Вокруг света в восемьдесят дней

Фикс пришел в смущение. Он попытался испросить у директора приказ о задержании мистера Фогга. Директор отказался. Дело касалось лондонской администрации, и она одна могла дать законный приказ. Эта строгость принципов, это неуклонное соблюдение законности вполне объясняются английскими нравами, которые в деле личной свободы не допускают никакого произвола.

Фикс не настаивал и понял что ему следует покориться своей участи и ждать приказа. Но он решился не терять из виду своего непроницаемого мошенника во все время его пребывания в Бомбее. Он не сомневался что Филеас Фогг останется там, – таково было убеждение и Паспарту, – что даст возможность прибыть приказу об аресте.

Но по последним приказаниям которые дал ему его господин, оставляя «Монголию», Паспарту хорошо понял что с Бомбеем будет то же что было с Суэзом и Парижем, и что путешествие не кончится здесь, что оно будет продолжаться по крайней мере до Калькутты, а может быть пойдет и дальше. И он принялся себя спрашивать, уж и не впрямь ли мистер Фогг подержал серьезное пари, и не жестокий ли рок увлекает его, желавшего пожить на покое, к совершению кругосветного путешествия в восемьдесят дней?

Между тем, закупив несколько рубашек и чулок, он прогуливался по улицам Бомбея. В этот день там было огромное стечение народа, и посреди европейцев всех наций, мелькали персияне, армяне, индусы, парсисы в своих оригинальных одеждах. Именно последние праздновали какое-то важное событие. Эти парсисы или гвебры, прямые потомки последователей Зароастра, самые промышленные, смышленые, образованные и самые строгие из всех индусов, и к их племени в настоящее время принадлежат богатейшие туземные негоцианты Бомбея. В этот день у них происходил какой-то религиозный карнавал, с процессиями и увеселениями, в которых участвовали баядерки, одетые в розовые газовые платья, вышитые золотом и серебром, которые под звуки скрипок и барабанов плясали удивительно, но с соблюдением всевозможной благопристойности.

Едва ли нужно говорить что Паспарту с изумлением и любопытством следил за всем что у него было перед глазами; к несчастью для него и для его господина, любопытство увлекло его за пределы благоразумия.

Наглядевшись на карнавал парсисов, Паспарту направлялся к станции, когда, проходя мимо чудной пагоды Малебар-Гилля, он возымел нелепую мысль осмотреть ее внутренность. Он не знал двух вещей: во-первых, что доступ в некоторые индусские пагоды формально запрещен христианам, и во-вторых, что сами верующие не могут вступать в них не оставив своей обуви у дверей. Надо заметить что руководствуясь здравой политикой английское правительство требует уважения к туземной религии во всех даже незначительных подробностях и строго наказывает за нарушение предписанных на этот предмет правил.

Взошедши туда, Паспарту, не думая ничего дурного, любовался, как всякий турист, ослепительным блеском браминских украшений, как вдруг его опрокинули на священный помост храма. Три жреца с яростными взглядами бросились на него, сорвали с него башмаки и чулки и принялись осыпать его ударами, испуская дикие крики.

Француз, сильный и ловкий, быстро вскочил на ноги, ударом кулака и ноги оттолкнул двух своих противников, которые упали, путаясь в своих длинных одеяниях, и бросился со всех ног из пагоды; он вскоре успел ускользнуть от третьего индуса, который погнался за ним, собирая толпу.

В восемь часов без пяти минут, то есть за пять минут до отхода поезда, без шляпы, босой, потеряв в свалке сделанные им покупки, Паспарту прибежал на станцию железной дороги. Фикс был там на дебаркадере. Он последовал на станцию за мистером Фоггом. Он понял что этот «мошенник» уезжает из Бомбея. Он решился последовать за ним до Калькутты и даже дальше, если потребуется. Паспарту не заметил Фикса, стоявшего в тени, но Фикс слышал как Паспарту в кратких словах сообщал мистеру Фоггу о своих приключениях.

– Надеюсь что впредь этого с вами не случится, – сказал спокойно Филеас Фогг, занимая место в одном из вагонов.

Фикс собирался сесть в особый вагон, как вдруг новая мысль мелькнула в его уме и он вдруг изменил свой план. «Нет, я остаюсь, – сказал он сам себе. – Проступок учиненный на индийской территории… Человек этот у меня в руках».

В эту минуту раздался оглушительный свисток локомотива, и поезд исчез в ночной темноте.

Глава XI. Филеас Фогг покупает слона за баснословную цену

В назначенный час поезд двинулся в путь. Между пассажирами были офицеры, гражданские чиновники и продавцы опиума и индиго, отправлявшиеся в восточную часть полуострова по делам торговли.

Паспарту поместился рядом со своим господином. В противоположном углу сидел третий путешественник.

Путешественник этот был бригадный генерал, сэр Фрэнсис Кромарти, бывший одним из партнеров мистера Фогга во время переезда из Суэца в Бомбей и отправлявшийся к своей армии, квартировавшей близ Бенареса.

Сэру Фрэнсису Кромарти, отличившемуся во время последнего восстания сипаев, было около пятидесяти лет. Своим высоким ростом и светлыми волосами он чрезвычайно походил на туземцев. С юных лет он жил в Индии и редко посещал свою родину. Он хорошо был знаком с обычаями, историей и государственным устройством Индии и охотно поделился бы своими сведениями с Филеасом Фоггом, если бы последний сколько-нибудь интересовался ими. Но Филеас Фогг не интересовался ничем. Он не путешествовал, он только передвигался с одного места на другое; он изображал собою тело, совершавшее путь вокруг земного шара согласно законам рациональной механики. В настоящую минуту он высчитывал в уме, сколько часов прошло со времени его отъезда из Лондона, и с самодовольством потер бы себе руки, если бы излишние движения не противоречили его натуре.

Сэр Фрэнсис Кромарти понял своего оригинального спутника, хотя он видел его только за карточным столом. Он спрашивал себя: могло ли биться под этою ледяною оболочкой человеческое сердце, и способен ли был Филеас Фогг понимать красоты природы и преследовать какие-либо нравственные цели? Он не взялся бы утвердительно отвечать на эти вопросы. Ни один из оригиналов, которых случалось видеть генералу, не мог сравниться с этим живым олицетворением математики.

Филеас Фогг не скрывал от сэра Фрэнсиса причины, побудившей его предпринять кругосветное путешествие. Генерал видел в его пари эксцентричность, которая не основывалась ни на какой серьезной цели и лишена была того transire benefaciendo, которым должен руководиться каждый разумный человек. Очевидно было, что странный джентльмен намеревался «ничего не сделать» ни для себя, ни для других.

Час спустя после отъезда из Бомбея поезд, пересекая виадуки, перешел через остров Сальсету и несся по материку. Миновав ветвь, идущую к юго-востоку от станции Каллиан, он достиг западных Гат, начинающихся от станции Пауэлл; здесь дорога шла между базальтовых скал, высочайшие вершины которых покрыты были густым лесом.

Сэр Фрэнсис Кромарти и Филеас Фогг по временам обменивались отрывочными словами, и генерал, для поддержания разговора, заметил:

– Несколько лет тому назад, мистер Фогг, вы встретили бы в этом месте задержку, которая могла бы помешать осуществлению вашего плана.

– Почему же, сэр Фрэнсис?

– Потому что поезд останавливался у подножия этих гор, и отсюда приходилось перебираться в паланкинах или верхом на пони до станции Кандаллах, находившейся у противоположного склона.

– Подобная остановка не могла бы расстроить моих планов, – отвечал мистер Фогг. – Рассчитывая время, я предвидел возможность промедления.

– Однако, мистер Фогг, вы рисковали иметь большие неприятности, благодаря вашему слуге.

Паспарту между тем спал крепким сном, закутав ноги в свое дорожное одеяло, и не чувствовал того, что он был предметом разговора.

– Английское правительство чрезвычайно строго относится к преступлениям такого рода, и оно совершенно право. Оно строго преследует неуважение религиозных обрядов индусов, и если бы ваш служитель был захвачен…

– Если бы он был захвачен, сэр Фрэнсис, – возразил Фогг, – то он был бы подвергнут наказанию, а по освобождении своем он снова возвратился бы в Европу. Но задержание его ни в каком случае не могло бы замедлить моего путешествия.

И затем разговор снова прервался. Ночью поезд окончил переход через Гаты, останавливался в Нассике, и на другой день, 21 октября, он достиг довольно ровной местности, образуемой Кандейшской территорией. Среди тщательно возделанных полей часто попадались небольшие селения, над которыми возвышались минареты пагод, заменяющие колокольни христианских церквей. Многочисленные притоки Годавери орошали плодородную местность.

Паспарту проснулся и смотрел в окно; ему не верилось, что он едет по стране индусов, в вагоне Great Peninsular Railway. Действительность казалась ему неправдоподобною. Локомотив, направляемый рукой английского машиниста и согреваемый английским углем, несся между бумажных, кофейных, мускатных плантаций, между полей, засеянных гвоздикой и красным перцем; дым, исходивший из него, извивался спиралью между высокими пальмами, под тенью которых укрывались живописные селения и по временам фантастические храмы, разукрашенные всеми чудесами причудливости индийской архитектуры. Местами виднелись обширные поляны, изобилующие змеями и тиграми, пугавшимися свистка локомотива, и леса, до сих пор еще населенные слонами, задумчиво смотревшими на проносившийся мимо них поезд.

Проехав станцию Маллиагаум, наши путешественники достигли злополучной территории, которая так часто орошалась кровью поклонников богини Кали. Вдали виднелись прекрасные пагоды Эллоры и бывшая столица свирепого Ауренг-зеба, Аурунгабад, ныне главное место одной из провинций, отложившихся от королевства Низама. Некогда этою страной, по которой теперь ехали наши путешественники, управлял Ферингеа, известный под названием предводителя тугов и короля удушителей; подданные его поклонялись богине смерти и ежегодно приносили ей человеческие жертвы, но без пролития крови, и было время, когда в стране их на каждом шагу можно было отрыть труп. Английское правительство приняло энергичные меры против этого варварского обычая, но до сих пор не может еще окончательно искоренить его.

В половине первого пополудни поезд остановился на станции Бургампур, где Паспарту купил себе чуть не на вес золота туфли, вышитые бусами, которые он тотчас же надел с очевидным удовольствием.

Путешественники наши наскоро позавтракали и отправились снова к станции Ассургур по берегу Тапти, небольшой речки, впадающей в Камбайский залив, близ Сурата.

Читателям не излишне будет узнать мысли, занимавшие Паспарту. До прибытия в Бомбей он надеялся, что этим и ограничится их путешествие. Но с тех пор, как они неслись на всех парах через Индию, мысли его приняли другой оборот. Вся живость его натуры снова к нему возвратилась. Он поверил в возможность осуществления планов своего господина, поверил в действительность пари и в возможность кругосветного путешествия и условного срока. Он уже опасался задержек; он так сочувственно относился к пари своего господина, как будто сам принимал в нем участие, и содрогался при мысли, что накануне еще он придавал ему так мало значения. Он не был флегматиком, подобно мистеру Фоггу, и сильно волновался за него. Он беспрестанно пересчитывал дни, проведенные ими в пути, проклинал остановки поезда и in petto порицал мистера Фогга за то, что он не обещал премии машинисту. Он не понимал различия между пароходом и поездом железной дороги, скорость которого не может измениться по произволу.

Вечером поезд достиг Сютпурских гор, отделяющих территории Кандейшскую от Бунделькундской.

22 октября, в восемь часов утра, на расстоянии пятнадцати миль к востоку от станции Роталь, поезд остановился среди обширной поляны, окаймленной хижинами поселян и ремесленников. Кондуктор прошел вдоль вагонов и объяснил, что поезд не идет далее.

Филеас Фогг взглянул на сэра Фрэнсиса, изумленного этою остановкой посреди леса.

Паспарту, удивленный не менее своего соседа, бросился из вагона и, тотчас же воротившись, воскликнул:

– Сэр! Дальше нет железной дороги.

– Что это значит? – спросил сэр Фрэнсис Кромарти.

– Железная дорога здесь оканчивается.

Генерал вышел из вагона. Филеас Фогг медленно последовал за ним; они оба подошли к кондуктору.

– Где же мы находимся? – спросил сэр Фрэнсис Кромарти.

– В селении Кольби, – отвечал кондуктор.

– Мы здесь должны остановиться?

– Конечно. Дорога еще не окончена…

– Как! Дорога не окончена?

– Нет еще. Она здесь прерывается на пятьдесят миль и снова возобновляется только с Аллахабада.

– Как же в газетах объявлено было о совершенном окончании пути?

– Что прикажете делать, генерал? Газеты ошиблись.

– Но вы даете билет от Бомбея до Калькутты! – воскликнул раздраженный сэр Фрэнсис Кромарти.

– Конечно, – возразил кондуктор, – но путешественникам известно, что от Кольби до Аллахабада они не могут ехать по железной дороге.

Сэр Фрэнсис Кромарти был взбешен. Паспарту, едва не бросившийся на кондуктора, не смел взглянуть на своего господина.

– Сэр Фрэнсис, – спокойно проговорил мистер Фогг, – если вы желаете переправиться в Аллахабад, то нам не мешает подумать, каким образом мы совершим это путешествие.

– Мистер Фогг, тут дело идет о промедлении, которое может повести к расстройству ваших планов.

– Вы ошибаетесь, сэр Фрэнсис, промедление было мною предвидено.

– Неужели вы знали, что дорога…

– Конечно нет. Но я предвидел, что рано или поздно может последовать остановка. Планы мои нисколько этим не расстроятся. Я могу промешкать два дня. 25-го числа, в полдень, из Калькутты должен идти пароход в Гонконг. Сегодня еще 22-е число, и мы имеем достаточно времени, чтобы добраться до Калькутты.

Невозможно было возражать на такой убедительный довод.

Действительно, железная дорога прерывалась у Кольби. Что касается газет, то они иногда напоминают собою часы, забегающие вперед; так и на этот раз они возвестили прежде времени об окончании пути. Большей части путешественников известна была предстоявшая остановка, и они поспешили, по выходе из вагонов, запастись различными экипажами, которые возможно было достать в селении: тележками, колесницами, напоминавшими собою величественные пагоды, паланкинами, пони и т. п. Все экипажи были быстро разобраны, так что мистер Фогг и сэр Фрэнсис Кромарти напрасно искали в целом селении какого-либо способа передвижения.

– Я иду пешком, – сказал Филеас Фогг.

Паспарту при этих словах сделал многозначительную гримасу и посмотрел на свои прекрасные, но слишком легкие туфли. По счастию, он открыл новый способ передвижения.

– Сэр, – сказал он с некоторым колебанием, – я кажется нашел способ для продолжения пути.

– Какой?

– Слона! Слона, принадлежащего индийцу, который живет шагах в ста отсюда.

– Пойдем, посмотрим слона, – ответил мистер Фогг.

Пять минут спустя мистер Фогг, сэр Фрэнсис Кромарти и Паспарту приблизились к хижине, окруженной двором. В хижине жил индиец, а на дворе помещался его слон. По просьбе наших путешественников, индиец повел их смотреть слона.

Слон его был еще не совсем прирученный; хозяин его хотел воспитать его не для перевозки тяжестей, а для боя. С этою целью он намеревался постепенным ожесточением кроткого от природы нрава животного довести его до того состояния ярости, которое по-индусски называется мучх, и для этого намеревался в течение нескольких месяцев кормить его исключительно сахаром и маслом. Подобный способ ожесточения может показаться невероятным, но он успешно употребляется в дело воспитателями слонов. К счастию, слон, о котором мы говорим, только несколько дней тому назад подвергнут был диете, и мучх еще не обнаруживался.