Дьявол и Город Крови: Там избы ждут на курьих ножках

В такой близости после той встречи с волками она хищников больше не встречала. И снова стало так холодно, будто внутрь плеснули ледяной воды. Хоть и далеко, вряд ли волки не следили за добычей. Она не раз убеждалась в их необыкновенной мудрости, которая помогала им выжить.

Пока ее не заметили, Манька попятилась назад, наткнувшись на Дьявола, который стоял позади и смеялся, наблюдая за потасовкой.

– Запасемся мясом – устроим праздник желудка, – сказал он, зашагав прямо к туше. – Такой шанс нечасто выпадает!

– Ты что, сдурел? – опешила Манька, клацая зубами, не смея выйти на открытое место. То, что собирался сделать Дьявол, начисто затмило и мысли о вампирах, и железо, и мысли о возмездии, и даже Благодетельницу, она почувствовала, как ее потряхивает и подгибаются от страха коленки.

Дьявол вернулся.

– Чем мы хуже лисиц или тех же ворон? Волки существа умные. Не было бы их, не было бы всей этой шушеры. Здесь еды для всех достаточно. Звери сытые, не побегут за нами. Тем более привыкли уже. Ну, ладно, – смягчился он. – Доставай факелы.

– Это они? – Манька кивнула в сторону волков и медведя. – Они охраняли?

– Конечно, они, кому ж еще тут быть? Наверное, дальше за нами не пойдут. Здесь еды навалом, а медведю вообще в берлогу пора. Хотя для них не самое лучше место – охотники тут частые гости. И хищников, скорее всего, будут убивать в первую очередь.

– С чего ты решил?

– Стадо, мимо которого мы прошли. Много старых и больных животных.

– Их тоже убьют? – пожалела Манька свою верную стражу.

Дьявол кивнул, потом пожал плечами.

– Возможно.

Как ни тяжело было сознавать, что дальше придется идти без охраны, Манька вздохнула с облегчением. Соседство с хищниками ее не радовало. Она помогла Дьяволу отломить большую ветку, завернули ее в старую рубаху, полив сверху черной маслянистой жидкостью, которую держали, чтобы разжигать сырые ветки. Нефть подобрали на старой заброшенной станции, на которую бочками свозили утилизированный ядовитый продукт жизнедеятельности и топили в озере. Продукт на пару километров выжег все живое, а бочки с нефтью видимо остались еще с тех времен, когда на станции жили люди. Нефть горела долго, и пламя было достаточным, чтобы напугать любого зверя.

Пока шли до туши, сердце билось где-то у горла.

Туша еще не успела промерзнуть.

Заметив ее, волки сразу насторожились. Половина стаи не спеша потрусила в ее сторону. Уж с кем, с кем, а с человеком, наверное, делиться им хотелось бы меньше всего. Медведь – тот хоть свой был…

Заметив высоко поднятый огонь в ее руке, стая замерла на полпути.

Манька отрезала добрый кусок от ляжки, сняв часть шкуры. Очевидно, олень был у стаи не первый и не второй – мясо обглодали только там, где его было больше всего и по верху, оторвав передние ноги, которые валялись неподалеку. Сунула в котомку и, не торопясь, как учил Дьявол, пошла дальше.

Коленки подгибались, живот рвался наружу, глаза лезли из орбит…

– А говорил, что падаль нельзя… – проклацала она зубами, пытаясь унять трясущиеся руки.

– Падаль, Маня, когда падают… – от болезни, от бедности, от желания добежать первым, а это, – Дьявол приподнял увесистый кусок мяса, – задранный хищником зверь. Может быть, не самый здоровый, но не падаль. Естественно, варить мы его будем долго, неизвестно чем волки сами болеют. Их слюна вполне могла попасть на мясо. Точно так же, как слюна собаки, которая ловит и тащит добычу для человека.

У опушки, когда ложбина осталась позади, шагнув под сень деревьев, она оглянулась. Стая, бросив забавляться с медведем, вернулась к порезанной туше, уселась кругом на некотором расстоянии. Один из волков прошел по кругу, приближаясь, наконец, обнюхал ее. За ним подошли другие. Манька не могла понять, что их так удивило, и было любопытно, но дожидаться конца развязки не стала. Зажжённый факел она несла еще долго, пока не стало ясно, что возвращать кусок мяса стая не собиралась.

Сытый волк – ленивый волк!

Ложбина и звери остались далеко позади. Было еще не поздно, около шести вечера, но уже час как стемнело, и они решили остановиться. Для ночевки, как обычно, присмотрели среднюю с раскидистыми ветвями ель, занесенную снегом, с уютным гротом под нижними ветвями. Собрали хворост для приготовления ужина, накидали веток на лежаки. Шалаш оставили на потом – вся ночь впереди, успеют. Пока еще не стемнело окончательно, нужно было запастись хворостом на ночь. Дьявол занялся приготовлением ужина, а Манька отправилась в ельник на обрывистом берегу, почти на ощупь высматривая сухостой. Место там было открытое и не так темно, как в лесу.

Через час от котелка приятно запахло.

От ароматного наваристого бульона у Маньки потекли слюнки, но до готовности было еще далеко, и она продолжила собирать сучья и рубить сухостой, выбирая те, что потолще и посуше.

Наконец, умаявшись, она остановилась.

Луна над горизонтом поднялась с желтовато-серебристым ореолом, а это значит, за ночь лед станет крепче. Завтра сможет пройти по реке километров двадцать, а если были бы нормальные лыжи, могли бы пройти все шестьдесят. Все-таки нужны нормальные, лучше охотничьи, чтобы Дьявол не говорил, и санки тоже, а то тащит на спине то, что можно тащить за собой или толкать впереди себя. Она уже давно об этом думала, рассуждая сама с собою, быть или не быть, и где взять инструмент, чтобы смастерить их.

Так, мечтая, она шла вдоль берега, и внезапно увидела, как на другом берегу реки, чуть дальше против течения, посреди деревьев блеснул яркий огонек…

Манька вздрогнула, тревожно всматриваясь вдаль.

Встретить в лесу человека было совсем не безопасно, так что передумала все. Может быть, было бы лучше ночевать по соседству с волками, но сбор сучьев и обустройство шалаша уже не шли на ум. До огонька по льду – а река в этом месте была относительно ровная и открытая – километра полтора, минут пятнадцать – двадцать ходу.

Спустившись за нею позвать на ужин и помочь дотащить собранный хворост, Дьявол тоже заметил огонек.

– Вряд ли в таком месте живут добрые люди, – с сомнением хмыкнул он, рассматривая огонек сквозь кругляшки пальцев, как будто они у него были окулярами.

Манька пожалела, что бинокль забрали разбойники.

– Мы тоже отсюда – не добрые что ли? – не согласилась она. – Возможно, деревня недалеко. Должен же хозяин общаться с внешним миром. Нам бы прикупить соли и крупы. И про Посредницу поспрашиваем. Пора бы уже найти ее, сколько можно?

– Маня, мы идем Благодетельницу пощупать – какие ж мы добрые? Любой нас в разбойники запишет, – скептически заметил Дьявол. – А если маньяк?

– Да ладно тебе пугать! Заимка, наверное. Дождемся, когда охотники уйдут, пополним запасы. А если просто живет кто-то, может, пустят переночевать. Вдруг им работник нужен? – Манька зажмурила глаза от предвкушения оказаться у теплой печки.

– Только сначала поужинаем, – предложил Дьявол. – А вдруг не накормят? Может, они там сами голодные сидят. На сытый желудок и умирать приятнее.

До заветного огонька добирались чуть меньше обозначенного времени. Ветер разогнал тучи, позволив огромной круглой ярко-желтой луне пролить на землю призрачный лунный свет, подбадривая мириадами переливающихся искр на снегу.

Поднялись по склону, поросшему редкими сосенками, оказавшись на широком поле. И прямо посередине его Манька внезапно увидела два домика – один большой, второй визуально чуть меньше, но ненамного, оба вросшие в сугробы, чуть ли не по самую крышу, оставив не заметенной только переднюю часть, где были входные двери и окошки по бокам от них. На крыльце обоих изб тоже лежал снег, но возле большой избы его было меньше, как будто там его изредка чистили, даже лестница просматривалась.

И чуть в стороне – бревенчатый сруб колодца…

Сердце ее радостно екнуло…

Резной колодец, совсем как тот, в который она однажды плюнула…

Со всех ног бросилась к нему, не смея поверить глазам.

Но радость была преждевременной: сверху колодец придавила тяжелая чугунная крышка, накрепко приколоченная и для надежности закрытая на большущий амбарный замок, вокруг колодца – толстые железные приваренные прутья.

– Стой, Маня, стой! – едва успел удержать ее Дьявол, схватив за локоть. – Ты в курсе, что вода бывает не только живая и мертвая, но еще питьевая, техническая, соленая, ядовитая, тяжелая и радиоактивная?

Манька застыла возле колодца с расстроенным видом, раздумывая. Дно и берега озерца и ручья, стекающего по оврагу к реке, и вокруг самого колодца, покрывал толстый слой белого вещества, который она не сразу заметила, приняв за снег.

Хозяин оберегал колодец, как зеницу ока.

Может, продает?

Первым ее желанием было сломать колодезные оковы, чтобы заглянуть в колодец, но она удержалась. Если хозяин не позволит набрать воды, тогда и будет думать, как ее добыть, а для начала все же следовало, наверное, попросить. Денег у нее не было, но были руки. Если вода живая – хорошо, если мертвая – плюнет еще раз. Запрещать брать воду из колодца в государстве было не принято, и когда просила, не отказывали. Разве что, заметив язвы и страшные опухшие десны, черпали воду сами, наливая из ведра в подставленную кружку. Возможно, хозяева пытались отпугнуть от колодца зверей, но при внимательном рассмотрении не увидела признаков того, что вода в нем мертвая. Редкие сосенки и березки поблизости стояли здоровые, и сухая трава из-под снега выставлялась – много ее было летом.

В смешанных чувствах она оставила колодец.

– Что же, люди вообще никуда не ходят? – удивленно спросила она у Дьявола, не обнаружив между домами тропинки. – На охотничью заимку не похоже. И скотину не держат. Ни сарая, ни сеновала. Забора нет, значит, и огород не сажают, тут поди зайцев полно, без ограждения сожрут и морковь, и капусту.

Она порылась в своем заплечном мешке, нашла среди прочего железа нож, сунула его за пояс, прикрыла свитером. Так она чувствовала себя разбойником, но интересная у нее мелькнула мысль, что не надо походить на хорошего человека рядом с тем, кто от людей лекарство от всех хворей прячет.

Пока шли через реку, свет в окнах погас, но хозяева были дома: из трубы все еще шел легкий дымок.

С замиранием сердца она поднялась на крыльцо, единственное место, где было кое как расчищено и подметено, и постучала в дверь.

Ей долго не отвечали.

Наконец раздался не то старческий, не то больной хриплый голос:

– Какой леший по ночам бродит?.. – голос какое-то время молчал, а потом оживился: – Фу-у, человеческим духом запахло! Никак душа девица? Щас, щас, моя яхонтовая, щас! – заторопились в избе.

– Ни хрена нюх у хозяйки! – изумленная Манька обернулась к Дьяволу, надеясь услышать от него хоть какие-то пояснения на сей счет, но Дьявол пинал ногой сугробину и слюнявил палец, отгрызая себе ноготь, пребывая каком-то пограничном состоянии.

– Бабушка, откройте, я в лесу заблудилась! – Манька встала так, чтобы ее было видно из окна. Окна избы промерзли, и сравнение такое на ум пришло, что покрыты они бельмом, потому что вроде промерзли, а вроде нет – точно грязным молоком на стекло плеснули.

– Меня мачеха за подснежниками послала! – тоненьким голосочком подвыл Дьявол, передразнивая ее.

Манька шикнула на него, притопывая замерзшими ногами.

Несмотря на то, что там внутри вроде оживились, дверь еще долго не открывали. Между тем, луну снова сокрыли тучи, на улице внезапно стало темно, хоть глаз выколи, и когда окна, наконец, засветились, за дверью что-то застучало, скрипнуло, щелкнула щеколда и дверь слегка отошла, выпустив полоску света, на мгновение она ослепла.

Обрадовавшись, шагнула за порог…

И сразу задохнулась от вони гниющей плоти. Запах в избе стоял тошнотворно-спертый, будто она попала в отапливаемый морг, куда свозили покойников со всей округи и оставляли гнить. Изба разила трупными разложениями, помоями, чем-то кислым – да так, что сытый ее желудок сразу вывернулся наружу. Хорошо, что пока шли, пища успела протолкнуть себя в кишки, желудок оказался пустым. Она зажала нос, борясь с порывами рвотных потуг. Повернула назад, но когда обернулась, не то бабка, не то женщина отрезала ее от двери, защелкнув сложно устроенную щеколду, повернув крюк, вбитый в стену.

Дышать в избе она научилась не сразу, и не сразу привыкла к тусклому свечному освещению. На столе в подсвечнике в виде многоглавого драконе из двенадцати свечей горели только два свечных огрызка.

«Посредница! – догадалась Манька – Она нашла ее!»

Фу-у-у!

Радости Манька не испытала. Трудно было поверить, что кузнец господин Упыреев имел в виду ее натуральные внутренности, но, судя по запаху, с Посредницы станется. Она пощупала нож, примериваясь, как скоро сможет его достать, и крепче сжала посох. Глаза от едкой вони слезились, хотелось оказаться на улице, чтобы глотнуть воздуха. С трудом заставила себя дышать мелкими вдохами. Через несколько минут пребывания в избе, то ли от аллергии, то ли от попавшей в организм инфекции, нос заложило – дышать ртом разу стало легче.

Наконец, она смогла осмотреться.

Сама хозяйка выглядела бы молодой, если бы из-под лица у нее не выставлялось еще одно, которое выдавало в ней старуху. Не так, чтобы выставлялось, просто видела Манька и морщины, и скрюченность – а ум отверзал увиденное, придумывая старуху приятной женщиной без определенного возраста. Каждый палец старухи-молодухи украшало золотое кольцо, а то и два, шею – дорогое колье, губы ярко накрашены помадой, глаза обведены сурьмой, крашенные в рыжий цвет волосы собраны в узел на макушке. И одежда выдавала в ней, скорее, городскую жительницу: теплые вязанные лосины, обтягивающая водолазка, поверх шерстяная туника с золотым шитьем, на ногах кожаные сапожки, богато отороченные мехом и каменьями, точно хозяйка встала не с постели.

Горница была большая, но пустая. Кровать да широкий стол с лавками вдоль стены, в углу, рядом с дверью – большой резной сундук, на котором стояла огромная ступа с метлой, и над ним приколоченная к стене вешалка. Вдоль стены натянуты веревочки, с которых свисали высушенные связки из разных трав, в банках под лавками и на лавках – высушенные змеи, лягушки, порошки, снадобья и сушеные грибы. Были здесь и дорогие вещи: на столе – подсвечник в виде дракона на двенадцать свечей – сто пудов из чистого золота, на вешалке новехонькая широкая с капюшоном соболиная шуба, тут же, рядом со ступой, на сундук небрежно брошены кожаные перчатки на меху и дорогая сумка с каменьями.

Старушка в деньгах не нуждалась…

Кухня располагалась за печью, полузакрытая сдвинутыми занавесками, а зев печи – что-то среднее между камином, русской печью и печами для обогрева – непривычно выставляла себя напоказ длинному широкому столу, занимающему весь передний угол.

Маньке даже показалось, что, когда она вошла, печка была повернута в ее сторону.

На плите, перед зевом в большую печь, в чугунном котле, булькало зеленое варево, явно не овощи. И все кругом было покрыто толстым слоем пыли с немногочисленными отпечатками рук и ног хозяйки, как будто женщина жила где-то в другом месте, а в дом заглянула только что.

Манька с любопытством уставилась на печь, изучая ее устройство. Когда строила дом, она мечтала именно о такой: у огня посидеть, пироги испечь, избу обогреть, или истопить один ее угол, чтобы приготовить еду. Уложить ее задумку в одну не получилось, пришлось печнику заказать две, но доделывал печи уже кузнец Упыреев.

– Проходи, ласточка моя, думала, не дождусь, уж домой собралась, – проскрипела женщина по-старушечьи и не по-доброму хихикнула, не особо скрывая сивушное любопытство.

– Откуда вы знали, что я буду мимо проходить? – изумилась Манька, смекнув, что Посредница дожидалась именно ее, подгадав ее приход день в день. Она испытующе взглянула на старуху-молодуху, закрывая варежкой нос и рот от зловония.

Знак был недобрый: неужели вампиры знают, где ее искать?!

А про Кикимору?

Она еще крепче сжала посох.

– Ворона на хвосте принесла, – съязвила Посредница и помягче добавила: —Заприметили тебя неделю назад охотники… – голос у старухи остался недовольный. – Как тебя не заметишь: где прошла – там нагадила. Надо ж было народится такой тварью, ведь даже в лесу от тебя житья нет! Чего учудила – людей пугать! Да кем ты себя возомнила?! – она придвинула табуретку к столу.

Манька виновато шмыгнула носом.

– Зеленым Миром… Лес хотела уберечь… Государственный, – присела на краешек стула, положив котомку с железом к ногам.

Обвинять ее в убийстве Кикиморы старуха-молодуха с елейным масляным взглядом, похоже, пока не собиралась. «Наверно, не поняли еще, что болото высохло, думают, замерзло…», – догадалась она. Но на сердце было неспокойно: старуха-молодуха казалась выше ее на две головы С крепко сбитым, широким в кости совсем не старушечьим телом. Если при изъятии внутренностей завяжется драка, неизвестно, кто кого. Дьявол ее, конечно, неплохо подготовил, только на силу всегда найдется другая сила. У этой спортивно-подтянутой фурии, по виду, своя физическая подготовка имелась. С такой биться – не по воздуху Дьявола молотить, и не полусгнившие мощи Кикиморы шилом протыкать – эта могла легко пришибить с одного удара, вон какие кулачищи с толстыми пальцами-сосисками. Манька себя худой и карлицей не считала, но на фоне женщины она смотрелась малорослой и хрупенькой. Эта запросто не только коня на скаку остановит, но пришибет – не заметит.

– Зеленым Миром? – передразнила хозяйка, перекосившись в лице. – Ты в своем уме? Мы и без тебя свое поберечь умеем! Благодетельница наша миллионы из казны выделяет на охрану, а ты этот самый зеленый мир по ветру пустила! Как теперь разоренным и ограбленным в глаза будешь смотреть? Люди деньги зарабатывали по велению самой Государыни, добывая для нее мясо и пушнину, а ты их грабила и имущество уничтожала. Ведь за все спросят! Ох и бестолковая ты, ох и бестолковая!

– Так ведь жалко зверей, – возмущенно отозвалась Манька.

Никаким Зеленым Миром в домиках браконьеров не пахло. А если судить по куче высушенных песцовых и енотовых шкурок, сваленных в углу между стеной и сундуком, и сюда охотники часто наведывались, щедро отсыпая лучшие шкурки убитых зверей Посреднице.

– А мне-то как жаль, что тебя эти звери не сожрали… Проблемы бы и твои, и наши закончились. Как же ты уцелела? Боязно, небось, было? – прищурилась старуха-молодуха.

Умасливать елейными речами, как Кикимора, Посредница ее не собиралась. Видимо, сразу догадалась, зачем Манька к ней пришла и особо не церемонилась, сразу давая понять, что она тут хозяйка и правила у нее свои.

– Нет… Может чувствовали, что я им вреда не причиню.

Старуха-молодуха надсадно загоготала, помешав зеленое варево на плите.

– А вы здесь живете или в другом месте? – осмелела Манька. – У вас вон, пыли много. Может, я вам полы помою, воды наношу, снег уберу, дров наколю – я все умею!

– Еще через порог не переступила, а уже деньги клянчишь, – с брезгливостью оборвала ее Посредница.

– Ну что вы, я ж бесплатно, – Манка покраснела. – Может, воды вам наношу… Из колодца?

– Ишь, чего удумала… Да нешто снега мало?! Нельзя ту воду пить, ядовитая она, – смягчилась старуха-молодуха.

– А почему вы так далеко от людей решили поселиться?

– Да ведь мы с тобой, Маня, соседи, – рассмеялась Посредница. – А тут я так, редко бываю, траву собрать лечебную, отдохнуть от просьб и мирской суеты… Дача тут у меня, – сухо пояснила она. – Слушала бы умных людей, так давно бы дело порешили. Между прочим, пока сижу тут, там меня люди ждут. Ишь, сколько жалоб на тебя, и все расправы требуют, – ткнула она пальцем на бумажки на столе. – И куда ж ты пропала?

– Вдоль реки шла, как дядька Упырь посоветовал.

– И-и-и? – выставила женщина глаза, недоуменно округлив их. – Как умудрилась пройти мимо? Крупными ж буквами написано: «Усадьба уполномоченного представителя Ее Величества».

Манька сразу вспомнила замок с башнями и огромную усадьбу рядом с уездным городком, расположившуюся на берегу Безымянной Реки. На поклон в тот замок ходили толпами, и мзду везли караванами, а очередь из просителей растягивалась на километры. А кузнец господин Упыреев так и вовсе там жил, как у себя дома, когда в деревне не был занят богатым хозяйством и пожалованными ему в собственность окрестными угодьями.

Туда она ходила…

Отнесла письмо на кузнеца Упыреева, которое потом к нему же вернулось.

– Я была, но меня не пустили. Потом я к кузнецу пошла, потом в другую сторону, а потом…

– Да нешто я б тебя не встретила, кабы не пришлось присматривать за этими взбесившимися курицами?! – лицо Посредницы перекосило злобой, она недовольно ткнула клюкой в половицу, и смачно выругалась.

От половицы или еще откуда-то донесся виноватый болезненный стон, заставив Маньку от неожиданности поджать ноги.

– И кормлю досыта, и кровушку пьют бочками, так нет же, еще нос воротят и все время норовят с цепи сорваться, – злобно похулила женщина избы.

– А вы та самая Посредница? – решила убедиться Манька в своей догадке, хмуро взглянув на молодящуюся ведьму.

– Она самая! Баба Яга!

Лишь на мгновение, но Манька уловила хищный огонек в ее глазах, как у кузнеца господина Упыреева. Но слова звучали ласково, совсем как у Кикиморы.

– А это, значит, избушка?.. Живая? – догадалась она.

– Деревянная, – процедила Баба Яга сквозь зубы. – Живая – когда мозги есть, а когда куриные – больная. А ты с какой целью спрашиваешь? Еще войти не успела, а уже зенки на чужое имущество пялишь?

– Ну что вы! – открестилась Манька.

Но от известия, что попала в избушку на курьих ножках, мысленно она ахнула. Столько в голове пронеслось, что забыла и про запах, и зачем пришла. Смрад стоял еще тот, но кто знает, чем пахнет внутренность человека. Эх, ее бы прибрать да проветрить… И привиделась ей изба по-другому: занавески на окнах, стены от копоти очищенные, половицы до бела надраенные, сама она на крылечке чаек попивает, пялится на луг, залитый солнцем…

Да что ж это с ней, и вправду, позарилась…

Манька с досадой покосилась на Дьявола – Богом ли он был?! Рассказывал про слои материальности, про астралы с менталами, про электромагнитности и разности, про сопли с сахаром, придумал душу на расстоянии, ребра какие-то, а про то, что существуют избы, которых приходилось на цепи держать, чтобы шибко не бегали, ни сном, ни духом! Этот выброс из Небытия, угождающий нечисти, должно быть, просто завидовал Бабе Яге черной завистью! Драконов он раздаривал, а попроси позвать, хоть один послушает?

И ведь скажет потом, что избы тоже награда нечисти.

– Да зачем же такую избу от людей прятать?! – изумилась она, озираясь по сторонам.

– В сказках одно, а на деле страшно в ней жить, – объяснила Баба Яга. – Куринным ее мозгам много ли надо? Мучаюсь, а терплю, раз уж согласилась на себя заботу об этих общипанных курицах принять.

– А баня? Она ж не может за избой плестись по стежкам-дорожкам, – ошарашено проговорила Манька, разглядывая во все глаза хозяйку сокровища, о котором только в сказках слыхивали.

– Это почему же? – ехидно поинтересовалась старуха-молодуха.

– Ну как, не положено избам… – растерялась Манька. – Ну, если одна курица, вторая тоже что ли?

Она не могла прийти в себя, не верилось, что стояла на половице, под которой, может быть, как раз нога была. Богатая Посредница, если две избы на курьих ногах имела. Да у такой избы все четыре угла – красные! И где такие продавали? Кто мог сделать?

– И баня полукурица-полуизба, – доверительно призналась хозяйка. – Сами пришли и уговорили принять их, как имущество, – похвасталась она, подперев бока. – Так ведь и тебе я нужна, и тебе ума на жизнь не хватило. Потому что, Маня, есть овцы, а есть пастыри, и не должно быть овцам без пастыря. Сама Матушка-Благодетельница всея государства нашего без моих мудрых советов и умного правления с государством бы не управилась.

– Да-а?! – протянула Манька, борясь со своими противоречивыми чувствами. И хотелось бы опровергнуть бахвальство ведьмы, да не получалось. Что правда, то правда, разве к ней бы избы приперлись? У нее и простую избушку избой не называли. Наверное, дорого обходится содержать такие избы. А будь у нее такая изба, разве так бы обошлась она с нею, стала бы держать на цепи?! Зимой за дровами, летом по грибы-ягоды, и не нужна была бы ей Посредница, и наплевала бы на Благодетельницу.

Но жизнь у нее текла не к морю-океану, а в болото.

Манька вдруг явно ощутила, или ей хотелось так думать, что в пространстве над всею этой вонью ворошили избы свою несбывшиеся надежды, когда мечты разбиваются о гранит.

Или это были ее надежды?..

С другой стороны, взять тот же дом, который кредиторы отобрали. Не хватило ей ума в нем пожить, а кузнец господин Упыреев, пока драконьим дерьмом хоромину не изгадило, и резные ставенки вставил, и пожил, и огород обиходил любо-дорого.