Дарий

Гаумата облегчённо перевёл дух и сунул меч в ножны.

Вновь ложась в постель, Гаумата положил меч рядом с собой. Предчувствие чего-то страшного и неизбежного не отпускало, бередило ему душу.

«Ничего, – мысленно успокаивал себя Гаумата, – скоро вернётся Бардия, и всем моим страхам наступит конец!»

Утром Гаумата особенно старательно молился Ахурамазде и всем Амэша-Спэнта[26], уповая на то, что если ему, смертному, не дано предвидеть будущее, то пусть добрые боги, всевидящие и всезнающие, отвратят все напасти от него и его брата. И конечно же, в первую очередь пусть избавят от напастей Бардию.

Всю первую половину дня Гаумата провёл в царской канцелярии, разбирая донесения «царских ушей», непрерывно поступавшие во дворец со всех концов державы Ахеменидов. Из донесений было ясно, что большая часть населения Персидского царства одобряет реформы Бардии. И отдельные всплески недовольства в торговых городах и среди родовой знати никоим образом не смогут вылиться в обширные восстания.

В благостном расположении духа Гаумата уселся за обеденный стол. Он вызвал дворецкого, чтобы узнать у него, чем с утра был занят Смердис и как продвигаются поиски отравителей Вашти.

Дворецкий – это тоже был евнух – ничего не успел толком поведать Гаумате.

В трапезную ворвался начальник дворцовой стражи. Лицо его выражало страшное смятение, губы тряслись. Прямо с порога он закричал:

– Случилось несчастье, Гаумата! Только что прибыл гонец из крепости Сикайавати. Твой брат убит!

Гаумата выронил из рук фиалу с козьим молоком.

Прислуживающая Гаумате рабыня негромко вскрикнула, прикрыв рот ладонью. Дворецкий отступил в сторону, скорбно склонив голову.

– Что?! Что ты сказал? – с трудом вымолвил Гаумата, чувствуя, как по его телу расползается леденящий холод.

Начальник стражи перевёл дух и уже более спокойным голосом поведал:

– Гонец привёз страшную весть из крепости Сикайавати. Там убит Смердис. Твой брат, Гаумата. Кажется, ему отрезали голову…

Гаумата вскочил со стула, затем вновь сел. В его мозгу билась мысль: «О боги! Сон! Мой вещий сон!» А вслух приказал:

– Гонца сюда. Живо!

Гонцом оказался мидиец из племени будиев, рыжеволосый и рыжебородый, со сросшимися на переносье бровями, с крючковатым носом.

Гаумата схватил его за пропылённый кафтан и притянул к себе.

– Ты сам видел моего брата мёртвым?

Гонец закивал головой:

– Сам видел, о светлый господин. Ему отрубили голову.

– Когда это случилось?

– Ночью, о господин. Вчера ночью.

– Убийц схватили?

– Нет. Их не нашли.

– Как это не нашли?!

– Я не знаю подробностей. Мне просто было велено передать…

– Где тело моего брата?

– Его везут сюда.

– О боги! Как же вы допустили такое?! – в отчаянии простонал Гаумата, оттолкнув от себя гонца. – О Аши[27]! Ты или слепа, или глупа. О, мой вещий сон! Лучше бы мне не просыпаться вовсе!

Последние сомнения Гауматы рассеялись, последняя надежда умерла в нём, когда он увидел обезглавленное тело царя. Прах сына Кира был доставлен в Экбатаны в закрытой наглухо повозке. Сопровождавшие траурную повозку мидийские конники были убеждены в том, что везут тело военачальника Смердиса. Всему гарнизону крепости Сикайавати было известно, что Смердис как две капли воды похож на Бардию.

Со слов прибывших из крепости мидийцев выяснилось следующее.

Накануне в крепость верхом на конях прибыли молодая женщина, евнух и воин из дворцовой стражи. Воин вскоре ускакал обратно в Экбатаны, а евнух и женщина остались ночевать в доме начальника гарнизона. Утром воины обнаружили своего военачальника с отрубленной головой. Евнух и его спутница бесследно исчезли. Никто не видел, как они покинули крепость. Их кони так и остались стоять в конюшне.

Гаумате всё стало понятно. Несчастный Бардия был убит в постели, куда он лёг, по всей видимости, с той незнакомкой, что приехала к нему из Экбатан.

Взбешённый своим поздним прозрением, Гаумата чуть ли не бегом устремился в покои брата. Нелепость сложившегося положения пробудила в нём ощущение, будто он зависает над бездонной пропастью.

– Что, наслаждаешься жизнью? – язвительно обронил Гаумата, глядя на обнажённого Смердиса, которому две рабыни массировали бёдра и плечи. В следующий миг Гаумата рявкнул на рабынь: – Убирайтесь прочь!

Невольницы торопливо выскользнули из опочивальни. Вместе с ними удалился и евнух, которого Гаумата едва не сбил с ног при входе сюда.

Сидящий на постели Смердис прикрыл одеялом свою наготу. Он с недоумением взирал на брата.

Гаумата плотно затворил дверь и, приблизившись к Смердису, злобно зашипел ему прямо в лицо:

– Спешу обрадовать тебя, брат. Отныне ты мёртв!

Смердис непонимающе хлопал глазами.

– Прошлой ночью в крепости Сикайавати умер Бардия, – пустился в объяснения Гаумата. – Твои воины, разумеется, полагают, что умер ты. Теперь тебе придётся оставаться Бардией до конца своей жизни.

– То есть как? – испугался Смердис, до которого с трудом доходил смысл всего услышанного. – Что стряслось с Бардией? Почему он умер?

– Его убили, – жёстко ответил Гаумата. – И я подозреваю, что в этом злодеянии замешана твоя обожаемая Атосса.

– Что ты такое говоришь?! – Смердис окончательно растерялся. – Этого не может быть!

– Признавайся, Атосса разоблачила тебя или нет? Это очень важно, брат. – Гаумата встряхнул Смердиса за плечи. – Ну же, отвечай!

– Нет… То есть да. – Смердис сокрушённо закивал головой. – Атосса в первую же ночь распознала, что я – не Бардия.

– Почему ты не сказал мне об этом? Ведь был же уговор! – Гаумата сердито дёрнул Смердиса за длинные растрёпанные волосы.

– Атоссе самой понравился замысел Бардии, и она… она решила подыграть ему, – волнуясь, промолвил Смердис. – Атосса даже просила меня помогать ей в этом.

– Глупец! – воскликнул Гаумата. – Не подыграть она решила, а обыграть всех нас! Сначала Атосса приказала отравить Вашти, затем её люди убили Бардию… О, это не женщина, а злой демон в женском обличье!

Смердис продолжал оправдывать Атоссу, предлагая брату отыскать истинных убийц царя.

– Нужно найти ту женщину и того евнуха, которые были с Бардией той роковой ночью, – молвил он. – Удивительно, как им удалось незаметно выбраться из крепости, ведь ворота были заперты и всюду стояла стража.

– Всё очень просто, – сказал Гаумата. – Бардия жил в твоём доме, а там – ты сам знаешь, что находится там…

Гаумата многозначительно посмотрел в глаза брату.

– Подземный ход… – выдохнул побледневший Смердис.

– Убийцы воспользовались им и без помех выбрались из крепости, – продолжил Гаумата. – Об этом тайном ходе знали только ты и я. Но ты, как видно, проболтался Атоссе про подземный коридор в скале, а уж она-то живо сообразила, как им можно воспользоваться. Смекаешь, брат? Или ты станешь отрицать, что выдал Атоссе нашу тайну?

Смердис унылым голосом признался, что он действительно рассказал Атоссе про подземный ход, дабы объяснить ей, каким образом Бардия сможет незаметно покинуть Сикайавати и вновь занять царский трон, а он, Смердис, так же незаметно вернётся в крепость.

– Ты – глупец вдвойне, – разозлился Гаумата, – ибо не просто разболтал о подземном выходе из крепости, но и растолковал Атоссе, как его найти.

– Прости, брат, – сокрушался Смердис. – Не понимаю, как это получилось. Наверное, Атосса околдовала меня.

– Атосса не околдовала, а одурачила всех нас! – Гаумата в ярости сжал кулаки. – Что нам теперь делать, а? Как выпутываться из всего этого? Может, Атосса вознамерилась и нас с тобой тоже отправить в царство мёртвых!

– Нет, не могу поверить в это, – возразил Смердис. – Атосса любит меня.

– Вынужден огорчить тебя, брат, – мрачно усмехнулся Гаумата. – Атосса любит только власть.

У братьев-мидийцев оставался один выход: приперев Атоссу к стенке, заставить её сознаться в содеянном злодеянии, а заодно выведать её дальнейшие планы.

– Если Атосса вздумает помыкать нами, то её придётся убить, – холодно произнёс Гаумата.

– Как… убить? – растерялся Смердис.

– Мечом, – отрезал Гаумата. Он раздражённо прикрикнул на брата: – Одевайся, чего расселся! Ах да, ты же царь!..

Гаумата распахнул двери и громко позвал слуг.

* * *

Дворец мидийских царей представлял собой огромный комплекс из нескольких каменных зданий, вознесённых на холм, насыпанный посреди Экбатан многими тысячами подневольных работников. Благодаря этой рукотворной возвышенности древние строители смогли сгладить все неровности каменистого плоскогорья.

Сначала на этом месте возвёл дворец царь Дейок из племени магов. Он многое сделал для объединения мидийских племён в единое государство. Но пришли ассирийцы и разрушили дворец Дейока, опустошив и основанный им город. После смерти Дейока Экбатаны пришли в запустение.

Царь Каштарити, праправнук Дейока, заново отстроил Экбатаны, выстроил новый, более обширный дворец и повелел обнести его семью рядами стен, которые возвышались одна над другой на склонах холма. Зубцы этих стен были окрашены в семь разных цветов: у первой, наружной, стены зубцы были белые; у второй – чёрные, как уголь; у третьей – красные, будто маки; у четвёртой – голубые, как небеса; у пятой – цвета сурика; у шестой – серебристые. А зубцы седьмой, внутренней, стены сверкали золотом.

Ассирийцы ещё не раз вторгались в долину Экбатан и сжигали город, но дворцовую цитадель, укреплённую семью стенами, им так и не удалось взять ни разу.

Каштарити удалось завершить то, чего не смог до конца осуществить его прапрадед Дейок. Он объединил разрозненные мидийские племена и создал сильное войско. С этим войском Каштарити разбил ассирийцев и навсегда избавил Мидию от ассирийского ига.

Сын Каштарити, царь Киаксар, в союзе с вавилонянами довершил разгром Ассирийской державы. Желая подчеркнуть своё величие, Киаксар руками пленных ассирийцев рядом с отцовским дворцом возвёл другой, ещё более великолепный дворец. Здесь же была построена царская сокровищница, которую Киаксар после всех своих походов доверху набил золотом.

Сын Киаксара, Астиаг, тоже построил свой дворец, дабы хоть в чём-то сравниться со своим прославленным и непобедимым отцом. В войнах царь Астиаг был не столь удачлив, поэтому воевал он редко.

Дворец Астиага представлял собой портал, изогнутый под прямым углом, примыкая одним концом к дворцу Киаксара, а другим упираясь в крепостную стену. От старинного дворца Каштарити чертоги Астиага были отделены большим квадратным двором.

Царский гарем располагался в тесных залах дворца Каштарити, а покои царя – во дворце Астиага, более светлом и просторном. Во дворце Киаксара находились залы для торжественных церемоний, а также помещения для царских чиновников, занятых ежедневной рутинной работой над донесениями, письмами и царскими указами. Здесь же находились казармы царских телохранителей, конюшни и арсенал.

Отправляясь в покои Атоссы, Гаумата и Смердис вооружились акинаками. Гаумата, опасаясь, как бы Атосса не сбежала, повелел дворцовой страже перекрыть все выходы из дворца.

– При желании Атосса может спрятаться и во дворце, – заметил Смердис.

– Во дворце мы её всё равно отыщем, а вот за пределами дворца это будет сделать гораздо труднее, – сказал Гаумата.

Однако Атосса и не думала убегать и прятаться, это было не в её характере. Она не стала отпираться и сразу призналась, что это её происками лишились жизни Вашти и Бардия.

Гаумата спросил Атоссу, что толкнуло её на такое злодеяние.

– Мне надоело быть игрушкой в руках мужчин, – ответила Атосса. – Надоело терпеть мужские капризы и издевательства! Сначала Камбиз надругался надо мной, теша свою необъятную похоть. Причём никто из знати не вступился за меня, ни один царский судья не упрекнул Камбиза в кровосмешении и нарушении обычаев. Более того, старейшины придумали удобную отговорку, дабы соблюсти своё лицо и не прогневить вспыльчивого Камбиза. Поскольку царю дозволено всё, значит, он имеет право лишать девственности и родных сестёр. Мол, что в этом такого?

Ведь у мидян, наших соседей, с давних пор разрешены браки между близкими родственниками. Никто не вспомнил тогда, что этот позорный обычай распространён не среди всех мидян, а только в племени магов.

Когда я поняла, что мужчины всегда найдут отговорку, чтобы оправдать свои низменные побуждения, а также свою алчность и трусость; когда мне с очевидной ясностью было показано, что меня ожидает в случае моего сопротивления, – тогда-то я и решила для себя, что впредь стану обращаться с мужчинами, как они того заслуживают.

Бардия вздумал подшутить надо мной, сведя меня на ложе со Смердисом, за это я лишила его жизни. И не жалею об этом!

– А чем тебе помешала Вашти? – мрачно спросил Гаумата.

– Вашти с лёгкостью могла бы отличить Смердиса от Бардии, – ответила Атосса. – Этим Вашти была опасна, ведь она не стала бы молчать.

– Ты что же, хочешь, чтобы Смердис правил царством вместо Бардии?! – воскликнул Гаумата. – Да ты в своём уме?!

– Ничего другого и не остаётся, – невозмутимо промолвила Атосса. – Стоит открыть правду, и вас обоих ждёт казнь. Если мидийцы ещё могут поверить в вашу непричастность к убийству Бардии, то персы ни за что не поверят этому. Вы оба – дальние родичи последнего мидийского царя, как об этом ходят слухи. Персы обвинят вас в том, что вы вознамерились возродить Мидийское царство. Меня же никто из персов не заподозрит в убийстве Бардии.

Смердис и Гаумата обеспокоенно переглянулись, сознавая убийственную правоту Атоссы.

– Всё обойдётся, если вы оба станете слушать меня, – продолжила Атосса. – Пармиса, дочь Бардии, уже видела Смердиса и признала в нём отца. Все слуги и евнухи Бардии тоже принимают Смердиса за моего брата. Знать, которая может видеть царя лишь на расстоянии, и подавно ни о чём не догадается.

– Но есть люди, которые имеют доступ к царю в любой день, – высказал опасение Гаумата. – Прексасп, например. По своей должности Прексасп обязан делать доклады царю о положении дел в государстве. Бардия часто беседовал с Прексаспом наедине. О чём они совещались? Какие поручения давал Бардия Прексаспу? Мы этого не знаем…

Если Прексасп явится к Смердису и доложит о выполнении некоего царского поручения или захочет посоветоваться о каком-нибудь тайном деле, то мой брат и двух слов не сможет связать. Ведь он же полнейший тупица!

Смердис после этих слов Гауматы набычился, но промолчал.

– Зато у Смердиса его мужское достоинство огромных размеров, как у истинного царя, – улыбнулась Атосса, подмигнув Смердису.

– К сожалению, в беседах с Прексаспом или с главным писцом это Смердису не пригодится, – проворчал Гаумата, сделав ударение на слове «это».

– Не обессудь, но царскую канцелярию тебе придётся взять на себя, – сказала Атосса Гаумате. – В общении с Прексаспом Смердис может полагаться и на мою помощь. Думаю, моё присутствие на этих тайных совещаниях не смутит Прексаспа, а уж я разберусь, что к чему.

– Не сомневаюсь в этом, о светлейшая, – с едва заметной ехидцей обронил Гаумата.

– Сразу предупреждаю, не вздумайте избавиться от меня, – угрожающе промолвила Атосса. – Я всё предусмотрела. Моя смерть неизбежно повлечёт за собой и вашу гибель.

– О чём ты говоришь, дорогая! – воскликнул Смердис, сделав порывистое движение к Атоссе, которая сидела в кресле, положив руки на подлокотники. – Куда мы без тебя? Лишь в тебе наше спасение!

Смердис упал на колени и коснулся лбом носков туфель Атоссы, виднеющихся из-под подола её длинного голубого платья.

– Твой брат, кажется, так не думает, – проговорила Атосса, пристально глядя на хмурого Гаумату.

Смердис раздражённо обернулся на Гаумату, не вставая с колен.

– Смири гордыню, брат, – сердито сказал он. – Поздно уповать на богов, лучше положиться на Атоссу. Ныне она для нас – Анахита и Армаити[28] в одном лице!

– Именно это меня и тревожит, – признался Гаумата.

Понуждаемый требовательным взглядом Смердиса, Гаумата, поборов свои колебания, тоже опустился на колени и поцеловал туфлю Атоссы.

На прекрасном лице Атоссы появилось выражение радостного торжества, отныне желанная власть была у неё в руках!

Глава шестая

Прексасп

Гаумата и Смердис были из племени магов, знаменитого тем, что последователи Заратуштры, прибывшие в Мидию из Маргианы, распространили зороастризм сначала среди магов и лишь позднее – среди прочих мидийских племён. Маги, познавшие учение Заратуштры прежде прочих мидян, стали племенем жрецов. В своих обрядах жрецы-маги не просто служили светлым богам-язата, сотворённым Ахурамаздой, но приспособили для новой религии священнодействия, связанные с богами прежнего культа, олицетворявшими солнце, луну, землю, воду и ветры. Благодаря такому сплаву нового со старым, привычным миропониманием дуалистическое учение пророка Заратуштры довольно легко и быстро укоренилось среди мидян, перейдя от них к парфянам, персам, гирканцам, бактрийцам и согдам.

С той далёкой поры магов стали воспринимать именно как жрецов-огнепоклонников. Не всякий маг был жрецом, но всякий жрец непременно был магом, во всяком случае, среди мидян.

Поэтому Атосса не удивилась, когда узнала от Смердиса, что он в юности был жрецом, вернее, помощником жреца.

– Что же входило в твои обязанности? – поинтересовалась Атосса.

– Я лишал девственности девушек, приходивших в храм Астарты[29], – простодушно признался Смердис.

– И скольких же девушек ты лишил невинности за всё время своего пребывания в храме Астарты? – В голосе Атоссы прозвучали неприязненные нотки.

Но Смердис не заметил этого, ответив с горделивым видом:

– Через моё ложе прошло более двух тысяч девушек. Я пробыл в храме три года. Потом мне это надоело и я стал воином, как мой брат.

– Почему Гаумата не пошёл в жрецы? – вновь спросила Атосса.

– Гаумата с юных лет рвался служить царям, а не богам, – ответил Смердис. – В общем-то, я тоже не стремился стать жрецом, меня взяли в храм только из-за размеров моего…

Смердис запнулся, но Атосса поняла, что он имел в виду.

С каждым днём Атосса всё больше убеждалась в том, что Смердис отнюдь не блистает умственными способностями. Он более тяготеет к сексуальным утехам, нежели к государственным делам.

Во время самой первой встречи Смердиса с Прексаспом, на которой присутствовала и Атосса, всё шло хорошо, пока Смердис молчал, слушая, что говорит ему Прексасп. Но едва Смердис открыл рот, как то же самое сделал Прексасп, внимая той бессмыслице, которую тот нёс, даже не понимая сути вопроса. Атосса то бледнела, то краснела. Наконец, не видя иного выхода, она прервала словесные излияния мужа, поцеловав его долгим поцелуем в уста. Смутившийся Смердис враз онемел, и Атосса живо выпроводила его за дверь.

– Что случилось с царём? – недоумевая, обратился к Атоссе Прексасп. – Я не узнаю Бардию. Его будто подменили!

Атосса тоже изобразила сильнейшие недоумение и тревогу, сказав Прексаспу, что её супруг, видимо, не совсем здоров.

– Для усиления своей мужской потенции царь принял какое-то дурманящее зелье, и это, похоже, повлияло на его разум, – заявила Атосса ошарашенному Прексаспу. – Не только ты, друг мой, но и я тоже обеспокоена самочувствием Бардии.

Прексасп удалился, пообещав прислать к царю опытного лекаря-индуса.

Это был единственный случай, когда у Атоссы от волнения тряслись руки.

Лекарь-индус не обнаружил у Смердиса никакой болезни. Напротив, он сказал, что не встречал более здорового человека, чем царь.

Атосса подкупила лекаря, убедив его сказать Прексаспу, будто у царя случилось небольшое помешательство рассудка и ему нужен покой.

На следующую встречу с Прексаспом Атосса отправилась одна.

Поскольку Прексасп не привык обсуждать серьёзные дела с женщинами, даже если они царского рода, поэтому беседы у них не получилось. Атосса держалась скованно. Прексасп был подозрителен и замкнут.

Атоссе пришлось уговаривать Гаумату какое-то время встречаться с Прексаспом вместо Смердиса. Гаумата долго упирался, но затем согласился. При этом вид у него был мрачный.

Угрюмое настроение Гауматы сильно тревожило Атоссу, поэтому она решила подслушать его разговор с Прексаспом. Впрочем, из этой затеи у Атоссы ничего не вышло. Прексасп и Гаумата встретились не в царской канцелярии, а в трапезной – было время обеда.

Выждав немного, Атосса нарушила уединённую беседу Гауматы и Прексаспа. Она пришла к ним под предлогом, якобы желая сообщить Прексаспу о самочувствии царя. К удивлению Атоссы, выяснилось, что Прексасп и Гаумата обсуждают не государственные дела, а делятся впечатлениями о странностях Бардии, чего с ним прежде не бывало.

Когда Прексасп ушёл, Гаумата грубо накричал на Атоссу, возмущаясь, что та появилась некстати и не позволила ему выведать у Прексаспа то, что он хотел.

– Ах, я так беспокоюсь за царя! – передразнил Атоссу Гаумата. – Ах, он не желает лечиться! Ах! Ах!.. Кому нужны твои показные охи и ахи, дорогая? Думаешь, Прексасп настолько глуп, что не понимает, когда ты искренна, а когда притворяешься таковой!

Атосса тоже не осталась в долгу, обругав Гаумату, помянув при этом и Смердиса.

– Всё, на что способен твой брат, это лишать невинности юных девушек в храме Астарты, – раздражённо молвила она. – В постели Смердис – бог, зато на троне он – ничтожество!

Услышав эту гневную перепалку, в трапезную заглянул евнух из свиты царицы.

В тот же миг Гаумата склонился в низком поклоне перед Атоссой, которая сделала вид, что отчитывает его за какую-то провинность.

Такая двойная жизнь скоро стала Атоссе в тягость. По сути дела, все государственные дела и заботы по управлению обширным царским хозяйством лежали на ней и на Гаумате. Они вдвоём опекали Смердиса, как маленького ребёнка, постоянно следили, чтобы он не сказал что-нибудь несуразное в присутствии посторонних людей, ограждали его от встреч с Прексаспом.

У Атоссы оставалась надежда, что Смердис сможет проявить себя хотя бы на военном поприще, поскольку кони и оружие были его слабостью. Смердис не раз показывал дворцовым стражникам свою меткость в стрельбе из лука, а копьё он метал с такой силой, что пробивал насквозь медный щит с сорока шагов. В этом отношении Смердис ничуть не отличался от Бардии.

Однако на ежегодном летнем военном смотре случилось непредвиденное.

Сначала любимый конь Бардии сбросил Смердиса наземь в присутствии его телохранителей. Смердис потребовал себе другую лошадь и выехал к войску верхом на ней. Затем, объезжая конные отряды, выстроившиеся на равнине, Смердис перепутал имена некоторых военачальников, иные и вовсе позабыл, ибо перед этим он выпил вина для храбрости, но явно превысил меру. Военачальники видели, что царь пьян, и усмехались украдкой.

Однако Гаумата обратил внимание, что некоторые из сатрапов с какой-то подозрительной пристальностью приглядываются к Смердису. И особенно пристально Смердиса сверлил долгим взглядом Прексасп.

Своими опасениями Гаумата сразу после военного смотра поделился с Атоссой.

– Конечно, необходимо время, чтобы Смердис постиг все премудрости царской власти, запомнил имена и лица всех друзей Бардии, осознал его замыслы и научился мыслить, как мой умерший брат, – молвила Атосса. – Это будет трудный период в жизни Смердиса, но он должен его преодолеть с нашей помощью. Зато по истечении нескольких месяцев Смердис как бы переродится в Бардию, и тогда наступит спокойная жизнь для него и для нас с тобой.

– Боюсь, к тому времени Прексасп или кто-нибудь другой из царской свиты разоблачит моего брата, – проворчал Гаумата. Он был настроен весьма скептически.

Понимая, что, пряча Смердиса от Прексаспа, они тем самым лишь усиливают его подозрения, Атосса и Гаумата были вынуждены возобновить встречи царя и патиакша[30]. Впрочем, на этих встречах непременно присутствовали либо Гаумата, либо Атосса. Беседуя с Прексаспом, Смердис теперь держался более уверенно и уже довольно разумно рассуждал о разных государственных делах. Постепенно Смердис усваивал и привычки Бардии, которые были хорошо известны близко знавшим его людям.

Так прошёл месяц.

В начале осени у Атоссы состоялся разговор с одной из царских наложниц – Фейдимой, дочерью Отаны.

Фейдима была дружна с Атоссой. Они иногда вместе коротали вечера, поскольку Атосса находила отдохновение от повседневных забот в общении именно с Фейдимой. Атосса и Фейдима были одногодки, у них во многом совпадали взгляды на жизнь, как и вкусы относительно мужской внешности. Мягкая незлобливая Фейдима была очень приятной собеседницей, её тонкий ироничный ум избавлял любую беседу от скуки и пошлости. Атосса всегда прислушивалась к советам Фейдимы. Мнение Фейдимы являлось для Атоссы неким эталоном непогрешимости. К тому же Фейдима была обаятельна внешне. Совершенство её лица и фигуры всем и каждому бросалось в глаза.