В Авлиду

Виктория Горнина

В Авлиду

Глава первая. Пир во время чумы

1. Чума

Рыночный ряд был безнадежно пуст. В тон свинцовому небу все выглядело серо и уныло. Грязный серый цвет теперь преобладал везде, куда ни посмотри. Дороги и дома, редкие прохожие, стволы деревьев – все серое в цвет эпидемии, что взялась ниоткуда, а затем быстро накрыла весь край, поглотила Спарту целиком.

Пара местных спекулянтов топтались возле прилавков, бросали взгляды из-под капюшонов, оценивая проходивших мимо людей. Они, пожалуй, единственные, что не шарахнулись от подошедшей к ним женщины.

– Крупа, мука, чечевица…

Можно сказать, сегодня ей крупно повезло. Елене удалось выменять немного ячменной муки. Пришлось пожертвовать парой гребешков, что когда-то дарил отец, но ничего страшного. Зато сегодня будет вполне приличный обед. Она прижала к груди драгоценную ношу, закрыла платком, чтобы в целости донести всё до дома, чтобы никто ненароком не вырвал из рук продукты, и быстрым шагом направилась к дому.

Серая улица утопала в грязи. Крысы совсем ничего не боялись, разгуливали средь бела дня. Редкие прохожие шарахались прочь, быстро исчезая, сливаясь с грязно-серым пейзажем. Запах гари, казалось, не выветрится с этих печальных улиц уже никогда. Как все изменилось. И никакого просвета, надежды – вообще ничего. Мрак, сплошной мрак, нужда, всюду смерть. Поганый смрад нечистот завис в воздухе. Всё насквозь провоняло – не помогает ни дождик, ни ветер. Ни конца и ни края не видно ужасной беде. Как сильно изменилась Спарта за прошедший год. Как тяжело давался каждый день этого злосчастного года – выжить, не заболеть, продержаться … И следа не осталось от прежней жизни. Как будто ее и не было никогда.

Обидно до слез. Но слезы, увы, положения не спасают. Плачь не плачь, а жить как-то надо. В постоянном кошмаре чумных погребальных костров, когда люди шарахаются друг от друга, а едва завидев вдалеке чью-нибудь фигуру, стараются перейти на другую сторону улицы, дабы не сталкиваться с недавними друзьями-соседями. Самих тех друзей и соседей с каждым днем становится меньше и меньше. Люди мрут, словно мухи. Эпидемия методично собирает свой урожай, обходя дом за домом. Один за другим, тут и там пылают прощальные костры, слышен плач, а затем тишина. Мертвая, зловещая тишина.

Поначалу на площади перед их добротным домом возникали стихийные выступления недовольных. Теперь редко кто пытается предъявить претензии власти. А что она может сделать? Как успокаивать плачущих вдов, осиротевших детей, несчастных отцов? Разогнать их рука не поднимается, всех бесконечно жалко, но кто пожалеет ее саму?

Нет, конечно Елена держалась – около месяца. Пока был запас в доме. Но, первым делом закончились ячменная мука и чечевица, затем бочонки оливок продемонстрировали дно, к тому же последнюю скотину принялись угонять под покровом ночи свои же спартанцы – всем хочется жить, что поделать. Целые деревни вымирают, то и дело ветер несет в сторону столицы едкую вонь пепелищ, множество нищих появилось на улочках города – обездоленные люди сидят по обочинам дорог – изможденные, сгорбленные, задавленные нуждой и несчастьем. Чума ежедневно выкашивает спартанцев, собирает свою собственную дань. Под гнетом такой беды люди все больше хмурые, злые, голодные, кое-как одетые, потерявшие надежду на лучшее, а с ней – зачастую и человеческий облик.

Елена пересчитала те крохи, что оставил ей муж. Да разве это деньги? Как продержаться? Когда Менелай вернется? Хватило бы месяца, чтобы туда и обратно обернуться к Оракулу. Может, случилось с ним что? Хотя бы сообщил… Что ей думать? И без того забот хватает. Каждый день приходится бороться за выживание. Одной.

Четверо детей – дочке девять скоро, мальчишки совсем малышня, один меньше другого, она да служанка их Эфра. Как им прожить? Шестеро человек из которых только двое взрослых. В доме – шаром покати, за пределами дома безраздельно властвует чума, муж уехал и непонятно, когда вернется, и вернется ли… помощи ждать совсем неоткуда.

Отец сокрушенно покачал головой, протянул пару свиных ножек.

– Чем могу. Сваришь похлебку. Какая-никакая еда.

Сам отвернулся. Туго приходится всем, это ясно. У Тиндарея, должно быть, остался надежный источник дохода – раздобыл где-то посреди эпицентра эпидемии немного свинины. Хорошо, хоть отец иногда помогает.

Время бесконечно тянулось, казалось, так будет всегда. Чумной мрак опустился на Спарту, заглянул в каждый дом, установил свой порядок для кое-как выживавших.

Елена задумчиво перебирала свои заколки и гребешки. Тихо сидела у медного зеркала. Поубавилось количество ее украшений, значительно поубавилось. Каждый раз приходится жертвовать какой-нибудь пряжкой, подвеской. А что делать? С большим трудом удается выменять эти вещицы на хлеб, но как иначе накормить четверых ребятишек? Немного муки, овощей, пусть подгнивших – все годится и брюква, и редька, лишь бы могло продержаться семейство. Опять же – две несушки имеются. Эфра оберегает курятник как может. Это примерно пять-шесть яиц в день. Про молоко уж забыли давно. Исчезла коза. Не успели выпустить на свежую травку. Отвернулись на миг – нет козы, значит, нет молока.

Тяжко вздыхает Елена. Год прошел, нет, наверное, больше, как муж уехал к Оракулу в Дельфы. С тех пор нет ни слуху, ни духу. Помощь извне, от сестры ждать не стоит. Знают в Микенах о спартанской беде. Все прекрасно всё знают. И все обходят стороной зачумленное государство. Все наслышаны, все боятся даже приблизиться – сама, мол, справляйся. Какая тут помощь. Приходится хозяйничать вдвоем с Эфрой. Но как-то нужно выживать.

2. Та самая женщина

Елена попыталась немного приободриться, прогнать прочь гнетущие мысли, занялась привычным хозяйством на кухне. Только поставила похлебку на огонь, только помыла морковь – шум из прихожей донесся:

– Дочка. Гермиона. Ребятки. – восклицал Менелай, обнимая детей.

Те повисли на нем, прижимаясь к отцу. Младший мальчик трехлетний Плисфен удивленно хлопал глазами, не решаясь приблизиться к этому большому рыжебородому дяденьке, что неожиданно появился в прихожей. По малолетству он не помнил отца. Год не видел его. Однако старшие дети поспешили к родителю. На кухню заглянула Эфра:

– Елена, Менелай вернулся. Иди скорее, встречай.

У Елены едва не подкосились ноги. Муж вернулся. Неужели? Слезы подступили немедленно – где он шлялся все это время? Бросил нас в самый тяжелый момент, пропадал где-то целый год, наконец-то, явился. Елена взяла себя в руки, вытерла слезы и поспешила на встречу.

– Менелай – только сказала она.

В коротеньком слове сразу все прозвучало – отчаяние, боль, и нужда, что свалилась на ее хрупкие плечи.

– Елена. Дорогая моя – обнял ее Менелай.

Сам расцвел, весь расплылся в довольной улыбке.

– Знакомьтесь. Это жена моя – самая лучшая женщина в мире. Принимай гостей, дорогая.

В дверях стояли два молодых человека. Оба высокие, черноволосые, оба красавцы. А одеты-то как. Шелка, драгоценности, запах приятный от них. Понятно, не местные. В Спарте давно позабыли, что можно красиво одеться. Не побоялись, а может, не знали, что в Спарте чума.

– Это Эней. – продолжал Менелай – А это Парис. Если бы не они, не известно, когда бы я возвратился домой. Получается, я в долгу перед ними. – радостно объяснял муж.

В голове лишь крутилось – какие гости? Какие могут быть гости? За пределами дома – чума. Муж прекрасно об этом знает. Или забыл? Конечно, когда ему помнить. Пропадал где-то целый год. Хотя бы спросил – как мы выживали? Слезы опять подступили, однако Елена молчала. Только представилась:

– Елена – произнесла она свое имя.

Эней лишь кивнул головой, а Парис буквально впился в нее взглядом. Застыл и уставился – пока Менелай обнимался с детьми и супругой.

Это та самая женщина. Это она. Та, что подобна богине. Та, что обещана мне. Я узнал ее сразу, едва появилась она в сумраке мрачного дома. Ее не узнать невозможно. Словно сама Афродита спустилась с Олимпа, осветив все вокруг. Тем сильнее ощущался контраст – серая нищая Спарта, унылый пейзаж, старый дом и такая красотка, что глаз отвести невозможно.

Стоит тебе только захотеть… Елена прекрасна, как я… Она будет твоей… Я сама устрою ваш брак… – слова Афродиты крутились в голове Париса.

Какая женщина. Как хороша. Бесподобна. Словно богиня. Прелестна, изящна, хрупка, восхитительна… Светлые волосы вьются, бегут по плечам. А румянец…

Елена, и правда, сгорала от злости как только муж объявил ей:

– Это мои лучшие друзья. Готовь великий пир. Неси, что есть на кухне.

Ей пришлось оттеснить мужа в сторонку, прошептать ему:

– Менелай… Какой пир? В доме шаром покати. Нам самим нечего есть, какой пир?

Менелай только взглянул на нее, и сразу переключился на спутников:

– Друзья, проходите к столу. Устраивайтесь. Отдохните с дороги. Сейчас все будет. – Менелай суетился, рассаживая гостей в зале для приемов.

– Вино хотя бы есть, Елена? – спросил он потихоньку.

– Немного есть.

– Неси.

Та подчинилась. Как только Менелай разлил вино по чашам и пригубил за дружбу, за возвращение домой, то сразу поспешил к жене, застывшей, словно статуя возле стены.

– Идем, Елена.

В закутках большого дома давно стоял дубовый сундучок, обитый медью. Его когда-то определил сам Менелай хранилищем казны. В тайне от жены в нем собиралась ежегодная дань, что приносило небольшое государство своему правителю. За десять лет в том сундуке изрядно собралось монет. Лишь однажды, перед поездкой в Дельфы, воспользовался Менелай казной. На дорогу и жене на жизнь дал денег – немного правда, но царь Спарты был прижимист. Сейчас, когда его переполняла любовь к жене и детям, а так же само счастье возвращения домой, Менелай решил, что нет нужды теперь скрывать от близких наличие казны. Теперь в их семейной жизни все будет по-другому.

Елена ахнула. Она-то едва сводила концы с концами, весь год выменивала свои украшения на хлеб, отчаялась получить помощь хотя бы от кого-нибудь, а тут, буквально в метре от нее, хранилось столько денег. Иногда ребятишки шалили, прятались за этим сундуком. Ей и голову не приходило посмотреть – что там? И как посмотришь? На замок закрыто.

– Вот ключ. Теперь он твой. – объявил Менелай. – Бери, что так смотришь, Елена? Я тебя очень люблю и тебе доверяю. Хочу, чтобы моя семья отныне ни в чем не нуждалась.

И снова начал обниматься, слюнявить ей лицо, в грудь тыкаться, за задницу хватать – благо гостям не видно из-за занавески, какие нежности творятся прямо у них под носом.

– Скажи служанке, пусть купит мяса, купит все, что нужно. Пускай готовит пир.

– Сейчас – освободилась из объятий мужа Елена.

Пока она давала распоряжения Эфре, сам Менелай увещевал гостей.

– Мои дорогие, мои добрые друзья – Эней, Парис, отдыхайте. Я счастлив принимать вас у себя. Мой дом безмерно рад вам. Вино для вас. Попозже будет угощение. Супруга готовит бесподобно. Нужно немного подождать.

– Не вопрос – отвечали те.

Менелаю не терпелось. Он поджидал жену, пока та провожала Эфру, и сразу приобняв, ей прошептал:

– Пойдем…

За их подъемом по лестнице, не отрываясь, наблюдал Парис. Менелай шел за женой, рукою то и дело хватал ее за задницу. Что было, в общем-то, неудивительно. Год без женской ласки – Менелай соскучился, ему Елена снилась в самых откровенных снах. Сам себе он давал обещание, что все изменится. Он будет нежным со своей женой. Менелай боготворит ее. Близость с ней так для него желанна, сладка и так нужна, что он готов стараться исполнить все ее прихоти. Все для нее. Сейчас, когда запах ее тела был так близко, что сводил его с ума, длительное воздержание сыграло злую шутку с Менелаем. Он желал свою Елену немедленно, прямо сейчас. Гости не помеха. Подождут, никуда не денутся. Пусть пьют вино внизу. Он быстро управится. Менелай тотчас позабыл все обещания, данные им самому себе о приличном отношении к супруге. Из головы все повыскакивало разом. Елена, зная мужа, не ожидала каких-то новых нежностей. Но ощущала на себе все время пристальный взгляд того красивого молодого парня. Ей было стыдно, что чужой человек является свидетелем бесцеремонного с ней обращения, и все же шла по лестнице, подгоняемая мужем, что порывисто дышал ей в ухо, беспрерывно хватал за задницу, шептал:

– Елена, я так соскучился, скорей идем…

Парис ерзал на лавке, едва не вскакивал, смотрел им вслед, прекрасно понимал – сейчас она целиком во власти мужа, тот в своем праве, но как он может так бесцеремонно лапать такую женщину, словно тот вел ее на плаху, не иначе. Парис негодовал, готов был бросится на Менелая, перекрыть им путь – но вынужден молчать и делать вид, как будто ничего не происходит. Этот Менелай даже не понимает, чем пользуется. Как она прекрасна. Но вынуждена терпеть такого грубияна. Это вопиющее безобразие происходит в таком убогом нищем месте, как эта Спарта. Настоящая дыра. Нет, так больше не будет. Парис так долго искал ее, прошел огромный путь, и вынужден сейчас наблюдать, как другой ведет Елену, будто на закланье. Ты и мизинца ее не стоишь, Менелай – хотелось крикнуть на весь зал. Да что там зал – на целый мир. Однако Парис молчал. Лишь думал, глядя вслед уходящей паре – Последний раз ты пользуешься этой женщиной, последний, даю слово. Наполненная чаша расплескалась в его руках. В тот момент дверь их спальни распахнулась. Через миг Елена лежала на спине, а Менелай боролся с ее туникой – задрал, скомкал, желая обнажить все сразу. Наконец справился, развел ей ноги, уставился на прелести жены, сглотнул от нетерпения слюну, больно сжал Елене грудь и погрузился в нежные глубины прекрасной женщины. Довольно крякнул, изливая, что накопилось за целый год вынужденного воздержания. Ему хватило двух минут. Затем довольный, поднялся.

– Пойдем, там гости ждут.

Пока Елена оправлялась, ей прилетел шлепок по заднице от собственного мужа.

– Поторопись. И так нормально.

Елена была иного мнения и задержалась у зеркала. Привести себя в порядок и успокоиться. В зале сидит тот парень. Он, конечно, все понял, однако он не должен прочитать по ее лицу, как Елена разочарована. Если больше не сказать. А ведь она разочарована – уже давно. В их браке вряд ли может что-то измениться. Менелай как был мужлан, так и остался. То исчез на целый год, теперь вот появился вдруг, да не один – с какими-то друзьями. Пир собери ему. Какой тут пир? Какие гости? Чума еще не отступила, сам жену оставил почти без средств – оказалось, на самом деле были средства. Теперь едва ли не на глазах у всех сгорал от вожделения. Все, как прежде. Такой же грубый неумеха, как и был. Видно, такая у нее судьба. Что тут поделаешь? – вздохнула Елена, слегка подкрасилась, помадой губы подвела, затем спустилась вниз к гостям.

– Елена, посидите с нами. – учтиво попросил Парис.

Какой там посидеть. Нужно Эфре помочь на кухне. Столько мяса эти стены не видели давно. Детям готовили отдельно, для гостей крутился вертел.

– Вина еще несите – нетрезвый голос Менелая звучал на весь огромный зал. – Будем пировать неделю. Больше. – заявил довольный собой спартанский царь.

– Я хочу выпить за хозяйку дома – поднялся Парис.

Эней его охотно поддержал. Менелай счастливо улыбался, вторил друзьям:

– За тебя, моя Елена.

Елена вновь зарделась, опустила глаза – прямо перед ней на столешнице вином выведены слова:

Я люблю тебя, Елена

Автор их, Парис, смотрел в упор на женщину. Затем ее бокал каким-то непостижимым образом вдруг оказался в его руках. Парис губами коснулся того места, где за мгновение до этого губы Елены отпечатались на кромке. Это взволновало не на шутку – вдруг муж увидит такие откровенные знаки внимания со стороны приезжего?

3. Известия с Крита

Но, Менелай, довольный сам собой, не замечал, что творилось прямо у него под носом. Напротив, твердил:

– Мой друг Парис. Елена, если бы не он, то где бы я был сейчас…

Парис не сводил с Елены глаз. Вот как получилось. Видно, сама богиня Афродита свела их с Менелаем на троянском берегу, тем самым облегчая поиски Парису. Не пришлось разыскивать Елену по всей Спарте. Он оказался прямиком у цели своего вояжа. Как хороша она. Точь в точь как та богиня. Как ждал, и как желал он этой встречи. Молодой человек всякий раз томно вздыхал, когда Елена поднимала на него свои глаза. В самый разгар застолья в проеме входной двери появился какой-то человек.

– Письмо. Послание. – сообщила Эфра. – Наверное, из Микен.

Под звон бокалов Менелай пробежал глазами несколько торопливых строк.

– Это с Крита. Катрей скончался. Похороны через два дня. – объявил спартанский царь. Отбросил в сторону исписанный свиток и призадумался.

Обезумевший Катрей был дедом Менелая.

– Надо ехать. Прямо сейчас. Тогда как раз успею. – молвил Менелай.

Сам огорчился, что вынужден так скоро покинуть своих друзей. А что поделаешь? Проститься с дедом нужно.

– Елена, я постараюсь уложиться в три-четыре дня. Ты останешься с гостями. Вернусь, тогда продолжим. Смотри, чтобы недостатка не было ни в чем. – наказывал жене спартанский царь.

Та привычно промолчала.

– Друзья мои. – обратился Менелай к троянцам – Наши дела пока отложим ненадолго. Даю вам слово – очистительный обряд я проведу сразу, как вернусь. А сейчас нужно похоронить деда. Это срочно.

– Конечно, смерть родственника – уважительная причина отставить наши бренные дела. – немедленно согласился Парис – Мы подождем тебя. Поезжай спокойно, Менелай.

На сборы ушло не больше часа. Вскоре лодка Менелая спускалась по Эвроту к морю. Впереди спартанского царя ждал остров Крит и траурные проводы почившего Катрея, сумасшедшего отца смазливой миленькой критянки Аэропы, матери двух братьев – Менелая и Агамемнона.

Вот не сидится ему на месте – разочарованно вздохнула жена в след Менелаю. Да разве ж это дело? Муж едва вернулся, как снова отправился куда-то в путь, опять она одна должна справляться. Как надоела ей такая жизнь.

– Некрасиво получается, Парис. – высказался Эней, как только Менелай покинул дом.

Опустевшее место Менелая за столом конечно молча, но казалось, поддержало Энея.

– Что некрасивого? – пожал плечами Парис.

Ему как раз прекрасно. Сам устранился конкурент, досадное препятствие исчезло в направлении Крита. Парису того и надо.

– А ты не понимаешь? – Эней потрудился объяснить – Двое мужчин с хозяйкой дома, больше никого… Нам лучше откланяться и не стеснять людей.

Парис был не согласен:

– Менелай сам сказал – располагайтесь в доме.

– Я подожду тебя на корабле. – многозначительно сказал Эней.

– Ступай – не стал спорить Парис.

Парис остался в гордом одиночестве за столом в доме Менелая. Время давно за полночь, Эфра уложила спать детей. Одна Елена суетится на кухне. Гора посуды ее ждет в тазу, поставить тесто не мешало бы на утро – для ребятишек хотя бы крендельков испечь.

Ну, что за человек – возмущается Елена. Не успел вернуться – к вечеру опять уехал. Хорошо, хотя бы оставил денег на этот раз. Что за жизнь такая. Чем он только думает? Ни доброго слова, ни даже ласки от Менелая не дождешься. Мужлан. Совсем жену не ценит. Своих гостей тут бросил на нее. Корми их. Хорошо хоть гости вроде бы приличные. Учтивые, не буйные пьянчуги. А тот, что помоложе вообще не сводит с нее глаз. От такого взгляда приходит в волнение кровь, смущается душа и крамольные мысли появляются некстати. Елену взволновал откровенный взгляд выразительных голубых глаз приезжего. А знаки его внимания повергли в смятение до сих пор задавленную ежедневными тяжелыми заботами женщину. В откровенном взгляде молодого гостя было все – любовь, желание, и страсть, и нежность – целый мир безоблачного счастья – лишь бы иметь возможность быть рядом с ней, лишь бы всегда Елена отражалась в его глазах. Как давно на нее никто не смотрел с таким восхищением, как этот парень… как его… Парис.

4. Прощай, постылый муж

– Разве можно такие ручки пачкать в муке?

Парис проник в помещение кухни, и теперь стоял совсем рядом с Еленой.

– В моей стране такая женщина как ты на кухню даже не заходит. Разве только отдать распоряжения.

Он, наконец-то, получил возможность остаться с ней наедине.

– В твоей стране? – улыбнулась Елена. – Где это? Позволь узнать.

– В Троаде. Я – царевич Трои.

Ах, да. Они там что-то говорили за столом, но что – она не особенно слушала. В основном Елена смущалась под натиском откровенных взглядов этого заезжего царевича.

– Ты так прекрасна, Елена – с жаром заговорил Парис, схватил ее за руку, стал покрывать поцелуями каждый ее пальчик – Я люблю тебя. Я приехал специально за тобой. Ты должна быть моей.

– Парис… – Елена чуть отстранилась, руку убрала.

Сказать по правде, неубедительно то вышло у нее. Парис усилил натиск. Двумя руками взял за плечи и страстно заговорил:

– Сама Афродита направила меня к тебе. Представь, где Троя, а где Спарта. Это как небо и земля. Так далеко. И все же я приехал за тобой. Поедем со мной. Ты будешь жить как настоящая царица. Будешь носить тончайшие шелка и украшения. Тебе ничего не придется делать – много слуг будет в твоем распоряжении. Ты будешь счастлива со мной, Елена.

Полумрак помещения способствовал сближению. Парис воспользовался, теснее прижался к ней, чтобы ощутить волнение прекрасного тела под простеньким нарядом.

– Такое ушко достойно самых восхитительных сережек – нежно коснулся Парис мочки ее ушка, его пальцы заскользили по шее Елены – Здесь золотое ожерелье красиво ляжет. Как ты хороша, моя любовь. Скажи мне да.

– Парис…

Елена смутилась. Какие речи. Как приятно ей слышать такое. Он всколыхнул то, что давно сокрыто под грузом серьезных проблем и бед – желание быть обласканной, страстно любимой истинным мужчиной, что ценит красоту своей подруги, блистать среди других, шикарные одежды и драгоценности носить, менять их каждый день…

– Я привез для тебя роскошные наряды. Твоей чудесной кожи могут касаться только тонкие шелка – Парис как будто читал сокровенные мысли женщины – Изысканные украшения ждут тебя, Елена. Одно лишь только слово, моя любовь, и все богатства Трои я брошу к твоим ногам.

Только что он теребил локон ее волос, и вот уже ладонь Париса нежно сжимает грудь Елены – когда его рука успела забраться к ней под платье? Какие сладкие прикосновения, как приятно – Елена млела и соски ее грудей ясно обозначились на ткани незатейливой туники.

– Решайся, Елена. Сейчас или никогда. Ты станешь моей женой. Будешь блистать среди красавиц Трои. Роскошь окружит тебя. Ты достойна лучшей жизни. Тебе не стоит прозябать здесь и тратить свою жизнь и красоту там, где этого не могут оценить как подобает. Поедем со мной – ты увидишь огромный мир, другие города, другую жизнь, а мир откроет для себя как ты прекрасна. Любое твое желание и все твои мечты станут явью. А моя мечта осуществится рядом с тобой. Я так тебя люблю.

Парис давно задрал ее тунику, наглаживал обнаженную попку, со сладострастным напором настойчиво рвался проникнуть в сокровенные места ее тела, твердил:

– Я так люблю тебя, Елена, так люблю…

И прижимался все сильнее, усиливая ласки. Наконец, Елена уступила его желанию. Парис не стал спешить, как Менелай. Напротив, старался прежде доставить удовольствие Елене. В самый патетический момент она сказала:

– Да, да, да. Я поеду с тобой. Поеду куда угодно. Хоть на край земли.

Он чем-то напомнил ей Тесея. Правда не слишком умелый, но страстный, пылкий, очень молодой. И видимо, богатый. С Менелаем не сравнится. Тот и рядом не стоял. Нежный, внимательный, ласковый. Столько восторга за десять лет с мужем ни единого раза не испытала Елена, она и забыла, что такое вообще может быть. А ведь может, как оказалось. Нельзя упустить свое счастье, другого шанса у нее может просто-напросто не быть. Ей сейчас двадцать шесть, жизнь проходит, а значит, нужно решаться – сейчас или уже никогда. Изменить свою жизнь, получить шанс на счастье после серой, изматывающей жизни в нищете. Прощай – грубый, неотесанный муж, прощай небогатая Спарта, прощайте нужда и серое существование.

– Эфра, собирайся. Ты едешь со мной. – в приказном порядке заявила Елена, едва лишь заглянула в комнату детей. Те спали. Возле их кроватей Эфра сама клевала носом.

– Куда ты собралась, Елена? – удивилась Эфра.

– Мы уезжаем. Сейчас. Давай быстрей.

Ее тело буквально звенело от восторга, ясно ощутило прилив жизненных сил после таких приятных смелых ласк молодого человека – Елена двигалась порывисто и быстро, желая прихватить свои любимые вещицы. Хотя Парис ей обещал:

– У тебя будут самые изысканные украшения, Елена – какие ты захочешь. – сам при этом проникал все глубже в роскошное податливое лоно, что сладостно сочилось, подчиняясь неистовым порывам нежной страсти.