – покачал головой Макаров-старший неодобрительно. – Сам знаешь, какие у нас сейчас с Китаем отношения. Сочтут ещё за китайскую пропаганду. А снова я к Громыко по поводу твоего друга уже не побегу… Тем более это уже не по нашему ведомству будет идти, а куда как хуже…

– Так Ивлев и не говорил это кому попало. Мы тогда за столом сидели только с ним, с Машей и его женой, и он тоже, кстати, как и ты, почти слово в слово сказал, что сейчас с Китаем отношения плохие, поэтому трепаться об этом не стоит, но именно у Китая в будущем самые грандиозные перспективы. Он еще по экономике американцев за пояс заткнет… Мол, в XXI веке китайцы очень сильно изменят мир.

– Китайскому языку, конечно, тебя у нас научат, тем более слух у тебя музыкальный, а это чуть ли не главное, – задумчиво сказал отец, – но сам понимаешь, пока отношения у нас с Китаем будут такие же напряжённые, тебе разве что в посольстве СССР в Китае язык этот пригодится. Или твой Ивлев сказал тебе, и когда у нас отношения с Китаем улучшатся так, что этот язык для тебя большую пользу сможет принести?

– Ты знаешь, да, сказал, – к удивлению Макарова-старшего кивнул сын головой, – сказал, что лет через пятнадцать отношения с ним нормализуются и станут вполне себе рабочими. А существенное улучшение начнётся уже через несколько лет, сразу после смерти Мао Цзэдуна. Ивлев уверен, что такого одиозного деятеля в Китае не будет ещё очень долго, потому что китайские элиты осторожные и очень сильно напугались тем зверствам, которые он творил среди них.

Так что теперь они после диктатора Мао будут одного за другим выбирать очень вменяемых и осторожных людей, которые ничего подобного тому, что позволял себе Мао Цзэдун, в том числе и в отношениях с Советским Союзом, творить уже не будут.

Говорил он ещё что-то про тысячелетние традиции китайской управленческой культуры, которые делают такой подход неизбежным после смерти Мао Цзэдуна… Собственно говоря, именно после этого разговора я китайским языком серьёзно заинтересовался.

Но, сам понимаешь, учась в МГУ и занимаясь достаточно сложными предметами по экономике, у меня возможности его учить и не было, так что я серьёзно этот вариант не рассматривал. Но теперь, раз уж я перехожу, как договорились, в МГИМО, то получается, самое время осуществить мои планы.

– Хорошо, сын, я не буду против, раз уж ты так веришь в прогнозы своего друга, – сказал первый заместитель министра. – Но сразу скажу тебе, что, хотя французский – достаточно сложный язык, и там непростая грамматика, китайский тебе ещё сложнее может показаться, потому что он совсем другой, чем европейские языки. У некоторых студентов достаточно серьёзный шок наступает уже после нескольких месяцев его изучения. Некоторых из них ещё и отчислять приходится из-за этого, если они упорствуют и вовремя не меняют язык на другой, который им больше подходит. Сам понимаешь, МГИМО мы тесно курируем, поэтому о таких вопросах я наслышан…

– Хорошо, папа, я тогда обещаю со всей ответственностью взяться за китайский язык как следует и не буду ни в коем случае думать, что мне легко его выучить будет. Если нужно будет сидеть и зубрить по вечерам, во все выходные – то так и буду делать.

***

Куба, Гавана, Посольство СССР на Кубе

Переговорив с Громыко, посол Советского Союза на Кубе Забродин какое-то время посидел в глубокой задумчивости.

А потом нажал на селектор и велел секретарше пригласить к себе второго секретаря посольства Зенчикова Виталия Сергеевича.

Тот сидел этажом ниже, так что был у посла уже буквально через три минуты.

– Проходите, Виталий Сергеевич, присаживайтесь, – велел ему посол.

Тот, поздоровавшись, выполнил указанное.

– Не подвела вас в прошлый раз чуйка, впрочем, как и меня, – сказал он второму секретарю. – Совсем, совсем непростой оказался этот молодой человек.

Поза и лицо Зенчикова выражали живой интерес. Видно было, что он и сам немало мучился над вопросом: что же за поддержка такая железобетонная есть у Ивлева, что он вёл себя с ним настолько спокойно? В такой, с его точки зрения, очень непростой для такого молодого человека ситуации…

Посол не стал долго мучить Зенчикова и сказал:

– Да вот только что мне лично Андрей Андреевич Громыко звонил по поводу его. Поразительные вещи, надо сказать, я от министра услышал. Что нам надлежит забыть о любых претензиях в его адрес и не обращать ровно никакого внимания на любые его посещения каких-либо государственных органов Кубы. Как сказал Андрей Андреевич, если он захочет голым сплясать на крыше Президентского дворца в Гаване, то не обращайте внимания, делайте вид, словно так оно и надо.

– Это какие же он связи подтянул, получается, Андрей Владиславович? – восхищённо покачал головой второй секретарь. – Чтобы сам Андрей Андреевич и вот так сказал…

– Да, по этой его последней фразе с танцами на крыше Президентского дворца понятно, что ему самому все это очень не нравится, но поделать он явно ничего с этим не может. Да, и у нас от него поручение сообщить от лица посольства Ивлеву, что он имеет теперь возможность безвозбранно и без согласования с нами общаться на Кубе с кем угодно.

– Хотите, чтобы я съездил к нему и сказал об этом? – тут же встрепенулся Зенчиков.

Посол моментально понял, в чём причина такого энтузиазма с его стороны. Побаивается, видимо, Зенчиков, что этот Ивлев зло на него затаил после того, как он к нему приехал и потребовал вот так, с места в карьер, объяснительную написать. Ну и правильно, надо опасаться недовольства со стороны человека, который оказался способен нагнуть самого Громыко через свои связи. Так что дать ему возможность исправить о себе впечатление посол был склонен. Это же он, получается, его тогда на амбразуру кинул… Но кто бы знал, к кому он его отправляет… Дело казалось проще пареной репы – всего-то поставить журналиста «Труда» на место… А кто еще кого на место поставил…

– Собирайтесь, мы вместе прямо сейчас съездим, – велел он ему. – Мне, в конце концов, тоже очень хочется лично взглянуть на этого столь необычного молодого человека. И прихватите еще пару молодых дипломатов, для представительности не помешает. На двух машинах поедем.

Зенчиков умчался, а посол задумался над вопросом, к кому в Москве стоит обратиться за тем, чтобы он собрал дополнительную информацию по этому Павлу Ивлеву, но чтобы как-то это было сделано без торчащих больших ушей. А то мало ли, этот Ивлев незаконнорождённый отпрыск самого Брежнева или кого-то прямо рядом с ним, кого даже Громыко вынужден уважать, раз так оно всё повернулось. Неосторожные расспросы могут повлечь за собой повышенный интерес к нему со стороны тех, от кого точно этот интерес лучше не возбуждать…

Глава 5

Москва, Лубянка

Вавилов, усевшись перед Андроповым, тут же передал ему две распечатки состоявшихся телефонных разговоров Фиделя.

– Юрий Владимирович, ознакомьтесь, пожалуйста, вам это наверняка покажется чрезвычайно интересным.

Заинтригованный таким началом председатель КГБ с любопытством взял стенограммы и принялся их изучать. По мере чтения его мохнатые брови подымались всё выше и выше.

– Впредь, наверное, надо делать Ивлева невыездным, – изрёк он, закончив чтение. – А то страшно представить, если бы он не на Кубу поехал, а куда-нибудь, к примеру, в Вашингтон. За него бы тогда, получается, Громыко и Ландера американский президент бы обрабатывал?

Вавилов хмыкнул на случай, если это была шутка начальника, хоть Андропов и сказал это с совершенно серьезным лицом. Надо же как-то отреагировать…

– Надо полагать, это ГРУ через Фиделя своего нового человека, Ивлева, защитила, – изрёк неожиданно для Вавилова председатель. – Но как им хватило на это наглости, даже не представляю. Если Громыко узнает, что на него наше же Министерство обороны таким вот образом наехало, воякам же мало не покажется… Он же сразу к Брежневу жаловаться побежит. Найти бы нам доказательство, можно было бы и стравить их с Гречко… После такого ГРУ бы надолго притихло…

– Так в том-то и дело, Юрий Владимирович, что я совсем не уверен, что тут как-то вообще ГРУ замешано, – покачал головой Вавилов. – Это же совсем не их почерк. Мы ещё, к примеру, с нашей репутацией, которая даёт нам определённые бонусы, до сих пор нас всё же боятся и уважают, может, на такую афёру бы ещё и решились, но я не могу поверить, что в ГРУ кто-то вообразил себя настолько бессмертным, чтобы осмелиться на такой шаг – Фиделя на члена Политбюро натравить. Это вообще не их стиль…

– Думаете, Николай Алексеевич? – поджал губы Андропов. – А я-то было решил, что они ради Ивлева какой-то секретик фиделевский использовали, чтобы ему яйца прищемить… Хотя и тяжело поверить, что они посчитали его настолько ценным приобретением. Нам, чтобы понять его ценность, потребовалось два года… Но тогда другой вопрос. Если не они виновники всего этого безобразия, то кто же тогда?

– Я уже и майора Румянцева к себе вызвал, чтобы посоветоваться. Всё же он Ивлева лучше всех знает, – сказал Вавилов. – У нас в итоге получились только две рабочие версии, если версию с ГРУ откидывать, как совершенно невозможную.

Первая, что у Межуева или Захарова, его поручителей в партию, такие редкие связи нашлись с Фиделем, что они их для спасения Ивлева использовали. Но, с другой стороны, у обоих репутация людей осторожных. Ну не решились бы они на такое. Это же политическая смерть в случае разоблачения…

Вторая версия, что Ивлев как-то сумел Фиделю или Раулю понравиться. Братья же вместе слаженно действуют как один человек. Это просто Фидель всё время на виду, а Рауль очень много всякой работы делает, которая потом всеми Фиделю приписывается, и братья очень тесно между собой общаются. Если Фидель кому и верит, так это Раулю…

Андропов кивнул, мол, внимательно слушаю, и Вавилов продолжил:

– Как сказал Румянцев, мы же знаем, какое впечатление Ивлев способен произвести на человека. Никто не ждёт же от восемнадцатилетнего парня очень серьёзных слов и концепций, – продолжил он. – И это ещё более усиливает эффект, когда он их изрекает. Может, поэтому и решили за него вступиться.

– Второй вариант, действительно, выглядит более правдоподобно… А узнали вообще братья Кастро об этом происшествии откуда? – спросил Андропов. – Кстати, только обратил внимание… Тут Фидель в разговоре с Громыко уверяет, что якобы не от Ивлева узнал про эту ситуацию. Но делает это так настойчиво и неуклюже, что я бы как раз сказал, что, скорее всего, от Ивлева. Если мы другие варианты сразу в сторону откидываем… Он что, после того, как на него МИД наехал, тут же побежал к Кастро жаловаться? – удивился Андропов.

– По времени не бьётся, товарищ председатель, – покачал головой Вавилов. – Этой истории уже почти неделя, а Фидель только сегодня позвонил. А ведь мы знаем, что человек он очень импульсивный, вряд ли он бы такое в себе держал несколько дней. Так что либо Ивлев не сразу к нему обратился, либо и действительно они сами как-то это узнали. Возможно, что в нашем посольстве на Кубе что-то течёт… Я бы этому совсем не удивился, учитывая, что наши дипломаты привыкли, что работают в максимально дружественной стране и никаких особых предосторожностей, естественно, по хранению небольших, с их точки зрения, секретов, не проявляют.

– Но если всё это так, то ГРУ, получается, никаким образом Ивлеву не помогло. – внезапно оживился Андропов. – А может ли так быть, что он тоже их лесом послал, как и нас, рассчитывая именно на эту помощь от Фиделя?

Вавилову услышанное от председателя очень и очень понравилось. Такое направление его мыслей – это был просто подарок судьбы. Учитывая, насколько председатель не любил ГРУ, для Вавилова было очень важно как можно дальше дистанцировать Ивлева от любых пересечений с военной разведкой в мыслях Андропова.

Так что он тут же заговорил, кивая:

– Да, и я вот совсем бы этому не удивился, Юрий Владимирович. Ивлев парень для своего возраста чрезвычайно самостоятельный. Было бы у него желание под кого-то ложиться, он под нас бы уже лёг давно, но он же нам и шанса на это не дал. Так что, думаю, действительно их послал лесом.

– Но, с другой стороны, что он тогда на яхте генерала ГРУ делал? – наморщил лоб Андропов.

– Так он же на отдыхе, товарищ председатель, – тут же нашёлся Вавилов. – Мало ли, их просто вместе с тем генералом из ВВС в гости пригласили на яхте поплавать. Если уж генерал его с собой на Кубу отдыхать привез военным самолётом, то вполне логично, что и с генералом ГРУ повёз тоже на яхте поплавать и пообщаться. Он же его явно, как и мы, юным дарованием считает. Может быть, решил похвастаться перед своим старым знакомым или дать шанс тому на вербовку ценного молодого человека в Министерство обороны…

– Два генерала всегда между собой споются, если нужно кого-то ценного в армию заманить, – закивал Андропов. – Но надо нам продумать по возвращению Ивлева, как всё же прояснить этот вопрос, его отношения с ГРУ… Только как-то надо это максимально деликатно сделать. Поговорите с психологом, поговорите с Румянцевым. Да, может, и с аналитиками нашими. Может быть, удастся какой-то хитрый ход придумать, как-то так разговор завести, чтобы его потайные мысли по этому поводу выявить.

– Прослушка на квартире у него не помешала бы, товарищ председатель, – предложил Вавилов.

– Вижу, вам ещё не сообщили, – кивнул Андропов. – Прослушку я на квартиру Ивлева вернул и распорядился, чтобы протоколы прослушки майору Румянцеву отдавали, как и раньше. Но для начала Ивлеву нужно с Кубы вернуться.

***

Куба, Варадеро

Погода сегодня уже который день чудесная, самая что ни на есть пригодная для загара и купания.

Лежим мы после трёх заходов в море с генералом под зонтом, присматриваем за малышами, которые, наигравшись у водички, заснули. А женщины в море купаются.

Я хорошо так наплавался, каждый раз не меньше двадцати минут на скорость плавал. Аж мышцы гудят. Так меня из-за того, что организм сильно утомился, в сон тянуть начало.

Поэтому удивился очень, когда Балдин меня в бок внезапно локтем пихнул.

– Что такое? – встрепенулся я.

– Паш, там, похоже, либо ко мне, либо к тебе какая-то делегация движется.

Я, естественно, подумал, что это кубинцы идут. Ну кому же ещё? Но нет, точно наши. Тем более что я тут же узнал в идущем чуть позади за пожилым седым человеком, того самого Зенчикова, который ко мне из посольства однажды приезжал.

А кроме этого с ними было ещё двое молодых парней, явно какой-то вспомогательный персонал из новичков. Все четверо по такой жаре в костюмах идут, да в галстуках, аж жалко их… Вот одна из причин, почему лично я в МИД ни за что не пойду работать – в любую жару ходи и потей в костюме с удавкой на шее, и никак иначе.

Ну и, собственно, когда я увидел и узнал Зенчикова, то тут же понял, что это явно не к генералу. С чего бы он второй раз уже сюда приезжал, но уже не ко мне? А поскольку он, будучи вторым советником, за пожилым мужиком семенит, тот явно выше его по статусу. Первый советник или секретарь, похоже, а то и сам посол…

Ну, тут всего два варианта. Либо они прибыли, чтобы велеть мне немедленно возвращаться в Советский Союз, где принять заслуженное наказание за все свои зарубежные проделки от лица суровой советской бюрократии…

Либо Фидель и Рауль Кастро таки что-то уже успели сделать, и ситуация переломилась в мою пользу…

Ну вот, чувствую, скоро я это и узнаю.

Когда вся эта делегация добралась до нас, пришлось нам с генералом встать. Неудобно всё же как-то валяться и, держа голову на локте, беседовать с такими представительными людьми в костюмчиках и белых рубашках.

Хотя в любом случае мы, в отличие от них, в плавках, и ситуация со стороны выглядит чрезвычайно абсурдной. Наверное, если сделать такую фотографию и дать какому-нибудь великому художнику-модернисту или постмодернисту, он бы тут же, небось, обрадовался, да накалякал бы всё это в гипертрофированных красках или даже там с квадратными головами нас всех бы изобразил.

А потом бы искусствоведы всего мира гадали бы, какой же именно потаённый, глубинный смысл великий мастер хотел передать, изобразив встречу на пляже шести человек: четверых в костюмах и белых рубашках и двоих в плавках.

Может быть, сказали бы также, что безупречная синева моря и безоблачное небо имеет здесь совершенно другое значение. Мол, это намёк на какой-то трагический смысл происходящего…

Ну, в общем, сделали бы всё то, что они мастерски умеют, водя вилами по воде и получая потом за эту свою деятельность лавры людей, постигших душу и тайные замыслы великих творцов современности…

– Товарищ Ивлев, добрый день, – выступил вперёд, едва делегация подобралась к нам поближе, второй секретарь посольства. – Хотел представить вам нашего посла товарища Андрея Владиславовича Забродина.

– Очень приятно! – сказал я.

Посол, естественно, ответил тем же.

Затем мы с генералом поздоровались со всеми, пожали руки.

Держался я при этом так уверенно, словно был не в плавках, а в смокинге с бабочкой на шее и с красивым, чистым и выглаженным платочком в нагрудном кармашке. Да, будь я на самом деле восемнадцатилетним парнем, такая ситуация привела бы меня в полный ужас. Но я же тертый жизнью мужик, и даже в плавках себе цену знаю…

– Павел Тарасович, можем мы переговорить с вами отдельно по некоторым вопросам? – спросил меня посол.

– Конечно, давайте переговорим, если вас не смущает то, что я в таком виде, – сказал я.

– Чтобы вам было удобно, мы бы обождали в ресторане, пока вы переоденетесь, тем более время сейчас всё равно обеденное, – торопливо сказал второй секретарь.

Ну да, что бы они ни хотели обсудить, обсуждать со мной это в плавках они явно не хотят. А то вне зависимости от того, какой вердикт я сейчас услышу, всё это будет носить отчётливо комичный оттенок.

Вернее, трагикомичный оттенок в том случае, если для меня всё плохо складывается, а комичный оттенок в том случае, если всё хорошо.

Тут уже тогда будет более уместна другая картина: Павел Ивлев в плавках принимает капитуляцию Министерства иностранных дел на пляже Варадеро. Вот в этом случае придётся пожалеть, что у нас с собой на пляже в этот раз нет фотоаппарата.

Вчера вот брали с собой, женщин в море фотографировали и детишек, радостно визжащих, когда их небольшой волной окутывает.

Очень хочется надеяться, что плёнка не засвеченная или ещё какая-то там проблема с аппаратом не возникла, тогда фотографии должны получиться очень хорошие.

Прошёл вместе с дипломатами до холла гостиницы, дальше разделились. Они пошли в ресторан, а я направился к лифту переодеваться.

Хорошо, что вода в океане чистейшая, мыться даже нет необходимости в душе, чтобы одеться более-менее прилично. Ну и тем более что костюм, в котором я к Раулю и Фиделю ходил, а тем более галстук, я надевать не собирался. Достаточно чёрных брюк и белой рубашки с длинным рукавом. Я тут всё же на отдыхе, не собираюсь дать дипломатам об этом забыть. И появление в таком виде будет ясным сигналом об этом. У дипломатов все детали в одежде как тот или иной сигнал считываются… Ну и будет также дополнительным сигналом о том, что я себя уверенно чувствую, раз не стал костюм надевать и удавку на шею, как у них, затягивать…

Ну вот она, самая интрига! Сейчас и выяснится, сработала ли моя ставка, сделанная исходя из особенностей характера Фиделя Кастро?

Пока я был занят переодеванием, дипломаты уже неплохо освоились, сидели за столом, уставленном тарелками с едой, оставив одно место для меня. Я не стал к ним сразу присоединяться, а сначала прошел к стойкам с едой, выбрал себе блюдо, взял ещё чай, оплатил, и уже с этой снедью направился ко столу. А то если они будут с едой сидеть во время нашей беседы, а я без, то буду выглядеть как нищий студент в компании состоявшихся успешных людей… Вроде и мелочь, но нет, в таких делах мелочей не бывает… Если знаешь, что выглядишь как бедный студент, то тебе и позицию свою труднее удерживать в серьезной беседе…

– Павел Тарасович, – улыбаясь, что я счёл хорошим знаком, начал посол, когда я присел за стол со своей снедью, – от лица советского посольства на Кубе рад вам сообщить: небольшое недоразумение, которое возникло в Москве по поводу вашей встречи с Фиделем Кастро, в данный момент полностью исчерпано.

Из министерства иностранных дел просили дополнительно сообщить вам, что вы можете посещать любые мероприятия, на которые вы будете приглашены кубинской стороной. Никаких согласований с нами предварительных или отчётов после этих встреч от вас совсем не требуется, ну разве что вы сами захотите нас посвятить в какие-то интересные моменты, что нас каким-то боком касаются…

– Большое спасибо, товарищ посол, очень приятно это слышать. Я искренне впечатлён тем гостеприимством, которое солнечная Куба оказывает своим гостям. Конечно, раз у меня теперь есть такая возможность, то при наличии приглашений буду рад передать свои самые лучшие впечатления от страны представителям кубинской власти, которые пожелают со мной о чём-либо переговорить.