скачать книгу бесплатно
Он с самого начала был в замкнутом коридоре, и все остальные с ним, и самим им оттуда уже не выбраться. Очередной, искренне и горячо любимый ум конкретной эпохи, эволюционер с пожизненным президентским правлением – сколько еще их нужно, чтобы кто-то, кто ценит меру личной свободы и лишь только потом все остальное, осторожно, еще на пробу, оглядываясь и со множеством оговорок решился бы однажды назвать хотя бы про себя, хотя бы в сердце своем эту часть материка своим домом? Может, хоть легенды мои подсократят хоть что-нибудь из вашей эпохи. Как известно, от застоя по-настоящему на какое-то время лечит только одно средство, новый Аттила, Вождь гуннов. Но до него еще такие астрономические расстояния, что окапываться надо начинать уже сегодня. Но Аттилы хороши лишь для европейской части континента и лишь на период летнего равноденствия, здесь они не приживаются. Меня в детстве часто называли ведьмаком и прорицателем, в зависимости от настроения и уровня образования, но здесь даже не нужно быть ведьмой, чтобы попробовать разглядеть, что там дальше.
Это проходили уже бессчетное количество раз. Когда в системе ценного нет какого-нибудь присутствия чистой воды и звездного неба, когда место приоритетов занимает абсолютно все, что угодно, но не человеческая жизнь, не просто счастливый случай быть человеком, то вся история так и остается одним и тем же одинаковым коридором, замкнутым сам на себя.
…Говорят, на общее самочувствие послушных подданных благотворно влияют телевизионные ролики с татами и президентом п.н., подпоясанным черным поясом, неспешно переходящим из одной политической весовой категории в другую (президент переходит, понятно, не пояс). Еще говорят, в реальном поединке, не на живой подставке и не на тренажере, в качестве мастера московский президент скромен более чем, не говоря уже о том, чтобы подпоясывать ги черным поясом (вы просто посмотрите на торс человека: любой, имеющий представление о предмете и эквиваленте нагрузок давно понял, о чем речь). Но такие тонкости для успеха политика, конечно, вряд ли важны. Иногда мне кажется, что для любого политика главное – это вовремя определиться с верным выражением лица.
…Как сейчас помню, сидит на мониторе московский президент и рядом с ним президент татарский – за одним столом и одним микрофоном. И один скромно глядит в стол, а другой смотрит в камеру, вытянув перед собой открытую ладонь, желая объяснить всем все в самой доступной форме. «Дурью» назвал он в голос препятствия, чинимые на пути этнического развития в большой стране: «…Дурь – не давать в многоконфессиональной стране изучать свой национальный язык…»
Обвал аплодисментов. Все кто сидел, встали. Кто не встал – лег, чтобы под наплывом чувств головами стучать в пол и издавать непристойно-сладкие стонущие звуки. Пока остальные хлопали и с просветленными лицами двумя руками крепко сжимали и трясли друг другу ладони, маленький неприметный человек с абсолютным полномочием диктата сидел, озадаченно потея от удовольствия.
А мне весело, ничего не могу с собой поделать. Еще бы ему не быть обеспокоенным за этническое развитие, если от этого прямо зависит размер пирога. Его же часовой «приоритетный» пояс географии попросту не имеет ресурсов. Сидя там, за чужим ханским столом – да попробовал бы он только тогда сказать что—нибудь другое.
Я бы на месте тех особенно крепкоголосых женщин с головами, повязанными платками, и железных старцев без микрофонов, доходившим до последнего градуса каления, пока оба ушли куда-то из королтая пить чай, прислушался бы к совету и был бы готов к любым неожиданностям. После театральных заложников Конкордат п. н. стал другим.
Пробуя размышлять здраво и отвлеченно, в его стране действительно место не всем: но многим. Что так или иначе должно обещать на какой-то период перспективу стабильности и хоть какого-то экономического подъема. Ведь как хорошо раньше было, раньше всех не в меру много разговаривающих и думающих автоматически, как бы в порядке обмена неприятностями сплавляли на Запад, а сегодня перекрыты все щели и не найти ни одного обитаемого острова, который искал бы себе новых неприятностей, и на что вестников неприятностей и разносчиков нового сплавляют сегодня, даже обсуждать перестали.
У философов многих времен и народов есть одна нехорошая манера: либо называть вещи своими именами, либо выводить их на чистую воду – так что от них потом остается только то, что не успело разложиться. Народ, буднично и не стесняясь, они мимоходом называют стадом – или «скотом», по преимуществу и спектру отправляемых функций. Если так уж обязательно нужно проводить с чем-то наглядные параллели, я бы лучше сравнивал с железнодорожным вагоном-составом, стоящим на рельсах.
Вот то есть с одной стороны полотно и ряд колес – и вот полотно и ряд колес с другой. Все. Ничего лишнего. В русле ряда очень строгих законов (и вопреки в самом народе общепринятому мнению), степеней свободы у него не больше, чем у вагона, и под силу ему всего лишь только две вещи: он может стоять; и может не стоять (в смысле, двигаться, по нарастающей и по любой плавной кривой. Но никогда – сам и чтобы в гору.). Сдвинуть его бывает так же непросто, как и айсберг, но, раз сдвинув, уже остановить его требуется усилий в несколько раз больше. Я не хочу сейчас обязательно говорить о морфологии конфликтов и других неприятностях, я расскажу лучше об эволюции.
Если я ничего не напутал и правильно разглядел, московский президент уже успел сделать первую нужную подвижку. Можно было бы даже в качестве легкого скромного комплимента ему предполагать, что сепаратистов ему народ будет поставлять сам – по звонку и под галочку.
«Главнейшая из наших задач в том, чтобы не следовать, подобно скоту, за вожаками стада, чтобы идти не туда, куда уходят все, а туда, куда влечет долг». Долг доставлял беспокойство не одному только Сенеке Младшему и его окружению, те же самые задачи ставились другими и после него. Правда, со сходным списком результатов. «Развитие человечества еще не в столь блестящем состоянии, чтобы истина была доступной большинству. Одобрение толпы – доказательство полной несостоятельности».
«Предмет исследования у нас – вопрос о том, какой образ действий достоин человека наиболее всего, а не о том, какой чаще всего встречается; о том, что же делает нас способными к обладанию вечным счастьем, а не о том, что одобряется чернью – этой наихудшей истолковательницей истины…» Вспоминаю, примерно с тем же содержанием высказывались и другие из череды разумных, как только у них появлялась возможность высказать все, что они думают о людях и их манере не придавать слишком большого значения условностям. Вообще, сколько человечество себя в своих лучших экземплярах помнит, последние были весьма низкого мнения о нем, равно как и об обыкновении человечества все делать не так. И хотя бы только одно терпение, с которым оно это всегда выслушивало, заслуживает быть занесенным в число его лучших достоинств.
Потому, с известной долей условности и осторожности, взяв паузу и устремив к горизонту свой проницательный взгляд, я бы со своей стороны решился на очень общий, предельно сжатый, свой робкий футурологический прогноз относительно программы развития конкретной страны на самый ближайший ее временной отрезок пути.
– Силами приближенного к правительству, до предела ограниченного представительства интеллектуальных деятелей, состоящего из писателей, эстрадных работников и языковедов, негласно проходит обкатку с последующим внедрением в информационную среду фундамент для ряда афоризмов и изречений. Цитированию и изречениям предположительно предстоит занять отдельное место в анналах человеческой мысли и ее истории. В интересах и для блага конкордата признано целесообразным закрепить авторство за президентом федерации п.н.; воссозданные акты и общий результат обоими правительственными ТВ-каналами, без ненужного нажима и между прочим, пускаются в эфир в вечернее время. Благоприятные отзывы населения;
– свет увидело первое издание брошюры «Краткое собрание высказываний и афоризмов» президента. Признаком хорошего вкуса становятся удачные ссылки на отдельные положения работы в выступлениях руководства среднего и малого звена; определение в стране новых приоритетных строек, прогнозирование стабильности экономического развития страны, некоторое снижение уровня инфляции. Выступление слоев молодежи в поддержку идеи строительства «Галереи Нации», выдвинутой ранее президентом;
– в государственном законодательном уложении как поправка к уже действующему закону вступает в силу дополнение с функцией «статьи о международном сепаратизме». Само определение «сепаратизм» первоначально в основной части не фигурирует. В социально-политическом аспекте развития страны признается целесообразным закрепить отдельный приоритет за практической стороной лечения рецидива;
– непосредственно в среде народа зарождается и силами правительственных ТВ-каналов п.н. оживленно обсуждается возможность предоставления пожизненного правления президенту федерации п.н.; президент строг, скромен и невнятен. Вручение цветов президенту;
– в среде народа зарождается и силами правительственных ТВ-каналов п.н. оживленно обсуждается возможность введения – в виде исключительной меры и только лишь в отношении отдельных деятелей организованного международного сепаратизма – высшей меры; президент в своем праздничном обращении к Нации выступает с кратким, однако категоричным пояснением с общим подзаглавием «Надо смотреть дальше сегодняшнего дня» и с содержанием «Так легко они от нас не отделаются». Вручение цветов президенту;
– в средствах массовой информации подробно освещается проведение одного-двух независимых показательных процессов по обвинению в причастности к международной сепаратной деятельности (по параграфу «терроризм (международный терроризм)»); список предъявленных обвинений включает подготовку и проведение специальных актов на территории страны и за рубежом. По мнению независимых экспертов, процессы проходят на хорошем организационном уровне, с приведением ряда убедительных, ясно и исчерпывающе собранных и составленных свидетельств, предъявленных грамотно и четко. В руководстве получает хождение и в конце оказывается возобладавшим то мнение, что прецедент возымеет свое действие. За рамки локальных и не более одного-двух процессы не выходят;
– выступление президента п.н. к народу федерации со специальным обращением: «О международном сепаратизме». Горячая поддержка, понимание и одобрение в среде населения по поводу введения в действие государственных дотаций и оглашения планового акта «О развитии традиций виноделия в регионах федерации». Некоторое удорожание земельных угодий в регионах лесостепных зон;
– непосредственно народными слоями выявляются и силами правосудия обезвреживаются отдельные элементы скрытого международного сепаратизма – с «инициативой на местах». Часть дел закрывается «за недостаточностью улик»;
– выступление на текущей Ассамблее ООН президента федерации п.н. с отдельным обращением «О международном сепаратизме»; сдержанная реакция обозревателей. Широкий резонанс в средствах информации в ответ на новые инициативы общества защиты животных в отношении редких и исчезающих видов. Выступление с протестом группы наблюдающих экспертов ООН в связи с закрытием доступа на ряд энергетических объектов Ирака. Немедленная и решительная поддержка протеста со стороны Москвы; тревожные сообщения специалистов о заметном похолодании климата по региону побережья ледовитого океана;
– единовременно с тем в среде населения и ряда специалистов получают все большее хождение сомнения и слухи относительно некоторых, ранее традиционно расценивавшихся как изречения мыслителей прошлого, высказываний с тем подозрением, а не могло ли и их авторство так или иначе иметь отношения к президенту пн. Президент коротко отрицает свою причастность, ему никто не верит. Вручение цветов президенту;
– с гармоничным и естественным наложением политических событий на ожидаемый экономический подъем, по стране устанавливается единогласие, единомыслие и относительный покой на последующие годы развития, вплоть до возникновения отдельных очагов напряженности в Карелии, зонах Уральской возвышенности, в До-Уралье, за Хребтом и на юге;
далее предполагается выход из латентного состояния и вступления в силу известных ритмов катастроф с преддверием очередного кризиса.
(…Хотя бы теперь вот так прогностика получилась достаточно русской? Я очень старался.)
Вопрос. В чем, в двух словах, может – или должно – состоять то действительное различие двух разных стран, о котором весь прайд официальных экспертов даже не хочет догадываться?
В том, что в такой стране даже в теории не может быть такого президента, как Джон Кеннеди.
Любовь вашей страны страшна и зла. Она уже всех будет держать в колодце одной ямы с собой.
2.2
Случилось так, что оба раза, и когда где-то там, очень далеко из театра выносили, или уже вынесли, задохнувшихся заложников, и когда затонувшую подлодку по частям везли (или привезли) к отечественному побережью, застывшему в минуте молчания под приспущенными гербами и пасмурными небесами, – я сидел высоко в горах, на по-разному заснеженных отвесах взятых вершин, в одинаковых позах один (чего в общем-то делать не рекомендуется), свесив бутсы за край, и пытался по своему встроенному в диктофон тюнеру нащупать станцию метеорологов, узнать насчет какая ожидается погода и вообще. Погода тогда была как отмытая с глянцем. Вверху одно пустое синее небо, на которое можно смотреть только через темные очки, и внизу ничего тоже, кроме голой отвесной стены, далеко внизу нетронутого снега и синих длинных теней на нем. Солнце и никакого движения воздуха. Кажется, вся страна траурно гремела тогда: «достали все в срок». Президент сдержал свое слово.
Помню, трогая пальцем кругляшок настройки, меня тогда посетила одна неприличная мысль, как бы мне тоже хотелось держать свое твердое слово за чей-нибудь счет. И еще подумал я тогда. Насколько же важное, насколько неоценимо высокое значение имеют все такие несчастья в деле тесного сплочения, искреннего соучастия всех народов и невольной их задумчивости, когда бы каждый непроизвольно взялся за руки, где-то скрипнет старое крылечко, и ко всем будет одно немногословное обращение. Как к нации. Настолько важное, что, если бы их, этих несчастий, почему-то не было, их нужно было бы делать самому.
Потом я переключился на другую станцию и больше уже об этом не вспоминал.
***
3
У меня иногда спрашивают, с упреком, почему я говорю и почему пишу без акцента. Но в том нет моей вины. Помню, когда до меня однажды случайно дошли цифры насчет того, что едва ли не 93 процента всей информации, переносимой либо хранимой сегодня на планете, переносится либо хранится на английском языке, я не поверил своим глазам. Видимо, чтобы весь смысл дошел до сознания, надо еще раз подняться на несколько строк выше и перечитать снова. Те, кто понимает, в чем дело, делать этого не станут, а, напротив, сразу опустятся на несколько строк ниже и заглянут на несколько страниц дальше. Когда кем-либо здесь в том или ином контексте неосторожно касается тема тотальной принудительной русификации, с географией охвата вплоть до самых недоступных таежных поселений кочевников («чукчей» – как понимающе поддержал меня один много знающий человек, когда я неосмотрительно упомянул эвенов и эвенков), они всякий раз немножко морщат носик. Хотя, казалось бы, в смысле логики и корректности, тут все выглядит вроде бы выдержанным и аккуратным.
Рассказывают, сегодня даже в несчастный интернет ногами вбивается невинный «русский образ жизни». Стоящий от такого образа жизни в стороне может невольно спросить, где все те проценты. Мне кто-то ответил, что в диссертациях антропологов Стэнфорда: исследованиях по соответствующему профилю. Я вначале не понял, причем тут соответствующий профиль, а потом вдруг вспомнил, как там воспринимается переход с кочевого образа жизни на оседлый. Сказал бы еще кто, как до них добраться, до профилирующих диссертаций. Эвенков можно даже оставить в покое. Кажется, сегодня всеми, вплоть до таежных бабушек учится, учился или делалась попытка учить английский. И многие догадываются, какое исключительное значение при этом отводится просто чтению в оригинале. Его не заменить никаким старательным подергиванием плеч в ритм музыкальному каналу и поглощенным растягиванием гласных на виду у камеры.
Спрашивается, где вся эта хваленая мировая культура. Хронически страдающим от информационного голодания тут остается посочувствовать. Рассчитывать им можно лишь на непомерно широкие книжные полки, прогибающимися от одного и того же добротно сделанного, вечно плохо пахнущего русского попса с неизменным отбросом цивилизации, и посредственный или убогий перевод. Чего стоит только одно виденное недавно, надменно втираемое под видом самобытности п.н.[11 - пн – «приоритетная нация»; или «пни», на сленге некоторых университетских кампусов Восточной Федерации.], противоречащее всем мыслимым и возможным нормам и позициям фонем и непроизвольно вызывающее отчего-то инстинкт легкого омерзения, сугубо женское изобретение в специальном переводе: «транзактный анализ», уверенно засновавший со страницы на страницу и далее в широкий круг любопытствующих. Это тот самый, который всегда, сколько себя такой анализ на всех языках помнил, был «трансакционным». Всего лишь одна буковка, но за ней уже целый пласт местного явления.
Не вписываясь ни в какой поворот сюжета, не сообразуясь ни с каким контекстом одна глава обозначена просто и непритязательно: «Времяпрепровождение». И определение широкими шагами шагает по текстам дальше. Это там, где в оригинале явно стояло small-talk, «светская беседа». Подходя к этому месту книжных геологических залежей, мне хочется брюзжать, как Сенека Младший по поводу прозрачности сирийских одежд.
Я снял на выбор с предпродажной полки какой-то томик, тот оказался переводной работой одной из сверхновых звезд по аспектам эволюции массовой психологии, Тимоти Лири, кажется. Первую страницу по американской традиции открывала небольшая поучительная история с благородной ссылкой на обязательных классиков вроде К. Лоренца, где автор усилиями переводчика прямо со второй страницы вводил любознательный взор в современную этнологию, делая это сдержанно, немногословно, скупой рукой профессионала, сравнимой по скупости изложения разве что со скупой слезой Ван Дамма. Я даже не вспомню теперь отдельных деталей. Кто докажет мне, что на это стоит тратить время читать дальше? (Как сделать пародию? – спрашивал меня кто-то. Очень просто. Надо взять что-то значительное, действительно стоящее и отдать посредственности – пусть она изложит все своими словами в соответствии со своими вкусами, рефлексами и предрассудками.) Глядя на те книжные полки со стороны, нетрудно видеть в них целевой механизм. То бледное убожество их шрифта, та нескончаемая, безысходная серость их целлюлозы и ума, ниспосланная всё тому же Ницше, где экономят даже на краске к древней готике начальных литер в оригинале, целующих глаз и ассоциативные связи подсознания, – поистине, нужно быть русским, чтобы пытаться украсить этим свой ум и приятные часы отдыха у камина. Я бы настоятельно не рекомендовал знакомиться с этим последним древним германцем по современным переводам п.н., сделанным по допотопным же их изданиям, – постарайтесь найти перевод советский. У них нет даже отдаленного представления и попытки воссоздать «танцующий язык» и компактность римского стиля, на которых всегда так настаивал сам автор. Во мне прижилось одно подозрение, что легкость именно такого чтения как раз менее всего входила в намерения издателей приоритетной нации (все как один по общему молчаливому уговору уклоняются включать у себя «Закон против христианства, Изданный в День Спасения, первый день Первого года» из семи тезисов – сделанных с такой жесткостью, показательным артистизмом и с такой ненавистью, что лишь по прочтении самих работ узнаешь, насколько автор был серьезен, постановляя в назидание грядущей эволюции разводить ядовитых гадов в тех местах, где христианство высиживало свои яйца-базилики: сровненные с землей «безумные» места предполагалось навсегда сохранить в истории как ужас для всего мира, пример как не надо делать дела и как преступление против жизни.).
Исправленные в известном соответствии с русской идеологией, его работы в их затруднениях так же далеки от самих себя, как и от их ожиданий, сохраняя под собой лишь все то же их усилие убедить себя и других, что они не могут ошибаться, поскольку их идеология верна. Именно на фоне тех полок попытка мимоходом, просто в рабочем порядке ввести у себя в национальный оборот пользование латинской графикой выглядит наивнее всего. На одной конференции антропологов некий сведущий делегат от москвы со счастливым лицом, по пунктам перечислял достигнутое: сколько и где сегодня этнических кочевников лесотундровой полосы и океанских льдов успело оставить тысячелетний слишком холодный образ жизни и перейти на достаточно русский. У всех удовлетворенные чувства – у американцев и канадцев только почему-то молчание и озадаченный вид. Потом кто-то выяснил, чего они там молчали.
Чему тут радоваться, не понимали те. Выясняется, на американском языке то же самое имеет еще другой синоним, фашизм. И вот уже социологи с местными этнографами пытаются понять, где причина и в чем секрет волны на планете русофобий. Американцы часто любят на виду у всех расхваливать себя как «страну 1000 культур», не желая понимать, что «так много хорошего» по карману далеко не всем.
Пунктуальная не знающая покоя администрация п.н. уже сколько времени разрывается между двумя сердечными желаниями: уберечь от тектонических подвижек контроль русского языка и русских приоритетов над россыпью иных еще пока зависимых языков и приоритетов, убедив себя, что таким образом на корню удастся свести сам ген пандемии «сепаратизма», – с одной стороны, и чтобы понравиться спецкомиссии ООН – с другой. То есть, значит, чтобы и на рыбку сесть, и со всем остальным не промахнуться. Кому-то это может показаться забавным, только что-то на редкость скучное видится в том взгляду чужому и случайному. Помню, когда я однажды проходил в одном университете практику, я как-то случайно обронил фразу, что один слегка знакомый американец решительно взялся за изучение башкирского как представителя Урало-алтайской ветви, – как пример поразительной непоседливости данной нации. Нужна крепкая рука Хемингуэя, чтобы набросать полный этюд, с какими стеклянными лицами сообщение было встречено аудиторией москвы. Я, естественно, потом заинтересовался, до меня так сразу не дошло, в чем дело, и потом провел между делом любимое бесчеловечное занятие, хорошо убивающие любую скуку апперцептивные опыты на людях с последующим анализом реакций. Есть у меня такая нехорошая привычка, ничего не могу с собой поделать.
Так вот, если соблюсти такт, номинал реакций сводился к стандартной модальности: американцам достаточно знания одного русского языка. «Мы были об американцах другого мнения». Мне могут возразить, что конкретная реакция конкретной аудитории еще не повод строить какие бы то ни было далеко идущие статистические прогнозы, и я, конечно, не соглашусь. Стоя же на последнем пороге столетиями напрашивавшегося союза двух еврокочевых доменов, перед лицом, так сказать, аудитории этносов я попробовал бы поставить вопрос иначе: из числа виденных вами за свою жизнь этнических руссиян – скольких бы вы могли вспомнить и назвать, которым бы случалось браться за изучение ваших языков? Их не было. (Боюсь, другая часть моей аудитории саму постановку вопроса сочла бы неэтичной. О, все мои подопытные, как правило, большие ценители этичного.)
Но пожалуй, было бы более отталкивающим, если бы кому-то из них, совершая оригинальный жест, когда-нибудь пришло бы в голову такое сделать. Я даже слышал, как ТВ п.н. на половину континента озвучивало одно частное мнение, что «лишь на русском языке возможно полноценное преподавание в вузах» – пишу, как есть. Специфические термины приводились на весы увесистых доказательств, забыв указать там же, что все они, любые из мыслимых пластов терминов – не есть русское изобретение. Они целиком вынуты из языков, не имеющих к нему даже родственного отношения.
И в том пласту более чем скромный процент поименований, удачно выведенных исследователями п.н., вряд ли бы имел минимально длительное хождение, начни они свою жизнь в версиях достаточно русских. Мало того что в их языке они – безэквивалентная лексика, так еще едва ли не вся целиком бесчисленная армия москвы, ревниво принимающаяся за изучение английского, теперь надменно берется «тенденцию» менять на «тренд», «аренду» на «лизинг», «консультацию» на «консалтинг», «инициативу» на «франчайзинг», а «строулинг» на «роуминг». Ряд любой может продолжить самостоятельно.
Преподавания более полновесного и в самом деле ждать трудно. Не будучи руссиянином, не скоро еще надоест со стороны наблюдать за покорением миров, языковым величием и языковым могуществом. Они еще другие культуры будут учить, как выглядеть полноценным. По какой-то неуловимой причине университеты и прочие кладези мудрости Прибалтики легко и непринужденно обходятся без языка пн. Более того, я слышал, в меру отпущенных сил и в Оксфордах, Кембридже и Массачусеттском технологическом также без него обходятся, не признаваясь в своей неполноценности.
Анонсируя редкие английские познания, распухшие от многолетнего к себе внимания денежные певцы москвы подробно жалуются на то, что «не чувствуют они в нем той глубины, что и русском». Это не трудно понять, принимая, что дело не столько в неких неведомых глубинах, сколько в их неудовлетворительных познаниях. С тем же успехом носитель разговорного английского мог бы жаловаться на недостаток глубин в русском на том основании, что одним вопросом «какой?» или комбинацией определенного артикля, неопределенного и их отсутствием другому языку под силу передавать такие оттенки, которые п.н. даже не снились. Сравнительно с соседями по германской группе, английский действительно выглядит лишенным морфологии, элементарным. Потому-то поголовно все руссияне и пробуют его учить. Русский язык напоминает выпотрошенного судака, выражающего жалобы на желудочную недостаточность.
Делясь собственным впечатлением от увиденного, нужно сказать, что по завершении более или менее содержательного сравнительного анализа в человеке со стороны уже намертво способно осесть впечатление, что в языке приоритетной нации то ли не было никогда ничего своего, то ли было, но ближе к неолиту, и что все, начиная от произвольно взятого обозначения произвольно взятой высокой технологии – на выбор, информатика, медицина или космогония (в любом прикладном и не прикладном смысле) – и заканчивая инвентарем обихода, взято из все той же германской группы языков (английский из их числа).
Английское похабное to piss, скажем. Столь широкого употребления и любимое народом диал. «писить, писать», заимствованное некогда из французского и настолько задвинутое английским, что уже не найти, кто из последних что «снял» раньше, – его обозначение в русском и, насколько я могу судить, на языках кочевников, будет обычно в контексте неофициальном, нейтрально-домашнем, скажем, «Встречаемся у фонтана „Писающий мальчик“». Все вполне миролюбиво. В самом же английском то же самое прошло бы с содержанием грубости. В целом, позднее трудно уже бывает отделаться от одного и того же поверхностного чувства, что в русском было и, видимо, будет лишь одно, уже действительно свое, историческое обозначение национального рукого оружия: диал. «оглобля».
Так что ревнивые и не очень умные выпады мамаш москвы в молочном отделе по поводу увиденной надписи на синем пакете «pasterizatsialangan» как минимум не по адресу. Недоумение и ревность бесследно отойдут в историю с введением латинской графики. Им разумнее было бы следить за своим языком, а не за чужим, которого не знать никогда. Пастер никогда не жил в Руссии – и даже не собирался.
Когда-то все выглядело проще. Я был уверен, что времена меняются и меняют времена люди, когда начинают меняться сами. Я любил пользоваться привилегией говорить то, что думал, и совсем не любил оглядываться назад, и если где-то нужно было поднять разговор на скользкую тему, со мной не было скучно уже никому. Но теперь вроде бы и я уже не тот и вся солнечная система, говорят, не стоит на месте, на сумасшедшей скорости несясь куда-то в направлении звездного скопления Лебедя, да только эволюцию словно бы где-то замкнуло. Как сказал Ницше, мы скромны, мужественны, очень благородны, очень терпеливы, очень предупредительны. Спрашивается, чего нам не хватает. Любящие меня недруги из среды особо хитрых и предусмотрительных, всегда удивительно точно знавшие, где нужно остановиться и где начинаю кусать узду я, говорили мне, что неудачные времена выбрал я и что любую нехоженую тему под грифом russification небезопасно теперь затрагивать в стране, пресловутая Большая Кормушка которой уже «сепаратистов» поставила в графу своих нерешенных приоритетов, – и я, конечно, не поверил. В конечном счете, с таким же успехом всегда можно сказать, что это времена выбрали тебя.
Уж меня-то никто не убедит, сам-то я хорошо знаю, что был бы последний, кто стал бы эти времена выбирать для собственного прочтения. Что-то подсказывает мне, что не намного опаснее, чем было бы при «Лёне» (язык приоритетной нации иногда перестает быть мне понятным, когда начинает касаться простых вещей). В конце концов, кто тут понимает больше меня, пусть, в самом деле, докажет мне, что застой Путина менее фундаментален, чем застой Брежнева. Или заупокой сербов. Я сам знаю, что сравнения тут не столько не справедливы, сколько ущербны. Это такое свойство местного принципа экономии в способе жить: подбираешь понравившуюся всем аналогию – и всем немедленно начинает казаться, что они всё, всё поняли. При Брежневе самонаводящиеся взрывные устройства не срабатывали с опережением графика. И у меня такое чувство, при Джоне Кеннеди такое вообще было бы невозможным. Суть в том, что любая реальность время от времени устраивает свои точки бифуркации и ставит задачки на выживание и общую сумму меры личной свободы. Она перекрывает все выходы, а потом смотрит, что получится.
Иногда получается совсем не то, что она ждет. И тогда застигнутой врасплох оказывается местная мера терпения и вместе с ней вся местная система ценностей. Любая реальность любит, чтобы о ней думали шепотом. Вы все – важнейшее дополнение к ней. Без вас мир был бы не полон. Вы все – тень одной, ни с чем не вступающей во взаимодействие массы. И стоит вам только на минуту замедлить бег свой и прикрыть глаза, как в ушах у вас раздастся знакомый шепот и притчи, разные-разные сказания о Шагающем камне, который может шагать, который вот-вот шагнет – и тогда придержат свой дрейф континенты, молчанием провожая ушедший в историю жест.
И вы напрягаете крепче слух, готовые слушать еще, и в уши без перехода бабахает неувядающее:
«Дорогия-а… Руссия-а-ани-и!..»
«Дорогия—а… Руссия—а—а—ни—и!..»
В Мрачное Средневековье и потом после – еще совсем недавно – как что-то нечистое и несущее гибель несло на себе печать всякое изменение. Любое. Местную систему исторически новых приоритетов я понял даже чуть раньше, чем об этом успел открыть рот сам московский президент, сидя за одним ханским столом с президентом татарским. Они совпали с местной системой старых ценностей. Прочей сотне этнических культур теперь уже навсегда предстояло быть равным среди равных – помимо, конечно, одного, того, кто среди равных должен быть первым.
Помню, тогда я поймал себя на том, что невольно ждал легкой тени смущенного покашливания или паузы, чуть длиннее обычной. Предпочтение было одним и тем же, и всем поросшим плесенью камням культур до Саян и Тихого океана дали его понять в наиболее доступной форме.
Две силы, слышал я, есть у любого этногенеза – два непреодолимых начала. Лишь им предстоит в конце концов весь прайд лесных, горных и диких культур опасно независимый благополучно усвоить, переварить в одно – и страницу перевернуть. Я любил ездить далеко и рисовать там то, что видел, по обе стороны Хребта смотрели на меня по-разному прищуренные глаза и с по-разному молчащих лиц каждый раз получался новый этюд. Вот только мрачный юмор был общим. И тогда думал я: наверное, кто-то где-то снова поторопился. Что-то где-то опять не сошлось. Может, ассимиляция так в конце концов их бы и доела, только сразу всех теперь уже их не купить лишь на одну буковку «о».
И еще думал я. Как мало иногда нужно людям, чтобы почувствовать себя необратимо разными. У большого и малого микрофона руссиянин уже не произнесет: «русский». Он скажет: «россияне». Они теперь старательны и на редкость точны. Они считают сегодня своим долгом поправлять себя по нескольку раз на день, пробуя звуки на шершавость, и добросовестно выговаривают: «все россияне». Так адаптируют к своим историческим пожеланиям «всех жителей России».
На это можно смотреть с юмором, на это можно не смотреть вовсе, но человеку, претендующему на минимально обобщенный терапевтический диагноз, стандартные для других вещи то и дело видятся иначе.
Дело не в том, что спряталась где-то там фундаментальная гносеологическая разница между одним и другим, в транскрипции «русского» и «россиянина», – и они таким образом раз за разом пытаются ее ощутить на вкус; они сам акт такой транспозиции выводят для себя как бы комплиментом «тем» другим, как бы в нем жизненно нуждающимся. Одевая желаемое в одежды действительного, они увереннее смотрят в будущее.
Они торопятся почтительно освидетельствовать их принадлежность к своему завершению.
«Русская Федерация» – в Москве ее еще иногда, до сих пор не до конца ясно, в силу каких загадочных причин, то же самое принято называть «российской федерацией» – видимо, чтобы населению ПН их приоритеты не сразу бросались в глаза. Кто-то предлагал обратиться к этимологии. Давайте обратимся: «русские», «русси», «Руссия» – это ясно что. А вот если укажут то же через другую буковку – «росский», «российский», «Россия» – то это будет уже собственно «земля русских включая 140 этнических культур коренного населения». Неплохо, правда? На самом деле вот этот классический пример очень русской логики объявился на свет лишь вслед за рядом известных событий межэтнического характера: существование тех самых 140 non-Russian cultures в рамках их суррогата реальности не предполагалось вообще, и это не оборот речи.
Но потом вы совершенно не к месту и не ко столу случайно узнаете одну странную вещь, как москва надменно, буквально давясь от счастья самолюбования глухаря, пышно называет самих себя странным словом: «великороссы» (вот это, действительно, упсс, достойный всех их лагерей) – и идиотизм ситуации встает перед вами во всей своей первобытной животной красоте. Спрашивается, где тогда в этой логике предусмотрено место всем тем, которые ну эти… как их… даже не знаю, как их назвать, в общем, которые не «россы». Потом до вас доходит, что это не идиотизм, а та самая знаменитая русская логика, самобытная и женственная, как корова в бане.
Так объясняются препятствия со стороны их президента в отношении всякой попытки отделения какой бы то ни было культуры от москвы – даже если это не более чем пустой формальный статус «самостоятельной нации». Полный и тотальный контроль немедленно реагирует на минимальную, даже робкую попытку обозначения собственного ареала в среде обитания – т.е. того самого первичного, базового условия, жизненно необходимого для существования любого млекопитающего, и режим бессознательно это чувствует. Там, где уже в самом названии географии плакатно указано, какая нация и какая этническая принадлежность ровнее других, любое объявление, что в его стране может быть кто-то еще, для ее статуса заведомо будет опасным: «тут есть только руссияне».
Психолингвистика хороша тем, что всю полезную работу производит там, где ее никто не видит. Русским правительством указано, что графика этнического алфавита должна быть только и только русской и никакой другой. Так что происходит, когда вся активная информация предусмотрена исключительно на их языке и коренному населению – Первой Нации запрещено иметь латинскую графику?[12 - Проведенное беспрецедентно тихо и пугливо, введение Запрета для этнических культур на всей территории Русской Федерации иметь в своем алфавите латинскую графику было ознаменовано нарушением сразу целого пакета международных договоров ООН: The Universal Declaration of Linguistic Rights, the European Charter for Regional or Minority Languages, the Framework Convention for the Protection of National Minorities, the International Covenant on Civil and Political Rights. Ни одно из них при введении запрета упомянуто не было.]
Когда в названии географии проставлена одна конкретная этническая принадлежность, а потом та же самая география торжественно объявляется «многонациональной», то так самим себе указывают то, как много чуждых наций они заставили работать на одну приоритетную, на себя. «География может быть многонациональной – при условии, что она будет русской».
Разумеется, все, что на ней делается, делалось или будет сделано коренным населением, так же будет естественно и логично «русским».
Выделенная буковка не была призвана демонстрировать масштабы великодушия и размеры широты русского сердца – русскому хозяину вообще было не до психолингвистики. Видимо, все согласятся, что эти неторопливые движения «повелителя миров» русского хозяина предназначались для анналов истории.
Другими словами, уже с самого начала было положено, что само терминологическое определение конкретной страны должно работать только на одну нацию. Это стоит того, чтобы повторить еще раз, такого еще не было. Для любого, кто не относится к ним либо не относит себя к ним, в рамках даже лексикологии существование не оставляет иных вероятностей исхода: «физически в живых больше не должно быть никого». Вы можете еще вслух вполне безнаказанно рассуждать о тех этнических культурах в пределах той самой буковки и их страны – пока вас никто не слышит и у вас нет их доступа к масс-медиа; но для всех остальных континентов планеты предусмотрен лишь один вариант реальности и видеть ей разрешено одно: «Russia», населенную, как всем доступно показано, «Russians». Невозможно нарушать права на жизнь тех, кого нет.
Идеология для внутреннего пользования – крайне осторожно, очень тихо и незаметно – отделяется от идеологии для пользования внешнего.
Так их стандартная, обычная механика дозирования информации вновь – уже в который раз – становится орудием преступления их «светлого будущего». Нужна экология сознания, редкий случай исключительной удачливости и порция, инстинкт естественной брезгливости, чтобы суметь его не испачкать.
И вот смысл всего этого: нация, которая одна в единственном образе как бы естественно и непринужденно расположила себя на географии континента с таким поражающим воображение количеством часовых поясов просто не может не быть с тем же величием, так же естественно и непринужденно поражающим воображение. Дыхание у всех прерывается. Пусть меня поправят, если я по безграмотности неверно истолкую их этиологию и великое послание миру и истории о тех 140 non-Russians: «мелочь, не заслуживающая упоминания». И есть «там» лишь одна нация, которая этого упоминания заслуживает.
Мало что юмор не любит и не ценит так, как быть справедливым. И не справедливы слышанные этнические издевки по поводу их купли на буковку «о». В действительности никто не строил стратегических планов никого покупать: тем было попросту не до этого. Обернитесь назад: с самого начала у них не было сомнений, как вам называть свои земли. Ста двадцати языковым культурам и сотне этносов предстояло пройти полный курс прогрессивной ассимиляции: они все – всего лишь уместное дополнение к местным приоритетам. Выбора у них не было даже в теории и с самого начала. Всякие теории именно на данный счет очень быстро определили «сеянием межнациональных розней». История не знала других более горячих и искренних сторонников крепких единств, чем сборщиков налогов.
Большая Кормушка по определению уже принципиальный оппонент малого. Вот блиставшие на ее «переломе эпох» одинаковостью и серостью оглавления тертых изданий, они все – «достаточно русские». С национальным самосознанием, слегка развитым; слегка завышенным; слегка фашистским; полуфашистским; принципиально-фашистским; ортодоксально-фашистским. «Наша Россия»; «За нашу Россию»; «Наша страна»; «Новая Россия»; «Россия». Уж их-то никто не обвинит в серьезной обеспокоенности, как то же самое могут воспринять «не наши». Кому-то может не понравиться, кто-то может не согласиться, но как назвать 11 часовых поясов континентальной географии и 140 этнических культур – точку поставили уже именно они. «Землей русских».
Любой, на выбор, язык мира и его картография подскажут вам то же. И держа так перед собой ту картографию и теряясь в догадках относительно этимологии загадочного оборота «земля русских», вам придется исключить все иные из возможных версии разумного прочтения, помимо строгой дилеммы: либо
а) всё, что там просматривается и пребудет – вплоть до Саян и Курил с генотипом гуннов, то есть с недостаточно русской фамилией, на самом деле русское, только само еще об этом не знает, либо
б) оно проживает на русских землях. Если еще короче, то: вы можете слагать о земле своих диких и воинственных предков трогательные баллады и у себя в королтаях называть ее национальным достоянием, но вы не можете ее никуда с собой «забрать». Это достояние не ваше.
Очевидно, тогда логичным будет остановить свой выбор на варианте первом. И все сразу встает на свое единственное, предусмотренное историей место. Любой возможный срез предложений вкупе с приоритетной этнической общностью убедительно покажут вам и любому, что проживаете вы именно на их территории: на «земле русских». Топографии желаний. Куда делось все остальное – постороннему взгляду остается только строить догадки.
Получается, сегодня уже даже картам нельзя верить.
Есть в этом что-то искусственное, немножко от патологии, когда то, чего хочется, всеми движениями подсознания обустраивают как заурядный исторический факт. Наряду с тем, все часто оказывается сложнее, чем выглядит. Но ведь принципы постороннего наблюдения никогда и не настаивали на простых решениях, мы же ведь не они, правильно, и никогда ими не были, сложные решения нас во все времена устроили бы даже больше: после них не остается ничего лишнего. Теперь можно мысленно прикрыть глаза и задаться простым вопросом: с какой стати тем, кто проживает на русских землях, вдруг должны были позволить перейти на латинскую графику, землям которым он чужд настолько, что чуждее не бывает? Чем все закончилось с тремя прибалтийскими красавицами, за которыми тоже в свое время не проследили, позволив оставить не тот шрифт, все хорошо помнят. Теперь, облокотясь свободно и просто, стоит там в дверях хорошо загорелый и тренированный Gyrene NATO образца столетия с латинской нашивкой, глядя сюда спокойно и молча. И пусть попробует его оттуда кто-нибудь сдвинуть.
Так приоритетная нация избавляет свою историю от затруднений: «Нет этнической культуры – нет проблемы».
Австралийский континент в сходной ситуации с культурным противостоянием ментальностей не задумываясь и не задерживаясь выкрутился, лишь пустив в национальный валютный оборот mediterrasian – на первый взгляд простое, но в действительности абсолютно не поддающееся переводу сочетание из разряда той же безэквивалентной лексики. Замечательно, что безэквивалентна она именно на вашем государственном языке. Если оставить на время в покое австралийский континент и вернуться вновь к террористам, то конечный результат будет скорее стандартным и скучным, – случись вам, по присущей вашей натуре любви к риску, задеть ту же тематику в присутствии руссиян (что обычно не рекомендуется, если численный перевес не в вашу пользу и близок к, скажем, 1:10, как в последнюю войну с германцами, все хорошо знают, чем это кончилось. Но опять же, с другой стороны, не по себе уже становится от мысли, что то же соотношение составляло бы не 1:10, а, не приведи случай, лишь 1:9. В случайно попавшемся на глаза одном женском религиозном журнальчике под странным названием «Знание в силу» один историк пробовал даже свидетельствовать, что «не наши» пулеметчики сходили с ума только от одной картины сваленных у пулемета трупов. Надо ли говорить, насколько экономически невыгодной и трудоемкой должна со стороны выглядеть практика достижения военно-полевых успехов методом целенаправленного доведения противника до нервного срыва.).
Словом, места более неудачного для обсуждения той же темы подобрать было бы трудно. «А как еще нам это назвать?» Обсуждение рано или поздно, но обязательно логично упрется в бутылочное дно местной системы ценностей. С тем содержанием, что вам тут нечего обсуждать. В этом месте происходит самый интересный момент.
Потому что всякое иное, принципиально не сходное именование того же самого будет немедленно воспринято как соучастие в преступном деянии против интересов и прав теперь уже москвы. А на это никогда не пойдет ни один управитель из самых «центральных», – да и с чего бы ему, правда?
Рассказывали, как-то в одном заокеанском научном центре некоему руссиянину посчастливилось проходить стажировку. И была там у заокеанских научных аборигенов одна и та же устойчивая привычка, резавшая тому руссиянину на полном основании слух. Всех стажировавшихся там же бывших соседей – грузин, украинцев, эстонцев, башкир, литовцев, латышей и др. – брались аборигены называть у себя между делом «русскими». За океаном ведь все едино: как будет стоять на карте, так и назовут. И в какие-то детали там до войн с горцами никто даже не вникал. Кажется, во всем мире только ученым москвы не безразлично, какая фамилия у прохожего. То есть за что боролись. Причем ни у одного п.н. не возникает сомнения, что другим это делает честь. Так вот, я как узнал о затруднениях неведомого руссиянина, уже со своей стороны считаю своим долгом в минуты общения с иностранцами так или иначе, в тактичных формах просить учесть, что я не русский – ни в одном гене, по мере сил быть в данном вопросе внимательным, не путать полярности и не делать ошибки. И надо же, эти западники, деликатнейшие создания, моментально соображают, в чем дело.
Предпринимал ли кто-либо когда-либо из ваших знакомых попытку снять свое отчество из личных документов, по международному обычаю? Если да, то вы уже знаете, что ни одному этносу на данной части континента это не позволено даже через суд. Потому что русская Дума уже совершенно точно знает, что для всех хорошо и что не полезно. Тлетворному влиянию Запада она уверенно противопоставила миссию всемирно-исторического освобождения на суше, воде, в земной коре и атмосфере с прогрессивными, многовековыми традициями русского народа, неся свет не имеющим к нему никакого отношения беспутным буйным кочевникам и горцам. Отсутствие сепаратизма тут вычисляют очень просто – это когда в личных документах повторено все точно, как у них.
Надо было видеть, с каким уже почти неприкрытым урчанием в среде п.н. и «центральных» заседателей были встречены слухи о латинской графике и проекте переименовать республикиТерритории Урала с переходом от прежнего изобретения п.н. на историческое «Объединенный Новый Каганат». Или просто – «Новый Каганат». На международном фоне «Новый Каганат» с выборным президентским правлением выглядел бы, действительно, чем-то своим, такого еще ни у кого не было. Само по себе звучит как «Новая Каледония». У кого-то явно пробудились опасения, что сам прецедент начнет изменять действительность. Тут уже не какие-нибудь «новые русские», нового в которых столько же, сколько в хорошем плавленом сырке за новую цену и в новом пиджаке. Здесь веяло уже сменой логических парадигм. Вряд ли система принятых приоритетов могла встретить такое с широкими объятиями: право отличаться у вас изживается в законодательном порядке. Так борются с происками сепаратизма.
Если вам случится отыскать среди них самых коммуникативных и на пробу произнести в их присутствии что-нибудь о принудительной ассимиляции или практике сегрегации, они вновь начнут немножко морщить носик. «Опасно играть с терминологией, тут вам не Камбоджа, у нас давно нет следов…» Я все же попытаюсь их отыскать. Я попробую показать, что вся эта история с латинской графикой проистекала из одного и того же явления. Что так или иначе, но его вынужденно будут стараться сохранить под любым предлогом во всяком ином национальном анклаве, не успевшем пройти полный курс ассимиляции.
И что всякая такая самостоятельность чуждого языка очень скоро будет грозить выходом самих их носителей из-под контроля. Навязывая русскую литературу и свои буквы, держат под контролем чуждое сознание.
«Межэтническая интеграция». Так деликатно называется в процессах этногенеза не успевший здесь оправдать возложенного на него высокого доверия ингредиент, не любящий никогда никуда спешить: предполагалось, время должно будет доделать любой непокорный союз гуннов. Если бы вдруг, без вступления, из этнических недр самосознания вместо запланированной «межэтнической интеграции» не вышла межконтинентальная баллистическая ракета идеи латинской графики и президентского Нового Каганата, то все сообщество п.н. и до настоящего дня так и пребывало бы в твердом убеждении, что время «сделало из них людей». То есть не представляющих опасности.
Сами руссияне, понятно, никуда «интегрировать» и изменяться не собирались – изменяться предполагалось всей алтайской семье языков, этносам башкир, манси, ханты, саха и так далее и так далее.
Но никакая общность «нации» никуда на одной такой претензии далеко не уйдет – из истории известно, что общности подобного рода консолидировались не по признаку единой территории. Их удерживал вместе не единый разговорный язык, не единые расовые признаки, не родственный нацсостав, не единая торговля, не единый экономический базис, не общие завоевания, не единый аппарат управления, не планы на будущее, не война, не мир и уж тем более не некие силы великого разума, – а устоявшаяся единая система мировоззрений и религиозных взглядов. Вот почему русское начальство в таком усиленном режиме принялось креститься.
И вот почему оба этнических домена Каганата со своим паспортом, космическими мечетями, широко открытыми дверьми для лютерано-католико-протестантских взглядов и просто для всего, что способно мыслить свободно, не вписывались ни в одни границы никаких «интеграций» и «консолидаций».
С одной стороны, с этим ничего сделать нельзя. С другой, что-то делать нужно, причем в срочном порядке – обе республики Территории Урала выглядели извне как естественный географический Хребет обсидианового топора, по всему тектоническому разлому Гор Урала ломавшим надвое не только данную ценность континента для п.н., но и саму идею Куска – «единой», гомогенно однородной «нации» (единая этномосковская общность п.н., кажется, уже сто лет как успела напрочь забыть, что все, что у башкир за спиной дальше, все горы и тайга, вся Сибирь от начала и до Тихого океана – Азия. Впрочем, тут все несколько сложнее; и когда им это нужно, они вспоминают об этом быстро. Я даже сам своими ушами слышал по их ТВ разъяснения одного наетого московского лица. С хорошо всем знакомыми у вас теплыми, располагающими интонациями в голосе, лицо рассуждало на половину континента с тем содержанием, что вот теперь на ваш новый паспорт – новый крайне правильный герб. А две головы туда и сюда будут, оказывается, там не так просто, но с определенной целью: идеального, как нельзя более гармоничного разделения географии п.н. надвое. Ничего, что бы противоречило естественным организациям природы. До меня только потом дошло, что имелась в виду физиология. Головная часть, то есть, в указанном историческом разделении руссиянами, понятно, была предусмотрительно оставлена себе – чтоб никто не ошибся, где вообще можно лежать их «центру». Ну, а то, что осталось, как все уже поняли, всем остальным – этим двум республикам и всему, что там может еще лежать дальше.).
Не нужно быть большого ума и понимать, что всякое неосторожное движение именно здесь, всякий очевидный сдвиг от устоявшегося, очень легко способны пошатнуть непрочное равновесие, и Москва запросто может вновь оказаться в своих исторических границах Киевской Руси. И с соответственным притоком налогов.
В каком угодно новом этническом ареале, какая угодно иная конфессия ни бралась бы за строительство там своей церкви, тихо принимаясь за сбор средств и красного кирпича, – делает она это не из неутолимой жажды удовлетворить конституционное право как можно скорее вероисповедаться.
