Полная версия:
Черная птица. Трилогия. Книга первая
Черная птица
Трилогия. Книга первая
Виктор Штейн
Корректор Татьяна Князева
Иллюстратор Анастасия Кременецкая
Дизайнер обложки Клавдия Шильденко
© Виктор Штейн, 2025
© Анастасия Кременецкая, иллюстрации, 2025
© Клавдия Шильденко, дизайн обложки, 2025
ISBN 978-5-0067-2846-2 (т. 1)
ISBN 978-5-0067-2844-8
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Глава первая
13 мая 1972 г.
Забайкальский край,
поселок Хилок
Яркий свет луны пробивался сквозь неплотно закрытые шторы больничной палаты. На единственной кровати, находящейся в ней, лежала женщина. Глаза ее были закрыты. На вид ей было лет семьдесят пять – восемьдесят, но реального ее возраста не знал никто, и даже она сама. Шалва, так ее звали, перестала делать зарубки на родовом бревне после того, как перешагнула цифру сто. «Какая разница, – подумала она тогда, – я пожила достаточно». Было это в день полной луны лет десять-пятнадцать тому назад.
Приближение своей смерти она почувствовала за три месяца, поэтому время подготовиться у нее было. Шалва навела порядок в доме, собрала в коробку все фотографии и книги. В другую коробку она сложила все, что использовала для исцеления больных и нуждающихся: свой бубен, который ей подарил отец на ее десятилетие, любимый варган1, свою одежду – маньак2 и порук3, мешок с сушеными травами и все остальное. Теперь осталось сделать одно, наверное, самое важное в ее долгой жизни дело – дождаться мальчика. Она думала о нем постоянно, и даже во сне, находясь в полузабытьи, Шалва ни на миг не прерывала своей связи с маленьким сердцем только что появившегося на свет мальчика, находившегося от нее в шести тысячах километров.
Шалва была шаманом в четвертом поколении. Складывая тогда вещи, она задумалась: «Как получилось, что ее род прерывается именно на ней? Неужели она виновата в этом? Как ни уговаривала она свою дочь перенять ее способности и продолжить многолетнее дело, но ведь нет! Шура выросла на идеях равенства и братства, так популярных в послереволюционные годы. И все, чему она научила ее в детстве, пошло прахом – Шура от этого отказалась. И ведь и замуж вышла за ярого коммуниста, переехавшего в Хилок с Украины. Как же он ей голову вскружил – молодой, красивый, начальник пожарной части района, убежденный коммунист и руководитель местной партийной ячейки. Он забрал ее у меня и заставил отказаться от знания, которое я ей практически уже передала. Потом – Зина, их дочь. Хорошая девочка, но ведь и с ней они запретили мне общаться. Николай, отец Зины, так и сказал: «Будешь свои ведьминские руки на нее накладывать – посажу тебя, не трогай мою дочь». Потом у нее своя доченька родилась – Ирина. Хорошая такая девочка, правнучка моя, но ведь они и к ней подойти мне не давали. Да и способностей, как ни странно, не обнаружилось у нее особых. Это удивительно, не впитала она в чреве матери расположенности своей к моему умению. Но мальчик! Второй ребенок Зины, мой правнук. Ведь как удивительно все получилось, и против закона, и против правил. Отец мне всегда говорил: «Будущего шамана выбирают сами духи. Только они решают, кому будут покровительствовать, но ты должна быть умелой и чуткой. Твоя дочь и ее дети – обрати внимание на них, девочки довольно чувствительны и награждены от рождения многими способностями. Духи любят женщин, но благосклонны и к мужчинам».
Когда мальчик появился на свет, я аж подпрыгнула во сне! Почему так рано? Только шесть месяцев в чреве матери провел. Не потому ли, что я помирать собралась? А ведь так и есть: я причина его раннего рождения. Духи хотят, чтобы мы встретились здесь, на этой земле. Значит, так тому и быть. Но ведь как слаб он, я еле чувствую биение его сердца, и сколько в нем силы, желания жить, и ведь он уже видит сны – настоящие, он видит то, на что еще никогда не смотрели его глаза. Я должна помочь ему и дождаться встречи с ним, и духи поддержат меня в этом».
Глава вторая
В тот же день,
13 мая 1972 г.
Город Горький
Малыш был очень слаб. Лежащий под стеклянным колпаком мальчик был маленьким и худеньким, его кожа имела фиолетовый, с красными прожилками цвет. Грудь малыша медленно поднималась и опускалась, при этом его маленькие пальчики чуть сжимались и разжимались все вместе, так как были сращены между собой. Врачи не стали после рождения разделять их, глядя на его низкие показатели жизнедеятельности и опасаясь за жизнь малыша. «Сделаем позже», – сказали они родителям. И подумали: «Если выживет».
Главный врач роддома, поглаживая правой рукой усы, разговаривал с мамой мальчика в своем пахнущем после ремонта краской кабинете.
– Зина, ну пойми, нельзя этого делать. Я вообще не очень понимаю, как он живет. Ну показатели ведь нулевые почти. Как будто сам Бог его сердечко заставляет биться своей рукой. Нельзя его трогать, мы даже в больницу его не можем перевести.
– Дмитрий Яковлевич, ну послушайте, это нужно, тогда у него будет шанс. Бабушка сказала, что он доедет и она ему поможет.
– Зина, ну ты себя слышишь? Ну какая бабушка, он нуждается не просто в медицинском уходе, а в реанимации! Допустим, она там хоть супершаманка, бабушка твоя, дай бог ей здоровья, но ты сама-то себя слышишь? Шесть тысяч километров: шесть часов на самолете, потом поезд, потом машиной – трое суток ведь вам добираться! Не довезете вы его. Ты только его родила, шести месяцев нет, как он жив-то вообще?!
– Дмитрий Яковлевич, вы не понимаете, она не попросила, она приказала так сделать. Никто и никогда не спорит с Шалвой! Если она сказала, то так и нужно поступить, только так! – по щекам женщины потекли слезы, но она знала, что ей нужно сделать и через что придется еще пройти, поэтому держалась изо всех сил.
– Хорошо, Зина, но ты убьешь его. Сейчас напишешь мне расписку, что всю ответственность ты берешь на себя и забираешь ребенка. Черт, да меня попрут с работы, еще и статью за халатность прикрутят!
– Все будет хорошо, бабушка сказала, что под ее защитой он доедет, она ему помогает. Давайте бумагу, я напишу.
Написав расписку, женщина устало откинулась на спинку стула и закрыла глаза: «Но почему все так? Почему все пошло не по плану?»
Семья Обогаевых месяц назад прибыла из маленького Забайкальского поселка Хилок в город Горький. Приехали на разведку, собираясь переезжать из Забайкалья в европейскую часть, поближе к Москве. Поселились втроем с мужем и семилетней дочкой у друга семьи Паши, который перебрался в Горький четыре года назад. На самом деле Паша и уговорил их на переезд. В Горьком он неплохо устроился, получив работу главного инженера в одном из строительных трестов. Паша уже предварительно и договорился обо всем.
– Зина, – сказал он ей тогда по междугороднему телефону, – приезжайте. Я тут предварительно решил все. Толю берут мастером в трест, у меня будет работать. Тебя договорился в стройбанк устроить, пока учетчиком, но там быстро можно дорасти до помощника бухгалтера и выше. Самое главное – общежитие вам дают, девять метров, правда, но ничего, главное ведь с чего-то начать. Год-два поработаете, и выбьем вам квартиру.
– Паша, спасибо тебе, друг сердечный, – крепко прижимая трубку к уху, почти прокричала ему Зинаида. – Мы приедем, но пока только осмотреться, город увидеть, как там и что у вас. Если все сложится, мне ведь рожать через четыре месяца, так и родим в Горьком. Там ведь, наверное, и роддома, и врачи получше, чем у нас тут.
На том и порешили и, купив билеты на «Красную стрелу»4, отправились в Горький с пересадкой в Кирове.
* * *За шесть дней до этого,
7 мая 1972 г.
Город Горький
Когда почтальон принес телеграмму и муж привез ее в роддом, сердце Зины невольно екнуло. «Отец, – подумала она. – Ведь у него больное сердце». С дрожью в руках взяв бумажный листок, она прочитала: «Зина, мальчика привезите ко мне, немедленно. В больницу. Шалва».
«Да как так, ведь еще и не сообщали никому о рождении сына! Но о чем я, это ведь Шалва. – Зинаида задумалась. – Дорога в Забайкалье долгая, даже если билеты на самолет до Читы есть, то добираться три дня. В Чите нужно доехать до железнодорожного вокзала, сесть на проходящий поезд до Хилка и там, договорившись с машиной, добраться до бабушки. Но ехать надо, Шалва никогда не ошибается и ничего просто так не говорит. Надо разговаривать с Дмитрием Яковлевичем, нужно его убедить, нужно все ему объяснить».
Глава третья
15 мая 1972 г.
Забайкальский край,
поселок Хилок
Старенький «Москвич-401» пробирался по ночным улочкам Хилка, подпрыгивая на ухабах грунтовой дороги. Асфальта местные жители отродясь не видели. Зинаида сидела на заднем сиденье машины, держа на руках завернутого в байковое одеяльце ребенка. Малыш, измученный долгой дорогой, наконец уснул. Под мерное урчание мотора она тоже задремала, ежась от холода и пытаясь согреться, прижимая к себе малыша. Печка в машине не работала, а на улице было не больше пяти градусов тепла. Таковы забайкальские капризы погоды: днем может быть плюс тридцать пять, а ночью – плюс пять или меньше. Суровый край, что и сказать. Как же она устала!
Паша сумел договориться через своего начальника и купить билеты на самолет до Читы. Мишу забирали из роддома на такси и сразу поехали в аэропорт. Миша – это имя Зинаида выбрала для сына еще до его рождения. «Конечно, все родственники будут против, – подумала она тогда, – не бурятское ведь имя, не наше. Но и жить сыну придется не на своей исконной родине, а почти в самом центре СССР. Пусть будет Миша». На том с мужем и порешили. Прилетев в Читу рано утром, с учетом шестичасовой разницы во времени с Горьким, семья Обогаевых поехала на железнодорожную станцию. До посадки на поезд №037 «Владивосток – Москва» было еще десять часов, которые они провели на вокзале в комнате матери и ребенка.
Боже, всю дорогу Миша кричал. Кричал неистово, без остановки, оглашая все вокруг: такси, здание аэропорта, салон самолета, железнодорожный вокзал и вагон поезда – своим надрывным криком. Два или три раза Зинаида тайком плакала, заходя в уборную самолета и поезда. Она выплескивала всю свою боль и тревогу за сына, но делала это так, чтобы ни муж, ни дочь, ни чужие люди этого не видели. Проплакавшись и вытирая слезы с лица, она говорила себе: «Все будет хорошо, все обязательно будет хорошо».
Дорога от Читы до Хилка заняла почти семь часов. Выйдя из поезда в двадцать три часа десять минут по местному времени, Обогаевы отправились в больницу Хилка, где лежала бабушка Шалва. Встретил на вокзале и отвез их в больницу на своем «Москвиче» старый друг отца, с которым заранее договорились.
«Удивительно, – подумала Зина, усаживаясь с малышом на руках в машину, – и папа ведь не приехал встретить, хотя, наверное, очень хотел внука увидеть, и маму не пустил. Это из-за Шалвы, сколько лет уже, а никак он не любит тещу и не принимает ее».
Поселковая больница, построенная еще в довоенные годы, располагалась на противоположном конце Хилка. Через сорок минут «Москвич» остановился у неприметного, серого одноэтажного здания, в двух окнах которого горел свет – их ждали. К Шалве здесь относились с огромным почтением и уважением, ведь она много раз помогала врачам разбираться со сложными и непонятными для них случаями. Не успела семья Обогаевых выйти из машины, как входная дверь приемного покоя распахнулась и на улицу в накинутом поверх одежды халате вышел главный врач больницы Евгений Семенович.
– Доброй ночи, – сказал он, здороваясь с отцом семейства за руку, – проходите, Шалва вас ждет. Зинаида, я думаю, тебе лучше зайти к ней с ребенком одной, уж очень она слаба, ничего не ест и молчит все время. А муж с дочкой пусть в приемном покое отдохнут, и накормим мы вас – подготовились. Иди давай, четырнадцатая палата, по коридору последняя дверь направо.
Он чуть приобнял женщину за плечи, и в этот момент ребенок проснулся и зашелся в истошном крике, оглашая тишину больницы своим надрывным плачем.
Глава четвертая
16 мая 1972 г.
Забайкальский край,
поселок Хилок
Зинаида с дрожью в ногах толкнула дверь больничной палаты и зашла внутрь. Было темно, но при свете луны она увидела Шалву, лежащую на кровати. Старая шаманка никак не отреагировала на вошедшую. Глаза ее были закрыты, и Зинаиде даже показалось, что она не дышит.
«Боже, неужели я опоздала?» – острой болью пронеслась у нее в голове страшная мысль.
И в этот момент Шалва открыла глаза и тихим голосом произнесла:
– Сайн байна5, Зиночка. Я все-таки дождалась вас. Теперь положи мальчика мне на грудь и уходи. Пусть сюда никто не входит, пока я не позову.
– Но, бабушка? – ахнула Зина.
– Положи и уходи, – тихо повторила Шалва.
Зина развернула одеяло и аккуратно, животиком вниз, положила кричащего сына на грудь бабушки. Малыш отчаянно застучал ручками и ножками, но Зинаида, резко развернувшись, вышла из палаты и плотно закрыла за собой дверь. Она уже практически заревела от усталости и отчаяния, и в этот момент крик ребенка резко оборвался и наступила пронзительная тишина. Это показалось Зинаиде невозможным и абсолютно нереальным, крик малыша все еще звучал в ее голове, и от этого тишина неимоверно давила. Она на мгновение закрыла глаза и в ту же секунду провалилась в глубокий сон.
Старинные часы в кабинете главного врача тихо отбили двенадцать ударов. Зинаида открыла глаза и посмотрела на свои маленькие, с черным ремешком часы «Победа» – подарок отца. Часы показывали ровно двенадцать часов дня.
«Ого, сколько же я проспала», – подумала она с тревогой.
– Зина, доброе утро. Пойдем, поешь. Нас так вкусно накормили вчера, пошли, пошли, – муж ласково взял ее за руку.
Зинаида подняла на него вопросительный взгляд.
– Нет, не звала. Сто раз к двери подходили все. Бормочет там чего-то Шалва, а Миша молчит.
«Одиннадцать часов прошло, – думала Зина, с аппетитом уплетая жареную картошку с маринованными груздями и сметаной. – Чем они там занимаются?»
Пока Зинаида спала беспробудным сном после дальней дороги и пережитого, ее муж и дочка тоже успели и выспаться, и поесть. Ирина сидела за столом в кабинете главного врача и, мурлыча себе под нос какую-то песенку, рисовала карандашами в старом медицинском журнале. Рядом с ней лежала кипа уже изрисованных газет.
«Боже, – вгляделась в них Зинаида, – она и Леонида Ильича разрисовала, надо будет забрать эту газету от греха подальше».
Не успела она об этом подумать, как в кабинет главного врача вбежала молодая санитарка и выдохнула с вытаращенными глазами:
– Шалва зовет.
– Зиночка, – Евгений Семенович спокойно посмотрел на вошедшую, – давай-ка ты одна пока зайди, а мы все в коридоре тебя подождем.
Шалва с улыбкой смотрела на мальчика, который лежал рядом с ней и сладко посапывал. На лице малыша то и дело появлялись гримасы, он морщился и иногда улыбался.
«Как же я устала, – подумала старая шаманка. – Как же устала. Похоже, что сегодня мой последний день здесь. Духи зовут меня, но, слава, они приняли мальчика в свою семью, и теперь он под их защитой, теперь он будет продолжением нашего рода. Нужно поговорить с внучкой и дать ей наставления».
В этот самый момент дверь больничный палаты приоткрылась и с тревогой на лице вошла Зинаида.
– Бабушка, можно? – тихо спросила она, не отрывая взгляда от спящего на кровати сына.
– Подойди ко мне, Зина, – Шалва слегка приподняла правую руку, – нам нужно с тобой поговорить. Послушай меня, девочка моя, – еле слышным голосом продолжила она, когда Зинаида присела рядом с ней на краешек кровати: – Я сделала для него все, что могла. Я уже очень слаба, но духи помогли мне, и они приняли его в свою семью. Запомни: он теперь другой, ничему не удивляйся. С ним все будет хорошо, он под их защитой. И самое главное, – Шалва замолчала и закрыла глаза, набираясь сил, – до четырнадцати лет он должен жить здесь.
Зина дернулась, но старая шаманка, как будто предвидя это, прикоснулась своей правой рукой к груди внучки.
– Его сердце должно напитаться силой этого места, не спорь. Можешь забрать его туда, куда вы уедете, на несколько лет, пока он нуждается в твоей заботе, но потом ты должна вернуть его сюда. Не спорь, это важно. Тогда все то, что я передала ему, раскроется в нем. И это моя воля. Последняя. А теперь возьми малыша и уходи. Мне нужно отдохнуть. Пусть никто не заходит.
По щеке Зинаиды потекла слеза, и, когда она наклонилась и поцеловала старую шаманку в щеку, слеза капнула ей на лицо и сразу же застыла, как волшебный кристалл.
– Спасибо, бабушка, – прошептала Зина, вытирая слезы трясущимися от волнения руками. Она аккуратно завернула сына в одеялко и вышла из больничной палаты.
Ночевать Обогаевы поехали к Зининым родителям. Рано утром следующего дня им сообщили, что шаманка Шалва умерла.
Глава пятая
28 августа 1977 г.
Забайкальский край,
поселок Хилок
– «Навсегда войдут в летопись социалистической Родины эти октябрьские дни, озаренные светом народной радости и торжества. С энтузиазмом восприняли советские люди основной закон Страны Советов, вступивший в действие накануне ее славного шестидесятилетия. Он знаменует еще один шаг по дороге Великого Октября к нашей заветной цели – коммунизма».
– Миша, не коммунизма, а коммунизму, – дед Николай поправил очки и внимательно посмотрел на Мишу.
– Дедушка, но я уже очень долго читаю, давай отдохнем, два часа уже прошли.
– Хорошо, хватит на сегодня. Ты «Молодую гвардию» когда закончишь читать? – На лице деда Николая появилась хитрая улыбка.
– На этой неделе закончу, мне не очень много осталось, – Миша, положил на стол газету «Правда».
– Дед, ну я гулять?
– Чтобы до десяти был дома, – строго, но с улыбкой отчеканил дед Николай и увидел, что внука уже след простыл из комнаты. «Вот сорванец, – удивился он. – Как вот так быстро из поля зрения он всегда исчезает, раз – и нету? Но ведь какой хороший парень растет! Умный, толковый и добрый. Будет из него толк».
Миша уже год жил у дедушки Коли и бабушки Саши в Хилке. Хилок был небольшим поселком, располагавшимся в окружении величественных сопок и бескрайней забайкальской тайги. Находился он на Транссибирской железной дороге и имел одноименную железнодорожную станцию «Хилок», через которую в одну и в другую сторону без остановки шли товарные и пассажирские поезда. Вся жизнь поселка так или иначе была связана с железной дорогой. Дедушка Миши всю жизнь после войны, на которой он повоевал два с половиной года, работал в местной пожарной части и, дослужившись до начальника, через несколько лет ушел на пенсию и занимался хозяйством. Развел куриц, огород посадил, ходил в тайгу за грибами и ягодами. К охоте не пристрастился, поскольку животных любил и жалел. Бабушка Александра же работала начальником товарной станции, дел у нее было огромное количество, поэтому дома она появлялась только вечером, усталая, но всегда веселая и добрая. Мишу они очень любили и души в нем не чаяли. Внук появился в их жизни неожиданно и сразу же изменил весь ее уклад. Жили скромно, в большом дореволюционном деревянном доме, похожем на барак, разделенном пополам на две семьи. Водопровода, конечно же, не было, воду набирали и приносили в ведрах с колонки, расположенной на улице через два дома. Отапливались буржуйками, которые стояли в каждой комнате. Еще в доме на кухне была большая кирпичная печь, в которой готовили еду по праздникам и в выходные. Жили, конечно, не богато, но и не бедно, да и хозяйство свое, какое никакое, имелось.
Семья Обогаевых после похорон Шалвы в течение двух недель собрала свои скромные пожитки и уехала в полном составе в город Горький. Устроившись с помощью друга семьи Паши на работу и получив заветную девятиметровую комнату в общежитии, они погрузились в новый для них ритм жизни большого города.
Маленький Миша удивительно быстро изменился: набрал вес, перестал плакать, его жизненные показатели начали улучшаться, и практически через полгода он догнал своих сверстников в развитии. Но вот что удивляло его родителей почти постоянно. Разговаривая с ним, купая и играя, они видели его очень спокойный, изучающий взгляд – взгляд абсолютно взрослого человека. Однажды Зинаида так и сказала мужу:
– Толя, ты тоже видишь, как он смотрит? Это очень необычно. Такой ребенок у нас с тобой умный!
А сама в тот же момент подумала: «Это точно Шалва, это она так повлияла на него. Только этим можно объяснить все, что происходит с нашим сыном, только так».
В два с половиной года Мишу отдали в садик, и Зинаида смогла наконец выйти на работу. Жить стало чуть легче благодаря добавившейся к доходу семьи дополнительной зарплате. Но девятиметровая комната в общежитии, в которой жила семья Обогаевых, конечно, комфорта не обеспечивала. Мишина кроватка, сваренная из строительной арматуры на стройке по эскизу папы, занимала достаточно много места, еще ящик с запасом картошки, кроватка старшей дочери Ирины и их полутораспальная кровать, кухонный стол – попросту говоря, и шагнуть в комнате было негде. Папе Миши Анатолию обещали в будущем в строительном тресте выделить двухкомнатную квартиру. Но вопрос этот пока никак не решался.
Зинаида постоянно думала о наставлении бабушки – о том, что Мише нужно проводить свое детство на родине, в Забайкалье. «Но как? Отправить мальчика на воспитание к дедушке и бабушке? Как это будет выглядеть и как я буду без сына?» – думала она каждый день, укладывая Мишу спать, заглядывая в его не по возрасту разумные глаза и укрывая его одеялком. Вопрос этот решился сам собой. Миша очень рано начал говорить, и, созваниваясь однажды с отцом по междугородней связи, справившись о его здоровье и здоровье мамы, Зинаида услышал голос сына:
– Мама, можно я поговорю с дедушкой?
– Конечно, мой хороший, иди сюда, говори.
Миша взял большую черную трубку междугороднего телефона и, сделав серьезное лицо, сказал:
– Дедушка, я хочу к вам, забери меня, пожалуйста. Я буду вас слушаться.
Так и произошло. Через два месяца дед Николай приехал в город Горький и, погостив неделю, забрал внука в родной Забайкальский край. Так началась по-настоящему новая жизнь маленького Михаила.
Глава шестая
16 июня 1979 г.
Забайкальский край,
поселок Хилок
– Миша, мы туда не залезем, – почесывая голову и оглядываясь по сторонам, изрек Саша. Саша был старшим двоюродным братом Миши и самым близким его другом в Хилке.
– Саня, не дрейфь, иди наверх, вытащите меня там, – Миша опустил взгляд с вершины скалы и повернулся к брату и двум своим знакомым, переминающимся с ноги на ногу рядом. Ребята стояли на рельсах железной дороги в полукилометре от поселка, в месте, где пространство под нее было вырублено в сопке. Высокая отвесная скала поднималась высоко вверх на фоне пронзительно-синего неба.
Цветок прострел, или альпийский цветок, растущий на скалистых отвесных поверхностях Забайкальских сопок, был вожделенной целью ребят. Конечно, они не знали его правильного названия, называя его цветком счастья, как было принято у ребят в Хилке. Неприметный с виду цветок с фиолетовыми лепестками правильной треугольной формы рос только на отвесных скалах в самых недоступных местах Забайкалья, и именно он был заветной целью мальчишек. Будучи очень редким и труднодоступным, этот цветок был символом мужества того, кто его срывает и приносит своей возлюбленной. Именно это и захотел сделать Миша, когда познакомился с соседской девочкой Олей.
«Я обязательно его найду», – думал он, собирая друзей на вылазку. Цветок счастья, по рассказам ребят, рос только на достаточно отвесных скалах и только с солнечной стороны. Таковые имелись в нескольких местах, но все они находились рядом с железной дорогой, место под прокладку которой строители прорубали в сопках. Именно здесь имелись высокие, до двадцати метров высотой, вертикальные участки скальной породы. На одном из таких участков и было решено сделать подъем.
Миша заранее просидел почти три часа на самом верху скального утеса, засекая интервалы между движением поездов. Опасность мероприятия заключалась в том, что скалистый выступ сопки находился буквально в одном метре от железнодорожного полотна, и Миша предположил, что двигающийся, пусть и с не очень большой скоростью, грузовой состав, увлекая за собой огромную массу воздуха, может сорвать его со стены. Поэтому лезть предстояло в промежутке между движением поездов.
