Длинное лето

– Ты вот что… Подожди плакать. Безвыходных ситуаций не бывает, выход есть всегда, – Чермен взял её за плечи – детские, угловатые, вздрагивающие от всхлипов, – и усадил на ступеньки крыльца. Руки у Чермена были сильные и тёплые, такие же, как у Викиного отца. Если бы папа был сейчас с ней, он бы придумал что-нибудь. Она бы рассказала ему, как всё случилось и что она не виновата. А через месяц – что она расскажет? Кто ей поверит?

Вика с удивлением поняла, что она говорит это вслух, а Чермен внимательно слушает и кивает. Он что, соглашается с ней? Он – не враг?

–Так ты одна здесь? Как же тебя оставили? Сами отдыхать уехали, а тебя одну оставили?

– Они не отдыхать, они лечиться… У мамы хроническая усталость, она на работе работала, а ещё за Марьей ухаживала и за дедушкой, вот и заболела. Мама всё думала, что Марья притворяется, а она не притворялась, она уже ходить не может, лежит и не встаёт. С ней соседка сидит, не за так, за деньги. А дедушка в санатории, в кардиологическом, ему путёвку дали. А мама с папой на Байкале, врачи сказали, маме обязательно надо уехать куда-нибудь, все равно куда, и хорошо отдохнуть, – торопясь, говорила Вика. Ей больше некому было – довериться, некому рассказать.

Чермен достал из кармана носовой платок, бесцеремонно зажал Викин нос и скомандовал: «Сморкайся!» Оторопевшая Вика послушно высморкалась. – «Вот и молодец. А то, понимаешь, наглотаешься соплей, аппетит перебьёшь, ужинать не будешь» – насмешливо сказал Чермен, и Вика рассмеялась. И удивилась: ей казалось – она больше никогда не сможет смеяться.

– Так значит, всё на тебе – и парники, и картошка, и клубника… А кто тебе еду готовит? Кормит тебя – кто?

– Я сама себя кормлю, а за продуктами на велике езжу, в Загорск, потому что в поселке одни консервы. Мне родители деньги оставили, много. И дедушка из санатория звонит каждый день, беспокоится – забывшись, похвасталась Вика, и Чермен невесело усмехнулся: беспокойство налицо, родители отдыхают, дед из санатория звонит, а девочка на репетитора зарабатывает… До Загорска автобусом ехать полчаса, на велосипеде час, если не больше. Но за автобус надо платить, вот она и экономит.

Вспомнив о «материальном ущербе», Вика ухватила Чермена за руку и потащила его на место преступления.

– Посмотрите, что они сделали! Нет, вы посмотрите!

За черемуховыми зарослями обнаружились истоптанные грядки, добрая треть огорода была выкопана, тут и там валялись мелкие как сливы картошины, оставленные «злоумышленницами». Чермен вынужден был признать, что Вика права и за содеянное надо отвечать.

Вопрос решили к обоюдному согласию: девочки, все трое, каждый день будут приходить к Вике «на штрафные работы»: полоть, поливать, рыхлить приствольные круги, окучивать картофельные грядки. Картошку Чермен обещал посадить, купит в Александрове на рынке и привезёт. Осень обещали тёплую, до зимы картошка успеет вырасти. Плеер, в качестве компенсации, до сентября останется у Вики.

«Санаторий забытых товарищей», отправив к месту боевых действий «независимых наблюдателей», с вожделением ждал скандала. Но скандала не получилось: Чермен пробыл в Викином доме полчаса и ушёл, кивнув на прощанье. Вика помахала ему рукой.

СНТ удивлялось и недоумевало. Инга с матерью возмущались: превратили детей в батраков! Да по какому праву?! Да что они себе позволяют, эти Пилипенки?! Они даже не сотрудники ВТИтяжмаша, участок им продали, потому что на него не нашлось желающих: четыре сотки между двух дорог… И ведь что удумали! – раскопали «ничейную» полосу под картошку, без ведома правления, не спрашивая разрешения. Да что они себе позволяют?! И дочка их обнаглела, распоясалась, ремня давно не получала. Всыпать бы ей!

Чермен слушал «своих женщин», качая головой. До чего ж вы бабы, злые – говорил его взгляд. Инга не выдержала, опустила глаза. Её мать продолжала бубнить своё, в десятый раз повторяя одно и то же – что Остапа Пилипенко надо исключить из членов СНТ, дом выкупить под правление СНТ, а в бывшем здании правления открыть магазин, а то ходим за хлебом за километр, сколько же можно… А Пилипенок этих гнать из «Калины» в три шеи!

– За что же их гнать? Они правы – вдруг сказал Чермен, и Эмилия Францевна замолчала, споткнувшись на полуслове. – Вика права. Картошку у них выкопали, огород вытоптали, От родителей получит на орехи – не уследила. А как ей одной за всем уследить? Ей ведь только пятнадцать, у неё тоже каникулы, как у тебя. – Чермен за подбородок поднял опущенную дочкину голову, выудил из кармана чистый платок, вытер ей слёзы и продолжал, не замечая жену и тёщу и обращаясь только к дочери. – У неё каникулы, ей тоже хочется – играть с подружками, кататься на велосипеде, и купаться хочется. А её запрягли – полоть, поливать, опрыскивать, парники проветривать… всё на ней! И в доме надо порядок поддерживать, мыть, убирать, она ведь всю неделю одна, мать на выходные приедет и уедет. А теперь вообще на месяц укатили оба. Родители, мать их…

– И обедать её никто не позовёт, продолжил Чермен, и Эмилия Францевна, сама того не замечая, кивнула головой. – Ты за стол садишься и выбираешь – это буду, то не буду, а бабушка вокруг тебя круги нарезает, не знает чем накормить, чем тебе угодить. А Вике самой приходится – и готовить, и кастрюли мыть, и сковородки. А ты поела и нет тебя, гулять убежала с подружками, – выговаривал Чермен дочери.

– Она не одна, она с родителями живёт, – защищалась Роза, уже понимая, что отец прав. Но не могла простить Вике обиду, и конфискованный плеер простить не могла. – Она в воскресенье с подружками на велике каталась, я видела!

– В воскресенье каталась, а всю неделю спины не разгибала. Если что случится, спросят с неё, с подружек не спросят, – рубил слова Чермен. – Ей пятнадцать лет, последние каникулы, потом десятый класс и взрослая жизнь. Детство кончилось, это лето последнее. Родители отдыхать уехали, а Вику за дачей приглядывать оставили, полоть да поливать. Одну. Думаешь, ей не обидно? Думаешь, ей не хотелось на Байкал?

Инга с матерью притихли. Перечить было бесполезно. Да и дело говорил Чермен, и возразить было нечего.

На следующее утро троица стояла у Викиной калитки – хмурые, с опущенными головами.

– Вы двое – во двор, чеснок полоть и свеклу, – скомандовала Вика Ане и Аллочке. – А ты сегодня поработаешь на картошке. Окучивать умеешь, нет? Твоя бабушка вчера на всё СНТ орала, что её внучка ни копать ни сажать не умеет, только танцевать умеет. Вот и научишься, ещё спасибо скажешь.

Красная от стыда, Роза не выпускала из рук выданной ей тяпки, пока не окучила добрую половину оставшейся картошки. Аня с Аллой выдёргивали из земли неподатливые сорняки и какую-то ползучую дрянь, которая прокалывала кожу через нитяные перчатки, выданные Викой. Руки у обеих горели. Аллочка хищно оглядывалась и заговорщически шептала в Анино ухо: «Смотри, какой у них крыжовник крупный! Вот бы попробовать. Может, попросим? По две ягодки. Может, она разрешит?»

Аня не любила крыжовник. Ей хотелось клубники.

– Вот закончим с чесноком и клубнику пойдём полоть. Эта надсмотрщица не вечно будет тут сидеть, в дом уйдёт, тогда и наедимся!

– У вас что, своей клубники нет? – неприязненно отозвалась Аллочка. За ворованную картошку бабушка отхлестала её веником по рукам, которые теперь жгло как от крапивы. Она боялась, что Аня съест клубнику, которой у Пилипенок всего четыре грядки, Вика непременно заметит, и веника придется попробовать ещё раз

– Почему нет? У нас есть, только очень мало. Аглая рвать не велела, она из неё варенье сварит, и будем есть зимой. Она говорит, надо рассаду новую покупать, а папа говорит, что и этой хватит.

Аллочка слушала её в пол-уха и думала о том, что ходить на «штрафные работы» ей придется каждый день, а спина уже болит, и руки саднит от колючей травы, и пить хочется… Аллочка облизнула губы. И тут открылась дверь (оказывается, Вика давно ушла в дом, а они и не заметили!) и Вика объявила:

– Можете идти домой. Вы два часа работали, хватит с вас.

– Мы же клубнику прополоть не успели… – пробормотала Аня, уже понимая, что о пилипенковской клубнике на сегодня можно забыть.

– Завтра, – повторила Вика. – Вы с утра не приходите, жарко очень. Вечером придёте, по холодку, часов в пять. А то вы от жары все красные. Если хотите пить – вода в ведре.

Все трое бросились к эмалированному ведру, в котором сверкала солнечными бликами вожделенная вода. Она оказалась холодной и удивительно вкусной. Воду зачерпывали кружкой по очереди, и жадно пили крупными глотками. Выпили по две кружки и отправились по домам…

Часть 2. Чужие

Глава 9. Лето 1995-го. Бариноковы

Чермен Бариноков появился в «Красной Калине» весной 1995-го и, к неудовольствию сотрудников ВТИтяжмаша, стал полноправным «садовым товарищем», как в шутку обозначил свой гражданский статус. Обустройством участка занимался сам, за помощью не обращался, с соседями вежливо здоровался. Попытка выведать хоть что-то у Эмилии Францевны, потерпела неудачу: на все вопросы Эмилия улыбалась и кивала, в дом не звала, от приглашений вежливо отказывалась:

– Некогда мне по гостям ходить, мне – рабочих кормить, готовить, парник полить, грядки выполоть…

– Так может, в субботу? – закидывала удочку соседка.

– В субботу мои приедут, за внучкой приглядывать надо. Родителям не до неё, работают оба, пусть хоть в субботу отдохнут.

Любопытные соседи пробовали «подъехать» с другой стороны, угощали десятилетнюю Розу малиной и смородиной, насыпали в кармашек сарафана стручки зеленого горошка и расспрашивали, как ей живётся. Роза жевала сладкие стручки и мило болтала – о том, какое в Греции мороженое, с печеньем, наше вкуснее, потому что с вафлями. О том, какое в Испании море – прозрачное и с медузами, которых нельзя трогать. О том, какие вкусные пирожные пекут в рижских кондитерских.

Пирожные они с бабушкой ели каждый день, с чаем, в Риге очень вкусный чай… А ещё качели-лодочки и луна-парк, где она каталась на всех аттракционах, даже на самых страшных. Роза болтала не закрывая рта, однако ни словом не обмолвилась о родителях. Папа ставит всем телефоны, а мама дизайнер интерьеров, вот и вся «информация к сведению»

Калиновцы бы сильно удивились, если бы узнали, что Чермен Бариноков – племянник мэра Ферганы. Но они не узнали, как и о том, где он работает.

Откуда у телефониста столько денег? Откуда эта витиеватая дипломатия по отношению к соседям? Городской житель (Роза обмолвилась, что они переехали в Москву из Кинешмы), Чермен Бариноков обладал деревенской хваткой. Вместе с бригадой шабашников разгружал машины с металлочерепицей и дубовой доской, а веранду строил по собственным чертежам.

Своих рабочих Чермен кормил как званых гостей – тушеная баранина с айвой, душистый плов с барбарисом, горячие беляши и пирожки с повидлом, которые Эмилия Францевна жарила в кипящем масле. Запах сдобренного специями мяса и горячего повидла расползался по окрестным участкам, щекотал ноздри, заставлял глотать слюнки… Как она умудряется готовить такие блюда на улице, под навесом, на сложенной из кирпича круглой печке?!

Эмилия смеялась – была бы мучка, да были бы ручки. Угощала соседей пирожками. Те не оставались в долгу и несли Бариноковым черенки смородины, луковицы тюльпанов, клубни топинамбура, саженцы вишен…

В дальнем углу участка Чермен вскопал несколько грядок, где Инга посадила цветы и зелень. Соседи удивлялись, как он всё успевает – и за рабочими приглядывать, и за участком, и за дочкой.

Всю весну Чермен занимался домом: заново перекрыл крышу, настелил дубовые полы, пристроил деревянную веранду, купил пять машин торфа и песка, поставил беседку и парники – под огурцы и помидоры. Соседям Бариноковых не на что жаловаться: Чермен не устраивал пьянок, поселил в доме тёщу с дочкой, а сам с женой приезжал по выходным. Дочка Чермена выглядела маленькой куколкой: мелкие белые зубки, длинные косы в пышных бантах, черные стрельчатые ресницы и глаза цвета узбекской тёмной черешни.

С соседями Чермен вежливо здоровался, но и только. Жили Бариноковы наособицу, сора из избы не выносили. И только с одним человеком сдружился Чермен – с Аниным отцом. Свёл их случай. За пять километров от СНТ «лендровер» Фомушкина встал как вкопанный. Телефон как назло разрядился, вызвать эвакуатор Виктор Николаевич не мог, проезжающие машины как назло не останавливались. В «Красную калину» его привез на буксире не кто иной, как Чермен Бариноков. Калиновцам предстало удивительное зрелище: красавец-«лендровер» волочился на веревке, привязанный как корова за рога, к бамперу бариноковского «мерседеса». Ещё больше удивились калиновцы, когда Чермен, наспех поцеловав выбежавшую ему навстречу дочку, переоделся в рабочую спецовку и ушел к Фомушкиным.

(«Нашли друг друга!» – злословили калиновцы. Чужих в СНТ не любили, а эти двое были чужими. Слишком большая разница, слишком резкая грань – между инженерами-проектировщиками и следователем генпрокуратуры, а Чермен вообще тёмная лошадка, в байку о телефонисте никто, понятное дело, не верил. Нелюбовь достигла апогея, когда Чермен купил соседний участок, на который, к слову, никто не претендовал).

Вдвоём с Виктором Николаевичем они копались в моторе, обмениваясь «впечатлениями». Виктор Николаевич, следователь генпрокуратуры, к замечаниям в свой адрес не привык, а указания получал только от начальника. И теперь только крякал в усы, слушая Чермена, который с ним не церемонился и определил в подручные, коротко распоряжаясь: «Отвертку. И тряпку дай, тут масло потекло. Подержи. Да не так держи, вот так! Подожди, не лезь. Тут надо осторожненько, ювелирно надо…».

Чермен копался в моторе со знанием дела, его замечания метко попадали в цель, не унижая хозяина, но заставляя признать правоту гостя. Было уже за полночь, когда «лендровер» фыркнул и сыто заурчал мотором. Распрямив усталые спины, Виктор Николаевич с Черменом посмотрели друг на друга и расхохотались.

– Вы себя-то видели? Как черти из преисподней, – подтвердила их неутешительные выводы Аглая Петровна, которая весь вечер не показывалась мужу на глаза, и Ане запретила выходить, чтобы не мешала отцу и не путалась под ногами. Услышав шум мотора и мужнин смех, Аглая вышла из дома, вытирая руки о фартук.

– В баню ступайте, я воды нагрела, полный бак. В дом я вас таких не впущу, даже не надейтесь…

* * *

С того вечера началась дружба Виктора Фомушкина (ох, простите, Виктора Николаевича) с Черменом Бариноковым.

Утром к Фомушкиным прибежала Роза, с поручением от отца. «Здрасти, Виктор Николаевич, папа вам передаёт привет и приглашение к обеду. Он велел сказать, что всех приглашает, вашу семью, и ещё сказал, чтобы вы взяли купальники, а полотенца не надо, у нас есть» – дробным бабушкиным говорком протараторила Роза.

Справившись с «текстом приглашения», облегченно выдохнула и добавила от себя: «Папа обидится, если вы не придёте. Отказываться от приглашения невежливо» – и убежала, оставив следователя генпрокуратуры в растерянности и с красными щеками. Он не привык получать гостевые приглашения от девчонки, которая, к тому же, нагло напомнила ему о правилах приличия и законах гостеприимства. О каких полотенцах она говорила? Они что, купаться будут там?!

– Что, умыла она тебя? – сказала мужу Аглая. – Сколько ей? Лет восемь – девять, не соображает, что говорит («Для своего возраста она соображает, пожалуй, слишком хорошо» – подумал Виктор).

– Сходим, посмотрим, как люди живут, – уговаривала мужа Аглая. – Лицом в грязь не ударим, не с пустыми руками придём («О подарках я как-то забыл. Молодец, жена, напомнила».)

«Приглашающей стороне» Аглая Петровна решила подарить луковицы махровых тюльпанов, корневые пионы и кустовые розы, мелкие, очень красивые, дивно пахнущие. Выкопала два кустика, развела в ведре земляную болтушку и, обмакнув корни, сунула каждый в полиэтиленовый пакет. Виктор Николаевич в который раз подумал, какая умница его Аглая, и похвалил себя, что не ошибся, женившись второй раз.

Тринадцатилетняя Аня, которой строго запрещалось «шататься по дачам и водить дружбу неизвестно с кем», неприметно радовалась: у неё появится подружка, и они будут проводить время вдвоём! Аглая бросила падчерице на колени журнал «Стильные причёски» и усадила перед зеркалом: «Выбери, что нравится, я причешу. У них бассейн, купаться будешь с Розой, так что волосы распускать не стоит. Соберём в пучок, стянем лентой, будет стильно. Тебе к лицу гладкие волосы. А чёлку уберём, заколем «невидимками». Нравится?»

Аня не узнавала себя в зеркале – лицо по-взрослому серьёзное, глаза словно стали больше, и лоб – высокий, чистый… красивый! Вот что сделала с ней Аглая, из девчонки превратила в девушку. Аглая наблюдала за ней с улыбкой. К дисциплине отец приучил, а одеваться девчонка не умеет, следить за собой не умеет.

Собираясь к Бариноковым, Аглая взяла купальник и мужнины плавки, хотя не представляла, как они уместятся в бассейне – вшестером. Девчонки поплавают, а мы позагораем, – думала Аглая. Она не представляла, как сильно ошибалась.

* * *

В воскресенье калиновцы неспешно прогуливались мимо участка Бариноковых, откуда доносилась музыка, плеск воды и детский восторженный ор. Инга с Аглаей вели себя не лучше, оглашая окрестности пронзительным визгом. – «В бассейне, стало быть, купаются» – строили завистливые предположения калиновцы. Забор надежно защищал бариноковский участок от соседских глаз, но голоса прорывались, звучали, звенели, рассыпались радостным смехом. Скоро у «гуляющих» потекли слюнки – запах бараньих шашлыков украдчиво вползал в ноздри, и даже дым казался вкусным, потому что Чермен бросал в жаровню вишневые веточки, а мясо, томящееся на тлеющих углях, сбрызгивал сильно разбавленным вином.

Калиновцы об этом не знали, они вообще ничего не знали о Бариноковых, а им хотелось. Но ничего не оставалось, как нюхать дым от чужих шашлыков и слушать крики девчонок, которым взрослые не делали замечаний, а надо бы – разорались на всю округу. Калиновцы злились – на девчонок, на их родителей, на Эмилию Францевну, которая голосом базарной торговки (по определению калиновцев) пригласила гостей к столу. Разве так приглашают, разве так можно…

– Хватит вам полоскаться! Как дети, ей богу! Ни в чём меры не знаете… Кушать идите, у меня готово всё. Сколько раз повторять? – Эмилия сыпала округлыми как морская галька словечками, и у неё выходило не обидно, а как-то ласково. Виктор Николаевич вспомнил, как ругала его мать, маленького – «сам домой не придёшь, за шкирку волоком приволоку, и не ори мне тогда!» И вздрогнул, когда Эмилия Францевна, потеряв терпение, пригрозила: «Мне за шкирку вас из воды вынимать? Волоком волочь? Накупаетесь ещё, успеете. Дали б хоть воде нагреться, невтерпёж вам, полезли в ледяную, как дети…»

Виктору Николаевичу никто никогда не предлагал – вытащить его за шкирку из чужого бассейна. Перед ним всю жизнь заискивали, обращались уважительно, если не сказать – подобострастно. А Эмилия звала по-свойски: «Аглая! Витя! Вылезайте! Шурпа остынет. Я тарелки налила!»

Здесь пора сказать о том, что бассейн у Бариноковых был не «покупной», надувной, а настоящий, четыре на пять. Фундамент с двухметровым подвалом из бетонных плит, скреплённых цементом насмерть (по определению калиновцев), поставили соседи Бариноковых, а дом так и не построили. « Пыжились-пыжились, морду высоко драли – дачники… А денег хватило только на фундамент» – злословили соседи, наблюдая, как ковыряются на грядках «голодранцы» и «никчемушники». Грянули развесёлые девяностые, накопленные на сберкнижках тысячи превратились в рубли, а дома строили по-прежнему за тысячи. То есть, теперь, получается, за миллионы.

«Голодранцы» выставили участок на продажу, но никто не хотел платить за фундамент, который был сработан на совесть, разобрать – ещё дороже обойдётся. Калиновцы пытались возражать: садовый участок вам дали бесплатно, имейте совесть! Но «никчемушники» упёрлись и назначили цену, в которую входили: бетонный фундамент, раскорчёвка леса, расчистка участка, две машины торфа и две машины песка (поди, проверь…),целевые взносы за землю, за воду, за дороги, за электричество… Ну и за фундамент, куда ж его девать, не дарить же?

Калиновцы отступились, хотя иметь второй участок хотелось многим. И удивились, когда Чермен обнёс участок «никчемушников» двухметровым забором. – «Купил! С фундаментом! Зачем он ему, у него свой дом семь на семь, сорок девять квадратных метров, да веранда, да бытовка, да беседка… Дочка маленькая ещё, замуж отдавать рано, для кого второй дом ставить?»

Чермен второй дом строить не стал. Залил фундамент бетоном, выложил дно цветной плиткой, подвёл четыре трубы – две для подачи воды, две сливных. С водой проблем не было – у Бариноковых своя артезианская скважина, хоть залейся.

Вчера Чермен весь вечер провозился с чужим лендровером и очень устал. Но не забыл о Розе, которой твёрдо обещал «открыть бассейн», и всё утро они с Ингой накачивали из скважины воду.

Роза пришла в неистовый восторг, отказалась от завтрака («Я в обед позавтракаю») и объявила родителям: «Уже много воды. Я поплаваю, пока наливается». Чермен усмехнулся:

–Возьмёшь свои слова обратно?

– Не возьму!

– Ну, смотри, дочь. Ты сказала, я услышал. За слова отвечать надо, – сказал Чермен и ухватив девочку под мышки, бросил в воду, подальше от бортика. На крик выбежала Эмилия Францевна, оставив стряпню и вытирая о фартук руки. – «И чего орёт как оглашенная? А родители молчат. Распустили девчонку вконец…»

От бассейновой воды остановилось дыхание. Выдохнуть никак не получалось, словно воздух внутри неё превратился в лёд. В несколько отчаянных гребков добравшись до лесенки, Роза вскарабкалась наверх, клацая зубами. На отца она старалась не смотреть. Чермен принёс ей шерстяной свитер, стащил с бортика бассейна, где она уселась было греться, и велел заняться делом. Вдвоём с Ингой они расставили на траве пластиковые голубые шезлонги, притащили с террасы складной столик, гору махровых полотенец и пляжный мяч. Роза наконец согрелась и вылезла из свитера, под насмешливым взглядом отца. Купаться Чермен больше не разрешил – вода ледяная, а бабушка на кухне с самого утра крутится, одна. Пристыженные Инга с Розой надели фартуки и поспешили на кухню…

Открываю секрет: бассейн объёмом тридцать кубических метров (площадь двадцать квадратных метров, глубина полтора метра) наполняется за пять часов, но хитрый Чермен включил оба крана – от своей и от общей скважины. Время наполнения сократилось до трёх с половиной часов, и к приходу гостей вода успела немного нагреться. Немного…

После вручения «приглашённой стороной» подарков и церемонии представления друг другу «принимающая сторона» дружно разделась и попрыгала в бассейн. Фомушкины с удивлением на них смотрели. Им крикнули:

– Давайте к нам! Купальники-то взяли? Вам Роза сказала?

– Сказала…

–Так чего же вы стоите? Прыгайте! Вода почти нагрелась. Сначала холодно, потом нормально.

«Почти нагревшаяся» вода оказалась почти ледяной, «а что вы хотели, она ведь из скважины, не успела нагреться, ну и что, всё равно здорово». – «Здорово!» – подумал Виктор Николаевич. А ещё подумал, что никогда не слышал, как визжит его жена – по-девчоночьи звонко, и радуется как девчонка, молотя по воде руками и брызгаясь. Надо нам тоже бассейн купить, надувной, самый большой. Анька от счастья на седьмом небе… и от холода вся синяя! Куда Аглая смотрит!

Аглая смотрела на падчерицу с завистью: Аня с Розой плавали на надувном матрасе, ели вишни (Эмилия сунула им кулёк, косточки девчонки бросали туда же, наплевав на этикет в буквальном смысле), шептались о чём-то, захлёбываясь смехом и хитро поглядывая на взрослых. Одним словом, наслаждались жизнью.

– Аня. Тебе уже достаточно, вылезай, – скомандовал Виктор Николаевич дочери. Чермен увидел её умоляющий взгляд и безапелляционно, с правом хозяина, заявил Аниному отцу:

– Да оставь ты её, ей же нравится, вот и пусть порадуется. Я своей в октябре купаться разрешаю, ничего, здоровее будет. Ну, посинела, ну и что? От этого не умирают.

Виктор Николаевич подумал и махнул рукой. Пусть мёрзнет, раз ей нравится.

Ане «мёрзнуть» нравилось. Завернувшись в махровую простыню, они с Розой уселись в шезлонг, выбивая зубами дробь и время от времени принимаясь беспричинно смеяться. Роза вдохновенно рассказывала новой подружке о студии современного танца, где она занималась после школы, пять раз в неделю. Занимались с детьми серьёзно, забывая о том, что они ещё дети, и домой Роза возвращалась без ног. И садилась за уроки. Не будут сделаны уроки – не будет никаких танцев, это она усвоила.

В свои десять лет Роза танцевала почти профессионально. Ане тоже хотелось научиться, и Роза взялась её учить – «Резче двигайся. Держи спину и прогнись немного назад. Не откидывайся назад, я же сказала – прогнись. Повороты выполняй чётче, не спи на ходу!» – командовала Роза. Они крепко подружились, десятилетняя Роза и тринадцатилетняя Аня. Роза познакомила новую подругу с Аллочкой и они стали дружить втроём, поскольку отвязаться от Аллы было невозможно.