Хрустальная скрипка. Часть первая

Виктор Кавалов

Хрустальная скрипка. Часть первая

Глава 1. На закате

Освальд старательно выводил палкой в грязи слово из трех букв. Потом снова и снова писал эти три буквы, двигаясь дальше по проселочной дороге. Никакого тайного смысла в них не было – это были просто три первые буквы алфавита, и вообще все буквы, которые Освальд знал. Ему было шесть лет, и он был смышленым мальчиком, однако в деревне Вальдано не было такой роскоши, как школа. Школы строились только в крупных поселениях, а деревенька на пятьдесят домов об этом и помыслить не могла. Старик Харлам обещал его научить алфавиту, но пока его времени хватило только на первые три буквы. Их мальчишка и выводил старательно у себя под ногами, шагая себе дальше.

Тем временем деревенька закончилась, а за оградой последнего дома раскинулось безбрежное поле пшеницы. То там, то тут, в разных местах этого поля, трудилось несколько деревенских жителей. Освальд не спеша шел дальше, наблюдая за одним из них – Маркусом Овенбригом. Маркус сосредоточено махал руками, то сводя их вместе, то разводя по сторонам, и, повинуясь его жестам, вокруг него летала пышущая магией серебристая коса. Коса косила пшеницу, а потом невидимая глазу сила собирала ее в снопы, аккуратно укладывая рядом с Маркусом. Так он и продвигался дальше по полю, жестикулируя и управляя магической косой, которая была всего лишь заклинанием. Все Овенбриги, как, впрочем, и большинство жителей деревеньки, были магами земледелия.

Также в деревне жили три семьи магов природы, которые зарабатывали на жизнь охотой и рыбалкой, а также лекарь (куда же без него). Но основным занятием жителей Вальдано было земледелие. Собственно, ничего удивительно в этом не было, деревушек таких были, наверное, сотни, раскиданные по просторам необъятной страны Арвании. А про другие страны Освальд даже не слыхал, если они вообще существовали.

Он просто гулял себе дальше, наблюдая за работой Маркуса. Мальчик не особо общался с ним в деревенском быту, как, впрочем, и со многими взрослыми. Но знал, что старший Овенбриг мужик добрый, спокойный и не обидит его. Обычно на улице Маркуса можно было застать за курением трубки у себя на крыльце. Или вечером у большого костра. Этот костер играл роль сельского клуба по интересам. Его разжигал староста, Хольцер Маронеус, которого все звали Сутулый Хольц за его вечно сгорбленную позу и походку. Каждый вторник и каждую субботу он приходил на центральную площадь деревеньки около восьми часов вечера и разводил этот костер (площадью называли пятачок в центре поселения, никому не принадлежавший, на котором были установлены четыре больших деревянных скамьи вокруг места кострища). Взрослые, кто не был занят и имел желание, собирались на площади у костра, общались, делились сплетнями и другими важными новостями. Когда были праздничные дни – конечно, выпивали, да еще как. В другие же дни пьянство в деревне особо не приветствовалось.

Наблюдать за работой Маркуса было одно удовольствие. Коса летала туда-сюда, вправо и влево, а скошенная пшеница сама аккуратно падала по стогам. Волшебное орудие ярко сверкало, делая свою работу и следуя за движениями рук мага, будто бы их соединяли прочные незримые нити. Вот бы ему меч вместо косы, подумалось Освальду. И он представил, что вокруг Овенбрига летает серебряный острейший меч. А поросль пшеницы – на самом деле множество щупалец страшного подземного монстра, который выпустил их чтобы схватить жертву. Но меч рубит, режет и раскидывает их (зачем-то заботливо потом складывая пачками), не давая чудовищу ни малейшего шанса. И героический маг раз за разом выигрывает в этом фееричном сражении.

Интересно, подумал Освальд, какими будут мои умения? Может быть даже, я смогу управлять настоящим мечом? Тогда будет можно поехать в большой город, устроиться в городскую стражу. А если повезет – вообще пройти отбор в гвардию. Это было бы потрясающе! Хотя о городской страже, а тем более о воинской службе, мальчику почти ничего не было известно, но сами эти слова резонировали в его голове, заставляя мечтать дальше. Или подчинить дикого медведя, чтобы потом использовать его в качестве скакуна (а таким умением, по слухам, обладал старший из охотников; к тому же, у него был небывалый – третий – уровень силы)? На самом деле, меня устроит и коса, как у дяди Маркуса. Да и возможность пройтись рядом с ростками, окропляя их с рук живительной энергией роста, после чего пшеница вымахивает буквально за месяц, тоже дорогого стоит. Ах, стать сельским магом тоже неплохо!

Освальд не представлял, какие таланты могут проснуться в нем в будущем, поэтому давал себе волю помечтать. Он был сиротой. Другие мальчишки и девчонки, имеющие родителей, хотя бы представляли, на что им рассчитывать. Как правило, ребенок перенимал магию родителей – одного, но бывало, что и обоих. Как правило, но не всегда. Иногда силы родителей смешивались, и их чадо становилось обладателем способностей, которым можно было подивиться. А очень редко – сила ребенка видоизменялась, это называлось «эволюционированием»; чаще всего это считалось великим благом, так как такие дети достигали уровня сил выше родительских. Но при любом из вариантов силы потомков хотя бы наследовали черты сил родителей. Поэтому, если оба твоих родителя – маги земледелия, то на возможность в будущем приручить дикого оленя тебе можно было не рассчитывать.

Старик Харлам приютил Освальда, когда тому было только четыре года. Харлам Фасгорн отличался от других жителей деревни. Он не был ни земледельцем, ни охотником. Он был магом-механиком и, конечно, не был коренным жителем Вальдано, о чем ребенок в свои годы не знал. Старик Харлам перебрался сюда уже на пенсии, подальше от городской суеты. Второй его отличительной способностью было то, что, помимо заклинаний, присущих ему как механику, он обладал и заклинаниями общей силы; это говорило о том, что в школе он учился, и не в последней. Освальд еще помнил первую встречу с ним.

Он бежал не останавливаясь, падал и поднимался, бежал дальше и вновь падал. Ноги путались в кустарнике, но мальчик не чувствовал боли от царапин. Ему сказали бежать, и он бежал. Так прошло много-много дней. На самом деле, не больше десятка часов непрерывного бега, но Освальду они казались вечностью. Потом он упал и заснул. Спал просто на траве, под деревом, в неизвестном ему месте. И сколько он проспал – неизвестно. Снилось ли ему что-то, тоже не помнил. Но когда Освальд проснулся, нестерпимо, до сухого кашля и хрипа, хотелось пить, а сил бежать уже не было, несмотря на сон.

Мальчик добрел до дороги, где рухнул на колени прямо по центру колеи и больше не мог пройти и шага. Сколько он стоял так, совершенно внутри опустошенный, – неизвестно, пока наконец на дороге не появилась лошадь, впряженная в телегу. Освальд просто стоял на коленях и ждал, пока обоз поравняется с ним и остановится.

– Пить… – попросил он охрипшим слабым голосом, – дяденька, дай пить…

– Что-что? – спросил незнакомец, спрыгивая с обоза. Он был стар, худощав, в приличной, но недорогой одежде и странной шапке. – Я не понимаю.

– Дайте пить, – хрипел мальчишка.

– Не понимаю, что ты говоришь. Пить? Что с тобой случилось? – старик полез в большой тряпичный мешок и достал бутылку с прозрачной жидкостью. – Пей, это вода.

Освальд схватил бутылку. Бутылка казалась тяжелой, поскольку он сильно ослаб, но мальчик вцепился в нее что есть мочи и пил, пил. Он не думал о том, что, может быть, стоит оставить немного воды незнакомцу, все же это был походный запас, просто пил, жадно, даже через силу. Старик ничего не говорил ему, а просто молча смотрел, сжимая губы. Наконец бутылка совсем опустела.

– Что произошло? – спросил старик. – Где твои родители?

Мальчишка ничего не ответил, просто протянул ему обратно пустую бутылку. Не удержал, и она упала прямо в пыль. Путник поднял бутыль и закинул в обоз, а затем обеими руками подхватил Освальда и поставил на ноги.

– Где твои родители? – повторил он свой вопрос.

Освальд ничего ему не ответил, потому что в голове было совсем пусто. Старик спрашивал еще что-то, потом осматривал рваную одежду, ссадины на руках и ногах. Это все было как в тумане. А после Освальд залез на телегу, уткнулся головой в мешок и снова заснул. И проснулся уже по дороге в деревню Вальдано.

Так он и встретил Харлама Фасгорна. Нельзя сказать, что старик усыновил его; просто старый механик не стал пускать дело на самотек, а разослал весточки о пропавшем мальчишке по ближайшим городам, а сам до поры приютил его, ожидая появления родителей. И вот так ожидание это растянулось на несколько лет. Хотя, чего греха таить, всем было ясно, что вряд ли родные уже объявятся.

Все это время Харлам воспитывал мальчика как внука. О прошлом Освальд ничего не помнил. Он даже не помнил, что произошло в тот роковой день. Только знал, что был очень, очень сильно напуган. Ему сказали убегать, и он убегал так, как будто за ним гнались адские исчадья. Он не вспомнил, кто ему приказал бежать, мать, отец, и другие подробности тоже улетучились из его детской памяти. Так что сельчане приняли его, как сироту. А старика Харлама он называл дедушкой.

«Пойду-ка я, дойду до мельницы, дедушка еще там, – размышлял Освальд, шагая по дороге, – и вместе вернемся в деревню». Ноги сами несли его вперед. Дело в том, что старик Харлам владел мельницей. Он купил ее, когда решил перебраться из города, и вроде как потратил на это все свои сбережения. Два года назад, когда повстречал на дороге Освальда, он как раз направлялся в Вальдано на свое новое место жительства. Мастеру-механику было легко управиться с такой простой техникой, как мельница. Вообще почти каждый земледелец мог смолоть немного зерна путем применения врождённых заклятий. Многие так и поступали, однако такого количества муки хватало только для себя. Чтобы молоть муку на продажу, в промышленных количествах, требовался маг земледелия четвертого, а может, даже пятого уровня силы. Таких в деревне не было отродясь. Тот же Маркус Овенбриг был второго уровня, а он был одним из лучших земледельцев. Поэтому мельница сельчанам была просто необходима.

Деревня Вальдано находилась прямо рядом с огромной дорогой, одной из трех главных в Арвании. На эту дорогу и вышел Освальд. Это была большая, проторенная дорога, не чета сельской. Здесь могли, при необходимости, разъехаться шесть повозок разом. Здесь мог пройти большой торговый караван, могли проехать огромные самоходные магические транспортеры, на которых зачастую перевозили целые дома. Освальд пару раз уже наблюдал движение таких транспортеров. Ими управляли специально обученные маги, которые могли приводить эти махины в действие. По сути, те же маги-механики, но значительно, значительно сильнее. Освальд не знал, какой уровень силы требуется для управления транспортером, но уж всяко выше третьего уровня, которым обладал Харлам Фасгорн. Потому что заставить работать без перебоев ветряную мельницу – это одно. Главное, чтоб ветер дул исправно. Дедушка, конечно, не был магом воздуха, однако в их краях не было проблем с ветрами. А вот заставить работать огромную, сложную махину, причем заставить работать не на природной силе, а на собственной магической, – это совсем другое.

Когда поля пшеницы остались далеко позади, хотя еще были узнаваемы, впереди показались лопасти ветряной мельницы. Было видно, как они вращались, скрепленные, как обручем, огромным колесом. В деревне мельницу так и называли – «Агатово колесо». Так и говорили – «поедешь мимо Агатового колеса и дальше до поворота». А звалась она так потому, что до старика Харлана принадлежала женщине по имени Агата. Говорили, что характер у этой Агаты был крайне вздорный. Освальду было неизвестно, какой магией владела Агата, но он знал точно – никто не хотел попадаться ей под горячую руку. Старожилы рассказывали – если Агата наорет на тебя, тут только к лекарю ползти. Или чарку спиртного сразу опрокинуть, чтоб отпустило. Много, много чарок. Возможно, она была магом звука. Или даже магом пения, ведь не зря про особо одаренных в этом плане говорили «этот звук у них пением зовется». У самой Агаты спросить было нельзя, по той простой причине, что свою последнюю песню она уже спела. Харлам Фасгорн приобрел мельницу у ее наследников, которые в деревне не проживали и заниматься ею не собирались. А зваться «Агатовым колесом» она так и осталась.

Вечерело, солнце подкатилось вплотную к горизонту, а Освальд почти дошел до мельницы. Дедушки было не видать. Наверное, он колдует над чем-то внутри. А может, просто задремал где-то в уголке, такое уже бывало. И не раз. Мальчик стал вглядываться в даль, пытаясь увидеть запряженную лошадьми дедовскую повозку, и вроде бы разглядел ее рядом с мельницей.

Но каково было его изумление, когда повозка при ближайшем рассмотрении превратилась в целую карету. Кареты у деда точно никогда не было, да и зачем она ему. Мальчик присмотрелся. Это точно была карета, пассажирский экспресс. На таких бедные люди не передвигались. Бедные люди и деревенские жители вообще не пользовались никакими каретами. Однако даже для городских карета была не простая. Она была окантована металлом, который блестел в свете заходящего солнца, возможно, даже золотом. По крайней мере казалось, что выглядит эта окантовка очень дорого. Так путешествовали явно не простые горожане.

Подойдя еще ближе, Освальд услышал крики. Это был то ли спор, то ли разговор на повышенных тонах. Кричал мужчина, голос его был не знаком. Это был не голос дедушки. В нем сквозила злость и презрение. Паренек ускорил шаг и почти побежал. Ему показалось что он услышал голос старого Харлама, отвечающий кричащему мужчине.

Вблизи карета выглядела еще более впечатляюще. Металл на ее бортах вряд ли был золотом, но искусная работа была видна с первого взгляда. Помимо металла в обшивке присутствовало черное как уголь дерево, названия которому Освальд не знал. Тоже явно не дешевое. С четырех углов к карете крепились магические светильники. Рядом с сидением кучера находился большой и мощный прожектор, чтобы освещать дорогу в вечернем сумраке. Он был направлен вниз к земле и отключен. Самого кучера на облучке не было. Лошади, впряженные в экипаж, выглядели гораздо более ухоженными, чем их деревенские собратья. Внутри кареты сидело несколько человек, двое или трое, точнее в полутьме было не рассмотреть.

Когда Освальд обежал карету, ему открылось страшное зрелище. Кучер, здоровенный мужик с темными, торчащими во все стороны волосами, в темно-серой с красным кантом униформе, что-то кричал и, размахивая руками, наступал на старика Харлама. Дедушка стоял на земле на коленях и пытался ему что-то отвечать, выкрикивая фразы срывающимся голосом. Впрочем, его голос был слаб на фоне рева кучера. Лицо у дедушки было разбито, все в крови, левый глаз заплыл, и казалось, что нос тоже поврежден. На земле перед ним уже натекла лужица крови. Сердце гулко застучало в висках мальчишки.

Освальд не знал, конечно, что случилось. А произошло следующее. Пассажирский экипаж, проезжая мимо мельницы, повернул к ней, чтобы попросить воды. Это было формальным предлогом. На самом деле, кто-то из путешественников просто попросил рассмотреть мельницу вблизи (что, впрочем, было совершенно безобидным желанием). Когда Харлам Фасгорн вышел навстречу экипажу, кучер попросил его принести воды напиться. За это время пассажиры могли удовлетворить свой интерес. Старику Харламу просьба была не в тягость. И все было бы гладко, если бы не выходка кучера. Тот решил то ли зло подшутить, то ли просто показать свое превосходство над деревенщиной. И когда мельник принес ему кружку воды, кучер вылил ее себе под ноги со словами «Тиной воняет, ты отравить нас удумал, старый хрыч?»

Харлам Фасгорн вполне себе владел заклинаниями общей силы, в отличие от обычных жителей глубинки. О чем кучер, конечно же, знать не мог, пока кружка не полетела ему в голову. Взбешенный этим, он подскочил к старику и применил «Удар копытом». Это несложное, но мощное заклинание второго уровня знали многие маги, работающие с лошадьми. Оно имитировало сильнейший удар задними копытами лошади. И хотя Харлам успел поставить блок, его третьего уровня силы, даже выше, чем у кучера, оказалось недостаточно, чтобы поглотить энергию удара. Все-таки он никогда не был боевым магом. Удар кучера пришелся ему прямо в лоб, рассек бровь и повалил на землю. Когда Харлан попытался подняться, кучер с ревом, уже без всяческой магии ударил его сапогом в лицо, разбив нос. Он был крупным мужчиной, весил почти сто килограммов, и каждый его удар мог стать роковым.

– Ну что, ну что, – орал кучер, – умеешь кружками кидаться? Лежи, старый хрыч! Не то шею сверну! Понял? Понял меня?!

Вот эту сцену и застал Освальд, прибежав на мельницу. Он видел, что дедушка ранен, не знал, что произошло, но кровь в его венах закипела.

– Аааа! – закричал мальчишка.

Здоровенный кучер оглянулся и посмотрел на него с раздражением.

– Что, – спросил он, – тоже захотел сапога отведать?

На лице детины злость смешалась с брезгливостью. Что старик, что мелкий пацан, эти деревенские никчемные людишки не вызывали у него ни капли сочувствия. Он даже не принимал их за людей.

– Падаль вонючая! – прокричал Освальд самое страшное, самое отвратительное из известных ему ругательств. – Не трогай дедушку!

–Неееет, – прохрипел старик, тщетно пытаясь подняться с колен, – не надо! Беги!

– Ах ты, мелкий засранец, – ревел медведем кучер, – как ты меня назвал? Иди сюда!!!

Дверь кареты щелкнула – кто-то из пассажиров наконец счел происходящее снаружи стоящим внимания и вышел посмотреть, что происходит.

В Освальде пульсировали одновременно злость и страх. И еще какое-то новое чувство, над ними. Сильнее. Он должен защитить деда. Не зря тот учил его заклинанию общей силы, чтобы защитить себя от дикого зверя, если придется. «Я не знаю, сможешь ли ты, – говорил старый Харлам, – не ведаю. Мелкий ты еще. Но тут ничего сложного. Если не будет выхода, пытайся применить. Против медведя, конечно, все это бесполезно, а волка откинуть сможешь и убежишь. Это и против людей сработает, если освоишь. Запоминай. Почувствовать силу. Поверить в нее. От сердца к рукам и голове. От сердца к рукам и голове – волна первая. И от головы к рукам – вторая волна. Представь, что в руках огромный валун, и третьей волной кидаешь во врага. От сердца к рукам и голове…»

Освальд собрал свою ярость в комок и пустил ее бежать по венам, как кровь. Она дошла до рук и головы. От головы вернулась в руки. Слабое, едва заметное пульсирующее облако в его ладонях ожило и набирало вес.

– Ты щенок! – взвыл кучер, почувствовав недоброе. Он бросился вперед, сокращая дистанцию и занося руку, которая весила, наверное, почти как мальчик перед ним, для удара.

– Бегииии! – закричал из последних сил Харлам Фасгорн. Кровь залила ему лицо, и он почти не видел происходящего, но ощущал море бушующей дикой ярости.

Солнце зашло краем за горизонт, и его последние багровые лучи отразились в глазах ребенка, выставившего вперед ладони с глыбой сияющего света в них.

Глава 2. Фиолетовый ореол.

Сила наполнила грудь Освальда, как свежий воздух наполняет легкие при выходе из душного помещения. Сила пульсировала в нем и текла в руки, бурля, заставляя вибрировать все его сосуды. Мальчик никогда не ощущал ничего подобного. Слово, которым можно было описать эти ощущения, – возможность. Возможность стать чем-то большим. Возможность созидать и разрушать. Море возможностей, недоступных ему ранее, вот что он ощущал.

Кучер уже был совсем рядом, несся на него, желая смести со своего пути, разрушить все, нарушить ощущение. По сравнению с мальчиком он был просто громаден. Еще чуть-чуть, и кулак здоровяка опустится прямо ему на голову. Ближе, еще ближе, через доли секунды. И когда до момента удара оставался лишь краткий миг, время замерло.

Время остановилось, как будто было гигантским маховиком сущего, запутавшимся в нитях бытия. Остановилось только на мгновение, чтобы затем раскрутиться в обратную сторону под действием этих упругих нитей. С рук Освальда сорвался сгусток силы, оттолкнувший мужчину обратно. Только что бежавший вперед кучер теперь летел назад.

Кучера снесло, как будто он был тряпичным пугалом на поле, а не стокилограммовым мужланом. Он пролетел не меньше десяти метров по воздуху, прежде чем его ноги смогли коснуться земли. Но удержаться на ногах после такого полета он не смог, и, нелепо просеменив назад, плюхнулся на свою пятую точку, а затем проехал еще метр по инерции. Он завалился на спину и тяжело дышал, не понимая даже, что случилось.

Бугай попытался встать. Получилось это у него только со второй попытки. Нетвердо стоя на ногах и покачиваясь, не придя еще окончательно в себя, он с лютой ненавистью буравил глазами дерзкого юнца. Не мог он даже подумать, что столкнется с отпором.

– Освальд, что случилось? – вопрошал старик Харлам. Из-за залитого кровью лица он не мог рассмотреть происходящего, однако понимал, что с мальчишкой пока еще все в порядке, слава богам.

Освальд молчал. Он не мог до конца осознать произошедшего, что дал отпор этому здоровяку. Больше тот не навредит, ни ему, ни деду. Однако он заблуждался. Кучер был ошарашен, оглушен и унижен, но никак не выведен из строя. В его глазах горела теперь совершенно не управляемая злоба. И абсолютно не важно уже было, что направлена она была всего лишь на шестилетнего мальчика, еле достающего ему до пояса. Да как он смог, как посмел так унизить его!

Здоровяк взревел и снова кинулся на ребенка. В этот раз было не до забав, кучер бежал вперед, собирая все запасы своей магии. Сейчас он отомстит, проучит негодяя. Применит «Удар копытом», вложив все свои силы и напитав его собственной злобой. Таков был его план.

Освальд приготовился отразить опасность и повторил действия вновь. От сердца к рукам и голове – волна первая. От головы в руки – вторая волна… Но дрожь в его руках была теперь дрожью усталости и физического истощения, а не бурлящим источником силы. Первый удар на то и первый, что выкладываешься на полную, не зная, получится ли. Ребенок вложил все свои силы, и они истощились. Волны энергии больше не пробегали по телу, в руках была тяжесть. Он не мог больше нанести удар, не мог даже сконцентрироваться, чтобы собрать в ладонях хоть сколько-нибудь значимый объем силы. Он был полностью беззащитен и разбит.

Кучер подпрыгнул вверх, собрав всю энергию и прочтя заклятие. Он уже летел на мальчишку, готовый нанести удар. Старик Харлам, не будучи боевым магом, смог заблокировать точно такой же удар, но не полностью, потеряв равновесие. Этот же «Удар копытом» станет намного, намного сильнее. А Освальд не мог не только его заблокировать (да и не знал, как), даже увернуться сил у него не осталось. Этот удар точно попадет в цель. Взрослому человеку он нанес бы серьезные травмы, а ребенку… Он будет смертельным приговором.

– Прекратить! – закричал откуда-то высокий мужской голос, но кучер уже не мог и не желал останавливаться, верша свою месть.

И опять, время как будто бы замедлилось перед Освальдом. Он видел, как падает на него кучер, вытянув ногу вперед. «Удар копытом» был неотвратим, и мальчик понял, что даже не успевает в страхе прикрыть глаза перед неизбежным. Сейчас нога обрушится на его череп, ломая кости, а он не может защититься. Спина покрылась холодным потом, и…

Сначала были два слова, не сказанные, а буквально выплюнутые откуда-то сзади, резко как из пращи. Перед глазами мальчика, буквально в паре сантиметров от его носа, загорелась едва заметная сетчатая структура, будто паук сплел свою паутину, и она внезапно стала видна в лучах заходящего солнца. Удар кучера пришелся прямо в нее и не достиг лица ребенка. Более того, Освальд с ужасом наблюдал, как нога амбала буквально сложилась, смялась об эту едва осязаемую преграду, как о камень. Все это произошло за какие-то доли секунды и сопровождалось треском сломанных костей и порванных сухожилий.

Кучер упал прямо перед ним, будто остановленный непроходимой преградой. И завизжал так, что у мальчишки уши заложило. Освальд отскочил назад, понимая, что произошло настоящее чудо. На нем не было ни царапины, но от страха сердце колотилось так, что просто выпрыгивало из груди.

– Аааууууаааа! – визжал кучер, трепыхаясь в пыли перед ним. Правой рукой он схватился за бедро травмированной ноги, а левой колотил по земле от боли. Ступня его, а также голень были развернуты совершенно противоестественным образом. Было ясно, что нога сломана как минимум в двух местах.

Освальд сделал еще шаг назад. А потом отметил, что кучер, несмотря на сильную боль, глядел не на покалеченную ногу, а куда-то вдаль, ему за спину. И в глазах у него читался животный ужас. Мальчик оглянулся. Дверь кареты была открыта, и возле нее стоял мужчина, среднего роста, худой и уже лысеющий, лет сорока. Мужчину окружал фиолетовый ореол. В вечерних сумерках Освальду это показалось жутким, хотя он совсем не понимал, откуда это свечение. Но именно оно так напугало кучера, что заботило больше собственной поврежденной ноги.