Дьявол и Город Крови: Там избы ждут на курьих ножках

Манька и сама знала, что была неуклюжей. Когда Дьявол бил ее дубиной, удары иногда пропускала. Ко всем ранам, полученным в походе от железа, добавлялись синяки. Но кое-какие приемы, которые он показывал, она запоминала, и нет-нет, но в последнее время Дьяволу тоже от нее досталось.

Бы!

Он как всегда уходил от ударов, перестав существовать в плотном теле. Призрачные следы от посоха он потом еще долго рассматривал и рассказывал, что многие в таком поединке перестали бы существовать. Манька принимала похвалу на свой счет, но на десятом или двадцатом разе догадалась, что Дьявол над нее глумился, а не хвалил, потешаясь над ее самолюбием. Было обидно, но втайне она радовалась, что показала себя Богу Нечисти с плохой стороны.

А Дьявол забыл о ней, уставившись во все пространство сразу. Она догадалась, что он стал больше, чем она могла его увидеть. Лицо его окаменело, в уголках губ заиграла зловещая ухмылка, и обычно черные, как провалы в бездну глаза, вдруг зажглись призрачным голубым сиянием. От Дьявола повеяло холодом. Руки ее занемели, она в мгновение продрогла до костей, а ведь держала в руках живой огонь. Ей даже показалось, что из него выползают толстенные щупальца. Она шестым чувством улавливала их тень и искажение пространства, которое подернулось маревом – и эти щупальца начинают прощупывать стены избушки, проваливаясь в стены. Плащ, всегда черный снаружи и красный внутри, вдруг стал снежно-белый, совсем как у того старика, которого она однажды видела во сне. Ветра в избе не было и в помине, но плащ развевался, как грозные крылья. А еще его трость вдруг превратилась в белый посох с прозрачным камнем, и от камня тоже лился свет.

Со всех сторон к нему стекались лучи, сначала прозрачные, а по мере приближения явные, и получалось, будто он стал столпом огня. Света в его глазах хватило бы осветить, или освятить не одну горницу. И вроде он был, но как будто не был. Когда Манька хотела посмотреть на то, что творится вокруг, она видела сквозь него даже лучше обычного. И она немного струхнула. От света, озарившего его, хотелось упасть на колени и каяться, но вовремя удержалась: каяться ей как будто было не в чем, а в чем было, она уже сто раз покаялась. Ей захотелось подойти и ткнуть в него пальцем, но вид грозного Дьявола заставил ее тут же отказаться от этой глупой мысли. Она даже подумала, что, возможно, он и не врет, когда рассказывает о себе, что он кого-то судит, наказывает и отправляет в Небытие.

Если Дьявол такой, то, пожалуй, мог бы… Дьявол был уже не черный, а белый… Но черный он нравился ей больше. Белый Дьявол показался ей непривычным и беспощадным. Видели бы его таким вампиры царства государства, может, сто раз бы подумали, прежде чем становиться вампирами.

Заметив, что Дьявол медленно поворачивается в ее сторону, она сиганула на чердак что есть мочи. «Свят, свят, свят!» – мысленно помолилась она, когда Дьявола не оказалось рядом. И с облегчением вздохнула, принимаясь за поиски.

Когда она впервые увидела чердак, он был забит барахлом доверху. Теперь вещей осталось немного, только те, которые могли пригодиться избушке и тому, кто будет в ней жить. Были тут инструменты, которые гвозди вбивали исправно и пилили тоже по-человечески, добротный пиломатериал, печные новенькие кирпичи, краска для наличников и стен, ткацкий станок, прялки, соль, спички, свечи, облезлый пишущий стол, украшенный резьбой и золотыми вензелями. В ящиках стола нашлись и высохшая чернильница, чернила порошком, перья и промокашки. Два шкафа, один для одежды, второй для книг или всякой всячины, с такой же резьбой, что и стол. И хозяйственные принадлежности: запасные чугунки, ухваты, кочерги и совки для углей, печные щипцы и прочая кухонная утварь. А еще чудо-метла, которая сама мела и немного помогла с уборкой изб, в основном, когда надо было вышаркать половицы, а мела она, пританцовывая, и получалось, что гоняла мусор туда и обратно, чудо-коромысло с двумя бадьями, которое само ходило по воду и от работы не отлынивало, разве что запиналось за ступени, да и деревянные бадьи высохли, вода проливалась сквозь щели, так что их работоспособность оказалась нулевой.

(Манька напомнила себе сунуть их в бочку с водой на вымачивание – мало ли для чего пригодятся.).

Сюда же, на чердак, забив один шкаф, сложили современные моющие средства, постиранное и поглаженное утюгом постельное и банное белье. Второй месяц мылась она душистым мылом и голову мыла шампунью – не было в них колдунства. Запасов у Бабы Яги было много, наверное, перед тем, как вернуться к людям, она смывала с себя запашек и кровушку своих жертв. И даже швейная машинка была, правда, шить сама не умела, обычная, но дефицитная, о которой она всегда мечтала. А еще резной сундук с детскими сказочными книгами, и несколько волшебных вещей, которые ей приглянулись. Она так и не смогла придумать, за что можно наказать чудесный камень-кристалл, который рисовал такую красивую землю, что смотреть в него можно было до бесконечности. По небу летели птицы, струилось в солнечном свете синее-синее море, деревья и цветы росли прямо на глазах. Стоило о чем-то подумать, как камень тут же показывал мысль в красоте неописуемой.

Манька обошла весь чердак, по дороге заглянув в камень-кристалл. Он изобразил новогоднюю елку, про которую она давно перестала думать, и еще нечто, занавешенное покрывалом – и сразу вспомнила, что видела зеркало в подвале, на стене под лестницей. Она сама его занавесила в первый день, после того, как протерла от пыли, чтобы оно не увеличивало количество покойников и не видеть себя измученную и изможденную в окружении мертвецов.

Картина была еще та! И так замоталась, что зеркало вылетело из головы.

Спускаясь вниз, она еще раз заглянула в горницу: Дьявол уже был прежний, черным.

Заметив ее, поманил к себе.

– Я только в подвале возьму зеркало, – кивнула она согласно.

Но он остановил ее озабоченно.

– Зеркало потом, тут у нас другая заботушка, – нехорошим загробным голосом сообщил он.

– Что, опять покойники? – ужаснулась она.

– М-м-м… – как-то неопределенно протянул Дьявол, а потом рассердился и топнул ногой, гаркнув: – Если покойники не нравятся, сидела бы дома!

И она сразу поняла, что ему не до смеха, и покойники в ее жизни еще не закончились.

– Да что случилось-то? – спросила она, подходя ближе. Дьявол сверлил глазами стену, но ничего интересного не увидела: стена, как стена – обычная, бревенчатая…

– Стена-то, может, как стена, да только пещерка за ней, – скрипнул Дьявол зубами. – А в той пещерке чудо чудное, диво дивное. Лежат там, Маня, запредельные люди, которые мозгов не имеют, а ума у них много. Не представляю даже, как ты их достанешь… Твоя головная боль!

– Это обязательно? – понимая, что обязательно, жалобно проблеяла Манька.

Дьявол в ответ промолчал, простукивая стену. Потом повернулся к ней.

– Маня, таких тайных мест, чтобы схорониться, у нечисти много. Посмотреть бы надо. А если завтра война? Проиграешь, как янки проиграли узкоглазым.

Она вскинулась вопросительно.

– Был такой страшно избранный народ, – устало объяснил Дьявол, – который хотел повелевать народами, и все звали людей того народа грязными янками. И был такой маленький и невзрачный народец, худенький, с косыми глазками… Его никак не звали. И не узнали бы, если б янки не решили установить мировое господство над косоглазыми. Но не знали янки, что народец тот любил жить под землей. Догонят янки косоглазого, а он раз, и провалился под землю. Думают, в безопасности, а косоглазые раз – и выскочили, как лист перед травой. И тебя, Маня, раз – и обойдут со спины!

Манька постучала по стене кулаком, но ничего не услышала, кроме удара о дерево. Она и в звуках-то разбиралась не очень.

– Так не видно ж ничего! Даже если так оно, как я в стену-то залезу? – засомневалась она в адекватности Дьявола. – Разве что с улицы посмотреть, но мы видели: нет там никакой пещеры!

– На эти места не глазами смотрят, а затылком, – ответил Дьявол с серьезным видом. – А вот пойди-ка сюда, встань спиной… – подвел ее к стене и развернул. – Глаза роли не играют, ты третьим глазом за спину смотри, как будто глазами зришь.

Манька посмотрела и ничего не увидела. Даже стену. И чего он несет?! Зато хорошо разглядела окно противоположной стены, к которому стояла лицом. Ничего интересного за ним не было: темно, самая ночь на дворе. И на часах минутная стрелка продолжала висеть вниз, а большая ползла к трем часам – опять припозднились. Ночная жизнь уже давно стала для нее не исключением, а нормой. Зря она не отправилась спать, зеркало можно было бы и утром достать.

– Смотри еще, да не пялься, куда не просят! – приказал Дьявол.

И снова она ничего не увидела. Хуже, она и не собиралась смотреть: ясно как божий день, Дьявола опять переклинило. Он определенно попутал ее физиологическое строение с какой-то нечистью, которая могла проникать даже во внутрь человека.

Дьявол зарычал, заметив, что она думает не о том.

– Ну, я же говорю, дурак человек, а вампир об этом всегда знал, – рассердился он. – Это же так просто! Проверь в себя! Давай так, смотри перед собой и попробуй внезапно оказаться в мочке уха… Так, а теперь пятку сознанием пощупай… Палец руки… Это, Маня, называется третий глаз, который обращен внутрь себя, а еще затылочное зрение, если этим глазом смотрят наружу, – объяснил он. – Если бы он работал у людей как надо, вампир не сидел бы в голове, и худо-бедно, ты бы ориентировалась в пространстве.

Долго Манька старалась смотреть, от напряжения глаза застило слезой, и на секунду ей даже показалось, что есть за спиной что-то тяжелое…

– Посмотреть не могу я, – наконец, взмолилась она, – но такое ощущение, что кто-то глаза отводит.

– Это обманка… Смотри еще, пробиться нам в эту пещерку надо…

Манька посмотрела, не давая отводить себя от стены, и на этот раз – ахнула. То ли затылочное зрение открылось, то ли третье око, но за спиной пространство было. С левой стороны почти чистое, а с права нависала скала. Пещера оказалась изогнутая, неровная, из скальных пород. Камни из стен торчали острыми глыбами, а вглубь, петляя, вела едва приметная черная тропинка, разветвлялась на несколько ходов.

– Что еще видишь? – спросил Дьявол.

Теперь Манька уже не сомневалась, усматривая в кромешной тьме пещеры смутные тени.

– Там разговаривает кто-то… – прислушиваясь, доложила она.

– Что именно? – поинтересовался Дьявол.

– Плачу я, плачу… – повторила Манька то, что едва-едва услышала, – а ему отвечают: все мы сделали… И еще как будто маленький ребенок канючит: пойдем домой, а ему отвечают: там тетя страшная… Ух, ты! – изумилась она. От напряжения у нее вспотели ладони, а голова как будто поплыла.

– Это черти, Маня! У избы и так мозги куриные, так они последнего ума ее лишают! – расстроился он. – Избы-то под чертями, наверное, уже и забыли, что не совсем избами должны быть. Не удивительно, почему они столько лет Бабу Ягу считали хозяйкой и не смогли ей под зад пнуть. Черти тебя на носилках вперед ногами вынесут прямо к оборотням, если с ними не разберемся.

В который раз за день Манька облилась ужасом, отскакивая к двери. Чертей боялись все. Про чертей народ помнил, но никто конкретно не знал, как они выглядят. На чертей, как на Дьявола, сваливали все плохое: черт попутал, черт дернул, сам черт не брат, выглядишь, как черт, чертова дюжина, черти воду мутят… Немногие сведения, которые остались в народе, описывали их как лукавых, лживых и вредных.

Но любопытство взяло свое: Манька вернулась к Дьяволу.

– А теперь на другие стены смотри! Сдается мне, избы с большими секретами! – но подумал и недовольно буркнул: – Впрочем, ты пока не готова… Черти – нижний уровень, а и то насилу заметила. Уж, скорее, интуиция сработала, чем зрение вернулось. Видеть, Маня, надо так же ясно, как будто у тебя глаза на затылке. Очень полезное качество. Научишься смотреть на чертей снаружи, может и пограничных чудовищ в своей земле научишься ловить.

– Так старуха тут не одна жила? – подивилась Манька.

– Конечно, не одна! Баба Яга тут хорошими людьми питалась, – поморщился Дьявол. – Следовательно, люди приходили. На счастье изба дана человеку, да не было ей счастья. Вампиры избы не жалуют, у них дворцы с гробами. И не будет ей счастья, пока разная мерзость в ней живет. Надо бы извести, а то так и останется больная, одна-одинешенька, посреди нечисти, добрые духи ей побрезгуют. Один водяной, но он сам себе на уме, у него домашним пирогом соблазн, а не избой, в избы он редко заходит… Не жалко ее тебе?

– У нас меньше месяца до дня любви с оборотнями, а тут целая толпа чертей! – Манька закипела от злости. – Ты мне что предлагаешь – воевать и с теми, и с другими?

На то, что избы ей помогут, рассчитывать не приходилось. Сроду такого не было, чтобы кто-то пожалел ее – но избы было жаль, и она уже понимала, что будет заниматься чертями, вместо того, чтобы без оглядки бежать в горы или в цивилизованную часть государства, чтобы затеряться в толпе людей.

– Я предлагаю бить тех и других до смерти по одиночке, пока они не объединились, – призвал ее Дьявол к благоразумию. – Это вас, людей, разделить легко, а нечисть дружна между собой. Даже две недели – срок ого-го-го! Но если ты решила, что терять тебе нечего, можешь лечь в лесу и подождать, когда оборотень на тебя найдет. Поверь, это случится скоро! Я бы, на твоем месте, перед смертью сделал хорошее дело: помог избе. И не потому, что вампиры попросили. Поиметь черта и подружиться с чертом – два разных понятия! Черт у нечисти – плохая примета, а человеку хорошая. Если бы люди чертей не любили, забыли бы о них. В Аду черт – самое доброе подспорье. Ну подумай сама, черт людей поджаривает на сковороде, а тут раз – и друг! Будет он головней в тебя тыкать, или предложит разобраться с этой головней? У меня все как у людей – связи выводят в люди, но валюта другая.

– Пожалуй, кроме цепей терять мне нечего, пойду-ка и лягу, – задумчиво произнесла Манька, представляя себя мирно лежащей под деревом в лесу. Умирать не хотелось, и терять, как оказалось, было что: те же избы – добрые и ей радовались. Первый раз кто-то ее полюбил, взяв на себя о ней заботу.

Сиюминутная слабость прошла, она уже на себя сердилась: конечно, Дьявол прав, если умирать, почему бы не помочь? Избы нуждались в помощи. Может, конечно, шли потихоньку за ней, потому что плохо быть, как она, сиротой, у которой на всем белом свете никого нет, но разве важно, какая причина толкнула их с нею объединиться? Наверное, будь она такой больной, слезами бы обливалась, а избы не плакали, и не бросили друг дружку, крепко за дружбу держались, да и не просили сами у нее ничего, просто старались быть рядом.

– Так как ты, говоришь, этих чертей изводят? – спросила Манька с видом прилежной ученицы, заложив руки за спину.

Дьявол довольно ухмыльнулся.

– Я знал, что ты пока еще дура, но немного ума прибавилось. Все дело в том, что черти необычные существа, которые не имеют материальности вовсе. Но некоторые нечистые умом люди умеют придать им материальность, заключая в пространственной материи. Пощупать ее ты не можешь, но для чертей она – самая настоящая тюрьма. Так они остаются на земле рядом с человеком, в устроенных скрытых жилищах, и ждут, когда плюнет кого-то в человека, или в глаз ему заедет, или позавидует. И тут-то черти предстают во всей красе, потому что мысль умеют сделать материальной, чтобы их заметили и вызволили. Черт – старый проверенный способ вывести объект на чистую воду. Естественно, материализуют они только плохое. Если хорошее, кто ж станет вызволять? И пошло-поехало, пока человек не поймет, что злобу таит на пустом месте или зависть у него себе в убыток, но это – если умеет провериться, а не умеет – тут уж черт нечисти доброе подспорье. Про человека, у которого черт на привязи пасется, говорят: у него дурной глаз, улетает удача к вампиру, а люди и вампиры думают, будто это они сами от себя такие везучие и невезучие.

– А зачем Бабе Яге у себя дома черта привязывать, если он – дурной глаз? – удивилась Манька.

– Нечисть, она на то и нечисть, чтобы не иметь против себя нечистую силу, – Дьявол щелкнул ее по носу. – Вот твою землю вампир полонил, а Баба Яга полонила избы. У избы тоже своя земля есть, а она разобралась и отрезала. Своей-то нет, не вернула в свое время, когда душу отправляла на тот свет, а безземельной среди вампиров долго ли походишь? Страшное дело делали две избы против себя самих. Обе они украденные у поленьев. В земле должны быть неугасимые поленья, а изба – на земле, а получилось, что деревом неугасимым сами топились, которое им самая что ни есть душа, а черти их ума лишали.

– Так мне нельзя с ветками неугасимыми сюда заходить? – ужаснулась Манька, бросив взгляд на ветвь, которая стояла в вазе и горела вместо свечей.

– В печку положить нельзя, а освятить избу – святое дело! Дерево в земле, а ветвь – мудрое начало. А теперь представь, что оборотни каверзу задумали. Где бы ты не пряталась, черти выведут их прямо на тебя: «Мы, Маня, здесь! Выпусти нас на волю!» – Дьявол посмотрел на нее и успокоил, заметив, что она сама не своя: – Да не бойся, черт убивается взглядом. Вернее, не убивается, а разваливаются стены его темницы, а сам он уходит в свою обитель.

– И только-то? Не будет никаких трупов? Ни с кем не надо биться? Никакого кровопролития?! – не поверила Манька, сверля Дьявола прищуренным взглядом.

– С чертями не будет, – пообещал он.

– Ну, хорошо, – с сомнением согласилась она. – А как мне в пещеру-то попасть? Я ж не могу пройти сквозь стену!

– Не спеши! Стань спиной к пещере, – Дьявол приставил ее к тому месту, где она видела вход. – Так, теперь смотри и иди назад себя, и не думай о стене, просто иди, и, когда будешь в пещере, главное, не оборачивайся. Выйдешь так же. Запомни, потеряешь след, заплутаешь! Смотреть на черта можно только затылочным зрением, и убивается он так же.

– Тогда как я их разгляжу? – засомневалась Манька в который раз. – Сам сказал: убиваются взглядом, а на затылке разве есть глаза?

– Разглядела же, – спокойно ответил Дьявол.

– Услышала я их, – поправила она.

– А пещеру кто описал? – напомнил Дьявол, подталкивая ее в грудь.

И вдруг Манька поняла, тупо уставившись на Дьявола – опять он прав! Было у нее другое зрение, о котором никогда бы не догадалась, если бы не надоумил. Ведь не смотрела глазами, а пещеру запомнила зримо! Как такое могло быть, если не смотрела?

Как видела, объяснить она себе не смогла. Там стеночка была, и были какие-то мысли, но пространство за стеной просматривалось ясно. Голова ее при этом стала сумрачной, обе мозговые доли налились свинцовой тяжестью, заломило в височных областях, но как-то неправильно, не в самой голове, а снаружи. Но она точно знала, что никто в этот момент ее не бьет, а значит, боль была ненастоящей. Может, это оттого, что заработал третий глаз, тогда причин паниковать не было, но как она туда попадет, если у нее за спиной стена? И пусть она видит вход, но ведь реально-то его не существует!

Она приноровилась, настраиваясь на пещеру, попятилась назад. И вдруг обнаружила себя в пещере. Но видела впереди не стену, а только вход, за которым маячил Дьявол.

Задом пятиться было неудобно. Пару раз она споткнулась, и чуть было не потерялась, но вовремя сумела остановиться и нащупать твердую почву, восстанавливая равновесие. Она двигалась назад себя не спеша, прощупывая своим открывшимся затылочным зрением тропинку. Немного заболела голова, то ли от напряжения, то ли сама пещера на нее так подействовала. То, что она приняла за тропинку, оказалось черным маслом, которое натекало со стен, и было разлито везде, замазывая видимость. От этого в пещере стояла густая темень, но оказалось, что для затылочного зрения свет как таковой не требовался, масло мешало, но столько же выдавало спрятанные в нем объекты, у которых светились красными угольками глаза.

Масло оказалось масла масленей, оно само по себе имело некоторую способность отводить глаза, когда капало с потолка – сразу появлялось необъективное желание получать от жизни удовольствие, хотелось все бросить и расположить к себе хоть одного вампира. И сомнений не возникало, что вампир протянет ей руку и поднимет до себя, но это было ее состоянием, а не мыслью, потому что умом она могла размышлять над этим состоянием.

Сначала она чувствовала только присутствие и неясное ощущение, что некто за ней следит, а еще независимые эмоциональные волны. Слева недовольство, униженность, отчаяние, презрение и услышала явный вздох, а справа – уверенность, направленная на нее, которая подавляла ее собственную самооценку. Это состояние можно было определить, как; «Мы были, мы – есть, мы – будем!», и эта уверенность была где-то выше ее самой.

Наконец, она заметила, что искала. Умасленный черт, черный, лохматый, сливаясь со всем, что было в пещере, непонятно как удерживаясь, сидел на стене. Выдали его глаза – красные угольки, излучающие эмоциональную грусть. Он тоскливо пялился на выход и как будто не замечал ее. Она смотрела на него во весь затылок, но отдавать концы он не собирался, даже не свалился со стены, продолжая висеть, точно приклеенный.

– А я тебя вижу! – в качестве эксперимента, попыталась она привлечь внимание, чтобы проверить реакцию черта.

Тот на секунду замер, глазки его забегали, весь он стал жалким и несчастным, и внезапно залился горючими слезами, сползая по стене под ноги.

– Ой, жалкая я, несчастная я, все-то у меня не как у людей, из рук валится, ой, дура я, дура! Посмотрите на меня, люди добрые, свихнулась я в чреве матушки, горюшко я, ноша тяжелая… – черт уже катался по пещере, хватался за шею, и голосил, голосил, голосил…

Манька растерялась. Ей жутко хотелось обернуться, и она едва сдержалась, а еще она не понимала: зачем надо убивать это несчастное существо? Пожалеть разве что, никакой злобы черт не выказал. И она бы продолжала его рассматривать, но он вдруг схватил огромный булыжник и залепил ей в глаз.

Этого она никак не ожидала. Кинул он с затылка, а угодил именно в глаз.

– Ах ты свинья! – разозлилась Манька, схватившись за глаз рукой. – Я тебя посчитала человеком, а ты что?! А ну как пну сейчас?! – пригрозила она, понимая, что сделать ему ничего не сможет, но ответить стоило.

Как-то нехорошо получалось – разве это дружба?

О том, что черти умеют драться, Дьявол не предупредил. Открытие оказалось не из приятных. Самое время обругать себя: она не знала про чертей ровным счетом ничего и сунулась в пещеру, не собрав о них сведения. С другой стороны, конечно, он будет плакать, он же в темнице сидит! Она взяла себя в руки и пожалела черта. И тут же пожалела, что пожалела его…

Черт неожиданно подрос, слезы из него полились в три ручья. Он голосил про себя, не останавливаясь.

Манька растерялась. Похоже, зря она согласилась на эту сомнительную аферу. Дьявол определенно что-то напутал или заманил ее в очередную ловушку.

– С чертями надо дружить, как нечисть между собой дружат. А по душам они не говорят, у них души нет, – услышала она насмешливый голос Дьявола. – Один говорит: у меня все хорошо, второй отвечает – а у меня лучше! Один говорит: плохо мне, а второй отвечает – а мне хуже! Если подарки, то на вечер, если в глаз – то навечно. Подумай-ка, разве знаешь, с чего он так голосит? Вот нечисть, готовит стены темницы, и слеза должна упасть кому-то в руку. Кому?

– Мне с ним поплакать что ли? – догадалась Манька. – Он, наверное, избу изображает, чтобы она умнела с ним, а ее видели жалкой и убогой.

– Ну, или человеку, который в избу войдет… – Дьявол ответил не сразу, в доме что-то грохотало и падало. – Печка тут… Убираю золу… Баба Яга подъемник кирпичами завалила, а во внутренностях яму выбила и железный желоб вставила. Хитрая конструкция! Подкинула дровишек, и злато-серебро по желобку стекает, а для избы это кровь… Манька, я занят! Разбирайся с чертями сама!

Манька постояла еще немного, звуки в избе стали походить на разное: то он простукивал, то ломал, то обратно складывал, а черт уже не плакал, он придвинулся к ней и наступил на нее, но не раздавил, а вошел в нее, и ей показалось, что ее засунули в воздушный шар, наполненный густым туманом.

И она сразу обнаружила, что сама, как черт, болезная…

– Ну и плачь! Сиди и плачь! – выдавила она из себя, хотя плакать в этот момент ей хотелось самой. – Сказал бы, о чем плачешь, поплакали бы вместе.

– Ой, я несчастная, все-то у меня через пень-колоду, и счастья нет, и пироги из мертвецов, и сама старая и убогая, а там дворцы, там замки высокие, терема стоят, в небо упираются…

Пока черт печалился, его воздушная пространность убывала.

Манька тяжело вздохнула.

– У меня та же история! Я вот тут с тобой несчастливая, не могу понять, как вызволить тебя… – грустно пожаловалась она. Черт был, видеть – видела, и жизнь из него не вышла. Одно успокаивало, не могла она до такой степени сойти с ума, ее уму на такое не хватило бы фантазии.