Две повести о войне

г. командир стрелкового батальона капитан Калашников Ф. И. в грубой форме высказался о своем командире полка в своем письме родителям. Поводом для гнева послужил выговор, по мнению автора письма. незаслуженный, вынесенный комбату вышестоящим командованием. Раздраженный Калашников, начав с комполка, стал костерить порядки в Красной Армии и дошел до нехороших реплик в адрес т.т. Ворошилова, Буденного и других красных маршалов. Очевидцы утверждают, что капитан писал письмо сильно выпимши. За вышеупомянутые высказывания его обвинили в попытках дискредитации и развала Красной армии, осудив к расстрелу. Приговор приведен в исполнение. Между тем капитан Калашников – единственный на всю стрелковую дивизию командир батальона, который имел немалый боевой опыт: в 30-х годах он сражался с басмачами в Средней Азии, участвовал в боях на Халгин-Голе и в финской войне.

Такого рода примеры можно продолжить без конца. Гоняясь ради отчетности за мнимыми преступниками, особые отделы профукали настоящих шпионов и диверсантов, которые чуть ли не открыто и безнаказанно действовали на территориях, где базируются части Курляндской армейской группировки. Они рвали проводную связь, регулярно передавали разведданные по радио, отстреливали одиночных бойцов.

2. Приказ командования армейской группировки о прочесывания местности с целью очищения ее от вражеских агентов.

Для выполнения этого приказа были задействованы по стрелковому полку от каждой дивизии, всего около 20 тыс. штыков. Ими обнаружено 146 человек подозрительных в штатском. Из них 96 в ходе перестрелки уничтожены, остальные задержаны. Большая часть их – это местные жители, как их называют, «лесные братья». Остальные – служащие Абвера, Все арестованные были при оружии, имели радиопередатчики, взрывчатку. В результате принятых мер проводная связь повсеместно восстановлена, прекратились убийства наших бойцов и командиров. Но есть предположение, что удалось ликвидировать не всех шпионов и диверсантов. По сообщению нашего радиоцентра, продолжает работать один коротковолновый передатчик противника, установить координаты которого не представляется возможным из-за отсутствия у нас пеленгаторов. Борьба с оставшимися вражескими агентами будет продолжена.

3. Приказ о проверке местной тюрьмы. Он выполнен следующим образом.

В тюрьме содержалось 476 человек, из них 52 уголовника, остальные по 58-й статье. Руководство спецучреждения сообщило нам, что получило приказ – в виду невозможности эвакуировать заключенных всех расстрелять, в том числе и тех, кому не вынесен приговор. Мы отменили такое жестокое решение вышестоящих органов НКВД, отпустили все уголовников (пусть немцы с ними разбираются), проверили все дела по 58-й статье, и все они оказались липовыми. Все без исключения. Их мы тоже отпустили на все четыре стороны. Но некоторые их них, 36 человек, изъявили желание сражаться с фашистами и просят записать их в ряды Красной армии. Это главным образом бывшие офицеры времен царя, участники первой мировой войны, и все они служили у Юденича. Прошу рассмотреть их желания.

Начальник третьего управления Курляндскойармейской группировки П. Вейонис.3 июля 1941 года.

В верхнем углу рапорта Самойлов написал:

1. Начальнику управления кадров Соколову Е. И. – рассмотреть заявления бывших белогвардейцев, при этом необходимо иметь в виду, что они имеют серьезный боевой опыт в отличие от многих наших командиров; 2. Прокурору армейской группировки т. Гольдманису – все предполагаемые сфальсифицированные армейские уголовные дела еще раз проверить, организаторов их – сотрудников особых отделов, а также членов дивизионных трибуналов, вынесших незаконные приговоры, отдать под суд с требованием их расстрела за подлог; изучить все дела по 58-й статье и в случае подделки прекратить уголовное преследование невиновных.

Ознакомившись с рапортом Вейониса и резолюцией Самойлова, Богораз, новоиспеченный начальник политуправления армейской группировки, заметил командующему:

– Если вы, Иван Петрович, да и я, если мы останемся живыми после окружения и прочей ожидаемой круговерти, то нам с вами не сдобровать после такого доклада и таких поручений. Власть нам не простит отмену расстрела заключенных, освобождение их из тюрьмы. Она строго накажет нас и за ваши рекомендации расстрелять сотрудников особых отделов, которые сознательно фальсифицировали уголовные дела по 58-й статье. Не погладит она нас по головке и за то, что наши политработники сейчас доводят до сведения наших бойцов вашу выдумку о том, что в случае нашей победы над Германией в СССР будут распущены колхозы.

Самойлов, до того изучавший какие-то документы, поднял голову от бумаг и удивленно спросил:

– Вы что, дорогой Илья Гаврилович, собираетесь выжить в такой гибельной кутерьме? Но даже если бы у нас был хоть какой-то шанс выжить, все равно я сделал бы то, что сделал. Вы думаете, они бы простили мне самозванство, даже в случае нашего успеха в борьбе с врагом в его тылу? Держите карман шире! Больше всего власть боится самодеятельности, инициативы, несогласованных решений. Посмотрите наши боевые уставы! Ни одного намека на самостоятельные действия не только бойцов, но и командиров. Моя задача в нынешних непростых условиях, я об этом говорил не раз, – как можно больше сделать пакости немцам. Как можно больше! И для достижения этой цели, считаю, все средства хороши. Ожидаемый расстрел особистов, виновных в фальсификации дел, будет хорошим сигналом для оставшихся в живых их коллег – надо работать, а не создавать видимость бурной деятельности, причем направо и налево убивая ни в чем не повинных людей – реальных воинов. Скажу больше, Илья Гаврилович, я пошел на самозванство еще и потому, что мне хотелось доказать: в условиях свободы от политического притеснения вышестоящих придурков, от ярма безграмотных военачальников можно добиться побед над врагом даже с тем, что есть в наличии. А в наличие у нас, как вам хорошо известно, хорошо оснащенная, но плохо обученная армия. Не армия, еще раз скажу, а вооруженная толпа. Вот такая же толпа, одетая в шинели, и бежит сейчас на всех фронтах. Не бежит даже, а драпает! Сломя голову! После войны, после нашей победы, а в победе над немцами я не сомневаюсь, после всех парадов и салютов никто не будет вспоминать о сегодняшнем массовом драпе хорошо вооруженных, я это подчеркиваю, хорошо вооруженных, но необученных дивизий и целых армий во главе с бездарными генералами и маршалами с учениями Маркса – Ленина – Сталина под мышкой. А я хочу доказать, что можно избежать бегства и плена, если действовать с умом. А с умом, как это понимаю я, значит, поступать вопреки насаждаемому марксизму в военном деле, на основе опыта бывалых спецов, на базе разума и знаний.

21

Командир пехотного корпуса генерал-полковник Шмидт собрал совещание, посвященное одному вопросу, – как действовать по отношению к окруженной крупной группировки русских. Кроме командования трех пехотных дивизий корпуса присутствовали представители абвера. Во вступительном слове генерал-полковник Шмидт был краток:

– Господа, получено сообщение, что части вермахта взяли город Резекне, дорога открыта к городу Остров, а там уже маячат Псков, Новгород, а затем и Петербург. Русская компания успешно развивается. На московском направлении мы приближаемся к Днепру. Основные силы русских разбиты. Только в плен взяты сотни тысяч. Наша задача, задача нашего корпуса, более скромная – блокировать группировку красных, дислоцированную в Курляндии. Повторяю: приказ требует не штурмовать русских, не громить их, а только блокировать, не давать им возможность прорваться на восток. Хотя я должен заметить, что последний пункт предписания – не допустить прорыва на восток – устарел, так как германская армия ушла далеко вперед, поэтому попытка догнать ее, пробиться сквозь ее порядки и соединиться с основными силами большевиков отдает фантазией. К тому же надо признать, что красные даже раньше, когда еще был смысл пробиваться к своим, например, когда мы только что взяли Ригу, не собирались предпринять такой, казалось бы, верный маневр для тех условий. Больше того, мне и вышестоящему германскому командованию вообще непонятны действия окруженной группировки. Точнее сказать, бездействие. Она оставалась на месте, когда части вермахта громили 8-ю и 11-ю армии советского Северо-Западного фронта. Она стояла, когда наши войска подходили к Риге и когда у русских была возможность ударить нам во фланг и тыл. И сейчас русские не проявляют никаких боевых признаков. У меня возникает мысль – а может быть, большевистское командование специально создало крупное войсковое соединение у нас в тылу, цель которого – уничтожать коммуникации быстро наступающего вермахта? По крайней мере, повторяю, мне лично, необъяснимо бездействие окруженных. Как известно, в Белоруссии попавшие в котел русские дивизии, корпуса и армии обязательно пытались прорваться к своим. Им это не удавалось. Но они все равно пробовали. А тут в Курляндии они избрали какую-то другую тактику. Может быть, представители Абвера разъяснят нам, в чем соль такого странного поведения красных?

– Майор Брехт, Абвер, – встав, представился офицер. – Господин генерал, по нашим сведениям, группировка русских – это четыре пехотных, одна танковая, одна механизированная и одна смешанная авиадивизии. Плюс крупная артиллерийская бригада орудий большого калибра и один противотанковый полк. Однако вся эта немалая сила не имеет единого командования. То есть перед нами не корпус, не армия, а разрозненные дивизии и артсоединения, которые не подчиняются одному штабу. Каждая часть действует сама по себе.

– Такое быть не должно, – прервал майора генерал-полковник. – В военном деле подобного не бывает. Видимо, ваши люди, господин майор, не разобрались в этом вопросе.

– Никак нет, господин генерал, – уверенно возразил представитель Абвера. – На конец июня картина была именно такой, какую я доложил. Возможно, на сегодняшний день что-то изменилось в этом отношении. Но сейчас мы не имеет возможность иметь полное представление о делах в стане окруженных. Дело в том, что несколько дней назад русские силами тысяч солдат прочесали местность, где ранее действовали наши диверсионные и разведгруппы вместе с патриотами-националистами из числа местных жителей. С сожалением должен признать, что почти все они разгромлены и прекратили существование. И мы лишились источников информации. Осталась только одна наша ячейка, имеющая коротковолновый радиопередатчик. Она базируется на одном отдаленном хуторе. И эта точка сообщает удивительные вещи. А именно – по всей Курляндии ведутся массовые боевые учения: солдаты учатся стрелять по мишеням, подвижным и неподвижным, отрабатывают бои в обороне и наступлении, их подвергают испытаниям взрывами, танковыми атаками; все артиллерийские дивизионы тренируются вести огонь с закрытых позиций; танки противника упражняются в стрельбе и езде по пересеченной местности. Одним словом, территория, где дислоцируются русские части, сейчас представляет собой сплошной полигон. Это подтверждают и авиаразведка, и перебежчики.

– Много перебежало? – спросил командир корпуса.

– Около тысячи.

– Это местные, прибалты?

– Нет, латыши покинули русские части сразу же после начала войны. По нашим данным, разбежалось по домам около пяти тысяч. Сейчас перебегают русские кадровые солдаты и офицеры.

– И офицеры? – удивился Шмидт.

– Да, и офицеры, господин генерал. В числе их есть даже командир пехотного батальона. А один лейтенант привел с собой целый взвод. Но самое удивительное, господин генерал, добровольно сдался в плен политрук роты. Мы не знаем, что с ним делать. Как известно, существует строгий приказ – расстреливать из числа советских военнослужащих всех евреев и политработников. А тут сам сдался. Посоветуемся с гестапо.

– Так все-таки, господин майор, что означают массовые боевые учения, о которых вы говорили?

– Я извиняюсь, господин генерал, но я и мои люди понятия не имеют, что они означают.

– Может быть, это недавно сформированные дивизии?

– Никак нет, господин генерал, они прибыли в Курляндию примерно год назад. Так что у них было времени на боевую подготовку.

– Странно, – в раздумье произнес командир корпуса. – Никак не вяжется с поведением тех русских дивизий и армий, которые попали в окружении в Белоруссии. Меня это начинает беспокоить. Я попрошу у вышестоящего командования в помощь хотя бы танковый полк.

Пехотный корпус генерал-полковника Шмидта с начала войны еще ни разу не соприкасался с Красной армии. Он находился в резерве и двигался во втором эшелоне наступающих войск вермахта. Причем двигался только пешим маршем – с самого Тильзита. Транспортом обладал только гужевым, не считая легковых автомобилей для командования. Вся артиллерия перемещалась с помощью лошадей: одно орудие – шестерка коней. Темп движения – 40 километров за сутки. Так же корпус воевал и в Польше – пешим строем. Там же он и оставался до 22 июня. Карла Шмидта назначили командовать им за месяц до начала войны с Россией. До этого он получил опыт победных сражений во Франции и Бельгии в качестве командира пехотной дивизии. Тогда, столкнувшись с французами и англичанами, он сильно удивился их плохой боевой подготовке, особенно англичан. По крайней мере, ее никак нельзя было сравнивать с уровнем выучки в первой мировой войне, которую Карл Шмидт закончил в должности командира пехотного батальона. Имея прошлый ратный опыт, а также знания, полученные во время послевоенной учебы и службы в усеченной германской армии, анализируя уроки боев в Бельгии и Франции в мае – июне, он сознавал, что тогдашняя победа была одержана вермахтом не благодаря его мощи и умения. Виктория была одержана прежде всего, на его взгляд, в результате скверной боевой выучки противника, никудышного управления войсками и, безусловно, нерешительности, точнее банальной трусости союзного командования, прежде всего французского, трусости, граничащей с национальным предательством.

Особенно Шмидта поразило тогда поведение англичан в районе Дюнкерка. Это надо же – суметь под массированным германским огнем эвакуировать морем с материка на свой остров, как говорят, более 300 тысяч солдат и офицеров. У военспеца даже средней руки непременно возникает вопрос: если имелась возможность перевезти такое огромное количество живой силы, значит, была вероятность перебросить уже с острова на материк столько же военнослужащих, а также вооружения, боеприпасов, горючего и продовольствия. Если бы англичане выбрали последний вариант, то вермахту пришлось бы не сладко. Во-первых, его войска надолго бы застряли в Бельгии. Во-вторых, французское командование, воспользовавшись эти обстоятельством, совершив перегруппировку своих сил, смогли бы ударить в тыл немецким частям, атакующим Дюнкерк. В таком случае неизвестно, чем бы закончилось наступление Германии на западном фронте в мае-июне 1940 года. По крайней мере, наверняка не удалось бы захватить Париж и добиться капитуляции Франции. Тогда бы история пошла бы совсем другим путем. Но случилось то, что случилось, и произошло это, по твердому убеждению генерала Шмидта, только благодаря неумению союзников воевать в современных условиях и, конечно, из-за своей трусости.

Поэтому генерал-полковник негативно воспринял решение фюрера напасть на Советы, опасаясь встречи с более мощным и более подготовленным врагом. К его величайшему изумлению, русские оказались еще более слабыми и совершенно негодными вояками. По рассказам коллег, принимающих участие в наступательных операциях, они практически не оказывали сопротивления, толпами сдавались в плен, а командование после первых же орудийных и бомбовых залпов теряло управление войсками. В чем причина такого странного поведения русских в сражениях, знакомые генералы из наступающих частей не сообщали. Да никто из них и не задумывался над истоками поражения Красной армии: бегут, и хорошо. То есть опять получается, как на западном фронте, продолжала сверлить беспокойная мысль Карла Шмидта: победа одерживается вермахтом над русскими не столько благодаря своей силе и отличной выучке, сколько из-за слабости противника. А если он подтянется, подучиться и вооружиться?

Огорошило Шмидта и вести о массовом сдаче в плен русских. Чем можно объяснить такое небывалое в мировой истории поведение солдат и офицеров во время войны? Вспомнив о взводе во главе со своим командиром, перебежавшем в расположение его корпуса, о чем рассказал представитель абвера, генерал-полковник спросил его, где сейчас находятся русские дезертиры.

– В лагере для военнопленных, господин генерал, – ответил майор Брехт. – Он недалеко от нас.

– Не могли бы вы, господин майор, устроить мне встречу со взводным, который решился на такой необычный шаг, как сдача в плен без боя?

– Это не проблема, господин генерал.

– Я хочу выяснить у него, почему он это сделал.

– А я могу вам сам это разъяснить, господин генерал. Причина проста – в России создано уникальное государство, оно грабит собственное население, отнимает у него имущество, несогласных сажает в тюрьмы, а чаще всего расстреливает. Большая часть солдат в Красной армии – выходцы из крестьян. Лет десять назад большевистская власть конфисковала у их родителей землю, лошадей, крупный и мелкий скот, сельхозинвентарь, и передало их колхозам, где теперь работают практически задаром их прежние владельцы, превратившись по существу в рабов. Так выражают ли желание их дети, мобилизованные в Красную армию, господин генерал, защищать то самое государство, которое разорило и закабалило их? Я приведу еще одну уникальную деталь. В России ощущается острая нехватка специалистов во всех отраслях народного хозяйства. И это понятно – мировая война, гражданская война, голод, болезни, бегство за границу, словом, от былого значительного русского корпуса инженеров, механиков, математиков, физиков, ученых, учителей мало чего осталось. Но и то, что сохранилось, подвергается систематическим репрессиям вплоть до расстрелов. Получается, во-первых, господин генерал, большевики рубят сук, на котором сидят, во-вторых, ближе к нашей теме, захотят ли дети тех самых специалистов, погубленных властью, сражаться за ее интересы.

– Бог мой! Зачем же они такое вытворяют – преследуют, да еще так жестоко, своих граждан? – удивился генерал-полковник.

– Они это делают, господин генерал. согласно марксистской теории классовой борьбы. Суть ее в том, если коротко, что рабочий – это хорошие люди, а все остальные – крестьяне, образованные мужчины и женщины из третьего сословия, помещики, предприниматели, торговцы, те же специалисты – они антагонисты, даже враги пролетариата. А чтобы никто из них не мог насолить рабочим, большевики отменили в своей стране частную собственность и предпринимательство.

– А как же они, большевики, собираются развивать экономику своей страны? – продолжал удивляться командир корпуса.

– Очень просто, господин генерал, методом планирования. Согласно той же марксистской теории, большие группы чиновников в Москве рассчитывают, сколько надо выпускать тех или иных товаров, а потом делают выкладки, где и какие заводы следует построить для их производства, затем прикидывают, какие стройматериалы и оборудование необходимы для сооружения соответствующих предприятий. И так далее и тому подобное. А если, господин генерал, учитывать, что число продукций и услуг в нашей повседневной жизни исчисляется сотнями тысяч, если не миллионами наименований, то становится понятным тщетность усилий проектирования сверху всего и вся.

«Получается, – подумал про себя Шмидт, – что Геббельс прав в своей антибольшевистской пропаганде. Действительно, странная какая-то эта страна, советская Россия. Не от мира сего.» И тут он вспомнил слова Бисмарка о том, что никогда не следует нападать на Россию, ибо, предупреждал великий немец, Россия всегда может ответить непредсказуемой глупостью. «Может, – промелькнуло в его голове, – окруженные русские как раз и готовят какую-нибудь пакость». Невинное вроде бы сообщение представителя абвера о странных в разгар войны боевых учениях кадровых частей противника вселило в душу командира корпуса серьезную тревогу. «Здесь что-то не так», – подумалось ему. Затем продолжил совещание:

– А теперь мы заслушаем доклад начальника штаба корпуса генерал-майора господина Бранда о дислокации наших частей, противостоящих русским, и о наших дальнейших планах в борьбе с окруженными русскими.

– Сначала о дислокации нашего корпуса, – начал свой доклад начштаба. – Это вы все знаете, но я еще раз напомню. Дивизия генерал-майора Гюнтера занимает линию на юге вдоль восточной части шоссе Либава – Рига, на рубеже Рудбаржи – Скрунда – Салдус, – генерал-майор провел указкой по огромной карте, развешанной на стене. – Эта часть обороны наименее опасная, так как русские вряд ли двинуться в ту сторону. И все же мы здесь будем держать целую дивизию на тот случай, если противник надумает захватить означенную стратегически важную дорогу и, используя ее. зайти в тыл основных наших сил с востока. Но мы ждем его наступления в сторону Риги. Поэтому поперек возможной атаки красных мы разместили две остальные наши пехотные дивизии – вдоль дороги Тукумус – Яунберзе. Концепция наших боевых действий следующая. Мы стоим в обороне. По всему фронту – как на юге, так и на востоке – сплошная линия защиты в виде траншей, исключая, разумеется, болотистую и лесистую местности. А там, где со стороны русских тянутся к нам дороги, включая грунтовые, полевые, в тех районах строятся усиленные укрепленные пункты. Если нам дадут вроде бы обещанный танковый полк, то мы его разместим позади восточной линии обороны, в мелких лесах. Он и выделенный нами пехотный батальон будут нашим резервом. Хочу обратить ваше внимание, господа, что силы у русских внушительные. Правда, начало войны показало, что они не умеют воевать. Тем не менее противник превосходит нас и в живой силе, и в танках, и в артиллерии. У него имеется даже авиадивизия, правда, частично разгромленная в первый день войны ударом с воздуха, как нам сообщили в люфтваффе. И еще одна важная деталь. В полосе нашей обороны в восточном направлении ключевая роль отводится высоте 87, 3. Вот она, – начштаба показал указкой на карте. – Она находится, как мы видим, почти в центре наших позиций, контролирует две полевые дороги на юге и севере, с нее просматривается местность на несколько километров в обе стороны. Высота укрепляется нами основательно. Все основные средства ПВО мы забрасываем туда же. Пока высота в наших руках, прорыв противника в восточном направлении бесперспективен. Если коротко, то у меня всё.

– У кого есть вопросы, предложения? – обратился ко всем командир корпуса.

– Меня, господин генерал, гложат некоторые сомнения, – поднялся с места командир пехотной дивизии полковник Хеллер. – Мы строим прочную оборону на восточном рубеже, а если противник и не собирается ее штурмовать? В самом деле, зачем ему рваться на восток, если части вермахта вот-вот захватят Псков? От нас – это сотни и сотни километров. На мой взгляд, русская группировка специально оставлена в тылу вермахта, чтобы, например, крушить наши коммуникации. И что нам будет делать, если они действительно выйдут к Шауляю и перекроют снабжение наших частей, наступающих в северо-западном направлении? Я предлагаю защищать южное направление не одной, а двумя дивизиями.

– Нет, – ответил командир корпуса, – я не думаю, что русские способны на такую дерзость. Приказ у нас один – не выпускать их из котла. И мы его выполним.

22

Командир стрелкового батальона капитан Флорентьев получил в штабе полка приказ захватить языка. Сроки не были установлены, но предложили не тянуть с выполнением. Такая мягкотелость объяснялась просто: батальон только несколько дней назад расположился на данной позиции и не успел, как говориться, осмотреться. А дел было невпроворот. Противник размещался параллельно шоссе Либава – Рига, только чуть северней, сама дорога играла роль очень удобной рокады. Первая рекогносцировка показала, что немцы не имеют сплошной линии обороны. Точнее видимость ее существует в виде непрерывной траншеи вдоль всей передовой, но она фактически играет роль ходов сообщения. Защиту фашисты построили в виде опорных пунктов, сооруженных примерно от 70 до 120 метров друг от друга, в зависимости от рельефа местности: в танкоопасных направлениях – плотнее, на холмах – реже. Капитан Флорентьев получил приказ – расположить свой батальон как можно ближе к врагу, в трехстах – четырехстах метрах, это удобно в случае нашего наступления – несколько рывков, и мы в траншее противника.

– А в случае ихнего наступления несколько их рывков, и они в нашей траншее, – возразил комбат против такой позиции начальнику штаба полка майору Ерохину. – Да и местность у нас никудышная – низина. Вон за нами, смотрите, целая цепь небольших лесистых холмов, в километре отсюда, отличная позиция.

– Капитан, приказы не обсуждаются, – резко оборвал Флорентьева начштаба. – А чтобы тебе было понятно, объясняю: мы не собираемся стоять в обороне, наша цель – только наступление и разгром противостоящего противника. Как же ты будешь бежать в атаку за полтора километра?