скачать книгу бесплатно
Но с другой стороны… у прочих и этого понимания не остаётся.
– Я принимаю твоё служение, – сказал он.
Малодушно захотелось куда-нибудь отсюда телепортироваться, однако дальнейшие события показали, что ритуал, который он посчитал сентиментальной глупостью, на самом деле оказался одним из самых правильных его шагов в общении с Джафаром.
*
Следующие три дня бывший узник проспал, и даже для того, чтобы покормить, Марии Семеновне приходилось его будить. Откуда эта милая женщина знала, как обращаться с истощенными людьми, Эйзен предпочёл не вникать – знает, и хорошо. Ему меньше хлопот.
– Отец у меня из Каира, – рассказал Джафар, когда обрёл силы для праздной беседы. – Мама была из Москвы. По профессии она была египтологом, но как только защитилась, ушла преподавать в школу. Только раз в экспедицию съездила, после чего, собственно, я и родился. В детстве я учил стихи на трех языках. Русский, арабский, английский. Она умерла, когда мне было семнадцать. Так моя культурная жизнь закончилась.
– Сашка говорил, ты владеешь какими-то древними китайскими техниками?
– Да, немного. Меня китаец учил. Тоже странная история…
Джафар хотел ещё что-то сказать, но вместо этого поморщился и помассировал виски. Сосредотачиваться ему все ещё было трудно.
– Господин Раунбергер, – обратилась к Эйзену Мария Семёновна, – хватит его допрашивать. Человек отдыхать должен.
– Конечно, – легко согласился Эйзен. Ему казалось, что он должен приложить все силы, чтобы искупить вину объективной реальности перед Джафаром. Только вот не очень понятно было, как именно, поэтому Эйзен выбрал оптимальный вариант – не навязываться.
По истечении двух недель Джафар приобрёл человеческий цвет и нормальную реактивность. И только теперь стало окончательно понятно, чего стоили ему судебный процесс, и их разговоры, и все принятые им решения. Он по-прежнему много спал и часто ел, но уже смог отказаться от поддерживающей терапии, назначенной ему ещё в заключении.
– Я думаю, что осилил бы путь в долину и обратно, – сказал он как-то за завтраком. – Хочу понять, с чем придётся иметь дело.
– Быстро ты восстанавливаешься, – с некоторым сомнением восхитился Эйзен. – Уверен? Может, пока просто погуляем в окрестностях?
Ему очень не хотелось на исходе пути вверх тащить человека на себе. Он, конечно, весил не так уж много, но и сам Эйзен отнюдь не был атлетом и никогда не стал бы им по чисто медицинским причинам.
– Давай попробуем, – настоял механик. – Если я не дойду обратно, можешь меня бросить на дороге.
– Я не для того тебя столько времени реанимировал, чтобы бросать на дороге! – рассмеялся Эйзен. – Ладно, готовься, через час выходим. По пути обратно захватим Сашку, пусть он тебя тащит в случае чего.
*
– Здесь у нас Ан-2, две штуки, двухместный ангар и гаражи. Изначально они строились для ЗИЛов, но вон в тот отлично влезает автобус. Автобуса у нас нет. Бенц вместо него, но он в Прилесье стоит, не здесь.
– А ЗИЛы?
– ЗИЛы есть, три штуки и одна «газель». Летом они нормально едут через хребет, ну а когда распутица, то увы.
– Что с самолетами?
– Сейчас оба законсервированы. Я думаю, если один пустить на запчасти, второй полетит. И тогда нам оформят разрешение на полеты аж до областного центра.
Джафар кивнул.
– А там что?
– Топливный сарай.
– Близковато.
– Не мы строили.
– А вон там? – Джафар кивнул на заросший пустынной флорой участок, за которым темной стеной вставал лес. – Обрыв и река?
– Да. Это, – Эйзен сделал паузу, соображая, стоит ли на этом этапе знакомства Джафара с посёлком вводить его в курс местных достопримечательностей, – странное место… Пустошь, такыр. И очень старые ворота внутрь горы… Ворота с большой буквы, как имя собственное. Наше самое странное место.
– Можно посмотреть?
– Посмотреть-то можно, – вздохнул Эйзен. – А ты осилишь?
– Не знаю, – Джафар долго, сощурившись, смотрел на лес. – До сего момента я думал, что отвык испытывать любопытство. Но раз это странное место… есть желание там побывать. Впрочем, если ты против…
– Нет-нет! – обрадовался Эйзен. – Пойдем. Оттуда и вторая дорога к моему дому есть, она короче. Но вертикальнее.
*
– Здесь когда-то был тоннель, известный по местным легендам и по описанию каких-то шведских исследователей. Те его называли «барриоль» – видимо, барьер. Федералы его закрыли сразу после войны, в конце 50-х. Говорят, кто-то ходил в него и нормально возвращался, а кто-то прямо при входе и пропадал. Я узнал у местных, что дабы войти без потерь, нужно возле черты – там линия на полу нарисована – встать и сосчитать до трех, после этого можно двигаться дальше. По выходе с другой стороны – поле. Не то, которое положено, и через которое мы к моему дому подъезжали, а другое. Другое поле, другое небо. Вложенное в гору пространство. Иногда там видно дождь, когда здесь ясно, и наоборот. Вдалеке вроде как город, но мы доходили только до его края. Когда насекомых в поле ловили. Они там похожие на наших, но немного другие… Словом, чертовщина.
– Мы туда заглянем? – спросил Джафар. – Я когда-то слышал о подобных местах. Теперь хочу увидеть.
Когда-то. Ну конечно, у него ведь была своя жизнь. Когда он был тем человеком с фотографии. Нормальным, живым и энергичным. Впрочем, в нем и сейчас жизни больше, чем он сам может выдержать.
– Да ты на ногах не стоишь уже, – подколол его Эйзен.
– Это правда, – Джафар с облегчением сел на корягу. – Но ведь мое состояние не навсегда.
– Главное, без меня туда не суйся, – предупредил Эйзен. – Хватит с меня одного пропавшего человека…
– Пропавшего?
– Видишь ли, эта местность принадлежит моей жене, Асе, – нехотя сказал Эйзен. – Ася пропала год назад… В лесу. Полгода назад я прекратил ее искать.
Эйзен отвернулся. Он впервые смог говорить об Асе ровно и складно, однако по окончании фразы эмоции подкрались и захлестнули. Требовалось время, чтобы их одолеть.
– Саша упоминал, что ты пережил… тяжелую потерю, – осторожно сказал Джафар, как только понял, что Эйзен готов его слушать. – Однако деталей он не уточнял. Значит, это ваша с ней фотка. На камине. Ася красивая. А вот ты там выглядишь… обычно. Не так изысканно, как сейчас.
– Ася всегда хотела, чтобы я выглядел так, как сейчас, – резко сказал Эйзен. – Но я не соглашался. Потом начал и втянулся. Сашка надо мной мстительно ржал, потому что я первый в институтские годы прикалывался над его фамилией. Ну, мы вместе учились. Он же и назвал меня герцогом, когда я получил доверенность на владение этой долиной. А теперь…
– Теперь твой имидж имеет другой смысл? – осторожно спросил Джафар.
– Теперь он вовсе не имеет смысла, – Эйзен повернулся и посмотрел на Джафара с вызовом. – Но люди видят меня из завидуют ей. Асе. Несмотря на то, что она, скорее всего, умерла. Я двинутый?
– Похоже, – кивнул Джафар. – Но будь ты нормальным, меня бы здесь тоже не было, правда? Завести себе наемника с сомнительной репутацией может только герцог, получивший свой титул от известного приколиста Сашки… Скажи, мое общество правда отвлекает тебя от скорби?
– Правда, Джафар, – криво улыбнулся Эйзен. – Но про мои мотивы не надо мне рассказывать, хорошо? Прояви немножко такта, что ли. Этот навык пригодится тебе в дальнейшем.
Джафар пожал плечами.
– Прости. Впредь буду послушным. – Секунду он пребывал в смирении, а потом насмешливо уточнил: – Ведь я не могу тебя ослушаться, правда?
– Ты сам поклялся мне служить, – парировал герцог. – Я правда, не понял, распространяется ли это на образ мыслей и свободу суждений. Лучше бы нет, потому что холуйства я не люблю. Так что спорить со мной можно. Но культурно и без идиотских провокаций.
– О, – Джафар поднял ладони, – прости еще раз. Уповаю на твое терпение. После цугундера эмпатия несколько… заедает. Я осознаю, что часть моей натуры превратилась в паскудного уголовника, и он противен не только тебе. Но нары так быстро не забываются.
– Да ладно тебе, – тихо сказал Эйзен. – Это пройдет.
– Несомненно. Ведь ты теперь будешь меня воспитывать.
Любопытно, подумал Эйзен. Ребёнок закончился. Начался подросток. Сколько ему? Двадцать семь? Судя по скорости восстановления, жизнь бьет его не в первый раз, но возможно, в первый раз с таким пристрастием.
…Прихватив Эстерхази, они вернулись к себе глубоким вечером, и Джафар устал так, что с трудом поднялся к себе в комнату и сразу заснул, придвинув к постели включённый на полную мощность обогреватель.
– Одержимый придурок, – ругался на него Эйзен, переключая обогреватель на более щадящий режим. – Он мне дом сожжет.
– Похоже, мой товарищ тебе зашёл, – тихо заржал Эстерхази.
– Да, я от него в полном восторге, – кивнул Эйзен осторожно выходя и затворяя дверь. – Не было, что называется, печали…
– Ты только при нем такое не говори, – попросил Саша. – Он обижается.
– Это я тоже заметил, – вздохнул Эйзен.
*
Ещё через пару недель Джафар уже шатался по комнатам, соображая, чем себя занять. Так он начал чинить все, что поломалось с момента постройки дома. Четыре выключателя, два водяных насоса, свет в лаборатории, вытяжку там же, дверь шкафа, гриль в плите, ограду клумбы и дистанционное управление воротами. На нижнем ярусе он расчистил себе место для тренировок и пропадал там по два часа в день.
Самым пугающим из его свойств было умение подкрадываться незаметно, и Эйзен часто вздрагивал, когда работал в гостиной за ноутбуком, а Джафар оказывался у него за спиной.
В один из дней он стоял примерно так же, ничем не обнаруживая своего присутствия, пока вдруг не произнёс:
– Подожди… Не закрывай.
– Что? – вздрогнул Эйзен и уже в который раз укорил себя за нежелание работать в кабинете. Туда, по крайней мере, Джафар вежливо не проникал.
– Новости посмотреть хочу, – объяснил Джафар.
– А. Э… Тут пишут, что Карин Файоль, известная французская меценатка, умерла от запущенной пневмонии…
– Странно.
Эйзен обернулся.
– Почему?
– Она никогда ничего не запускала.
– Вы были знакомы?
Джафар сел на край соседнего стула, не отрывая взгляд от экрана. Его левый глаз теперь выглядел вполне здоровым, если не считать чуть осветлённой с краю радужки.
– Наша часть стояла в Найроби, – начал вспоминать он. – Карина там возглавляла гуманитарную миссию. Спасала детей. Своих у нее не было, муж давно умер… Найроби – дерьмовое место. Все наши либо сидели на местной наркоте либо развлекались неуставным образом. Я уходил от них тренироваться туда, куда никто не совался… как раз возле этой гуманитарной миссии. Карина месяц ходила мимо, потом вдруг спросила, играю ли я в шахматы. Я тогда молодой был, дерзкий… Мне хоть шахматы, хоть карты, как ни назови, лишь бы в приличном обществе. Французского, правда, почти не знал, а на английском она сначала не очень понимала, что это не я ей одолжение делаю, а она мне. Потому что Африка – не страна, а проклятие. Просыпаешься утром, а мысли через одну – непристойные. Но с местными общаться – верная гибель… Так вот, Карина мне и пересказала эти легенды, про людей, через тоннели как у вас попадавших в странные места. Когда человек хочет выйти с другой стороны горы, а пещера выводит его к морю. Карина собирала странности. Как ты сказал? Вложенное пространство? Эти идеи ее очаровывали. Она говорила, что видела много такого… аномального… Но вдруг пневмония? Нет…
– Интересный ты человек, Яша, – после долгой паузы сказал Эйзен. – Значит, говоришь, Файоль…
Соскользнув со стула, он открыл одну из нижних ниш серванта. Вытащил, коробку, покопался в ней и, добыв три конверта, передал их Джафару.
– Можешь вспомнить свой французский. Она писала Аське, когда мы еще за те Ворота и не заглядывали. Зашли, чтобы отписаться ей, мол, ничего там нет, кроме эндемичной мелкой фауны… увидали, что они куда-то не туда ведут. Как и те, про которые пишет она… Яша?
– Да…
Джафар отвлекся от созерцания знакомого почерка на конвертах и осторожно вытащил первое письмо. Быстро прочел, затем вытащил второе и третье.
Аккуратно упаковав их обратно, он встал.
– Ты пока не убирай, ладно? Я пойду на воздух… тут душновато.
Проводив его взглядом, Эйзен сел на пол посреди писем, обхватил руками колени и долго смотрел на дверь. Очень, очень занятный человек этот Джафар, думал он.
Гулять вокруг Эйзеновского дома было особенно негде, поэтому Джафар просто ходил по круговой дорожке, беспрерывно гоняя перед глазами одни и ту же строчки, переведённые им приблизительно так: «Очень признательна Вам за быстрый ответ. В наших краях мне особенно не с кем обсуждать эти темы, кроме одного, очень приятного человека из военных. Но и его подразделение скоро покинет наши края; боюсь, мы больше с ним не увидимся. Иногда мне почему-то кажется, что он как-то связан с этими таинственными местами Земли. Он еще многого не знает о себе, но я чувствую, что его путь рано или поздно приведёт его к тем же вопросам, что когда-то появились передо мной. Найдёт ли он другие ответы?»
– «Il s’appelle Jafar», – повторил механик и остановился. – Конечно, он не знал, что его затянет в ваши фантазии, ma chеrie…
Глава 2. Моральный долг
Близились холода. Зима в Забайкалье – явление особое. Долгая, ветреная и малоснежная, она тем не менее очень красива.
Предполагая, что белые равнины будут навевать Джафару не самые приятные воспоминания, Эйзен, находясь дома, отвлекал его, как мог. Даже иногда проигрывал ему в шахматы. Джафар в целом играл неплохо, и Эйзен подозревал, что он действительно на своей лётной базе не только собирал двигатели и волочился за дамами, но и на самом деле играл. Однако просчитывать девять вариантов на семь ходов вперёд одновременно он все-таки не мог, поэтому Эйзен выигрывал чаще. Зато Джафар был весьма неплох, как спортивный тренер. В некий день, поразмыслив и позанимавшись вместе с Эйзеном, он раскритиковал его ежедневный комплекс упражнений, назначенный в незапамятные времена каким-то врачом, и предложил ему свой, более простой и эффективный.
– У тебя, – объяснил он Эйзену, когда они после тренировки встретились за завтраком, – довольно инертный разум и не очень здоровое сердце, следовательно, нагрузки нужно давать легкие, но долгие, а не такие, чтобы переключаться каждые три минуты. Это утомительно и малоэффективно. Я вижу, что ты устаёшь быстрее, чем мог бы.
– А себе ты какие нагрузки даёшь? – поинтересовался Эйзен. Он только что видел, сколько Джафар может стоять на одной руке.
– Разные. Но тоже не сплошь, а циклами. И очередность их, надо сказать, запутана, как ацтекский календарь.
Эйзен улыбнулся.
– Хочешь сказать, тебе никогда не лень?
– Иногда лень, конечно. Но в некоторых случаях самодисциплина помогает не спятить. А бывает, что и не умереть.
Тут Джафар с сомнением поднял бровь, словно сомневаясь; то ли в наличии у себя нужного уровня самодисциплины, то ли в пользе собственного существования.
*
В феврале, мрачном и ветреном, Джафар все же не удержался. Его начали мучить сомнения в себе и тяжёлая бессонница.
