Вечный Страж: Хроники Нефритового Сердца

– Заблудился, – тихо ответил Шэнь Вэй, и в его голосе не было ни капли притворства. Это была чистая правда. Он заблудился в лабиринте собственной вечности и чужих интриг.

Он смотрел на Линь Бао, и ему внезапно, до боли захотелось сбросить все маски. Остаться просто этим юношей с красивым лицом и потерянным взглядом. – Мне… некуда идти.

Он не соврал.

Линь Бао смотрел на него, и его собственное горе словно отступило на второй план перед лицом чужой потерянности. В его добром сердце шевельнулось сострадание.

– Я… я можно сказать тоже, – прошептал он. – Теперь я один. Бабушка… она была последней.

В его голосе не было жалости к себе. Лишь констатация факта, которую он теперь делил с кем-то еще.

В этот миг его «Ухо», прилепленное к Ло Фэну, донесло новый взрыв ярости: «Что он делает?! Почему он стоит и смотрит? Он должен был пройти мимо! Должен был увидеть слабость и презреть! Вспомни, как ты поступил с тем богом! Вспомни!»

Вспомнилось:

Бог Южного Ветра. Молодой, пылкий, но слабый духом. Он дрогнул в битве с легионами пустоты, позволив им прорвать оборону. Шэнь Вэй не стал слушать оправданий. Не было гнева. Была лишь холодная констатация брака. Он поднял руку… и просто стер его, отправив в круг перерождения смертных. Стер с лица бытия, как стирают пыль со стола. Никаких эмоций. Только эффективность. Ло Фэн тогда смотрел на него с благоговейным ужасом.

Шэнь Вэй вспомнил. И ему стало противно от самого себя. От того холодного, жестокого божества, которым он был. От этой бесконечной, давящей «эффективности».

-Я не хочу быть один. И ты один. Давай, будем вдвоём? – вдруг сказал Шэнь Вэй, и его собственные слова удивили его. Голос его звучал молодо, неуверенно и искренне. Он чувствовал себя не Императором, а юношей, делающим первый шаг в неизвестность. – Я имею в виду… нам же обоим некуда идти.

Он улыбнулся. Это была не улыбка мудрого старца или расчетливого стратега. Это была робкая, немного печальная улыбка потерянного юноши, предлагающего руку дружбы такому же потерянному.

Линь Бао смотрел на него, на эту неожиданную улыбку, на прекрасное лицо, тронутое грустью. И в его собственном сердце, сжатом горем, что-то дрогнуло. Одиночество внезапно стало не таким абсолютным.

– Меня зовут Линь Бао, – сказал он, и в его голосе впервые появился слабый проблеск чего-то, кроме скорби.

– Вэй, – ответил Шэнь Вэй, впервые за тысячи лет представившись лишь одним, своим истинным именем, сбросив все титулы и эпитеты. – Меня зовут Вэй.

Он сделал шаг вперед, и теперь они стояли друг напротив друга – два юноши, два одиночества на краю забвения. Один – с сердцем из чистого нефрита, другой – с душой, закованной в лед вечности, которая лишь начала давать трещины.

– Тебе есть где ночевать? – спросил Линь Бао, с практической простотой человека, знакомого с лишениями.

Шэнь Вэй покачал головой. Мысль о сне, о еде, о крове казалась сейчас поразительно земной и далекой от его забот.

– Пойдем, – Линь Бао кивнул в сторону убогой, но все еще стоящей хижины на окраине деревни. – У меня есть крыша. И… немного похлебки. Бабушка успела сварить ее утром.

Он повернулся и пошел, не дожидаясь ответа, будто это было самым естественным делом в мире – пригласить потерянного незнакомца в свой дом.

Шэнь Вэй последовал за ним. Он шел по пыльной земле, и с каждым шагом груз тысячелетий на его плечах становился чуть легче. Он слушал сквозь «Уши» яростный, недоуменный шепот Ло Фэна, чувствовал нарастающее давление той «древней» пустоты где-то на краю мира.

– Слушай, Линь Бао, а что это за край? Я долго шёл, но не нашел ни одного указателя…

– Да некому уже названия этой деревушки помнить, "Тихая Гавань" её называли. Дак мы с бабушкой здесь одни и остались. Нежить распоясалась в последние года. – подметил с горестью Бао.

– Вэй, а ты сам откуда? – спросил Линь Бао не из праздного любопытства, а с тихой, искренней заинтересованностью. – Куда путь держишь? Просто… я никогда дальше соседнего села не бывал. А ты выглядишь так, будто видел край света.

Вэй почувствовал, как старый, автоматический щит – готовый список титулов, эпох и звёздных координат – попытался подняться в его сознании. Но глядя на открытое лицо Линь Бао, он с усилием отодвинул его в сторону.

– Я… – он сделал паузу, выбирая слова так, будто они были скользкими камнями в ручье. – Я не местный. Это правда. А куда путь… – он слабо улыбнулся, и это была не маска, а искренняя растерянность. – Честно? Я и сам толком не знаю. Просто шёл. Пока не забрёл сюда.

Он увидел, как в глазах Линь Бао мелькнуло понимание – не того, что Вэй что-то скрывает, а того, что он такой же потерянный.

– Стесняешься рассказывать? – предположил Линь Бао мягко, без упрёка. – Ничего. У бабушки пословица была: «У каждого в сердце своя тропинка, по которой он идёт один». Значит, ты совсем издалека.

Вэй кивнул, с облегчением принимая это простое объяснение. «Издалека» – это было самое точное определение из всех возможных.

– А видел ты в своих странствиях… – Линь Бао придвинулся чуть ближе, и его голос стал тише, заговорщицким, – …огромные водопады, которые песни поют? Бабушка рассказывала, что далеко на севере есть такая река. Она срывается с горы из чистого хрусталя, и когда вода падает, она не шумит, а поёт. Говорят, если услышишь её мелодию, то всё горе на время уходит.

Вэй слушал, и его воображение, привыкшее конструировать галактики, с неожиданной лёгкостью нарисовало этот хрустальный обрыв и поющую воду. Он видел тысячи водопадов – некоторые рождали радуги, державшиеся столетиями, другие низвергали потоки расплавленного света. Но ни один из них не пел просто чтобы утешить путника.

– Нет, – тихо ответил он, и в его голосе была неподдельная грусть. – Таких не видел. Звучит… прекрасно. Твоя бабушка знала чудесные истории.

– Она всю жизнь их собирала, – с гордостью сказал Линь Бао. – Говорила, что мир большой, и в нём на каждую беду есть своё странное лекарство. Водопад от печали, цветок, растущий из эха, от одиночества… Может, и для твоего пути такое найдётся.

– Может быть, – согласился Вэй, и эти слова вдруг показались ему не пустой вежливостью, а возможностью, зёрнышком чего-то нового. Он посмотрел на своего юного проводника. – А ты… хотел бы их увидеть? Эти поющие водопады?

Линь Бао задумался – Не знаю, – честно признался он. – Иногда кажется, что если увидишь чудо из рассказа, то сам рассказ куда-то денется. Перестанет согревать по ночам. А так… он всегда со мной. Я могу в любой момент его вспомнить и… послушать.

Эта простая, глубокая мудрость поразила Вэя сильнее, чем любая божественная истина. Он, вечный творец и разрушитель миров, никогда не думал о том, что сама возможность чуда может быть ценнее его явления.

– Ты очень мудрый, Линь Бао, – сказал он, и снова это была чистая правда.

Тот смущённо опустил голову, но в уголках его губ дрогнула тёплая, застенчивая улыбка. В хижине снова воцарилась тишина, но теперь она была наполненной – невидимыми нитями зарождающейся дружбы, общими воспоминаниями о чужих историях и тихим, обнадёживающим шепотом будущей дороги, которая теперь вела не в никуда, а куда-то вдвоём.

Шэнь Вэй – Вэй – последовал за Линь Бао к убогой хижине. Дверь скрипнула на самодельных кожаных петлях, пропуская их внутрь. Воздух внутри был тяжелым, пах дымом, сушеными травами и немытой бедностью. После кристальной, стерильной чистоты Небесных чертогов это было как удар по лицу. Но не отвратительный, а… настоящий. Осязаемый.

Вспомнилось: Бесконечные залы из белого нефрита, где воздух всегда благоухал цветами бессмертной сливы. Где каждая пылинка начищена до блеска усилиями легионов низших духов. Совершенная, безжизненная красота, над которой он восседал, как драгоценность в шкатулке.

– Садись, – Линь Бао указал на скрипучий табурет у простого деревянного стола. Сам подошел к очагу, где в глиняном горшке томилась та самая похлебка. – Она уже холодная, но… согреет изнутри.

Вэй сел. Его движения, обычно плавные и полные неоспоримой власти, были теперь немного неуверенными, будто он заново учился владеть своим телом. Оглядевшись, он давал глазам привыкнуть к полумраку. Комнатка была крошечной и очень бедной – это понималось сразу, с первого взгляда.

Стены были слеплены из глины, смешанной с соломой, и пошли трещинами. Их не штукатурили и не красили. Чувствовалось, что строили наспех, лишь бы было где укрыться от дождя и ветра. Потолок был низким, из грубых жердей, кое-как прикрытых потрескавшейся от времени дерюгой. Единственное окошко с деревянной рамой было затянуто мутной, промасленной бумагой, которая почти не пропускала свет.

В центре стоял очаг – просто несколько больших, почерневших от копоти камней, сложенных в углублении в земляном полу. Над ним висел на толстом железном крюке глиняный горшок – весь в подтёках и патине старого жира. Рядом валялись пара палок, чтобы поправлять дрова, и кучка щепы для растопки.

Мебели почти не было. Стол – это был толстый спил какого-то дерева, положенный на два плоских камня. Поверхность стола была неровной, исцарапанной и липкой от множества пролитых за долгие годы жидкостей. Табуретки представляли собой просто низкие, корявые пеньки.

Спали здесь прямо на земляном полу. В углу лежали два тонких матраца, сшитых из грубой мешковины и набитых сухой, колючей соломой. Сверху было сложено одеяло из сшитых вместе лоскутов разной ткани – видно, что шили из того, что было.

На полке из неровных досок, прибитой к стене, стоял скудный набор утвари: несколько деревянных мисок и чашек, две-три ложки, нож с толстым обломанным лезвием. Тут же лежал точильный брусок, моток бечёвки и огарок сальной свечи в жестяной подставке. Ни книг, ни икон, ни украшений – ничего, что не служило бы для простого выживания.

В воздухе висели три основных запаха: влажная глина от пола и стен, едкий дым от очага и кисловатый запах немытого жилья и сушёных трав, висевших под потолком. Было чисто в смысле отсутствия мусора, но не в смысле стерильности. Это была чистота бедности, где каждая вещь на счету, а убирать особенно нечего.

После идеальной, холодной чистоты Небес это место казалось Вэю тесным, тёмным и душным. Но в этой тесноте была какая-то своя, простая и понятная логика. Всё здесь служило одной цели – пережить ещё один день. И в этой предельной простоте было что-то… честное.

Он наблюдал, как Линь Бао разливает похлебку по двум простым деревянным мискам. Движения его были экономными, точными, привыкшими к нужде, но лишенными униженности.

– Спасибо, – тихо сказал Вэй, принимая миску. Его пальцы, способные дробить горы, с неловкостью сомкнулись вокруг грубой деревянной поверхности. Он поднес ее к губам. Похлебка была простой – вода, немного зерна, съедобные коренья. Пища бедняков. Он не ел ничего подобного… никогда. Пища богов была квинтэссенцией энергии, вкусом гармонии и силы.

Он сделал глоток. Было тепло. Немного пресно. По-человечески.

Вспомнилось:

Пиршества в Небесном Дворце. Нектар, что опьянял разум, пиры, что длились десятилетия. Бессмертные, поглощавшие яства, чей вкус был сложнее симфонии. И он посреди этого, на своем троне, безучастный, не чувствующий ни вкуса, ни радости, ибо все это было лишь формой, лишенной настоящего содержания.

– А ты куда путь держишь? Что найти в нём хочешь? -прервал тишину кушанья Вэй. Он смотрел на Линь Бао, и ему хотелось говорить, говорить много, выплеснуть ту тишину, что копилась в нем веками.

– Эх, моя причина – Линь Бао улыбнулся слабой, усталой улыбкой. Его глаза блестели в полумраке. – Я искал лекарство для бабушки. Не нашел. Теперь, наверное, буду искать работу в городе. Или… не знаю. – с воодушевлением продолжил. – Путешествовать хочу, мир повидать.

Его простота и принятие своей доли снова тронули Вэя до глубины души. Не было жалоб на судьбу, на богов, на несправедливость. Просто… жизнь.

В этот миг сквозь связь с «Ухом» донесся новый виток ярости Ло Фэна, но теперь в ней сквозила тревога: «Он что, остался с ним? Ест его пищу? Сидит в его лачуге?! Это не по плану! Он должен был презирать эту нищету! Мо Цзюнь… Мо Цзюнь говорит, что нужно ускориться. 'Древнее' пробуждается быстрее, чем планировалось. Нужно спустить вниз первую волну. Пусть он увидит настоящий ужас!»

Вэй чуть не поперхнулся похлебкой. Первая волна. Ло Фэн не просто показывал ему грязь мира. Он собирался обрушить на эту землю бедствие. И это все из-за него. Из-за его нисхождения.

Его взгляд упал на Линь Бао. На его хрупкие плечи. На его добрые глаза.

Нет.

Мысль была мгновенной, железной. Не расчетливой, а инстинктивной. Он не позволит.

– Что-то не так? – Линь Бао заметил изменение в его выражении лица.

– Нет, – Вэй заставил себя улыбнуться. Улыбка вышла более уверенной. Он отставил миску. – Просто… вспомнил кое-что. Ты сказал, что хочешь путешествовать?

Линь Бао кивнул. – Но нужно как-то жить, без работы, думаю, никак не получится.

– Я… я кое-что смыслю в растениях, – сказал Вэй, и это была очередная правда, хоть и сильно урезанная. Он мог силой мысли заставить цвести выжженную пустыню. – Может, будем подрабатывать бродячими торговцами трав? В любом случае, будет веселее вдвоём путь держать.

Он произнес это, и внутри него что-то екнуло. Он, Хунь Дунь Чжэ Цзай, Шэнь Вэй, Первый Император Небес, только что предложил смертному юноше… составить ему компанию в поисках поденщины.

Линь Бао смотрел на него, и его лицо постепенно прояснялось. Одиночество отступало, сменяясь робкой надеждой.

– Правда? Ты не против? А то я… я не очень хорошо с людьми. Говорят, я слишком тихий.

– Я тоже не большой мастер разговоров, – брякнул Вэй и тут же поймал себя на мысли, что только что солгал. Он мог говорить цитатами из древних трактатов часами, заставляя мудрейших философов рыдать от восторга. Но сейчас ему захотелось быть именно таким – тихим. Понятным. Своим.

Он встал и подошел к небольшому окошку, затянутому промасленной бумагой. Ощущался запах трав. На самой раме окна, стояла лошадка. Выструганная из бруска, она была неловкой, раскрашенной примесью трав, забавной и умиляющей одним словом. Ночь опустилась на землю. Где-то там, в темноте, уже собиралась «первая волна» Ло Фэна. Где-то копошилось «древнее зло». А здесь, в этой хибарке, пахло похлебкой, и его сердце, древнее и холодное, билось чаще от близости другого, теплого, живого сердца.

– Завтра, – сказал Вэй, обернувшись к Линь Бао. – С рассветом двинемся. Куда-нибудь, где больше людей.

Линь Бао кивнул, и в его глазах вспыхнула искорка благодарности и чего-то еще, что заставило Вэя отвернуться.

Он смотрел в ночь, а его сознание уже строило планы. Он не мог использовать свою силу открыто – это нарушило бы все правила мироздания и исказило бы ткань времени. Но он мог направлять. Мог защищать. Незаметно.

Полный титул нашего гг

Хунь Дунь Чжэ Цзай

· Хунь Дунь – «Хаос», «первозданный хаос», «изначальный беспорядок до творения».

· Чжэ – суффикс, означающий «тот, кто».

· Цзай – «Правитель», «управитель», «тот, кто вершит судьбы».

· Полный перевод: «Правитель Первозданного Хаоса» или «Тот, кто упорядочил Хаос».