Полная версия:
Жил-был я…
Жил-был я…
Виктор Сергеевич Елманов
© Виктор Сергеевич Елманов, 2025
ISBN 978-5-0065-5569-3
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
ВИКТОР ЕЛМАНОВЖИЛ-БЫЛ Я…
В сборнике стихи, рассказы о любви, повесть из жизни подростка, поэма, пьесы для театра кукол, документальная проза, фантастический роман, публицистика. Сборник предназначен для широкого круга читателей.
18+ В соответствии с ФЗ от 29.12.2010 №436-ФЗ
© Елманов В., 2024
«Плывут по небу облака…»
Плывут по небу облака.В экране синего оконцаТо вспыхнет, то погаснет солнце,Тревожа сердце и круша.Летят по небу облака.До ностальгического бредаЯ вспоминаю: детство… лето…Песок искрящийся… река…По небу мчатся облака.Сумбурную выводит ветерВзахлеб-пронзительную песню,Что жизнь прекрасна и кратка!Несутся вихрем облака.То мрак, то засияет солнце,Кричит и мечется душаПронзительною песней ветра.И вихрем, словно облака,В экране синего оконцаМелькает: детство… жизнь… река…Какая жуткая тоска!Какое жуткое веселье!В восторгего-ло-во-кру-жень-яПо небу мчатся облака.ПРИКОСНЁТСЯ КО МНЕ…
Дневник подростка
I
Сдали последний экзамен. Собрали между собой по 3 р., что- бы отметить это событие на квартире у Белаховой (у неё родители уехали в отпуск). Собрались в семь часов. Молодцы девчонки, приготовили отлично! Даже свежих помидоров достали… Пили вино. Наташка обиделась на Ковалева, что его нет, и сидела у меня на коленях. Когда он пришёл, она – к нему. Я назло ей стал танцевать со Cветкой Постниковой. Прижал её к себе. Три часа танце- вали. Выключили свет. Танцевали в прихожей. Белахова напилась, упала, как труп, в спальне и уснула. Генка подбивал меня сходить к ней, но я не пошёл, танцевал со Светкой. А Генка сходил. Смотрю, вышел какой-то взлохмаченный. Что у них было? Он не рассказывает, значит, Белахова вкатила ему по физиономии… Я поцеловал Светку в щеку. Щека холодная, как заледеневшая. Неприятный по- целуй… В три часа ночи разошлись. Я пошёл со Светкой (она живёт рядом со мной). Дошли до её дома. Остановились, постояли. Я потянул Светку к себе: «Идём, у меня в сарае посидим». Она оттолкнула меня (но так слабо): «Нет! Нет!» Пошла домой. Я к себе в сарай, спать… Завтра будут вручать свидетельства об окончании 8 кл.
Видел Светку Постникову. Сидит в одном купальнике на качелях в огороде и качается. Меня как будто не замечает, а сама потягивается, как пантера. Я даже и глазом не моргнул. Не нравится мне Светка!
Ходил в парк, встретил Наташку. Сели на лавочку, стали разго- варивать. Подошла Светка. Попросила меня проводить её до дома. Я всё увиливал, чтобы остаться с Наташкой, Светка убежала в сле- зах. Пошёл провожать Наташку. Выходим из парка, навстречу Ко- валев. Наташка к нему, а я – с носом! Всё, этого Наташке я не про- щу! Кошка блудливая!.. А Светка не простит мне. Ну и чёрт с ними!
Смотрел итальянский фильм про любовь. Понравилось! Смотрел второй раз этот же фильм. Ещё больше понравилось! Смотрел третий раз! Актриса – красавица необыкновенная.
Наташка перед ней просто ничто!
До сих пор в ушах эта мелодия на мандолине из фильма. По- добрал её на гитаре, играю через каждые полчаса и вспоминаю фильм. Ах, как хорошо!
Набрал в библиотеке книжек. Решил почитать классиков и по- нять: почему так упорно заставляли изучать их в школе?.. Взял Тургенева, Куприна, Проспера Мериме и ещё роман о Тристане и Изольде (очень уж заинтриговали картинки в этой книге). С это- го романа и начнём.
Жара. Весь день сидел в сарае и читал роман о Тристане и Изоль- де. Очень волновался. Вот понравившееся место:
«Она положила руку на плечо Тристана: слезы затуманили лучи её глаз, губы задрожали.
Он повторил:
– Милая, что терзает тебя? Она отвечала:
– Любовь к тебе.
Тогда он коснулся устами её уст…»
Какая любовь!.. А вот это место не совсем понял:
«Несчастные, остановитесь и, если возможно, вернитесь к преж- нему! Но нет, это путь без возврата! Сила любви уже влечёт вас, и никогда более не будет вам радости без горя; вами овладело вино, настоянное на травах, любовный напиток».
Любовь – это радость и горе? Почему? Должна же быть толь- ко радость!
И вот понравилось место:
«Любящие обнялись; в их прекрасных телах трепетало любов- ное желание и сила жизни.
Тристан сказал:
– Пусть же придёт смерть!
И когда вечерний сумрак окутал корабль, быстро несущийся к земле короля Марка, они, связанные навеки, отдались любви».
Плакал, когда читал последние страницы романа. Тристан так и не увидел Изольду перед смертью!.. Взял гитару и хотел сочинить что-нибудь на эту тему. Ничего не получилось.
С каждым днём всё жарче и жарче. Никуда не хожу, читаю целыми днями и ночами. Прочитал только что повесть Турге- нева «Ася». Ах, как написано! Так разволновала меня эта вещь, что до сих пор не могу уснуть. Нет, не удержусь, выпишу понра- вившееся место!
«Она медленно подняла на меня свои глаза… О, взгляд женщи- ны, которая полюбила, – кто тебя опишет? Они молили, эти гла- за, они доверялись, вопрошали, отдавались… Я не мог противить- ся их обаянию. Тонкий огонь пробежал по мне жгучими иглами; я нагнулся и приник к её руке.
Послышался трепетный звук, похожий на прерывистый вздох, и я почувствовал на моих волосах прикосновение слабой, как лист, дрожавшей руки. Я поднял голову и увидел её лицо. Как оно вдруг преобразилось! Выражение страха исчезло с него, взор ушёл куда- то далеко и увлёк меня за собой, губы слегка раскрылись, лоб по- бледнел, как мрамор, и кудри отодвинулись назад, как будто ветер их откинул. Я забыл всё, я потянул её к себе – покорно повиновалась её рука, всё её тело повлеклось вслед за рукою, шаль покатилась с плеч, и голова её тихо легла на мою грудь, легла под мои загоревшиеся губы…
– Ваша… – прошептала она едва слышно».
Сейчас три часа ночи. Вышел из сарая. Светлеет уже. Небо се- рое какое-то, звёзды бледные. Опять будет пекло весь день.
Жара! Мухи на лету дохнут!.. Хорошо, что в сарае земляной пол – от него хоть какая-то прохлада. Выглянешь на улицу – ни- кого! Как вымерло всё!.. Прочитал повесть Куприна «Поединок». Весь вечер ходил, словно оглушённый! И хорошо, и как-то печаль- но… Пошёл погулять в парк. И не шёл, а словно плыл в вечерних сумерках.
Сильная жара. Кажется, что солнечные лучи, как длинные раскалённые стрелы, впились в землю и стоят не шелохнувшись. Солнце светит так ярко, что невозможно смотреть: глаза режет, как от электросварки… Дикарь забился в конуру, видна только его разинутая пасть, вывалившийся розоватый язык, да слышит- ся, как он тяжело дышит: хы-хы, хы-хы, хы-хы. Рядом с его кону- рой пустая алюминиевая чашка. Кажется, брызнешь на неё водой – и зашипит…
Прочитал только что новеллу Проспера Мериме «Кармен». Ужасная история! Хосе, который так любил Кармен, сам же её уби- вает. Очень меня потрясло это место:
«Я ударил её два раза. Это был нож Кривого, который я взял себе, сломав свой.
После второго удара она упала, не крикнув. Я как сейчас вижу её большой чёрный глаз, уставившийся на меня: потом он помут- нел и закрылся».
Эпиграф к этой новелле такой:
«Всякая женщина – зло; но дважды бывает хорошей: Или на ложе любви, или на смертном одре».
Паллад (греч.)
К тёть Тосе приехали родственники (две женщины) из Мур- манска. Одна постарше (полная), другая помоложе (худая).
Ходил в парк. Видел Наташку с Ковалевым. Смотрел на неё с полным безразличием. А ведь две недели назад готов был стоять перед ней на коленях.
Светки Постниковой не видно. Уехала отдыхать, наверное. Родственники тёть Тоси с утра загорают в огороде.
И сегодня загорают. Красные, как раки.
Опять загорают. В такой-то жаре!.. Вышла тёть Тося, посмо- трела на них, покачала головой, потом набрала из колодца ведро воды и окатила их… Они начали визжать, гоняться за ней, грозить, что утопят её в колодце. Та, что помоложе, ничего, стройная. Рас- стегнёт лифчик, повернётся на живот и загорает. На одно мгнове- нье видел её обнажённые груди. Красиво!..
Днём уснул. Проснулся к вечеру. Голова чугунная, спеклась. Умывался, умывался, чтобы как-то прохладиться. Умывался, как ино- гда батя умывается с похмелья…
В парке встретил Генку. Вместе гуляли…
Какое ночью чёрное небо! Бездонная пропасть!.. Люблю смо- треть на звёздное небо и слушать ночные шорохи.
Вчера ночью только погасил свет в сарае, слышу – у соседей скрипнула дверь и кто-то вышел на улицу. Я притаился.
– Ну, всё. Уходи, – послышался женский голос.
– Ухожу, – ответил мужской.
Потом женский голос что-то начал шептать. Какой-то сладостный стон. Опять скрипнула дверь (видно, женщина ушла в дом)…
Мужчина чиркнул спичкой, затянулся несколько раз и пошёл со двора.
Провалялся часа два, не мог уснуть. Ах, как бы я поцеловал эту женщину! Прижал её к себе!..
Сегодня опять жара. Сидел в сарае, бренчал на гитаре и смо- трел в щёлку, как загорают соседкины гости из Мурманска. Навер- но, та, что помоложе, и выходила вчера ночью. Вроде бы её голос.
«Кадрует», – как бы сказал Генка… Жарко. Дует раскалённый ветер…
Уехать бы в родную деревню! Лес. Речка… Помню один вечер в деревне. Солнце село. В лощинах сразу темно, как будто упал чёр- ный туман. Воздух не шелохнётся. Пыль от прошедшего стада ко- ров долго стоит в воздухе золотым облаком. Засветились первые звёзды. Затянули своё бесконечное «трю-трюи, трю-трюи» сверч- ки, как-то резко заквакали лягушки… О, родные места! Сколько о вас воспоминаний. Вот школа. Двухэтажная, старая, с резными деревянными наличниками на окнах, с резными потрескавшимися ставнями, с флюгером, который давно не вертится, с наполовину заброшенным садом вокруг школы. Всё здесь дорого: и маленькая улочка от школы, и конюшня напротив, и деревянный дом с зако- лоченными окнами, в котором мы играли в войну, и эмтеэсовские мастерские… Вон, под горой, аллея. По обе стороны её огромные берёзы. А там, в конце аллеи, озеро, которое я, пересилив страх, всё же переплыл однажды… Многое вспоминается! Здесь прошло дет- ство. Игры, купание, собирание черёмухи и колокольчиков, ожи- дание зимы после дождливой осени, весны и лета после холодной зимы… Радостно и грустно от этих воспоминаний.
Лежал в сарае и фантазировал о путешествиях, о любви, о славе.
Сегодня вечером собрались у нас: Генка, Толька, Колька, Лёва, Витька. Решили ночью пошухарить, полазить по колодцам (на ночь многие опускают в колодцы сметану, молоко и т. д.). Залезли снача- ла к Постниковым. В ведре ничего, кроме банки с молоком. Молоко выпили, банку выбросили, а в ведро положили кирпич и опусти- ли опять в колодец… У Хорьковых нас чуть не застукали. Во рва- ли от них! Колька потерял даже тапочек. Пошёл домой… А мы за- лезли в овощной ларёк на базарчике. Налопались маринованных яблок, аж животы у всех разболелись. Страшно было, когда лезли в ларёк. Если бы нас поймали – тюрьма всем. Как представлю сей- час… У Лёвы брат два года отсидел. Такое рассказывал, ужас!.. Хо- тели по дороге с базарчика утащить у Хлони курицу и сварить её. Вот дураки! Хорошо, что не стали… Пришёл домой под утро, ког- да уже совсем рассвело. Лёг, сразу уснул.
Генка похвастал мне, что ходил к Карамуровой Аньке (она старше его на 10 лет). Я не поверил. Поспорили. Вечером пошли к дому, где она живёт. Карамурова Анька работает на хлебозаво- де, снабжает по дешёвке всех соседей, в том числе и нас, белым хлебом. Анька такая медлительная, кожа на руках белая, глад- кая, как будто она их каждый день молоком моет, глаза всё вре- мя как в тумане каком-то. Живёт Анька одна. «Сейчас зайду, – го- ворит Генка, – свет зажгётся. Через пять минут свет вырубится, и, значит, я остался у неё». Действительно, пошёл он к дому, по- стучал, у Аньки зажёгся свет, а потом погас. Генки не видно. Зна- чит, не соврал… Ах, шустрый какой!.. Как же она? Ведь Генка со- всем пацан!.. Ну и Анька!..
Жара.
Жара и скука. Даже читать не хочется.
Весь день жара. Выучил на гитаре два этюда Джулиани. Брехло, однако, Генка. Ну и брехло! Он, оказывается, и не входил к Аньке. Стучал в дверь, а потом незаметно смывался. Она включала свет, спрашивала, кто стучит, никто не отвечал, Анька выключала свет, и всё… Ну брехло! Его Лёва застукал. Генка пошёл к дому Аньки, а Лёва крался сзади и всё видел.
Жара. Соседкины гости из Мурманска уехали сегодня. Какой- то кряжистый мужичок провожал их. Уж не тот ли, что был тогда ночью? Что она в нём нашла?
Жара. Весь день играли с Генкой в карты. Кто оставался в дура- ках, лаял на лампочку. Иногда к лаявшему присоединялся и Дикарь.
Генка затащил меня с гитарой к себе домой и сказал, что к нему сейчас придут две девчонки, с которыми он недавно познакомил- ся. Звонок. Генка побежал открывать дверь. Вошли две. Господи! Где он их откопал!
Сидим, молчим. Генка суёт мне гитару. – Володь, поиграй…
Делать нечего. Беру гитару, начинаю нехотя перебирать струны. – Что же вам спеть? – спрашиваю у девчонок.
Они в один голос:
– Да что знаете!
Начал петь цыганскую песню:
– Ехал цыган на седле… то есть на коне верхом, видит, девуш- ка идёт с ведром…
Юмора не оценили, слушают. Одна начала зевать:
– А что-нибудь современное знаешь? Я бросаю играть на гитаре и говорю:
– Давайте лучше анекдоты рассказывать… Едут в поезде, на верх- ней полке, два карлика…
– Это мы знаем! – перебивают они меня. Генка чешет затылок, вспоминает анекдоты.
– А вот этот не знаете, – не сдаюсь я. – Муж вернулся из ко- мандировки, стучит в дверь. А у жены любовник. Что делать? Она кричит любовнику: «Прыгай в окно, а то муж убьёт!» Любовник разбегается – и в окно. Шмяк об асфальт – и в лепёшку. А она вы- бегает на балкон и кричит: «В кусты, в кусты отползай! В кусты!»
Генке анекдот понравился. Смеётся. Девчонки сидят как горем убитые – никакой реакции.
– Может, чайку попьём! – засуетился Генка.
– Не надо, – отказываются девчонки.
Опять сидим и молчим. А Генка! Где не надо – слишком шустрый, а тут как младенец.
– У вас магнитофон есть? – спрашивает одна.
– Нет, – с горечью отвечает Генка. – Но скоро будет!
– И проигрывателя нет? – спрашивает вторая.
– Сломан.
Сидим, молчим. Генка достал сигареты, закурил. Я на него гла- за вытаращил: мать увидит – убьёт!
– Как это люди курят, – промямлила одна. Генка обрадовался:
– Воздух в себя, говоришь: «Па-па», из себя: «Ма-ма».
– А ну дай попробую, – говорит вторая. Берёт сигарету, при- куривает. Сначала вроде бы закашляла, а потом курит – и ничего. Подруга тоже не отстаёт. Я моргаю Генке: «Во дают!»
Неожиданно входит Генкина мать. Девчонки сразу чесанули. Я – боком, боком. Одному Генке пришлось за всех расплачивать- ся. Врезала ему мамаша.
Сегодня вечером, когда я собирался в парк, позвал батя.
– Вот что. Надо тебе определяться. Восемь классов закончил – и хватит. Специальность надо получать. Завтра поедем устраивать- ся в училище.
– Какое училище? – У меня аж сердце заныло.
– В строительное. На сварщика. Специальность хорошая. Зар- плата.
– Я же хотел в музыкальное.
– Музыкальное? Насмотрелся я на Сахалине на этих музыкантов. Голодные, холодные, ни угла, ни семьи… Не хочешь на сварщика, давай на электрика.
Спасибо, мама заступилась.
– Да пусть идёт в музыкальное. Что к душе, пусть тому и учится.
Начали спорить. Спорили, спорили. Потом батя махнул рукой. – Как хочет! Петух жареный клюнет в одно место, вспомнит мои слова!
Завтра поеду узнавать об условиях приёма в музыкальное. Вол- нуюсь. Хорошо бы поступить, а! Выучусь, стану гитаристом, буду ездить по городам, выступать, стану знаменитым. Приеду в наш город, приглашу на концерт батю и маму. После концерта спрошу у бати: «Ну, что? Голодный я, холодный?..»
Сегодня ездил в музыкальное училище. Подошёл к нему, постоял. Из распахнутых окон слышна музыка. В училище то и дело входят и выходят ребята и девушки. Кто с нотами, кто с инструментом… Услышит комиссия, как я бренчу на гитаре, и все засмеются. Нет, видно, не суждено! Повернулся и поехал домой. Вече- ром сказал бате, что приём закончен, опоздал. Батя обрадовался.
– Значит, в строительное, на сварщика! Я ему назло:
– Нет, хочу в горное, на электрика.
Он:
– Давай на электрика. Сначала надо получить нормальную спе- циальность. А будет талант, у них в училище самодеятельность хорошая, проявишь себя. И специальность получишь, и музыку не бросишь.
Ходил в парк, походил по аллеям, был у танцплощадки. Всег- да к ночи меня охватывает чувство ожидания чего-то. Не то долж- на зазвучать какая-то мелодия, не то ещё что-то необычайное про- изойти.
Незаметно прошёл июль, больше половины августа. До начала занятий осталась неделя с хвостиком. Вчера днём проходил мимо школы. Красятся парадные двери, белятся бордюрчики в палисад- нике. А я вот уже не буду учиться в ней. Немного грустно…
Опять вечером это странное чувство ожидания чего-то.
Генка тоже сдал документы в горное. Только мы будем учиться в разных группах: он – в пятой, а я – в шестой… Вчера, перед тем как пойти в парк, мы зашли к Генке домой и выпили по стакану вина. Оно пахло горелыми сухофруктами. Пошли в парк. Зашли на танцплощадку. Танцевали. После танцев подцепили двух девчонок, что тогда были у Генки, и пошли провожать их. Генка с одной стороны, я с другой. Довёл я свою до дома, где она живёт, а там чужие ребята стоят. Думал, навешают мне. Всё обошлось. Правда, смотрели на меня враждебно, а один пацан подошёл и сказал, чтобы я больше эту девчонку не провожал…
Такая гадость это вино! До сих пор во рту ощущение, как буд- то я объелся горелых сухофруктов. Генка называл это вино «чер- нила». Это не чернила, а карбофос какой-то!
Сегодня последний день лета, последний день каникул. Завтра в училище. Как-то там будет?..
Вернулся из парка и опять смотрел на звёзды, на луну, прислу- шивался к ночным звукам. Сначала где-то далеко раздался женский смех… от дуновения ветерка пролепетали листья на тополе… громыхнул цепью и жалобно проскулил Дикарь. И всё. Тишина… Как никогда, сегодня это странное чувство, что что-то должно про- изойти!
II
Две недели уже отучился в училище. Вроде бы нравится. Ре- бята в нашей группе все хорошие, весёлые. Быстро подружились. С одним, правда, я подрался… Особенно подружился с Борисом (он увлекается музыкой, поёт и играет на баяне) и с Толиком (он увлекается детективами, военными самолётами и кораблями). Толик показал мне фотки голых женщин. Ух! Аж сердце переворачивало, когда смотрел! Одну фотку стащил у него, и теперь она у меня висит под ковром. Никто никогда не догадается!
Есть среди старшекурсников одна пачка по прозвищу Мор- доворот. Заловит кого-нибудь с первого курса, вывернет карманы да ещё пинка даст, если кто сопротивляться задумает. Сегодня у столовой Мордоворот набросился на меня. Обидно было! Никто из нашей группы не заступился. Я убежал за училище. Плакал. Подошёл Борис, стал успокаивать: «Не обижайся, Володь… Пере- терпи… Против лома нет приёма…» Я сильнее расплакался. Подошёл Аншаков. Учится тоже в нашей группе. За урок может прочитать любую книжку. «Я читаю только сюжет. А все эти описания природы, ну и другую муть – пропускаю». Аншаков (мы его сразу прозвали – Аншак), увлекается химией, делает из спичек бомбочки. Так вот Аншак и говорит мне: «Брось… Мы этому Мордовороту устроим фейерверк! Будет, сука, знать!» Всё просто: ловим, когда Мордоворот зайдёт в уборную, Аншак бросает сзади в яму, откуда откачивают говно, бомбочку.
Караулим вторую неделю. Дважды бомбочка не взрывалась.
Сегодня «фейерверк» получился! Мордоворот выскочил из убор-ной весь в говне, штаны на коленях.
Сколотили с Борисом небольшой ансамбль. Я на гитаре, Борис на баяне, Юра (парень с седьмой группы) на трубе. На ударных – Борщ (кличка Яшки Булаева). Делаем репертуар. Берём простенькие вещи с пластинок и репетируем в раздевалке физзала. Борщ молотит всё время поперёк такта, Юрка постоянно фальшивит. Мучаемся с ними!
Со скрипом выучили своей джаз-бандой две вещицы, и на этом всё заглохло… Организовывается в училище хор. Мы с Борисом за- писались.
Самые интересные уроки у историка. Он воевал, был танкистом. Рассказал, как однажды, во время войны, они так разозлились на немцев, что давили их танками (немцы целиком сожгли один городок). «Взяли в кольцо – и давай их катать». Ясно представилась картина: чёрная земля, дым, мечущиеся по кругу немцы и давящие их танки…
Учительница по литературе. Худая, высокая, подбородок квад- ратный. Глаза василькового цвета, красивые глаза!.. Почему-то быстро забываю всё, о чём литераторша рассказывает на уроках. Строга. Не разобравшись, в чём дело, может влепить двойку (Борис уже схлопотал одну). Смущается и краснеет, если на неё пристально смотреть. Одевается очень модно. Не любит, когда при ней отчитывают кого-либо, но отчитать сама – хлебом не корми. Стеснительна, если заводит разговор где-нибудь в коридоре. Никогда раньше времени не закончит урок, всегда до самой последней секунды сидит. Прозвище – Селёдка.
Учитель по математике. Толстый. Движения все медлительные, говорит тоже медленно. Всегда в руках указка (он, наверное, и спать ложится вместе с ней). Входит в кабинет, не глядя ни на кого, здо- ровается и садится за стол. Первая фраза:
– Тряпка опять сухая?
Кто пошустрее, хватает тряпку и бежит в кубовую. Матема- тик начинает медленно листать журнал. В кабинете сразу жуткая тишина.
– Андреев, – называет он фамилию Бориса. Борис громко отвечает:
– Здесь!
– К доске, – глядя в упор на Бориса, говорит математик и мед- ленно берёт в руки указку.
Все облегчённо вздыхают. Борис начинает оправдываться:
– Михаил Пантелеймонович, я вчера был на хоре…
– Ну и?.. – лениво вопрошает математик.
– Времени не хватило, чтобы подготовиться как следует.
– Артисты… Иди отвечай, как подготовился.
Борис плетётся к доске, берёт мел и пишет формулу.
– Правильно, – посмотрев на доску и поиграв указкой в руках, говорит математик. – Только мы это две недели назад проходили.
Борис пишет другую формулу.
– А это – неделю.
Приносится мокрая тряпка. Борис долго стирает ею с доски, прислушивается к подсказке (слух у него изумительный!).
– Э-хе-хе-хе-хе-хе-хе-е-е… – глядя на Бориса, говорит Михаил Пантелеймонович. – Пропел математику?.. Шаляпин! – Ставит Борису двойку, бросает на стол указку, берёт мел и начинает объяснять новую тему. Через полчаса вся доска исписана формулами. Борис прищёлкивает языком и, разыгрывая восторг, спрашивает:
– Михаил Пантелеймонович, а где на практике можно применить эту формулу?
Математик смотрит на доску, любуясь написанным, потом обо- рачивается, смотрит на Бориса и ехидно отвечает:
– В технике применяется… Площадь корыта рассчитать, чтобы белья больше уместилось.
Прозвище – Михаил Потапыч.
Завтра напишу о преподавателе по эстетике. А сейчас спать.
Кабинет эстетики. Вдоль стен различные стенды. В углу сло- манное пианино (стоит, как скелет). Идёт урок. Кто пишет невы- полненное задание по другому предмету, на задних партах расска- зывают друг другу анекдоты, кто читает книжки, кто спит, двое играют в дорожные шахматы. Жарко, как в парной.
– Опера – это синтетический вид искусства… – монотонно чи- тает по книжке преподаватель. Когда становится слишком шумно, поднимает голову:
– Прекратить! На задних партах!
На него сначала обращают внимание. Приутихли. Потом снова потихоньку начинают заниматься каждый своим делом. Препо- даватель роется в конспектах, книжках с закладками и, очевидно, найдя то место, на котором остановился, начинает опять:
– Опера – это синтетический вид искусства, который…
Кто-то лениво спрашивает:
– А что такое синтетика? Материал?
Учитель отрывается от книжки. Очень обрадован тем, что хоть кто-то его слушает. Полез в какой-то словарь узнать значение этого слова. Долго роется, бормоча себе под нос: «Синте… синте… синте…» Прочитав значение этого слова, закрывает словарь и объясняет:
– Синтетика – это соединение различных видов… Ну, этих, как там… э-э-э… форм, жанров… э-э-э… вот так.
