Ульрик

– Сейчас я тебе покажу, какая я ведьма, мало не покажется!

– Уймись ты уже, присмотрись лучше. А ещё лучше – принюхайся. Чуешь?

– Да как я могу что-то чуять, если у меня насморк всю последнюю неделю? Говорила же! – взвилась Лёка.

– Мёдом пахнет.

– Персиковым?

– Ага.

Лёка нахохлилась, а потом выдала тираду, которой позавидовал бы и старейшина сапожной гильдии гномов. Из всех произнесённых слов приличными были только первые два. Карл подумал и согласился:

– Нда, плохо. Всё это очень плохо пахнет. В прямом и переносном смысле.

– Пойдём обратно? Или попробуем всё-таки поискать этого обормота? Ну, или то, что от него осталось, – видно было, что идти обратно Лёке страшно не хочется, а идти вперёд просто очень страшно.

– Пойдём, поищем. Если Пушок Ульрика сожрал, то он сейчас сыт, и нам ничего не сделает. А если не сожрал, то тогда это не Пушок и нам опять-таки бояться нечего, -рассуждения Карла возымели эффект, Лёка чуть успокоилась, покрутила головой, принюхалась и уверенно показала рукой в направлении высоченной ели, рядом с которой все остальные деревья в лесу казались просто низкорослым кустарником.

– Нам туда.

– Да я уж догадался, что туда. Смотри, какую борозду они тут пропахали, – от просеки в направлении, указанном Лёкой, по земле тянулась длинная извилистая полоса, отмеченная сломанными ветками, поваленными деревцами и клочьями всё той же рыжевато-коричневой шерсти.

Карл с Лёкой углубились в лес. Шли осторожно, с оглядкой, стараясь не шуметь и внимания к себе не привлекать. Логика логикой, но вдруг Пушок всё же не успел позавтракать. Или вдруг там оказался не один Пушок…

– Карл, с-смотри…

Лёка замерла, как вкопанная. У корней гигантской ели лежал Пушок. На необъятном пушистом жёлтовато-розовом брюхе Пушка сидела зверушка. Небольшая, коренастая, рыжевато-коричневая, абсолютно несуразная и нелепая – спина сутулая, короткие передние лапы увенчаны когтями, формой и остротой напоминающими небольшие ятаганы, задние ноги – несоразмерно длинные, плоскостопые и косолапые. Шерсть, которая явно ещё недавно была густой и блестящей, сейчас на одном боку отсутствовала вовсе, а на втором слиплась от крови, всё ещё сочившейся из длинной тонкой царапины, проходящей наискось от правой передней лапы через весь живот.

Куцый пушистый хвост. Морда – широкая и короткая, почти медвежья, с крошечными круглыми ушами. Полоса более светлой и длинной шерсти начиналась над глазами, продолжалась дальше к вискам, за уши, и тянулась вдоль всего тела до самого хвоста. Казалось, что зверушка носит плащ с капюшоном. Вся она была какая-то неловкая и нескладная – и могла бы выглядеть комично, если бы не холодный недобрый взгляд маленьких черных глаз.

Рядом со зверушкой на земле сидел донельзя изгвазданный и растрёпанный, но очень довольный Ульрик. Сидел и чесал зверушку за ушами. Зверушка периодически зажмуривалась и тихонько урчала.

– Ты только не двигайся, – почти беззвучно, одними губами прошептал Карл, – так и сиди, мы тебя вытащим.

Лёка наморщила лоб и свела брови домиком, всем своим видом показывая, что способа вытащить Ульрика она не видит.

– Ребята, знакомьтесь, это Маха! – радостно провозгласил Ульрик, – Маха, это друзья!

Зверушка, которую только что окрестили Махой, в очередной раз лениво приоткрыла глаза и то ли оценивающе, то ли даже как-то презрительно с ног до головы оглядела Карла с Лёкой, потом склонила лобастую голову набок, словно размышляя, кивнула и задрала морду кверху, чтобы Ульрику было удобно почесать ей шею во впадинке под подбородком.

Глаза Ульрика лучились восторгом. Всё детство он уговаривал родителей купить ему щенка или хотя бы котёнка, но успехом эта затея так и не увенчалась. Мама считала, что животное – это ответственность, к которой сын пока не готов. А папа просто отказал, не объясняя причин. Теперь Ульрик нашёл себе друга, за которого был готов сразиться в одиночку со всем миром. И, похоже, это чувство было взаимным.

Зверушка смотрела на Ульрика даже не с обожанием, нет, она смотрела на него по-хозяйски, как будто это её личный человек, и делиться им она будет неохотно, только с избранными, и под неусыпным её, зверушки, надзором. Похоже было, что Маха записала Ульрика в свои дети, а так называемых "друзей" разрешила оставить, чтобы ребёнок не расстраивался.

– Вы не представляете, что тут было! – взволнованно начал Ульрик. Карл с Лёкой действительно не представляли.

***

Когда Ульрик подоспел к месту сражения, Пушок уже крепко держал зверушку в пасти, где она помещалась практически целиком, и самозабвенно мотал головой из стороны в сторону. Услышав шаги, Пушок аккуратно положил добычу на землю, придавил её сверху гигантской передней лапой, чтобы никуда не делась, и злобно уставился на Ульрика. Испугаться Ульрик не смог.

Представьте себе, что вы встречаете в лесу плюшевого медведя, даже и не медведя, а скорее Тоторо из мультика Хаяо Миядзаки. Жёлто-розового Тоторо размером со школьный автобус. По идее, должно быть очень страшно. Но Ульрик смотрел на этого огромного Винни-Пуха и его разбирал смех. Очень странный нервный смех. Пушок, который за свою очень длинную жизнь привык к тому, что при виде него все с криком бросаются наутёк, сделал крошечный шаг назад. На всякий случай. Пушок не был трусом, он просто был осторожным и предусмотрительным. И осторожность говорила ему, что если кто-то ведёт себя не так, как полагается, то этот кто-то либо безумный, либо больной. А и тех, и других совершенно нельзя назвать здоровой пищей.

Ульрик сделал шаг вперёд. Пушок сделал шаг назад. Зверушка, которая за время этих нехитрых манёвров умудрилась выскользнуть из-под прижимавшей её лапы, взвилась в воздух и вцепилась Пушку в шею.

Пушок тоненько взвизгнул, зашатался и рухнул на спину.

***

Ко всеобщему огорчению Пушок был совершенно и абсолютно несъедобен. К тому времени, когда все усталыми и голодными вернулись на поляну, уже стемнело, и поиски пропитания пришлось отложить до утра. Ужинали оставшимся чаем и разговорами.

Маха вытянулась у костра, зализывая раны, и мчаться искать еды на всю честную компанию совершенно не собиралась, хотя то Ульрик, то Карл периодически посматривали на неё с надеждой.

Ульрик выяснил, что в местных лесах существует всего два зверя, от которых совершенно невозможно спастись – это Пушок и Маха. Научного названия пушка Карл не знал, а вот Маха оказалась росомахой, и Карл долго выспрашивал Ульрика, откуда он взял это имя.

– Она так представилась, – пожал плечами Ульрик.

– Вот так просто взяла и представилась? Не знал я, что они говорить умеют…

– Ну, она, наверное, вслух не умеет, она как-то молча говорит, про себя. Но я слышу. А вот она меня не слышит пока, хотя я уже сколько раз пробовал. Или делает вид, что не слышит, – Маха у костра повела своими маленькими медвежьими ушками, перевернулась на спину, закрыла глаза и моментально уснула.

– Ага, понятно, – улыбнулся Карл, хотя что именно ему было понятно, Ульрик не знал, да и сил не было спрашивать. Глаза слипались. День выдался просто бесконечным.

Назавтра все проснулись голодными и решили разбрестись в разные стороны в поисках пищи, а потом собраться и посмотреть, что кому удалось добыть. Лёка пошла в поле ставить самодельные силки на птиц и кроликов, Карл – к реке, а Ульрик, не обладавший навыками охотника или рыболова, отправился в деревню, надеясь найти какую-нибудь работу на день.

Глава 6

Обойдя несколько дворов, Ульрик получил одно яблоко от сердобольной эльфийской старушки, увесистый подзатыльник и пожелание не болтаться по чужим домам – от коренастого гнома, заросшего клочковатой рыжей бородой до самых глаз, и совет поискать подработки на постоялом дворе – от маленькой девочки, заинтересованно наблюдавшей за его мытарствами, сидя в пыли прямо посреди дороги.

Постоялый двор не отличался ни обилием постояльцев, ни гостеприимностью хозяев.

Хмурый мужик неопределённого возраста, протирающий засаленные столы, несколько незаметных женщин, хлопочущих по хозяйству, да пара человек, прихлебывающих дешёвое пойло из сомнительной чистоты кружек – вот и всё, что увидел Ульрик, войдя в общий зал постоялого двора. Хмурый мужик оказался хозяином заведения.

Уяснив, что мальчик хочет поработать за еду, хозяин заметно подобрел и примерно очертил круг работ – нужно было перемыть вчерашнюю посуду на кухне, покормить и почистить лошадей постояльцев, привести в порядок коновязь во дворе, помочь убрать в номерах. Взамен хозяин пообещал Ульрику ужин.

Работа, изначально показавшаяся Ульрику пустяковой, изрядно вымотала его уже к полудню. Когда хозяин сказал, что нужно помыть посуду, он забыл упомянуть, что вчера в деревеньке был праздник, на который собралось всё способное передвигаться население, и всё это население ело и пило так, как можно есть и пить только за чужие деньги. В кухне громоздились горы грязных тарелок, кастрюль, сковород и тяжелых пивных кружек. Чтобы приступить к мытью, Ульрику пришлось сначала вытащить из мойки несколько стоп истекающих жиром тарелок. Про горячую воду из крана здесь никто не слышал, перемыть всю эту утварь холодной – не представлялось возможным, поэтому Ульрик кое-как взгромоздил на плиту найденный в углу кухни чан, больше похожий на небольшую ванну, до половины наполнил его водой и оставил нагреваться. А сам отправился посмотреть, что происходит с лошадьми и коновязью, рассудив, что как минимум полчаса у него есть.

Лошадей Ульрик любил и совершенно не боялся, в Москве рядом с его домом находилась школа верховой езды, в которой Ульрик был частым гостем, хоть и не в качестве ученика. Он ухаживал за лошадьми – чистил их, кормил, причёсывал, убирал в стойлах. Такая работа была привычной и не тяготила.

Обнаружив у коновязи единственную, довольно пожилую, упитанную и флегматичную лошадь, Ульрик решил, что пока греется вода, он вполне успеет позаботиться о животном – вооружился найденными здесь же щёткой и тряпкой, расчесал коняге гриву и хвост, протер бока, подлил свежей воды в один тазик и насыпал овса из висящей на коновязи торбы – в другой. Осмотрев результат своих трудов, Ульрик остался им вполне доволен и отправился обратно на кухню.

Следующие несколько часов показались Ульрику адом – он ковшиком добывал из чана горячую воду, сортировал посуду, мыл, тёр, скоблил, драил, вытирал, составлял вымытое отдельно, и снова доливал воды в чан, стоящий на плите. Руки от мытья стали красными и распухшими, кожа на пальцах сморщилась. Но несметные полчища грязной посуды, которым, казалось, не была конца, постепенно поредели. А там и закончились.

Ульрик протёр залитый водой пол и столешницы, аккуратно расставил по местам тарелки и кружки, развесил по крюкам кастрюли и сковороды, и встал посреди кухни, гордо подбоченившись. Но долго отдыхать не пришлось, впереди ещё ждала уборка номеров на втором этаже, с которой Ульрик провозился до глубокого вечера.

Не завтракавшего и не обедавшего Ульрика к концу дня уже не держали ноги, голова болела и кружилась, а живот даже не болел, а тоскливо ныл.

Разобравшись, наконец, со всеми делами из списка, Ульрик в последний раз окинул взглядом фронт проделанных работ, пришёл к выводу, что постоялый двор ещё никогда с момента своей постройки не выглядел так хорошо, удовлетворённо вздохнул и отправился к хозяину за обещанной платой.

Хозяин, видимо, пришёл к тому же выводу. Задумчиво пожевав губу, он выдал Ульрику кусок хлеба с сыром, одно яблоко и кружку чего-то, отдалённо напоминающего квас. А потом больно ухватил за плечо, отволок в маленькую комнатку под лестницей, где и запер…

Глава 7

Ульрик улёгся прямо на земляной пол и попытался уснуть, но тело, целый день молившее об отдыхе, спать категорически отказывалось. Ульрик ворочался, таращился в темноту (окон в клетушке не было), считал овец, вспоминал стихи, потом старался выгнать из головы все мысли и представить её абсолютно пустой и тихой. Прекратил, поймав себя на том, что «Ура, у меня получилось совершенно ни о чём не думать» – это тоже мысль… И когда Ульрик уже начал проваливаться в сон, а вокруг него начали понемногу проявляться, дрожа, очертания московской квартиры, внезапный звук выдернул его из дрёмы и вернул из тёплой кровати обратно на холодную негостеприимную землю.

В углу что-то возилось и шуршало.

Крысы, больше некому, – рассудил Ульрик. Он не любил крыс. А сейчас, в кромешной темноте, обычная неприязнь моментально переросла в страх, а потом и в ужас – крысы, которых не видно, оказались значительно страшнее, чем самый страшный зверь этих лесов Пушок. В комнатке два на три шага не было ни мебели, на которую можно было бы взобраться, ни какой-нибудь палки, которой, в случае чего, можно было бы попытаться отбиться – в ней не было решительно ничего, кроме пола, четырёх стен, одной двери и Ульрика.

Ульрик решительно забарабанил кулаками в дверь, но спасение не пришло… Спасение, скорее всего, крепко спало на втором этаже и совершенно не собиралось спускаться вниз до утра. Шуршание тем временем становилось всё громче, громче, а потом внезапно прекратилось. Что-то мохнатое ткнулось Ульрику прямо в раскрытую ладонь, и Ульрик завопил, как не вопил наверное никогда в жизни… Вопль успешно одолел низкие и средние частоты, только-только перешёл к высоким и резко прервался, когда что-то мохнатое радостно фыркнуло и лизнуло Ульрика в лицо.

– Привет! Пойдём? – прозвучало у Ульрика в голове. Маха деловито сцапала хозяина за рукав и потянула в угол комнаты, где в полу обнаружился довольно широкий лаз.

С другой стороны стены Ульрика уже ждали Карл с Лёкой.

***

– Как, ну ты мне скажи, как можно быть таким наивным доверчивым дурачком? Как ты вообще дожил до своего возраста? Сколько тебе, кстати, десять?

– Двенадцать, – буркнул Ульрик. – Скоро тринадцать будет, через полгода…

– Двенадцать! И мало того, что ты дал человеку понять, что ты сирота, и никто за тобой не придёт, так ещё и не обговорил заранее объём работы, сроки исполнения и точный размер оплаты, – Ульрику на секунду показалось, что Карл говорит голосом диктора из телевизора.

– Я обговорил! – начал оправдываться Ульрик. – И количество, и размер, и всё! Я ему – работу, он мне – ужин! Всё я правильно сделал.

– Да ладно? А отчего же мы тогда к тебе ходы копаем и из заточения вытаскиваем, если ты всё правильно сделал? Или это был твой секретный план такой – побыть бесплатной прислугой на постоялом дворе? – Ульрик ссутулился и отвернулся, на глаза у него наворачивались слёзы – было одновременно ужасно стыдно перед ребятами за свою глупость и обидно оттого, что Карл был кругом прав.

– Но я же как лучше хотел, я так старался – думал, что если я всё хорошо, правильно сделаю, то и ко мне так же отнесутся, по-хорошему…

– Думал он… К тебе так и отнеслись, как работал. Хозяин посмотрел, что ты лопух-лопухом, но старательный, каких тут днём с огнём не сыщешь, да ещё и практически бесплатный. А вдобавок и бессловесный – вопросов не задаёшь, не споришь, не просишь ничего. Конечно же он решил, что ему внезапно счастье привалило. Запомни, друг мой, у нас не надо «как лучше», у нас надо «как надо».

– А как, по-твоему, надо – спустя рукава, да? – сорвался на крик Ульрик. – Чтобы никто не позарился? Ото всюду подвоха ждать, всех подозревать, да? А я не умею так, да и не хочу уметь! Это неправильно!

– Это капитализм, Ульрик, – пожал плечами Карл. – Запомни, ты не должен никому и никогда давать принимать решения за тебя, особенно те решения, которые касаются твоей жизни – иначе люди решат так, как им будет выгодно, и тебе это совершенно точно не понравится. У нас странное общество, но в нём есть правила игры, которые известны всем. И если ты их не соблюдаешь, по незнанию или по оплошности, этим обязательно воспользуются. И это будет полностью твоя вина.

– А как же тогда вы – ты и Лёка? Вы же решили мир спасать не за плату, не за страх, а по своей доброй воле… вы вообще можете погибнуть… получается, ни за что?

– Ульрик, мы с Лёкой – скорее исключение, чем правило. Мы с детства знали, что рождены не просто так, что у нашего существования есть смысл, цель. А если бы их не было – я не знаю, какими бы мы были…

– Дааа, правду ваша цыганка сказала, вам тут оч-ч-чень нужен человек, который бы пришёл и всё исправил… Похоже, что я согласен. Что надо делать?

– Помнишь, я тебе говорил, что за той горой, – Карл указал пальцем на вершину, виднеющуюся на горизонте, – живёт один дракон. Это примерно в двух днях пути отсюда.

– Ну, допустим, помню… А зачем нам дракон?

Глава 8

К полудню Ульрик обошёл подножие скалы, на вершине которой гнездился дракон, но никаких других способов подняться наверх, к логову, кроме единственной узенькой тропинки на почти отвесной стене, густо заросшей ельником, не обнаружил.

Подниматься не хотелось, – а кому же хочется добровольно лезть в пасть к дракону? – но и дальше оставаться внизу смысла никакого не было. Опять же, Карл такой трусости не спустит – дразнить не будет, но с таким нарочитым пониманием отнесётся, что лучше бы дразнил…

Тропинкой явно пользовались нечасто – она почти скрылась под густой жёсткой травой, нога Ульрика то и дело попадала в глубокие извилистые промоины, он оскальзывался на старой хвое, спотыкался на мелких камешках, падал, поднимался и снова падал.

Снизу казалось, что подъём займёт от силы полчаса, но прошло уже два, а Ульрик едва-едва добрался до половины пути. Весь мокрый, как мышь, расцарапанный, злой, он даже перестал бояться, потому что бояться было некогда – он лез, полз, карабкался, цеплялся за траву и ветки редких кустиков. Иногда находил ямку, сидя в которой можно было перевести дух (и жалел, что Маху пришлось оставить в деревне неподалеку, вместе с остальными).

Больше всего смущало Ульрика то, что он совершенно не представлял, как и о чём он собирается договариваться с драконом. Да, он знал, что это из-за дракона открываются порталы между мирами, и появляются спящие. Но ни отчего так происходит, ни зачем – этого не знал никто… Нужно встретиться с драконом. И выжить. И попросить его закрыть порталы. Вот и весь план.

А вот понравится ли этот план дракону… и что он попросит взамен…

Неподалёку раздался шорох. Ульрик инстинктивно отшатнулся, прянул в другую сторону и почти сверзился вниз. С трудом удержавшись на склоне, он угнездился за толстым шершавым стволом огромной ели, и, далеко вытянув шею, осторожно выглянул из-за дерева. Сначала ему показалось, что мимо него, тихонько шурша, ползёт здоровенная змея.

Секунды шли, а змея всё не кончалась и не кончалась, становилась всё больше и больше, и Ульрик вдруг понял, что то, что он принял за змею, на самом деле хвост. Сухой, матовый, серо-коричневый, как еловый ствол, чешуйчатый драконий хвост.

А ещё он понял, что, во-первых, драконы ходят совершенно бесшумно, во-вторых, что они умеют внезапно оказываться гораздо ближе, чем думаешь, в-третьих, что разговор всё-таки состоится, а Ульрик к нему не готов. И, в-самых-последних, что мало толку прятаться от того, с кем ты собираешься договариваться.

Ульрик вздохнул, на ватных ногах вышел из-за спасительного дерева и замер.

Хвост замер тоже.

А потом из-за того самого дерева, за которым только что прятался Ульрик, показалась голова. Плоская змеиная голова, которая оканчивалась загнутым птичьим клювом. Над большими золотистого цвета глазами, с узкими вертикальными штрихами зрачков, нависали кустистые брови из длинных тонких бритвенно-острых чешуек, такие же чешуйки густой гривой сбегали по длинной грациозной шее вниз до могучих передних лап. Гибкое, немного сплюснутое с боков тело тоже венчал гребень из заострённых чешуек, а тонкие кожистые крылья были сложены и так плотно прижаты, почти обёрнуты вокруг тела, что понять, где они начинаются, а где заканчиваются, можно было скорее по другому рисунку и чуть красноватому оттенку кожи, чем по очертаниям.

Вопреки ожиданиям Ульрика, дракон оказался совершенно не похож на толстого, неповоротливого и глуповатого змея-горыныча из русских сказок, скорее уж он был братом-близнецом дракона, вышитого на прабабушкиной шелковой скатерти, давным-давно привезенной прадедом из Китая – хищным, умным, опасным и абсолютно непредсказуемым.

И, словно отражение последней мысли Ульрика, в его голове вдруг раздался низкий свистящий шёпот.

– Ты хотел говорить, человеческий ребенок, – прозвучало не как вопрос, а скорее как утверждение.

– Да, – просто согласился Ульрик.

– Говори.

– Как вас зовут? – привычно уточнил Ульрик. – Очень сложно обращаться к кому-то, не зная имени. Да и невежливо…

Дракон аккуратно скосил глаза вбок, потом обернулся, никого не увидел, недоуменно пошевелил бровями и снова уставился на Ульрика.

– А ты, значит, вежливый, – Ульрик попытался понять, послышалась ему в тихом драконьем голосе насмешка или нет, и не смог. – Что ж, хорошо. На нашем языке моё имя звучит, как Тень Далёких Звёзд, но ты можешь звать меня Катуш.

Ульрик мог предположить, что ему предложат называть дракона Звездной Тенью или просто Тенью, и непонятно откуда взявшееся имя Катуш явилось для него полной неожиданностью.

– Катюш? – в растерянности переспросил он.

– Катуш! – яростно прошипело у Ульрика в голове. Звук был такой, как если бы кто-то капнул воды на сковороду с раскалённым маслом… Кажется, не только людям не нравится, когда коверкают их имена. И, кажется, драконы довольно вспыльчивы.

– Да, да, конечно. Извините, пожалуйста, я просто не был уверен, что правильно расслышал, поэтому счёл нужным переспросить, – судя по тому, что у Ульрика в голове перестало шипеть, дракона такой ответ удовлетворил.

Ульрик стоял на крутом склоне в страшно неудобной позе, всё тело у него вспотело и чесалось от налипшей на кожу пыли, паутины, какой-то сенной трухи и одуванчиковых парашютиков. Скудная одежда была сплошь утыкана крючочками череды и шариками чертополоха, в волосах тоже можно было набрать семян всяческих трав на хороший гербарий. А ещё Ульрик устал. Устал бояться, устал нервничать, устал ползать босым по грязи и камням, и ждать неизвестно чего. Просто устал.

Внезапно он понял, что больше всего на свете хочет умыться, а потом сесть, вытянуть ноги, закрыть глаза – и просто пару часов не двигаться с места. Дракон наклонил голову, будто прислушиваясь к чему-то, потом пододвинул к Ульрику кончик хвоста, свернул его замысловатой петлёй так, что получилось некое подобие кресла, и сделал приглашающее движение бровями.

Ульрик сел. Дракон был шершавым и тёплым, как нагретый солнцем камень. Сидеть было приятно.

– Так скажи мне, чего ты хочешь, человеческий ребенок?

– Я хочу, чтобы вы закрыли порталы между мирами, по которым в этот мир приходят всякие твари и…

– И спящие, – негромко добавил дракон.

– И спящие, – понурился Ульрик.

– Но ты же понимаешь, что если я сделаю так, что порталы перестанут открываться, ты больше не сможешь вернуться сюда? Никогда больше не увидишь своих друзей? – Ульрик обречённо кивнул. Хлюпнул носом раз, другой, глаза предательски защипало…

– Я понимаю.

– И всё равно просишь меня об этом?

– Да. Так будет лучше для моих друзей. Да для всего этого мира будет лучше. А я вернусь домой и буду по ним скучать… Всё просто станет, как раньше. Мне, наверное, будет больно и грустно, но от этого не умирают, – Ульрик изо всех сил старался не раскисать, но на глазах всё равно выступили слезы, и он зло стёр их грязным рукавом. – Так можете вы сделать так, чтобы порталы перестали работать, или нет?

Дракон прикрыл глаза и отвернулся. Потом тяжело вздохнул.

– Ты достойный маленький человек, и я бы с радостью выполнил твою просьбу. Но я не могу, – Ульрик спрятал лицо в ладонях. Всё оказалось зря.

– Но почему? Почему вы не хотите нам помочь?

– Ты плохо слушал меня. Я хотел бы, но не могу. Послушай меня и постарайся понять. Драконы не создают порталы и не управляют порталами – драконы и есть порталы. Когда всё хорошо, дракон может создавать миры и свободно перемещаться между мирами по одному своему желанию, он не создаёт портал, он просто желает попасть в другое место – и оказывается там. Это происходит примерно так, как в тебе рождается звук, когда ты хочешь сказать слово.

А теперь представь, что ты заболел – ты чихаешь, кашляешь, хрипишь днём и храпишь ночью. Ты не собираешься издавать эти звуки, но тем не менее, ты не можешь их не издавать, ты их не контролируешь, – Ульрик очень хорошо помнил, как он болел бронхитом, и кашель буквально разрывал его изнутри. Такое действительно невозможно контролировать, как бы ни хотелось.

Так, вот… Я сейчас не вполне, – дракон на секунду замолчал, словно подыскивая правильное слово, – здоров… Поэтому я не могу контролировать некоторые свои способности.