Оржицкие «фермопилы» Костенка

Лейтенант Коротких находился в роте Петра Полищука. Этот молодой командир с Украины нравился лейтенанту. Всегда веселый в минуты фронтового затишья, смелый в бою, хитрый в разведке, он был похож характером на командира. Они по-мужски любили друг друга, понимали с полуслова. Кто-кто, а солдат знает, что такое друг на войне.

– Идут!

– Патроны беречь! Огонь вести только с близкой дистанции! —

Лейтенант, как и весь батальон, думал только об одном: «Пехоту сдержим, пока есть патроны, но если пойдут танки…».

Со стороны белых домов-мазанок, через поле шли немцы. Шли в полный рост, уверенные, с автоматами наперевес, как в учебном бою.

Фашистская пулеметная очередь ворвалась в предгрозовую тишину. В момент все вокруг застонало, заскрежетало. В диком свисте пуль, в стрекоте пулеметов на поле вздыбилась земля. Психическая атака немцев захлебнулась. Живые залегли. И здесь лейтенант увидел, как Петр Полищук, поднявшись во весь рост, нажал на гашетку немецкого трофейного автомата.

– Ложись!

– А-а-а, гады! Поползли! – продолжал строчить автомат ротного.

Вскипевшая злость подняла с земли Полищука, еще мгновение, и он бросится в атаку, поднимутся его солдаты. А это смерть. Коротких бросился к Полищуку.

– Ложись!

Пулеметная очередь. Лейтенант не успел. Упал подкошенный ротный. Теперь поднялись немцы, и снова вскипела земля. Несколько раз фашисты ходили в атаку. И столько же раз отступали, оставляя трупы на поле.

У Полищука навылет раны в груди, прострелена нога. Оттянув ротного за кустарник, в лес, лейтенант разорвал на нем гимнастерку от ворота, наложил бинт.

– Петр! Петр! Ты жив?

Пульс слабый. Полищук открыл глаза. Сквозь туманную поволоку он узнал лейтенанта:

– Как там наши ребята?

– Держатся, друг. Стоят. Крепись.

Кровь промочила бинт. Полищук слабо стонал.

– Послушай, лейтенант, если прорветесь…

– Мы тебя не оставим, слышишь, Петр!

Как из-под земли рядом вырос фашист. Лейтенант увидел его, когда немецкий штык коснулся плеча:

– Тихо! Молчать!

«Обошел, гад, прополз», – мелькнула мысль, – «один, или…?».

Осторожно положив Полищука на землю, освободив руки, лейтенант Коротких поднялся.

– Рюки! Рюки! – Зашипел фашист.

«Живым решил взять…» Решение пришло быстрое, как молния.

– Курить. Понимаешь, закурить хочу? – Почему бы таким сейчас не улыбнуться фашиста. – Понимаешь?

– О-о-о! Рюсский шютить… Орюжие!

На мгновение немец немного отвел в сторону штык. И в это время лейтенант головой нанес ему удар под челюсть, а в следующее мгновение выстрелил из пистолета в упор. Залег. Оглянулся. Никого. Оставался один патрон. Рядом шел бой. Но это уже была не психическая атака. Через поле грохотали танки…

…В минуты, когда сознание возвращалось к лейтенанту, он болезненно напрягал память, пытаясь вспомнить, что с ним и где он. Но только рваные языки огня и черного дыма мелькали перед глазами. Лейтенант чувствовал, что он лежит на голой земле, где то в сарае. Пытался встать, но от первых движений появлялась резкая боль, и он снова терял сознание. Липкая, как клей, кровь застыла на лице, в волосах.

– Встать! – Грубый окрик с темной, как ночь, пропасти. – Встать! – И еще какие-то непонятные слова на чужом языке.

Били по груди, по ногам. То ли прикладом, то ли кованым сапогом. Удар по голове. И снова тьма. Ни голосов, ни ударов, ни боли… Пустота.

Далее будет длинная дорога к офицерскому лагерю в Новоград-Волынском… Германия… побег из лагеря… блуждания по Чехословакии… арест… гестапо… Освенцим… еще побеги и аресты… и так вплоть до 1945 года».

Раков Николай Кузьмич, 1918 года рождения – 24 сентября 1941 года в районе города Оржица Полтавской области его часть, в которой он служил начальником санитарной службы при 19 танковой дивизии, попала в окружение, а затем их в количестве 50 человек немцы взяли в плен.

Но, к сожалению, не всем суждено было выйти. Немецкие войска, прорвав оборону в западной части Оржицы, вышли в тыл контратакующим частям Красной Армии. Зажатые с обеих сторон красноармейцы оказывали отчаянное сопротивление. Первыми упали минометные расчеты. Подавив разрозненные очаги сопротивления, немцы добивали оставшихся в живых на поле боя раненых красноармейцев.

Вспоминает капитан Е. Пискунов, что:

«…положение становилось все хуже и хуже. Когда стало ясно, что завладеть единственной дорогой и переправой, по которой можно провести технику, невозможно – дивизионное начальство собралось на совещание. Решался один вопрос, как быть дальше. Боеприпасов нет, среди личного состава начали проявляться случаи недисциплинированности. Нужно было срочно принимать решение о дальнейших действиях. Стало очевидным, что артиллерию без боеприпасов и горючего вывести невозможно.

Конский состав из артиллерии и обозов частично был уничтожен на пропитание. Было принято решение в обстановке, которая сложилась, пожалуй, единственно правильное: артиллерийские системы затопить.

Артиллерия на механической тяге была затоплена в пойме реки Оржица, предварительно из пушек были сняты замки и уничтожены прицельные приспособления».

Интересный вопрос – где она была затоплена? Были ли пушки после освобождения Оржицы в 1943 году подняты?

«Личный состав дивизиона по решению командования разбился на группы и обходным путем начал выходить из окружения в направлении Богодухов, Ахтырка. Их группа командиров и рядовых артиллеристов решила недалеко от переправы форсировать р. Оржица. Однако, они оказались в ловушке.

Немцы обнаружили их и открыли по обоим берегам реки сильный автоматный и пулеметный огонь. Они оказались где то метрах в 800 от правого берега, в достаточно глубоком болоте (пойме). На поверхности воды оставалась только голова. Все тело оказалось под водой. Решили в таком положении ждать темноты, чтобы ночью попробовать выбраться на берег. К вечеру начало подмерзать и они оказались в плену тонкого льда.

Единственным спасением в таком положении оказался спирт. Через небольшие промежутки времени употребляли по глотку спирта. Меркой была крышечка от фляги. Примерно в середине ночи немцы прекратили вести огонь, и они решили выбраться. Далее оставаться в таком положении было невозможно. Единственным оружием у них для прорыва были пистолеты. На их счастье, на берег они выбрались благополучно. На окраине населенного пункта залезли на чердаки двух домов, чтобы обсушиться. Другого выхода не было. Лесов поблизости не оказалось, а идти в таком положении было невозможно.

Какое было их удивление, когда днем они увидели, что в селе полно немцев. У каждого из них, как указывает Пискунов, было единственное оружие – пистолет. Из офицеров в их группе было четверо: сам Пискунов, командир отдельного зенитного дивизиона Михаил Демин, командир разведки, политрук и работник контрразведки и несколько солдат.

Делать было нечего, приготовились к обороне, если немцы полезут за чем-нибудь на чердак. К дому почти вплотную подходило от берега поймы реки кукурузное поле. Початки были сорваны, а стебли остались нетронутыми, а они могли бы служить укрытием.

Если бы немцы нечаянно смогли их обнаружить, решение было одно – открыть по ним огонь и быстро по кукурузе отходить назад в болото. Болото было надежным укрытием. Немцы в болото не лезли, очевидно, считая, что пробыть в болоте долго невозможно, и они сами должны были попасть к ним в руки. Но немцы не знали того, что пока в них текла кровь, и они могли бороться, о добровольной сдаче не могло быть и речи».

Отряд под командованием командира 1-го вдк генерал-майора М. А. Усенко, который пытался прорваться в районе Мацковцы Лубенского района, почти полностью погиб в окружении.

Вряд ли в отряде М.О Усенка было значительное количество десантников, так как уже на 13 сентября 1941 остатки 1 ПДК составляли всего 50 человек.

Последняя радиограмма от окруженной группировки 26-й армии была принята в 8 ч 11 мин. 24 сентября по радио в Москве:

«Начальнику Генштаба Красной армии. Нахожусь Мацковцы. Боевых частей нет. Продержаться могу не более суток. Будет поддержка? Усенко».

Усенко Н. А. – Генерал-майор, командир 1-го вдк (1, 204, 211 бригады), присоединился к войскам 26-й армии и возглавил один из ее отрядов, который почти полностью погиб в этом окружении, пытаясь прорваться в районе села Мацковцы, Лубенского района.

С начала Великой Отечественной войны – Усенко на ее фронтах. Участвовал в боях на Юго-Западном и Южном фронтах. Участвовал в боях на государственной границе СССР, Киевской оборонительной операции. 23 сентября во время боев в окружении под Киевом (очевиднее всего – у Мацковцев) Усенко был ранен.

С декабря 1941 командовал 2-м кавалерийским корпусом Южного фронта. Еще не завершив формирование, корпус перешел в наступление и освободил Александрополь и ряд других населенных пунктов, однако не сумел в дальнейшем удержать позиции и был вынужден отойти, потеряв убитыми более 5000 человек, а также большое количество танков, орудий и минометов.

В апреле 1942 года Военный трибунал Южного фронта приговорил М.О.Усенка до 10 лет исправительно-трудовых лагерей без поражения в правах с отсрочкой исполнения приговора до конца войны, а 16 мая – понизил его в звании до полковника. 2 мая 1943, учитывая боевые заслуги Усенка, который в то время командовал дивизией, звание генерал-майора было ему возвращено, но приговор о 10 годах лишения свободы с него не сняли.

2 мая 1943 года М.О.Усенко погиб. Возвращаясь к освобожденному советской армией городу Бобров, машина генерала-майора М.О.Усенка наехал на мину. Похоронен он в городе Бобров, Воронежской области.

Из воспоминаний Сергея Михайловича Басманова узнаем, что:

«… они к вечеру прибыли в городок Оржица Полтавской области. Не успели расположиться, как его забрали в команду пограничников, чтобы идти в разведку на тот берег, так он стал вторым номером пулеметчика. Был ранен при выходе из окружения возле города Лубны. У их расчета разорвался снаряд, и осколок распорол ему ногу чуть выше лодыжки. Немецкие части рвались на восток, и они оказались в полукольце. Нужно было пробиваться к своим. Ими командовал тогда генерал, скорее всего, командир 219 дивизии, возможно, командующий 5 армией (по мнению Басманова). Он приказал выходить на поляну без наград. Собрал солдат и сказал, что всем вместе выходить из окружения будет сложно. Три выхода: сдаться в плен, пойти к населению как гражданские, или пробиваться к своим».

Здесь, вероятнее всего, вариантов немного – либо это был генерал Алексеев, или – генерал Усенко.

Вот как рассказывал участник боев артиллерист Скляров М. Д. о выходе из окружения:

«… он с разведчиками, связными и радистами, шел по болоту, с трудом, вытягивая ноги из трясины, которая затягивала их. В кармане у них было по два сухаря и по четыре кусочка сахара и те размокли при форсировании реки. К суше осталось не так далеко, но им, обессиленным, он казался таким далеким этот момент. А над головами все летят осколки снарядов, толкут рядом мины, выбрасывая столбы грязи и воды».

Генерал К. С. Москаленко вспоминает, что с

«…небольшими группами бойцов и офицеров прорвались из окружения также командующий 26-й армией генерал-лейтенант Ф. Я. Костенко, начальник оперативного отдела Юго-Западного фронта генерал-майор И. X. Баграмян, командиры корпусов генерал майоры А. И. Лопатин и П. П. Корзун, комбриг Ф. Ф. Жмаченко и многие другие».

Далеко не во всех случаях попытки вырваться из окружения увенчались успехом.

Тяжело контужен Николай Лавринов был подобран немцами на поле боя и брошен в концлагерь в Хорол на Полтавщине.

Леонид Ефимович Беренштейн, вспоминал, что:

«…их дивизия была разбита в боях и они отходили на Оржицу, на Полтаву. Танками немцы загнали остатки дивизии на болотистые островки на реке Сула. Сначала немцы прочесывали с собаками заросли тростника в пойме реки, со всех сторон слышались автоматные очереди, крики – «Рос зольдат, плен. Выходи, шнель – шнель!». Но в ответ из островков красноармейцы отстреливались из винтовок. Немцы добивали их огнем из пушек и минометов. Картечью стреляли. Рядом с ним разорвался снаряд, и он потерял сознание.

Когда пришел в себя, то долго не мог понять, где он и что с ним происходит? По нему полевые мыши бегают. Сколько времени прошло с момента их последнего боя?

…Рядом лежали трупы трех его друзей. Невыносимо болела голова и нога. Вокруг тишина, стрельбы не слышно, но раздавались голоса на немецком языке и лай собак. Смотрит он на ногу, а из нее осколок торчит. Встать не может, сил нет. Попил воды из болота. Превозмогая боль, вырвал руками осколок из ноги, осторожно вылез из болота, выбрался из на земную твердь и, хромая, пошел к ближайшей деревни, к которой было примерно два километра.

У него был с собой пистолет с одной обоймой и граната «лимонка». Потом нашел на земле брошенную кем-то палку. К вечеру осторожно доковылял до села, а мимо него проносится колонна немецких автомашин. Затаился, и в сумерках пробрался к крайней хате. Хозяин запустил в дом, накормил горячей картошкой, хлебом и салом, помог перевязать раненую ногу. Хозяин сказал – «Сынок, тут в селе уже немцы, но на востоке еще слышна канонада, идет бой». Уже ночью в дом зашла группа командиров Красной Армии, все уже у гражданской одежде, такие же бедолаги, как и он, «окруженцы».

Судя по выправке, манере поведения и возрасту это были старшие командиры. Беренштейн доложил одному из них, кто он такой, и из какой части. Он сказал ему – «Лейтенант, вам, в первую очередь, надо переодеться». Хозяин сразу – «Снимай сынок форму, я дам тебе одежду». Командиры стали спорить между собой, что делать дальше. Один из них, старший по возрасту и, пожалуй, по званию, сказал следующее – «Киев взят немцами. Впереди нас – непроходимое болото, а все дороги забиты врагом. Обстановка сверхтяжелая. Путь на восток для нас сейчас закрыт. Я предлагаю, следовать за Днепр, на мою родину в Черкасские леса, и там организовать партизанский отряд». Один из присутствующих командиров ему возразил – «Нет, Устин Андреевич, я с комбатом попробую перейти линию фронта». Тот ответил – «Желаю удачи. Здесь все по доброй воле».

196 сд продолжает выход из окружения.

Из воспоминаний Шатилова:

«… всю ночь под дождем 196 сд была на марше, вскоре на востоке увидели зарево пожара. Разведчики доложили, что горит село Большое Селецкое. На рассвете дивизия подошла к нему, увидев на месте домов только тлеющие головешки. Несмотря на дождь, несколько сот домов сгорели за считанные минуты. Фашистские факельщики жгли села с профессиональным знанием дела. У догорающих домов на окраине села, колонна остановилась, чтобы дать людям возможность высушить одежду и немного отдохнуть.

Привал был очень коротким, пока немцы потеряли дивизию из виду, следовало спешить, подальше уйти от опасности, пробиться ближе к линии фронта.

До рассвета доползли до леса. Дождь был спасением. На полевых аэродромах застряла немецкая авиация, раскисли дороги, и не рыщут по проселочным дорогам подвижные фашистские подразделения в поисках советских солдат, вырвавшихся из Оржицкого котла.

После полудня погода разгулялась, дождь прекратился и тотчас же над лесом появился самолет. Он летел низко, казалось, вот-вот заденет макушки деревьев. Неизвестно, обнаружил ли что немецкий разведчик или предположил, что, кроме как в этом лесу, негде спрятаться дивизии, сбежавшую из Оржицкого котла, но вслед за «рамой» прилетели трое «юнкерсов». Они сделали три захода, дважды прошили лес пулеметным огнем, а под конец сбросили листовки, призывающие, пока не поздно, сдаваться в плен.

Вскоре стало ясно, что дивизию обнаружено. Донесся гул танковых моторов. Шатилов с Качановым и Самсоненко выбежали на поляну и увидели, как с трех сторон лес обкладывает немецкая пехота под прикрытием танков. Снова в ловушке, снова им надо пробиваться! А как это сделать?

Шатилов приказывает И. И. Самсоненко организовать ударную группу, человек шестьдесят, собрать для них гранаты и попробовать немедленно пробиться, пока фашисты НЕ окопались».

В рассказе «Война. Украина. Елена Филипенко», из солдатского письма:

«Товарищи бойцы! Говорю правду! Всем через немецкое кольцо не прорваться! У нас нет другого выхода, как только начать неожиданную атаку на танки! Остались только гранаты и бутылки с зажигательной смесью! Мне нужны шестьдесят человек!»

Тяжелое молчание не остановило полковника. Он понимал, что бойцы, которые одиннадцать дней прорываются из окружения, надеются выйти живыми. Вглядываясь в худые изможденные лица, красные от бессонницы глаза красноармейцев, стоящих перед ним в пожелтевших от дождей и солнца шинелях, он твердо сказал:

«В первых рядах я лично пойду с бойцами».

Первым ступил молодой боец, в кармане гимнастерки которого так и осталось лежать не отправленное письмо маме «о дяде Коле».

Минут через десять добровольцам, отчаянным и обстрелянным ребятам, было приказано атаковать гитлеровцев и пробиться. Идти кучно. Короткими перебежками. Расчет на то, чтобы забросать врага гранатами. Ошеломить, не дать опомниться. Им прорываться. Остальные идут следом.

Через несколько минут завязался скоротечный ожесточенный бой. Крики «ура» утонули в разрывах гранат. Сработал элемент удачи, боевого везения. Гитлеровцы были сильнее, намного сильнее тех 60 смельчаков. У них танки, нет нужды в боеприпасах. И все же им не удалось отбить атаку. Группа прорыва прошла через их боевые порядки. Здесь сыграла свою роль смелость и дерзость наших бойцов: такой стремительности, такого напора фашисты не ожидали. А неожиданность – спутница боевого успеха, и еще и немного повезло.

Вслед за смельчаками проскочили командиры штаба и группа бойцов. Однако несколько подразделений стало. Опомнившись, фашисты закрыли коридор и отбили попытки этих подразделений вырваться. Понимая, что идти им на выручку было бессмысленно, Шатилов передал по цепи команду взять левее и идти на Малое Селецкое, которое, как видно по карте, находилось в шести километрах от леса, откуда дивизия только что вырвалась. Сначала шли кустами, потом началась болотистая дорога, куда уже немец не сунется.

Дорога привела дивизию в Малое Селецкое, село, которое стоит на реке Сула, в которую впадает река Оржица. Перед селом двое ребят лет двенадцати предупредили, что в селе немцы, приехали на танках.

Мальчики привели к реке, первыми полезли в воду, показывая брод через Сулу. Дивизия расположились в дубовой роще на большом острове. Рядом раскинулся широкий заливной луг, на котором то там, то сям возвышались стога душистого сена. Бойцы сделали из него кровати и уснули мертвым сном. На лугу паслось колхозное стадо. Пожилой пастух рассказал, что коров ихних всех до единой переписал сельский староста и сказал, что это все принадлежат Гитлеру. Старик предложил зарезать пару яловых коров и накормить бойцов и в тот же день на восточном берегу реки Сулы покормили людей сытным обедом.

Едой по-братски поделились с пограничниками, которые также пробирались к линии фронта. Командовал ими неулыбчивый капитан со шрамом на лице. Они отступали из-под Станислава. В начале пути их было около 500 человек, осталась десятая часть: остальные сложили головы на военных дорогах от границы до маленького села на Полтавщине. После короткого привала капитан повел своих пограничников короткой дорогой на Лубны.

На рассвете внезапно за селом поднялась беспорядочная ружейно-пулеметная стрельба. Бойцы мгновенно вскочили, приготовились к бою. Посланный в разведку взвод Николая Кузнецова вернулся с большой группой командиров и красноармейцев дивизии, застрявших в лесу восточнее села Большое Селецкое, но все же сумевших прорваться и теперь они снова были с основными силами дивизии. А перестрелка началась тогда, когда эту группу в Малом Селецком обнаружил подвижной отряд фашистов, что рыскал в этом районе с целью ликвидации мелких групп советских солдат, которые выходили из окружения. В ходе перестрелки группа потерь не понесла. Силы дивизии выросли.

Днем тот же пастух рассказал, что фашистский отряд, который обстрелял на рассвете нашу группу, отставшую от основных сил, насчитывает не более 50 человек, имеет два броневика. Понятно, что фашисты атаковать дивизию такими силами не решались, хотя знали, что она находится на острове. Они, очевидно, ожидали подкрепления.

С помощью колхозников была собрана целая эскадра плоскодонок у села Грабовка. Там фашисты пока не появлялись. Переправившись через Сулу, подразделения расположились в прибрежных камышах в ожидании дальнейших указаний. В штабе взвешивали все «за» и «против», решая, куда идти дальше. В расположение дивизии прибыл посланец командира партизанского отряда. Он рассказал, что в Грабовке были танки, штук двенадцать, днем пошли, видимо, в Лубны. Немца во всей округе не найдешь, так что смело можно пробираться дальше.

По дороге к Грабовке колонну остановила группа партизан во главе с командиром (Батей), который доверительно рассказал Шатилову, что оставлен Полтавским обкомом партии. Отряд пока небольшой, людей принимают в него осторожно, боятся нарваться на провокатора. Главную задача на данном этапе партизаны видят в помощи подразделениям Красной Армии, выходящим из окружения.

Батя познакомил офицеров с обстановкой на фронте, показал на карте расположение фашистских комендатур и гарнизонов в прифронтовой полосе, подробно описал самый безопасный, по его мнению, маршрут к линии фронта, посоветовал, где сделать привалы на дневку».

В рассказе «Война. Украина. Елена Филипенко», из солдатского письма:

«…Мама, представляешь, в Грабовке я встретил дядю Колю, твоего сводного брата, которого ты так усиленно искала до войны! Он меня первым узнал! Я же твой портрет! Его жена, Тамара Ивановна – фельдшер. Дочь Таня, ей пятнадцать лет. Он работал в школе учителем немецкого языка. Большое Селецкое захватили гитлеровцы. В их доме поселились немецкие штабисты. Они возмущались, что война с русскими затягивается, что мы наступаем, несмотря на нехватку оружия, кругом орудуют партизаны. Их страшно боятся. Они не знали, что дядя Коля понимает немецкий и болтали обо всем. Он переснял тайком у них план наступления на Красную армию и передал партизанам. Мне подарил кортик. Я так рад, мама! Он надеется, что как только закончится война, мы все вместе соберемся…».

Вспоминает Галина Колесник из Онишок, что вдруг наступила тишина ненадолго. Послышался гул самолета, пролетел и покружил. Они не знали, чей самолет это был. Старики и дети вылезали наружу, как слепые котята – в погребе было темно. Видят, какие-то бумаги летят, бросились собирать. На открытках написано: «Смерть красной сволочи!» Когда они читали это, из самолета по ним стреляли. Выманили они их листовками, чтобы уничтожить живых. Они бросились бежать кто куда. Затаились. Все вроде утихло, и вдруг опять гудит, кружит этот самолет. А потом снова все стихло.

Вылезли они из погреба, крутятся рядом, не знают, куда им идти. В дом боятся, потому что нет дома. Крыша провалилась, окна и двери выгорели, только верх русской печи торчит. Деревья их вырублены, немцы ими накрывали машины, танки, пушки, чтобы не видно было, откуда огонь ведут.

Пошли в дом, в то, что от дома осталось. Подходят, а на окне, которое выходит как раз во двор, висит немец вниз головой. Ноги наружу торчат. Они приехали к ним на мотоциклах в блестящих плащах. Плащ это и был. Но когда немец бежал через окно, то зацепился плащом. Там его и убили.

Ранним утром командир 125-й дивизии вермахта выехал на командный пункт 419-го полка, чтобы лично проследить за штурмом с. Зарожье.

Но, в силу разных причин, атака началась с сильным запозданием, только в 11.15. Тем не менее, бой завершился в пользу немцев, во второй половине дня сопротивление оборонявшихся было уже сломлено и началась зачистка. К вечеру в районе с. Зарожье, Зарог, Новоселица и в лесах в полутора километрах к северу от с. Остаповка, после ожесточенного сопротивления, в плен попали 1700 красноармейцев и командиров. Общее количество пленных, захваченных в ходе боев и зачисток за день, составило около 10 тысяч человек.

К вечеру 421-й полк разместился в районе сел Плехов – Тарасовка – Чутовка,

420-й – одним батальоном занял с. Денисовка, другим – с. Лисевичев,

419-й – вокруг сел Зарожье и Денисовка,

боевая группа майора Р. Шмидта перешла в села Чайковщина – Зарожье.

На следующий день планировалось проведение окончательной зачистки, сбора и подсчета пленных и трофеев, а также подготовка к новому маршу. По предварительным подсчетам, в полосе 125-й дивизии за время боев на окружение в плен взято 48 714 бойцов и командиров Красной Армии.