скачать книгу бесплатно
– Моя мама. Она в Вихлянцево живет. Я сама оттуда, там выросла… – промолвила тихо женщина.
– А как звать? Маму твою?
– Ирина Федоровна…
– Нет, не знаю что-то…
– Сегодня… Или, наверное, уже вчера, позвонила соседка. Приезжай, говорит, Лена, как можно скорей, мама твоя умирает, – подбородок Елены задрожал. Женщина вздохнула, с трудом продолжила:
– Она давно болеет, но я не думала, что уже… Я… – Елена закрыла ладонями лицо, глухо заплакала, спина ее дрожала.
Бабушка не бросилась сразу утешать. Смотрела даже с небольшой укоризной на Елену. Потом сказала.
– Ну тише ты, тише. Что ты сразу ее хоронишь? Я вот знаешь, сколько раз так помирала, родных уже и не пугаю. Полежу немного, да и отойду, как кошка. Ты это брось. Ты так ей помогаешь? Знаешь, дочка, слово оно тоже не пустое. Возьмешь, да и угробишь мать? Ты зачем так, а?
Я молчал и удивленно наблюдал эту сцену. Женщины будто и забыли о моем присутствии.
– Я понимаю, знаю… Но что я могу с собой… Я чувствую. Как позвонили, так тут всё натянулось, – она снова, как тогда на дороге, прижала руку к груди. – А теперь словно оборвалось. Сердце упало… Я ничего не могу с собой… – она снова зарыдала.
Бабушка всё так же немного сурово смотрела на женщину. Потом поднялась, шаркающей походкой подошла к ней и вдруг прижалась губами к ее поникшей голове, поцеловала в растрепанные волосы. Потом отняла губы. Елена подняла удивленно голову.
– Она жива, дочка. Теперь я тебе скажу, что чувствую. Жива она, а ты нужна ей очень. Тяжело ей одной. И легче ей своими рыданиями ты не сделаешь. Лучше бы к ней поторопилась, если сил набралась.
Елена изумленно смотрела на бабушку.
– Откуда Вы?..
– Знаю, дочка, я знаю. Просто поверь. Она тебя очень ждет.
Елена молчала. Она вдруг изменилась в лице. Успокоилась, вытерла слёзы.
– Да, Вы правы. Нужно идти, – она посмотрела на меня: – Александр, пойдемте?
– Конечно, – отозвался я, – тем более, по-моему, метель стихла.
Бабушка проводила нас. Мы надели всё еще сырую обувь, верхнюю одежду, шапки. Я взял рюкзак, подал Елене ее сумочку.
– Ну, давайте, поспешите, с Богом. Куда идти, наверное, знаете. Так же по дороге еще всего километров пять, а потом направо. За пару часов дойдете. Так, ничего не забыли? Точно? Посмотрите хорошенько! Ну ладно, с Богом, пора.
Собрались уже уходить. Извинялись за беспокойство, бабушка всё что-то суетилась с новыми напутствиями.
– Спасибо Вам огромное, – сказала Елена. Хозяйка уже без недавней строгости, тепло посмотрела на нее, подошла. Та, будто зная, что нужно делать, наклонилась, и бабушка снова поцеловала ее в лоб, перекрестила.
– Всё хорошо будет, дочка. Ты верь.
– Верю.
Мы вышли на улицу. Ветер совсем стих. Снег срывался еще немного с неба, но кружился теперь спокойно, без прежней безумной гонки. Вокруг стояла поразительная тишина, непривычная до одурения. Я глянул вверх и изумился. Сквозь темно-серую пелену местами проглядывало черное звездное небо.
Мы пошли к дороге, всё так же – я впереди, «ледоколом», Елена сзади. Наши прежние следы уже замело, и пришлось прокладывать путь заново. Снег не скрипел, слишком он был глубокий и рыхлый.
4
Поселок остался позади. Мы оба оглядывались на приютивший нас полускрытый сугробами домик. Светили желтым мутные окна, и неясно было, действительно ли бабушка стоит у окна, провожая нас взглядом, или нам это только мнится. Да и весь этот визит теперь казался каким-то сном, просто нереальным видением, которое принесли с собой метель и вой ветра…
Некоторое время мы шли молча. Двигаться в глубоком снегу без ветра оказалось гораздо легче. Грудь радовал чистый спокойный воздух, а глаза – снежный простор и мелькавшие в небесных прогалинах звёзды. Елена заговорила сама:
– Она очень похожа на мою маму. Я как присмотрелась, так и обомлела… Странно это всё. Не случайно. Здесь же детство мое прошло, в этих степях… – помолчала, потом прибавила: – Хорошо тут было… Особенно весной, когда степь цветет…
– А почему уехали?
– Жизнь так повернулась. Закончила школу на «отлично», родители отвезли в Волгоград в институт поступать. А там студенчество… сами, наверное, знаете, знакомства, городская жизнь. В общем, пустила корни. Стала даже немного презирать деревню, зазналась, – она горько усмехнулась, затем мрачно сказала: – Обидно было родителям…
– А что, Вы одна у них?
– Да, только я… Отец у меня умер, давно еще, и мать одна осталась. Я всё хотела ее к себе забрать, а она ни в какую. Она любила всё это – просторы степные, закаты… Не могла в городе жить. Душно ей было в нем.
Я не знал, что говорить. Женщина изливала мне душу, а я как-то всегда терялся в такие мгновения. Молчал и только хмыкал в ответ.
– Я очень боялась, что не увижу ее больше. Всё время как вину перед ней чувствую, и всё надеюсь, что смогу еще оправдаться, искупить, что бросила здесь одну, что еще есть на это срок… А тогда, на дороге, как подумала, что всё, что больше нет ее – так из меня будто всю душу вынули. Хорошо, что Вы, Саша, рядом оказались… И эта бабушка. Она, правда, на мать так похожа. Мама никогда меня не сюсюкала, если плачу, сядет, смотрит строго. Чего, говорит, ревешь. Потом подойдет, поцелует раз в голову, и как рукой плач снимет…
– Да, интересно, прямо мистика… Совпадение, конечно.
– Да, просто совпадение… А вы, Саша, расскажите что-нибудь о себе. Вы куда ехали, зачем?
Я рассказывал. Так мы шли и говорили о разном. Елена стала другой за эти несколько часов. Я вспоминал ее вечером на вокзале. Строгие черты, поджатые губы. Где теперь всё это? Передо мной был совсем другой человек. Сильно уставший, измотанный, но будто раскрывшийся, снявший привычную деловую маску. Я смутно догадывался, что видел сейчас ту давнюю, деревенскую «Ленку», что уехала из родных степей, и которую соблазнил и так изменил город. Эта простая женщина, пришедшая теперь на смену прежней «директрисе», была ближе к людям, живее. «Ленка» и раньше сквозила в ней, ее и стало так жалко, ей и захотелось тогда помочь…
За разговором мы совсем не заметили, как вдалеке, справа от трассы снова замаячили огни. И точно, это было Вихлянцево, об этом поведал торчавший из снега дорожный знак, по которому лишь можно было понять, что мы бредем по шоссе. Свернули с трассы, еле нащупав поворот – нужно было пройти с километр в сторону. Когда подошли вплотную к поселку, небо уже начинало светлеть. В это трудно было поверить, но приближалось утро. Как только в голове появилась эта простая мысль, я почувствовал, как смертельно устал, и как сильно хочу спать.
Теперь уже я брел вслед за Еленой. В измененном непогодой поселке она словно на ощупь искала родной дом. Улиц было немного, и поиски не продлились долго. Вот и она, заветная дверь. Так же занесена снегом. Елена постучала в окошко рядом. Ничего. Снова. Но она знала – в доме должна была быть соседка, смотревшая за матерью.
Наконец что-то мелькнуло в окне. Внутри зажегся тусклый свет. Хоть мы и отгребли от порога снежный сугроб, но дверь отворилась с протяжным хрустом.
– Ленка, ты, что ли?
– Да, теть Кать, почему у Вас телефон выключен?! Я чуть с ума не сошла!
– Тише! Я что ль знаю, что с ним делать?! Да тише ты! Мать спит.
– Спит! – Елена зажала рот рукой, чтобы сдержать рыдания. Но это были слёзы облегчения, – слава Богу, слава Богу! – она сжала молитвенно руки. Вдруг взгляд ее изменился, она словно вспомнила что-то. – Спасибо, спасибо тебе, – повторяла она торопливым шепотом. Соседка, стоявшая в дверях, удивленно смотрела на нее, но я понял, что Елена обращается к той бабушке, – спасибо, спасибо…
– Ну, чего стоите в пороге, проходите, – строго приказала тетя Катя. – Да быстрее, холоду напустите, – мы зашли в дом.
Снова, как в доме старушки, мы отряхнули с себя снег, сняли сырую обувь, поставили сушить. Женщины вполголоса разговаривали.
– Ночью ей плохо совсем было. Ой, Лена, я думала, совсем уйдет наша Ира… А она ничего. Полежала, поохала и отошла. Всё имя твое в забытьи повторяла. Видно, помогала ты ей.
Елена ничего не ответила. Молчала.
Затем она отправилась в комнату больной. А меня усадили в кухне, налили горячего чаю. Я сидел, боролся со сном и отхлебывал дымящего напитка, помешивая периодически ложечкой. Вдруг услышал что-то. Будто плач. Точно. С той стороны, куда ушла Елена, доносилась приглушенная речь, мешавшаяся со всхлипами. В ней звучало одно только слово: «Мама, мама, мамочка…»
Меня положили спать в маленькой боковой комнатке. Я, не раздеваясь, рухнул на кровать и тут же провалился в сон, больше похожий на обморок. Очнулся, когда в комнату уже проник яркий солнечный свет. Поглядел на часы – половина одиннадцатого. Всё происходившее вчера казалось странным видением. Чудно было осознавать, что это была реальность. Робко, стараясь не скрипеть половицами, я вышел из комнаты. Наткнулся в кухне на ту женщину, что встретила нас вчера на пороге, тетю Катю. Она что-то стряпала:
– А, проснулся. Сейчас Ленка подойдет. Садись пока, завтракай, – она будто давно меня знала, говорила просто, без реверансов.
Я с удовольствием угостился чаем с гренками. Через несколько минут на кухню действительно вошла Елена. Лицо чистое, свежее, строгий макияж смыт. Одета она была в простой халат. Начавшееся вчера преображение завершилось окончательно.
– Доброе утро. Ну как, поспал хоть немного?
– Немного да. Хватит пока. А Вы как?
– В порядке. Слушай, большое спасибо тебе.
Я уловил какую-то перемену в разговоре, но не сразу понял, в чем дело. Однако, стало как-то… гораздо проще. Через пару секунд только до меня дошло, что она впервые за время нашего знакомства обратилась ко мне на «ты». Я немного потерялся, ответил скромно:
– Да не за что.
– Нет, есть за что. Ты настоящий человек. Без тебя бы не справилась – так бы и пропала в степи…
Она подошла, обняла меня, поцеловала в щеку. Я смутился, что-то пробормотал. Позже только подумал, что мы стали совсем друзьями за это короткое время, несмотря на разницу в возрасте. Вдруг я вспомнил что-то важное, о чем забыл узнать:
– А мама-то Ваша как?
– Хорошо. Она только проснулась. Пойдем, познакомлю вас.
И Елена осторожно направилась вглубь дома. Отворила прикрытую слегка дверь, вошла, пригласив меня за собой. Мы оказались в небольшой скромно обставленной спальне.
У окна под цветастым старинным ковром стояла крепкая двуспальная кровать. На чистой белой простыне под шерстяным одеялом лежала женщина. Она была уже в глубокой старости. Лицо ее, освещенное свежим утренним светом, было усталым, изможденным долгой борьбой с болезнью. Старушка смотрела в окно – на мерцавший в солнечных лучах снег. Но как только вошли, ее взгляд обратился к нам. И на дряхлом, морщинистом лице я увидел живые, ясные глаза. В них светились спокойствие и мудрость. Она и вправду была похожа на ту старушку, что выручила нас в степи. Эти глаза – они роднили их.
– Пойди сюда, сынок, – едва слышно произнесла больная, и я почувствовал, как Елена мягко толкнула меня в спину, направляя к кровати.
Я подошел, ощущая внутри неловкость.
– Здравствуйте, – промолвил едва слышно, словно боясь спугнуть повисшую в комнате робкую тишину.
Старушка увидела мое наивное детское смущение, тепло улыбнулась.
– Ну, не робей, не помираю я уже, отошла, – произнесла она всё еще слабым голосом, в котором, однако, уже звучали веселые нотки.
Тут настал мой черед улыбнуться. Старушка, увидев, что я немного освоился, сделала над собой усилие и громче, четче произнесла:
– Спасибо тебе от меня. За то, что дочери помог устоять… мы помогли, – при этих словах глаза ее загорелись чуть ярче. Я подумал, что не только наше с Еленой путешествие в снегах имеет в виду эта мудрая женщина.
– Надо было нам свидеться. На дорожку. И ты помог – спасибо тебе. Одна я молитвами не одолела бы ее, упрямую, – продолжала она, – ну ладно. Когда перед Богом буду, замолвлю за тебя словечко. Ты, главное, не подведи старушку. Сам с дороги не сворачивай, хорошо?
– Хорошо, – ответил я, по-прежнему слегка смущенный.
– Ну, идите. А я еще на снежок посмотрю в окошко. Сколько лет живу – а всё не налюбуюсь. Жадная я до красоты стала. Будет он там, снежок, аль нет, неизвестно. Так что наглядеться надо всласть. Ну, идите, – и она повернулась вновь к окну, за которым ослепительно сверкал снег. Лицо ее стало задумчивым. Мы вышли.
Я засобирался. Нужно было как-то добираться до Котово. Одного взгляда в окно, выходившее на дорогу, хватило, чтобы понять, что это будет непросто. Мне объяснили, как выйти снова на трассу и взять направление на Камышин, до которого оставалось всего ничего. А из Камышина уж как-нибудь можно добраться. Я распрощался и вышел на улицу.
Снаружи царило солнечное морозное утро. Природа словно и забыла про весну, про начавшийся по календарю март, и снова, возвратившись вспять, оделась в зимнее платье. Небо было удивительно чистым и радовало взгляд яркой голубой краской. Солнечный свет отражался в белой степной бесконечности, слепил глаза. Легкий ветерок, пародия на ночную вьюгу, сметал снежную пыль с сугробов, закручивал причудливые, сверкавшие в лучах карликовые вихри. Стоя почти по колено в девственном снегу, я прикрыл глаза от солнца и осмотрелся, пытаясь понять, куда мне нужно идти. И вскоре направился в путь.
5
Возвращался из Котово я через пару дней. Ехал обычным рейсовым автобусом, сидел у окна, глазел на степь. На улице снова был «плюс», снег быстро таял, и на полях виднелись черные прогалины, сквозь которые жадно дышала весенним воздухом почва. Мы проехали Камышин, слева мелькнул и скрылся поселок Вихлянцево, в котором я оставил своих новых друзей. Вспомнил Елену, ее мудрую спокойную мать. Не забыл и простую, с первого слова родную Катю. Потеплело в душе. Автобус мчал дальше.
«Так, сейчас будут Белогорки, посмотрю на тот домишко, может, увижу нашу бабушку-спасительницу», – подумал я и стал внимательнее вглядываться в окно.
Поселок был прямо у трассы. Вот он показался вдалеке. Я внимательно смотрел. Вот и та крайняя улица, по которой рыскали мы в поисках убежища. Вот тот первый дом, из которого никто не вышел, а вот…
Я подумал сперва, что перепутал. Что это не тот поселок, не та улица. Но всё было верно. Два крайних дома быстро промчались мимо окна и скрылись позади. Я всё пытался разглядеть их получше, выкручивал шею, смотря назад.
Тот второй дом, в котором нас принимала гостеприимная бабушка, стоял скособоченный и грузный. Окна и двери были в нем наглухо заколочены иссохшими старыми досками, покатая крыша во многих местах просела, провалилась внутрь. Дом был заброшен. И, видимо, уже давно.
Долго еще я растерянно сидел в трясущемся салоне, думал, и иногда всё спрашивал у кого-нибудь из пассажиров:
– Это Белогорки сейчас проехали, да?
– Они, они, тебе говорили уже.
– Там просто… Ладно, – рассеянно отвечал я и погружался снова в беспутицу мыслей.
За окном неслась навстречу автобусу бесконечная степь.
2018
***
В детстве я как-то изобрел ускоритель света. Не смейтесь, знатоки науки. Я был неопытен, чрезвычайно любил фантазировать и только-только начал изучать физику в школе. Помню, мы проходили тогда механику: скорость, ускорение, сохранение импульса, законы Ньютона. Мне всё было жутко интересно. С упоением я рассчитывал, за какое время упадет камень с Пизанской башни, с какой скоростью разлетятся бильярдные шары после удара, под каким углом лучше стрелять пушке. Больше этого любил только книги о космосе. Часами мог разглядывать в старых энциклопедиях фотографии звездных систем и далеких планет, читать об истории исследования Вселенной. Как-то раз наткнулся я на статью «корпускулярно-волновая теория света». Статья изобиловала похожими на египетские иероглифы формулами, портретами ученых, схемами экспериментов. Помню, что статью не дочитал – чем дальше, тем становилась она непонятнее. Остановился где-то на середине и закрыл книгу. Со стороны выглядел, должно быть, немало обалдевшим.
Многое осталось для меня загадочными письменами, однако, главное, как мне тогда казалось, я уловил. Лучи света – это потоки мельчайших частиц, фотонов, несущихся с огромной по земным меркам, но вполне определенной скоростью – скоростью света. У них есть, как и у других частиц, энергия и масса, они даже также подвержены гравитации! Я зажмурился: в темноте передо мной куда-то неслись маленькие желтые шарики, ударялись, отскакивали от предметов, окрашивая их во всевозможные цвета. Детское воображение поразила мысль о том, что свет звезд – это рожденные ими фотоны, долетевшие к нам лишь через сотни и тысячи лет.
С головой, полной неуловимых потоков света, я сел за домашку по физике.
«Абсолютно упругий мяч летит со скоростью 5 м/с и ударяется в лобовое стекло автобуса, едущего навстречу со скоростью 20 м/с. Масса автобуса – 2т, масса мяча – 1 кг. Определите, с какой скоростью отскочит мяч после удара».
Я нарисовал схему. Шарик, автобус, стрелочки… Шарик… Перед мысленным взором пронесся ярко желтый фотон размером с мяч, ударился в стекло и отскочил. Меня осенила страшная в своей простоте и смелости идея. Я отодвинул тетрадь по физике, достал чистый лист бумаги. Я спешил, меня лихорадило, быстрыми движениями я черкал ручкой по белой поверхности и про себя рассуждал:
«Так! Так, если свет состоит из таких же частиц, только очень мелких, но имеющих и массу, и скорость, то они так же будут иметь и импульс, и кинетическую энергию. Верно? Верно! А значит, они могут ее отдавать, а могут и принимать! Точно также, как этот мяч! Мяч ударится о встречный автобус и отскочит с большей скоростью, а фотон… фотон отскочит от, допустим, встречно летящего зеркала, и отразится… тоже с большей скоростью! Стоп. Но свет и так отражается от многих движущихся предметов… Но это неважно, скорость всех предметов очень мала, и они то движутся навстречу ему, то отдаляются, то есть одинаково и ускоряют свет и тормозят. В сумме эффект нулевой. А вот, скажем, если… Если сделать такой аппарат, который бы каждый раз «ловил» фотоны на встречном движении, и понемногу ускорял бы их, но только ускорял, не замедляя! Тогда можно было бы не просто поколебать скорость света мелким отклонением, а увеличить её, может быть, даже в несколько раз!»
Эта идея захватила меня. Мысль о том, что свет, сотни и тысячи лет летевший к нам из глубин Вселенной с одной и той же скоростью, можно «поймать» и ускорить, казалась обескураживающе революционной. Стало даже немного жутко от своей дерзости. Я размышлял дальше:
«Так… Нужны большие расстояния, чтобы зеркальные пластины успевали менять направление и разгоняться. Нужен вакуум – в газе свет рассеивается. Нужен излучатель, вроде лазера, способный дать короткий, но мощный импульс. Скажем, из точки «А» свет летит и ударятся в зеркало, движущееся ему навстречу, отражается и летит назад. Он не должен попасть в ту же точку «А», иначе просто рассеется об излучатель, а зеркало должно успеть за время обратного движения и возращения луча дважды изменить направление. Значит, это как минимум сотые-десятые доли секунды. За это время свет проходит тысячи километров. Такая установка может быть размещена только в космосе. Движения зеркал должны быть очень быстрыми и частыми. Это будет выглядеть, как… как вибрация!»
Мое воображение нарисовало колоссальных размеров установку. Миллионы вибрирующих зеркал, составляющих замкнутый коридор, в котором от стены к стене мечется световой импульс. Коридор опоясывает Землю по орбите и расширяется – с увеличением скорости света расстояния потребуются все больше и больше. Наконец, пройдя несколько витков ускорителя, свет вырывается из плена и устремляется по назначению, в глубины Вселенной! Только ему на это потребуется не тысячи световых лет, а в два, в три, а, может быть, и в десять раз меньше времени! Ну что, космические скептики, съели!
Весь конец дня я сидел как на иголках. Ускоритель света не давал мне покоя. Я беспрестанно обдумывал свою идею, менял детали реализации, с затаенным страхом мучительно перепроверял, нет ли где ошибки.
