Единственная для Демона

– Прекрати. Ты так говоришь, будто читаешь мессу.

– По-моему это что-то другое.

– Не важно.

Лиза поднялась на ноги и выпрямилась. Затем подошла к шкафу, извлекая из него вешалку, на плечиках которой висело чёрное платье.

– Вот, – Лиза протянула мне вешалку, – самое обычное платье. Небольшое декольте, до колен, без разрезов и откровенных вырезов, а самое главное лёгкое. Жарко не будет. Одевай.

Наверное, я и вправду полная эгоистка. Всю дорогу до кладбища я думала совсем не о похоронах; не думала о горе, которое ещё только предстоит пережить родителям и родственникам. В моей душе не было скорби.

" – Договора больше нет. Ты больше не моя. Ты свободна. Вольна.

– Нет, нет… Я твоя… хоть с ним, хоть без него. Ты не понимаешь…

– Это ты не понимаешь. Не понимаешь, что я хотел сделать… что хотел совершить…"

Моё сердце сжалось. Воспоминания накатывали с новой и большей силой, подобно омуту, затягивали в скользкую чёрную гущу. Дыхание перехватило.

" – Я мог убить тебя! Погубить твою душу! Ева, о чём ты думала? Как могла пойти на такое?

– Потому что я…

– Замолчи!"

Нет, нет, нет… жарко, невыносимо жарко! Огненные вспышки покрыли моё тело. Больно… жгучий яд проник под кожу, воспламеняя кровь, превращая её в лаву.

"… Я люблю тебя, Иштар! Тебе этого не изменить уже никогда!

– Нет… Ева, забери эти слова обратно!

– Так гори с ними теперь в Аду!"

Не изменить никогда! Никогда…

– Ева! Бог ты мой, Ева! Очнись… боже, да помогите же мне!

Откуда-то сверху… или снизу… нет, я совершенно не ориентируюсь в пространстве, но слышу очень обеспокоенные возгласы подруги. Они были на грани истерики, а я не могла понять, что произошло. Пусть боль и становилась терпимее, но жжение продолжалось.

– Давайте, помогите мне… Макс аккуратнее… я не понимаю… не понимаю…

– Может скорую… ей очень хреново…

– Подождите, она открыла глаза…

Сквозь туманную дымку, проглядывались слабые лучи летнего солнца. Прямо надо мной нависли несколько силуэтов. Мне не нужно было видеть лицо Лизы более чётко, чтобы понять, что на нём застыла гримаса ужаса и страха.

Мои воспоминания… они были настолько "живыми"… словно я перенеслась в то время. Его взгляд… обжигающий, холодный, наполненный болью… злобой… гнетущий, впервые испытывающий нечто подобное.

Боги! Как же я была слепа! За своей слепой любовью, за страдающей истерзанной душой, за предшествующим чувством неминуемых разлуки и горя – я проглядела самое главное!

Страх! Это был страх маленького ребёнка, когда он уже начинает осознавать суть происходящего: когда его отец обещает отпороть ремнём за плохую оценку или же… не знаю, ведь меня не воспитывали родители, но, когда бабушка гладила меня по волосам и тихонько приговаривала: "Ева, я не вечная, но ты такая сильная – даже не представляешь насколько, драгоценный мой цветочек. Всегда помни об этом, луна моя", – за полгода она повторила эту фразу раз шесть. За последние полгода…

– Ева, ты меня слышишь?

– Ему было страшно… – прошептала я, всё ещё находясь в глубинах своего подсознания.

– Что? – спросила Лиза, на смену ужасу в её глазах приходило удивление.

– Он меня ни ненавидел – он был напуган!

– Кто? – Лиза смотрела на меня, как на безумную, не только Лиза.

Макс находился в безмолвном молчание, в котором прятались сомнения в моём душевном здравии.

– Неважно… – осеклась я, а тем временем кто-то меня приподнял за под мышки.

Ясность мышления и все краски жизни постепенно возвращались ко мне. Минуту назад я сидела на земле – об это говорит небольшой участок примятой к земле зелёной травы. Машина, с распахнутыми настежь дверьми стояла на обочине загородной трассы. Игорь вышел из-за спины. Именно он помог мне подняться и сесть на старую деревянную скамью без спинки. Синяя краска на ней потрескалась: то ли от интенсивного использования, то ли от времени и погодных условий. Первое, на мой взгляд, маловероятно. Оглянувшись, я увидела железный проржавевший штырь, прятавшийся за ажурной листвой амброзии. Мне понадобилось около минуты, чтобы разглядеть ещё одну палкообразную горизонтальную железяку. Это был крест, а также место давней аварии. Да, вот такой незамысловатый крест, сделанный своими руками из разряда "из того, что было". А может большего и не надо?

– Держи, – Лиза протянула мне влажную салфетку и пояснила, – у тебя кровь из носа шла.

– Это всё давление, – сказал Макс, присаживаясь рядом, – в машине душно.

– Я тебе ещё на прошлой неделе сказала починить кондиционер! – осуждающе проговорила Лиза. – Ездим, как во включенной микроволновке! Мы же не попкорн чёрт возьми!

Макс недоумённо взглянул на Лизу.

– Прости… это всё нервы и… я просто испугалась… – промямлила она.

Вдалеке показалось чёрное пятно. По мере его приближения стало понятно, что это микроавтобус, который мы обогнали ещё до выезда из города. Автомобиль сбросил скорость, съезжая на обочину, и остановился в метрах десяти дальше машины, на которой ехали мы. Под тонированными стёклами автобуса, белым по-черному, находилась надпись: "Ритуальные услуги". Дверь с пассажирской стороны открылась. Мужчина, лет сорока, спустился на подножку, затем ступил на каменистую землю. Это был один из работников похоронного агентства.

– Сломались? – лысеющий, низкорослый мужичок кивнул в сторону Лады Весты, машины Максима.

– Всё в порядке. – ему ответил Игорь, получилось довольно резко.

Коротышка кивнул, вернулся на своё место и щебёнка задребезжала под колёсами отъезжавшего автобуса. Через метров сто он уже съехал с трассы на грунтовую дорожку. Я поднялась со скамейки, следя взглядом за машиной, проезжающей под металлической аркой с другой стороны дороги. Следом же моему взору открылась более мрачная и удручающая картина: неровным строем, друг за другом, выстроились многочисленные ряды мраморных плит, гранитных памятников, безымянных крестов… меня обуяло состояние ненужности. Ведь все те, кто находился там стали именно такими. То есть, не совсем верное сравнение, но более толку от них нет. И я совсем ни о том, что их перестают любить после смерти или оплакивать и сожалеть. Вовсе нет! Но как бы то ни было – это неизбежная и разрушительная реальность. Мертвы – они мертвы. Люди продолжают любить живых, точнее, воспоминания о живых друзьях, знакомых, родителях, детях… и вот, в один момент, они перестают быть живыми. Они там, в сырой холодной земле, гниют себе потихонечку.

Пусть лучше моё тело сожгут, комментировал голос в голове, нет желания валяться в тесном гробу, постепенно пожираемой червями-падальщиками.

Пришедшие с этими мыслями картинки, вновь вызвали во мне чувство тревоги. Я судорожно замотала головой и, только тогда почувствовала своё тело.

– Ева! – воскликнула Лиза. – Мать твою! Что с тобой сегодня такое?

Я распахнула глаза уже находясь на въезде в ту самую арку. Провал… Неистовый, позорный провал в памяти…

– Я не хочу туда… – нелепо прошептала я.

Резкий тормоз. Меня бросило вперёд, затем также резко назад на спинку сиденья.

– Эй! Ты чего? – раздражительно спросил Игорь.

– Еве плохо! – злобно прикрикнул Макс. – Она не переносит похорон, кладбищ и прочей демагогии… Лиза, я говорил тебе, что не надо…

– Ладно, хорошо! – Лиза выразительно посмотрела на Макса. – Какие предложения?

– Ева, – Макс взглянул через плечо, – ты не хочешь туда?

– Совсем нет…

– Некромант последние мозги твои сожрал? – взорвался Игорь, почти полностью оборачиваясь назад. – Ева, ты больная дура! Нахрена её вообще вытащили из дома? Сидела бы дальше на кладбище своих воспоминаний и ныла бы от неразделённой любви к этому ублюдку!

– Заткнись, идиот! – взревел Макс. – Заткнись, а иначе я выкину тебя из машины и здесь же закопаю!

Парни на передних сиденьях уставились друг на друга, как два разъярённых быка.

– Вы чего? – промолвила Лиза, полностью ошарашенная ситуацией.

– Ева останется тут! – твёрдо высказался Макс. – Не нужно ей туда. Вон там скамеечка, – Макс кивнул в правую сторону, – подождёшь нас?

– Спасибо тебе… – искренне поблагодарив его, я вышла из машины, не слушая испуганных пререканий Лизы, что так нельзя и так далее…

Как только я закрыла пассажирскую дверь Лады Весты, тёмно-синий автомобиль дал по газам. А я отправилась на ту скамью, на которую кивал Максим. Похороны Валеры уже начались, а это значит они немного опоздают. Да и мне было совсем не до этих похорон! Пусть это звучит цинично, но таковы мои чувства. Меня поистине пугали мои странные провалы, обмороки и припадки… Я уселась на скамейку без спинки и мой разум улетучился прочь… вот бывает так, когда ни о чём не думаешь, просто сидишь среди, казалось бы, бесконечных полей, распростертых по обе стороны от асфальтовой пролегающей трассы, разделяющей многие города. Да и не хотелось о чём-то думать… ну может только о нём…

– Мне жаль, что всё так получилось… – не знаю к кому я обращалась, слова вышли сами по себе, как бы от неопределённой, таящейся в моей душе обиды.

– Всё получилось так, как получилось. – ответил мне невозмутимый женский знакомый голос.

Клавдия сидела рядом со мной. Её образ совсем не вписывался в пейзаж сельской местности. На ней было лёгкое воздушное платье. Неизменно кроваво-алого цвета. Ветерок приподнимал полы платья и укладывал обратно на землю. Широкие воздушные рукава удерживали красные шелковые ленты на запястьях. Локоны её волос, цвета чёрного жемчуга, извивались на плечах, спускаясь на бёдра. Но самое неожиданное потрясение было, когда я взглянула на её лицо – на нём совершенно не было косметики. Её девственно чистая кожа и оттенок детской невинности в глаза заворожили меня. Клавдия была прекрасна.

– Мы – это чистое искушение, Ева. – вдруг сказала она. – Рядом с нами люди становятся импульсивны, противоречивы, как перетянутые струны гитары – вот-вот и порвутся. Но только, если мы позволим им. Это очень тонкая грань, а нам приходится играть роль канатоходцев, которые вынуждены держать равновесие над пропастью, чтобы всё не полетело к чертям.

– Я не очень понимаю…

– Это не страшно, – она понимающе кивнула.

– Клавдия, ты ведь знаешь, да? – глазами, наполненными мольбой, я уставилась на Клавдию. – Что-то знаешь?

– Знаю. – задумчиво ответила она.

– Тогда объясни и мне…

– Если бы я тебе сказала, что могу ответить лишь на один вопрос из всех имеющихся, что терзают твою душу, каков бы он был? – её взгляд потяжелел.

– Иштар… – хрипло произнесла я, а сердце моё похоже мгновенно заледенело.

***

По комнате разливались чувственные звуки скрипок, виолончели и других струнных инструментов. Сама по себе музыка была грустна, тяжела. Она будто говорила с тобой: " Давай, приятель, давай… вспомни о бремени всех прошлых тягостных тревог, подумай о предстоящих…". От этой симфонии хочется забиться в угол и впасть в долгую депрессию… но не ему. Внешне расслабленный и умиротворённый мужчина с короткими тёмными волосами, сидел на громадном табурете, оббитым кожей, с высокой спинкой. Веки его были прикрыты, пушистые ресницы слегка подрагивали, словно пытались поймать ритм и такт альтов и контрабасов. Да, с виду он действительно казался переполненным великим спокойствием, но внутри царил настоящий хаос. И дело было совсем не в классической симфонии, нагоняющей на самые неприятные и разрушающие мысли.

Изредка, постукивая указательным пальцем по массивному подлокотнику, он невольно распрямлял плечи, будто боялся, что они затекут. На самом деле, каждый такой раз, он порывался подняться и начать крушить всё на своём пути. Образовавшийся океан раскалённой лавы в его тёмной душе обещал в скором времени выйти за берега. Вот только бы рядом не оказалось её, когда это случится, подумал он, и в этот момент вздрогнул, открывая глаза, в которых казалось расплылся зрачок, подобно желтку, когда его протыкают вилкой. И теперь, могло показаться, что глазницы поглотила кромешная тьма.

Крупная тень отделалась от стены и шагнула вперёд. В комнате не было света за исключением ярко-синих танцующих огней в камине. В чёрном плотном плаще, подбитым кровавым подбоем полов, в капюшоне, спустившемся на глаза, и тень, падающая на лицо, полностью скрывала представшего перед Астаротом мужчину.

– Эту симфонию полюбила сама Смерть, – заговорил тяжёлым загробным голосом мужчина в плаще. – Франклин Рузвельт, Джон Кеннеди, Альберт Эйнштейн, принцесса Диана, – их смерти сопровождались "Адажио для струнного оркестра". Симфония Барбера воспроизводилась даже во времена холодной войны. Подумать только!

– Мне известно об этом, рыцарь. – равномерным баритонным тонном ответил Астарот.

– Господин, – услужливо-почётно начал мужчина в плаще, – начинается…

– Ответь мне, огненный рыцарь, моя вещица может повлиять на её выбор?

– Ни коем образом, господин! – уверенно объявил мужчина. – Это исключено, но позвольте полюбопытствовать, почему вы так переживаете по этому поводу?

– Я не имею права, – начал Астарот более напряжённо, – оказывать на неё хоть малейшее давление… ей придётся выбрать, но без моего влияния.

– Мне кажется, выбор очевиден.

– Вовсе нет! – порывисто отрезал Астарот. – То, что я нахожусь здесь, именно на этой стороне, не достаточно для того, чтобы и она приняла эту сторону.

Иногда, этого более, чем достаточно, подумал мужчина в плаще, и губы его расплылись в хищном оскале, обнажая неестественно белый клык. Затем он снова превратился лишь в тень на бетонной холодной стене.

Глава 4

Моё горе поглотило меня. Я тонула в пучине своих воспоминаний и изводила себя изо дня в день. Пришло время взять себя в руки, перестать жалеть и задаваться исколотым вопросом: почему он оставил меня? Сейчас всё это не имеет значения. Клавдия ясно дала понять, что всё только начинается.

– Обнимешь меня? – Лиза по-детски надула губки и вытянула ко мне руки.

– Иди ко мне, – я крепко обняла подругу, и шепнула ей на ухо: – я буду скучать.

– Да ладно тебе! Я уезжаю на несколько дней, а ты так говоришь, будто меня не будет два года. Ты ведь обещаешь, что с тобой ничего не случится?

– Всё будет в порядке.

Лиза разомкнула объятия и посмотрела в мои глаза.

– Я всё равно буду беспокоиться.

– Как всегда, – иронично вставила я.

– Да. Я даже думала о том, чтобы остаться…

– Лиз, я же не маленькая. Справлюсь со всеми монстрами под кроватью, даю слово.

– Я позвоню. Люблю тебя.

– И я тебя.

Машина тронулась, выезжая на шоссе. Здание старого автовокзала осталось позади. Мне было немного грустно, но необходимость побыть одной чувствовалась остро. Игорь вышел ещё до того, как Макс повёз нас на вокзал. Он был сам не свой, агрессивный и напряжённый. Ему неплохо досталось, но стоило бы постараться контролировать свои эмоции, тем более, когда троица вернулась в город, а вместе с ними их господин. Остаётся надеяться, что Игорь в этот раз не оплошает.

Да, Клавдия убедила меня, что Иштар вернулся с ними. От этого осознания моя душа расцветала. Но везде имеются свои подводные камни. По её словам, Иштар не стремится к встрече. Он не жаждет увидеть меня.

" – А теперь представь, Ева, – объясняла Клавдия, – какого это – убить, а потом подойти к гробу и сказать: – Вставай, пойдём прогуляемся, обещаю, в этот раз, я постараюсь держать нож не за спиной, а так, чтобы ты его видел, я попробую нанести ожидаемый удар. Ты не будешь застигнут врасплох. Потом я приду к тебе снова, и вновь прогуляемся. Представь, Ева, и так может продолжаться вечно. Ты вынужден гулять со своим убийцей и понимать, что другого исхода быть не может!

– Клавдия, но, если есть другой выход? Ты же сама мне говорила, что нельзя останавливаться на одной закрытой двери.

– Да, верно. Но как быть, если убийца увёл тебя в место, где двери отсутствуют?

– Представить, подумать о ней. Вдруг дверь появится.

– Ты мыслишь, как…

– Сумасшедшая?

– Сумасшествие – самое прекрасное, что может случиться с человеком. Это очень высокое чувство.

– Выше, чем любовь?

– А ведь сумасшествие – это и есть любовь. Разве нормальный человек рискнёт испытать такое сумасшедшее чувство."

Как бы то ни было, Клавдия уменьшила мою боль. Может даже, подарила надежду… и колечко. Тонкое, гладкое, снова из неизвестного мне металла. Она уверенна, что, благодаря ему, пылкость окружающих меня людей многократно уменьшится. Но объяснять что-либо отказалась.

Мне предстоит провести несколько дней в полном одиночестве. Я запретила себе грустить, думать о плохих вещах, зацикливаться на прошлых моментах. Нужно двигаться вперёд, утереть сопли и слёзы, набрать полную грудь воздуха. Так делают все сильные люди – где-то я об этом слышала или читала, впрочем, не важно. Мне придавало сил лишь то, что Иштар снова здесь. Он может в любой момент появиться, а я должна быть к этому готова.

Убийца, повторилось слово в моей голове. Я вздрогнула.

– Всё в порядке? – Макс обеспокоенно обвёл меня взглядом и вернулся к дороге.

– Да, я просто задумалась о своём.

– А такое чувство, что скример в окне вылез.

Я рассмеялась.

– У тебя очень красивый смех, – неожиданно провозгласил Макс.

Я немного напряглась. Неосознанно съежилась. На горизонте уже показалось здание торгового центра.

– Сможешь меня у входа высадить? Мне нужно зайти в гипермаркет.

– Я тебя чем-то напугал? – спросил Макс, косясь в мою сторону.

– Мне нужно купить еды, – невозмутимо, с лёгкой улыбкой ответила я, – ты о чём вообще?

– Я хотел сказать, что в тебе будто что-то изменилось, но побоялся, что сочтёшь меня придурком.

– Знаешь, во мне и правда произошли изменения. – призналась. – Я решила отпустить свою боль. Нужно жить дальше. Я больше не хочу прятаться в четырёх стенах; лишать себя удовольствий, которые происходят в реальной жизни; закрываться от близких мне людей. Я причиняла боль себе, совсем не думая о чувствах Лизы. Я больше не хочу быть мёртвой. Мой убийца вернулся, и теперь мне нужно создать дверь там, где её быть не должно.

– Э-э-э, я не очень понял последнее предложение. – сомнительно проговорил Макс.

– Я стала сумасшедшей, Макс.

– Ты уверенна, что тебе сейчас нужны продукты? Может сразу домой?

Я только сейчас опомнилась, что последнее было произнесено в слух. Он точно подумает, что брежу.

– Я в хорошем смысле, – выдавила смешливую улыбку. – Я продолжаю жить, вот и всё. А для этого мне понадобится еда.

– Ладно, я понял тебя.

***

Я шла мимо витрин магазинов, мимо снующих туда-сюда людей, их разговоров и проблем – я шла мимо их жизни, также, как и они – мимо моей. Кому вообще есть дело до чужой жизни?

Молодая девушка ведёт ребёнка за руку, а у того глаза на мокром месте. Игрушку не купила? Плохо вёл себя и получил выговор? Почему он расстроен? Я заглянула в голубые детские глаза.

(Почему папа так и не пришёл? Он совсем не любит нас с мамой?)

Перевела взгляд на девушку в летнем платье.

(Какой же он козёл! Ненавижу его! Не смог оставить свою курицу даже в день рождения сына!)

В висках зазвенело. Голова на мгновенье показалась непосильной ношей. Пришлось присесть на ближайшую скамью. Несколько раз вдохнув и выдохнув, я посмотрела на спины удаляющихся невольных "палачей".

Как… как такое возможно?

Я снова обратила внимание на проходящих мимо людей. Присмотрелась к юному пареньку в джинсах и серой футболке.

(Не поступил! Отец прибьёт меня!)

Голова закружилась. Я зажмурилась, стараясь переварить произошедшее. Я слышу мысли этих людей?

– Изучаешь новые таланты?

Вздрогнув от неожиданно прозвучавшего голоса, я открыла глаза. Рядом со мной сидел светловолосый парень в белой рубашке, светло-голубых джинсах и сандалиях. Он расслабленно откинулся на спинку скамейки.

– Привет, – поприветствовала, не скрывая улыбки. Я была рада увидеть вновь этого парня. После того дня, перед праздником, мы не встречались. Да я, если честно, не была уверенна, что Кузьма отпустил его. – Как ни странно, но я рада тебя видеть.

– Вот как? – бархатистый тихий смех коснулся моего слуха. – Меня радует, что с тобой всё в порядке.

Сделав глубокий вздох, я ответила, как можно спокойнее:

– На самом деле в тот день мне ничего не угрожало. Спасибо, что попытался меня защитить, но ответь зачем? Ты рисковал собой. Ради чего?

Он медленно повернул голову, заглядывая в мои глаза. Не торопясь с ответом, подбирал слова. На его невозмутимом лице не дрогнул ни единый мускул.

– Ева, скажи, тебе ведь известно с кем ты тогда проводила время? Ты знаешь о том, что они не являются простыми людьми?

Я почувствовала лёгкое напряжение. Выразительнее сосредоточив взгляд на парне, медленно кивнула.

– А кто я? Ты тоже знаешь? – в голубых глазах мелькнула тревога.

– Мне об этом никто не говорил, но думаю, что поняла это ещё впервые встретив тебя в книжном.

– Я ни один из них. Я с другой стороны. – Еноха оглянулся по сторонам. – Не знаю насколько много тебе известно, но Астарот очень опасен. Он не знает, что такое сострадание и сожаление. Всё людское ему чуждо и презрительно. Его известнейшая свита безжалостна, до безобразия нечестива, и поверь, нет в мире такого бассейна, края которого, смогли бы удержать хоть часть той крови, что была ими пролита.

В мои виски ударила неприятная пульсация. Я не хотела слышать этого. Сжимаясь внутренне, я продолжала смотреть в голубые глаза. Убеждала себя, что не сломаюсь, выдержу. Я должна знать все его тёмные тайны. Но Виктор… Клавдия… неужели они настолько потеряны?

– Так было раньше, – вдруг сказал Еноха. – Той свиты больше нет… за одним исключением.

– То есть как? – сдавленно выдавила я.

– Астарот преподнёс двух тёмных рыцарей адскому пламени. На их места он выбрал две людские души, но не менее тёмных, что были прежде. Чего только стоит эта дамочка.

– Клавдия?

– У неё было достаточно имён.

– Подожди-подожди, – я неосознанно потянулась к его руке, мирно лежащей на скамье, но он, почувствовав, резко отдёрнул руку. – Прости… это всё из-за амулета?

Еноха замялся, но всё же пробормотал:

– Да, он причинит мне боль. – он потёр руки. – Что ты хотела сказать?

– За что Иштар убил своих слуг? И что означает "одно исключение"?

– Исключением является Кайм – дух зла, обращённый в ворона, имеет разный цвет глаз. Кайм служит своему господин с начала всей нашей эпохи. Именно он предсказал Астароту, что Трангин и Данио – демоны, входящие в свиту – собираются совершить нечто ужасное, развязав войну между тьмой и светом. После этого деятельность Астарота сошла на нет. Он ограничился пожиранием девичьих душ. На вашем языке можно выразиться – вырос или наигрался.

Кайм… Кузьма… ворон… мне об этом было уже известно. Сейчас оставался только один вопрос.

– Еноха, зачем ты здесь?

Переведя взгляд куда-то перед собой, он тихо ответил:

– Я хочу уберечь тебя от ошибок. Ты, вероятно, думаешь, что они вернулись потому, что Астарот испытывает к тебе некие чувства. Они до сих пор не могут открыть всю правду.

– Какую правду, Еноха? – с тревожным нажимом спросила я.

– Правду о твоём происхождение. Правду о твоём детстве и вмешательстве в него. Правду о родителях. Они сделают всё, чтобы ты оказалась на их берегу. И у него есть выигрышное оружие, Астарот ударит именно им.

Его слова подействовали оглушительно. Я выпала из реальности. Всё это больше походило на очень неудачную шутку или нетрезвый сон. Правда – умеет быть смертельной штуковиной. Она поражает прямо в сердце, заставляет испытывать почти физическую боль. Правда – умеет убивать. И в данном случае, правда, о которой говорит Еноха, является чистым и неотвратимым ядом.

– Наичуднейший выдался денёк!

Хриплый мужской голос разрезал невидимую грань, окутавшую меня. Я снова оказалась в торговом центре, сидящей в коридоре между витрин магазинов и шествующих мимо людей. Постепенно посторонние голоса заполняли воздух, а я уставилась на человека в помятой белой рубахе, чёрных брюках на подтяжках и стареньких лакированных туфлях. На его лысине неизменно красовалась шляпа-котелок, а из-под злой усмешки сверкал белый клык.

– Виктор? – выдохнула, и покосилась на то место где должен был сидеть Еноха.

Моё удивление смешалось с ужасом, когда я поняла, что он всё ещё находится на своём месте. Всё его тело подобралось, и сейчас парень напряжённо вглядывался в представшего пред нами мужчину.

– Прошу вас, не рассыпаться в приветствиях и любезностях!

Я снова покосилась на парня. Он сидел в той же напряжённой позе, но теперь лицо его кривилось от неприязни.