скачать книгу бесплатно
«Опереточно, Ванечка. Нет, в общем и целом, и абстрагируясь… ты конечно же справился».
«Я рад».
«А я нет».
Вижу, что даже доктор напрягся. Словно кто-то другой, а не он собственной персоной поставил жестокий диагноз. Валентин Саныч вообще сам не свой. Потрясен. От корней до макушки. Был бы кедром – засыпал бы пол шишками: «бэнц», «бац», «бух»! Хорошо, что далеко от меня стоит. Вне всяких сомнений, с этого места мое неприкрытое хамство списано на душевное состояние. И перечеркнуто, как демократом прошлое. Но прощено.
– А я что… – тушуется незваный гость.
Как и следовало ожидать. Я и ожидал.
Он опять опускает руку куда не следует. На этот раз мирно, как какой-нибудь задумавшийся испанец, скребет в промежности. Надо признать, дьявольски заразительно. Как с непослушным локоном за ухом, как с «массажем» щек. Талант у человека. Я еле сдержался. Похоже, мы с доктором впрямь лопухнулись, слишком прямолинейно истолковав сорванную попытку. Слово сбило с толку. Чертов «миндал». Недооценили мужика. Или наоборот – переоценили?
Мне от нечего делать в голову лезут разные дурацкие мысли. Например: что если на эксцентричные способы поддержать общение Валентина Саныча вдохновила фигурка брюссельского «писающего мальчика»? И он, творческая натура, решил порадовать другую столицу, Москву, «живьем ссущим пожилым мужчиной»? Кому-то нюанс, который я подмечаю, покажется сущим смехом, но «живьем» в онкологии – это сумасшедший прогресс.
«Кто бы спорил».
«И ты не будешь?»
«Не буду».
«Я поражен и тронут одновременно».
«Надеюсь, тронут… за приличное место?»
«Мама, стыдись».
«А что? Вижу, как тебя увлекло. Точнее – куда».
– Идите, Валентин Саныч, голубчик. Я к вам загляну. Попозже. Через часик. Добро? Или даже раньше. Как только документы на выписку будут готовы. Думаю, раньше управимся. Полчаса. В крайнем случае – минут сорок. Я сейчас же распоряжусь. Отправитесь домой к совести упырей своих взывать, а неподдающихся лишать незаслуженных благ.
– Да пошли они… – устало отмахивается сникший моими заботами скандалист.
Больше резервов, способных ему вернуть кураж, нет. Мне кажется, он и домочадцам выговаривать ничего не будет. Сегодня точно нет. Затаится ради будущего. Тем более что встретит его семья наверняка радостным застольем с салатами и пирогами. В конце концов, не чужие же люди. Сволочи – это да: квартиру продавать, выручку делить… Но не чужие! Начать с того, что не продали и не поделили. Хотя, возможно, потому и не продали, что о дележке не договорились. Отметаем допущение как абсолютно ничем не необоснованное.
«Кроме показаний потерпевшей стороны».
«Заметь, дорогая моя, что сторона так и не потерпела. Она, сторона, с одной стороны не потерпела произвола, но с другой – так и не стала потерпевшей. Событие потерпения не наступило. Я всё понятно изложил?»
«Ты сам как думаешь? Исключительно нет. Будь я филологом, у меня бы на первой фразе терпение лопнуло. И потерпение тоже. Из-за нетерпимости к словоблудию. С твоей тягой к изобретению странных слов ты мог бы стать заметной фигурой в юриспруденции… Я недавно наткнулась в телевизоре на речь одного прокурора… Но по сути ты прав».
«Наконец-то, хоть в чем-то. Кстати, “исключительно нет” – это не менее заметный вклад в современную лингвистику».
«Благодарю за признание заслуг, однако не вправе претендовать на ваши, сэр, лавры. Продолжай, не отвлекайся».
«Ого! Тебе интересно!»
«Без комментариев».
То, что благородное семейство на бумажке циферки рисовали, так это нормально, научный подход, перспективное планирование называется. И чего мужик взъярился? Сам ведь во времена госплана вырос.
«Бинго!»
Пал Палыч выжидает, пока за Валентином Санычем плотно закроется дверь. Потом с коротким смешком поясняет мне если не все происшедшее, то самую интригующую его часть:
– Бреем… Как я сразу не догадался? Ну там… А когда волосы отрастают, то чешется – спасу нет. Я по собственному аппендициту помню.
– Я так полагаю, что с моим диагнозом… Мне брить… хм… нужды нет, я прав? Само осыплется. Как с белых яблонь дым. Потом яблоки, листва…
– Мне импонирует ваша выдержка. Правда-правда. Поверьте, здешние стены…
Ага, вот еще почему обои отклеиваются – от страданий. Нежные какие. А по узору не скажешь.
«А что скажешь по узору?»
«Двадцатый век. Поздняя эпоха застоя».
«Уверен?»
«Нет, конечно. Но скажу “да”. По поводу века точно. Ленина, однако, не помнят. Разве что деревом».
«Ленина?»
«Нет, бумага была деревом».
«Напиши об этом рассказ».
«Однажды непременно».
– Вы про шанс говорили. Насколько это серьезно?
– Вполне. Однако мне бы не хотелось, чтобы наш разговор… Понимаете ли, голубчик, врачебная этика, ну и все такое. Сейчас вы поймете, почему я об этом. Речь не о традиционной медицине.
– А что, в медицине тоже есть нетрадиционная ориентация?
– Я понимаю ваш сарказм. Вам сейчас очень непросто.
– Извините, мне не следовало…
– Не извиняйтесь. Всё в порядке. Есть один кудесник. Шаман, можно сказать… Он мою жену в прошлом году с таким же, как и у вас, диагнозом с того света вытащил. Но…
– Доктор…
– Подождите, дослушайте.
– А у меня есть время?
– Мало. К сожалению, времени как раз крайне мало. Но это еще не всё. Время не единственное, чего может оказаться недостаточно.
– Да не тяните же. Простите…
– Вы очень торопитесь.
– Так ведь сами признались, что зерен в верхнем сосуде моих песочных – воробью на поклёв, а может, и того меньше.
– Занятное сравнение. На мой вкус… Я бы, признаться, вспомнил о колибри. И то, как они пьют…
– И я пью. Даже сейчас вспомнить приятно.
– Насколько я помню, колибри потребляют нектар.
Шутит, ехидничает, умничает? Или провоцирует?
– Я тоже. Нектар – это, как я понимаю, образ. У всякого свой нектар. От всех по способностям – каждому по нектару. Читал что-то похожее про реалии социализма.
– Вы слишком молоды, чтобы судить.
– И ни черта не разбираюсь в орнитологии. В юриспруденции тоже. Так что судить не берусь. Не мое. К тому же, если принять, что отпущенное мне на земное существование время и есть полноценная жизнь, то я очень стар.
«Ну, завернул так завернул».
«Вот и не разворачивайте пока, оставьте как есть».
– Вы же у нас журналист? Запомню, с вашего позволения. Сравнение то есть запомню. Очень… впечатлило. Часы, воробей… Действительно, про колибри – это как-то не по-нашенски. Вычурно. Забыли про колибри. Идет?
– Да, конечно, идет, почему нет. И еще раз да – журналист. Судя по всему, «очень скоро бывший». Нет, «очень скоро выбывший».
– Чувство юмора у вас не отнимешь.
– Отчего же? Похоже, способ найден. Вы его во мне обнаружили. Так что моим журналистским амбициям скоро… того.
А еще я снимался в кино. Можно сказать, звезда сериала. Играл геройски погибшего в Чечне сына хороших пожилых людей. Один мой знакомый подвизался кем-то малозначимым, еще менее значимым, чем микроинфаркт, на частной, каковых не счесть, киностудии. За сто долларов он выторговал у меня право на использование в сериале моей фотографии и заручился клятвенным обещанием сорок баксов «откатить». Так я, черно-белый, торжественно застывший, трижды появлялся в кадре. В рамке с отсекшей угол траурной лентой. Где, когда и кто умудрился снять меня таким собранным, строгим – я так и не вспомнил.
История также скромно оставила без удовлетворения мой интерес к тому, каким образом мой знакомый наткнулся на фотографию, если она была в фотоальбоме, засунутом среди книг. Наверное, заначку искал, потом увлекся и случайно нашел способ, как заработать больше, чем надеялся найти. Уверен, что этот гад получил намного больше денег, чем отстегнул мне. Пусть и клялся, что никакого личного интереса, кроме доли из моего гонорара, у него нет. Замучился, пояснил, людей упрашивать: никто не хотел даже таким «щадящим» образом исполнять роль покойника. Мол, все как-то разом подсели на мистику.
«Вот же незадача… Чего же он своей фоткой не воспользовался? Значит, был личный интерес! Говнюк… Ну почему все самые важные вопросы вечно запаздывают?»
– Ну зачем же сразу «того». Еще тряхнете газетный мир за бороду. Зачем же вы так, любезный Иван Васильевич.
– Для начала надо бы бога за бороду… Без этого – кранты, шмитец.
– Как вы сказали?
– Шмитец? Это чешский разговорный вульгаризм. В немецком, наверное, подслушали, но я не уверен. «Конец», короче, означает. Финиш.
– Удивительно, вы знаете чешский?
Больше чем удивительно. Не бывал, не знал, даже среди интересовавших не числил.
«Что происходит, мама?»
«Откуда мне знать, Ванечка. Это целиком и полностью твое игрище».
«Ты абсолютно в этом уверена?»
«Мне поклясться?»
«Да нет, не стоит. Наверное, кто-то в компании ляпнул однажды, запало, теперь вот всплыло… Шмитец? Хорошая замена нашему… аналогу. Очень похоже и, что важно, совершенно ненаказуемо».
«Пристроил “всплывшее”. Приехали, куда не ожидали. Здрасьте!»
«Привет!»
– Так что, доктор, по поводу моего шанса? Шамана?
По идее, я, как та настойчивая, мечтающая преодолеть стекло муха, давно уже должен был бы пробить или хотя бы промять своим стуком сознание врача. Причем в самом чувствительном месте.
– Что-то, Иван Васильевич, заставляет меня сомневаться.
– И всё же? В чем ваш риск?
– Мой риск? Никакого. Просто это дорого и далеко.
– Насколько дорого-далеко? Миллион? Луна? Что? Где? Ну говорите же!
– Мне лично даже пришлось квартиру мамы, покойницы, продать. Двушка, в самом центре. Торопился, продешевил, но разве в такие моменты считаешь.
– Понятно. Двушка. Дешево. Продолжайте. Умоляю.
Я переживаю, что взял не совсем верный тон, мое понукание выглядит резковато. Доктору оно может показаться грубым. Но ведь должна же быть у почти безнадежного больного – опустим полуфантастические «шаманские» варианты – хоть какая-то привилегия?
– Прага.
– Прага? Ага, теперь понимаю.
– Ну да, удивили меня чешским словом. Прага.
– Слово случайно запомнилось, я в чешском ни бум-бум. Даже не слышал, наверное, как звучит. Возможно, слышал, но не знал, что это чешский. В любом случае не опознаю. Но все равно, спасибо вам, доктор. За шесть секунд надежды спасибо.
«Силен. Про шесть секунд надежды, это я тебе доложу…»
«А то?!»
«Почему шесть? Ты считал? И на Прагу отозвался, словно тебе Токио назвали или Сидней? Не бог весть как далеко и дорого. У меня в Праге один старый знакомый обосновался, кондитеркой занимается. Посетовал, что две трети города – наши. Сплошь и рядом русская речь. Если можно назвать ее русской. Его, конечно, куда больше расстраивает качество, не количество…»
«Мамочка, повремени, пожалуйста, сейчас ведь собьешь с настроя».
«Об этом можно только мечтать».
