Ливень в графстве Регенплатц

– Здравствуй, Ахим, – поприветствовала она гостя. – Какие заботы тебя привели ко мне?

Ахим подошёл к Хельге совсем близко, заглянул в её чёрные глаза и резко спросил:

– Зачем ты распространила весть, что Берхард твой родной внук?

– Я?! – изумилась Хельга. – Но я никому ничего подобного не говорила!

– Почему же тогда весь Крафтбург только и шумит об этом?

– Ты уверен?

– Да где б я не появился, меня тут же непременно кто-нибудь спросит: «А правда ли?» Соседи стали с подозрением коситься на меня.

– А что ты всем отвечаешь?

– Конечно, что эти слухи лживы! Я не желаю зла моей Эльзе даже после её смерти. Не понимаю, зачем ты вдруг распустила свой язык?

– Но поверь, я не причастна к этой болтовне, – оправдывалась Хельга. – Я тоже не хочу вредить ни тебе, ни Берхарду.

– Тогда откуда город узнал о тайне, которая двадцать лет оставалась от всех закрытой, и которую знаем только ты и я? Даже Эльза имени своей настоящей матери не ведала!

Хельга опустила глаза, спрятав боль, что нанесли её сердцу последние слова Ахима. Да, тогда она сама взяла с Ахима слово, что он никогда и никому не откроет имени настоящей матери Эльзы. Никому, даже самой Эльзе.

Хельге было трудно решиться на такое. Она любила свою дочь и не хотела от неё отказываться. Однако она понимала, что её чёрная репутация повредит жизни Эльзы, сделает её изгоем общества, лишённой дома, семьи, человеческого счастья. Тогда Хельга посоветовалась с Ахимом, и они решили поступить так. Ахим Штаузенг часто ездил в разные города за материалом и товаром для отцовской лавки, и ему не трудно было признаться родителям и распространить по городу слух, что в другом городе у него якобы появилась любимая девушка, и что их отношения уже зашли очень далеко, она ждёт ребёнка. Ахим сообщил, что обязательно женится на ней, и как только ребёнок появится на свет, привезёт супругу в свою семью. Потом Ахим на полгода уехал из Регенплатца, а вернулся в чёрных одеяниях и с младенцем на руках. Он сказал всем, что его молодая жена умерла при родах, подарив ему дочь, которую он отныне будет растить и воспитывать.

Вся эта история казалась странной. Жены Ахима никто никогда не видел, не знал, её родные никогда не приезжали в Крафтбург. Но семья Штаузенг была уважаема в городе, а Ахим имел репутацию честного и добропорядочного человека, и потому ему поверили. К тому же его родители с радостью признали в малютке-девочке родную внучку, а сестра Ахима стала её крёстной матерью. Так Эльза поселилась в семье отца, жила там в любви и заботе, и считала своей мамой выдуманную женщину, которая якобы умерла, подарив ей жизнь. Хельга очень страдала, наблюдая за дочерью со стороны, но мысль, что Эльза весела и счастлива, успокаивала её истерзанную душу.

– Кому ты рассказала? – громко повторил Ахим свой вопрос, вернув Хельгу из воспоминаний в реальность.

Не хотела Хельга признаваться, зная, как Ахим будет разгневан, но деваться некуда.

– Я рассказала только двум женщинам, – несмело ответила она, не поднимая глаз.

– Только двум?! – вспыхнул Ахим. – Да этого достаточно, чтоб о тайне узнал весь мир! Кто они?

– Патриция и графиня Бренденбруг.

Услыхав эти имена, Ахим так и остолбенел от неожиданности.

– Ты с ума сошла! – придя в себя, воскликнул он. – Хельга, ты сошла с ума! Разве ты не знаешь их отношение к Берхарду?..

– Знаю, – поспешила ответить Хельга. – Знаю. Потому и сказала им правду.

– Но зачем?

Тяжело вздохнув, Хельга отошла от собеседника и присела на скамью. Ей очень хотелось, чтоб Ахим понял её, чтоб не упрекал. Старательно подавляя в себе волнение, она начала рассказывать:

– Патриция и её мать задумали извести Берхарда, дабы он не мешал жить Густаву. Я тревожусь за его судьбу. Зная, что Патриция боится меня, я заявила ей, будто наложила заклятье на её сына…

– Заклятье!..

– Да. Будто я связала жизни мальчиков, и если пострадает Берхард, то страдания Густава будут мучительнее, а если Берхард умрёт, то и Густав немедленно последует за ним.

С каждым словом Хельги Ахим изумлялся всё больше и больше.

– Не думал я, что ты на такое способна!

– Пойми, я сделала это ради жизни Берхарда!..

– Но я полагал, с рождением сына Патриция успокоится и не станет чинить Берхарду вред.

– Я тоже на это надеялась. Если бы Генрих признал наследником второго, но законного сына, то так бы и было. Но Генрих упрям. Патриция ненавидит мальчика так же, как и ненавидела Эльзу. Она не обретёт покоя, пока он жив, пока он занимает главное место в сердце Генриха. Я раскрыла Патриции тайну для того, чтобы она знала, что у Берхарда есть защита не только от её действий, но и даже от её чёрных помыслов. Патриция боится меня.

– Да кто ж тут не испугается. Признаться, даже мне стало жутковато.

Ахим и не знал, как реагировать на признание Хельги. Он гневался на то, что она раскрыла их тайну, и в то же время понимал причину её действий, признавал правоту её объяснений. Поступок Хельги зол и жесток, но с другой стороны замыслы Патриции не менее коварны. Ахим присел рядом с любимой женщиной и взял её за руку.

– Я не знаю, правильно ты сделала или нет, – неуверенно произнёс он. – Может, правильно, хотя и жестоко. Но о том, что Берхард, твой родной внук, ты сказала зря.

– Нет. Так Патриция будет больше опасаться прогневить меня.

– Она и так запугана тобой. Шутка ли, жить и знать, что сын твой заколдован. А ещё говорила, что не можешь колдовать. Опасная ты женщина.

Хельга вскинула на Ахима удивлённый взгляд:

– А ты разве поверил, что Густав действительно заколдован?

– Но… Как же… Ты же сама сказала…

– Я сказала «будто» это сделала. Моё заклятье – пустые слова, за которыми абсолютно ничего нет. Просто я воспользовалась страхом Патриции передо мной и перед моими мнимыми колдовскими способностями. Я не умею колдовать, Ахим, правда. На самом деле, Густав свободен, и если с Берхардом, не дай Бог, случится трагедия, Густав не пострадает.

– Но Патриция не знает об этом.

– И не должна знать. Дабы не навредить своему сыну, она вынуждена будет оберегать Берхарда, а не убивать его.

Ахим молчал. Он размышлял над поступком Хельги, и всё увереннее соглашался с ним. Всё казалось сложно и очень запутанно. Если бы Генрих не являлся королём Регенплатца, или бы его жена не была замешана в убийстве Эльзы, то и решение проблемы, возможно, было бы проще. Но, к сожалению, всё не так. Да ещё и тайна открылась.

– И всё же ты зря призналась, что Эльза твоя дочь, а Берхард твой внук, – проговорил Ахим. – Скоро эти разговоры выйдут из Крафтбурга, долетят до поместий вассалов, и что тогда? Думаешь, рыцари примут такую весть за шутку?

– Но и до войны дело тоже не дойдёт, – возразила Хельга. – Хотя именно на бунт вассалов Патриция и рассчитывает, распространяя подобные слухи. Она хочет, чтобы Генрих добровольно или по принуждению отказался от Берхарда.

– Я тоже хочу этого, правда, не таким путём… А что? Вдруг Генрих действительно откажется от родства с ведьмой и отдаст Берхарда мне? – с надеждой предположил Ахим.

– Генрих не откажется от сына. Любовь к Берхарду в нём столь же огромна, как и любовь к матери мальчика. И вассалы вряд ли взбунтуются против него, ведь нет никаких доказательств нечистого происхождения Берхарда. Да и Патриция уже успела признать его своим сыном, так что Берхард теперь полноправно носит фамилию Регентропф. Для волнений причины очень малы, поверь мне. И всё же пока дурные слухи действительно не разлетелись слишком далеко и не натворили бед, необходимо их пресечь как можно скорее. Иди сейчас к ландграфу, расскажи, какие сплетни про его сына витают в Крафтбурге. Проси его о защите от такого оскорбления, заверь, что слухи эти лживы, он тебе поверит. Генрих не допустит, чтоб запятналось имя Штаузенг, а тем более имя Регентропф. Скоро ландграф устраивает большие празднества, на которые приглашены многие достойные и знатные рыцари. Думаю, он воспользуется случаем, чтоб представить всем своих сыновей и развеять ложные наговоры. И тогда уже о Берхарде ничего дурного сказать не смогут.

Ахим Штаузенг слушал молча, кивая головой в знак согласия.

– И ещё тебе нужно жениться, – добавила Хельга.

– Ты опять за своё?

– Я серьёзно, Ахим. Видя твоё благополучие, слухи о твоей связи со мной стихнут быстрее. Да и просто, ты не должен жить один.

– Я не хочу жениться.

– Возьми в жёны дочь твоих соседей Христину, – не слушала его Хельга. – Она станет прекрасной женой и родит тебе детей. Дети станут тебе хорошей опорой в старости.

– Хельга, я не хочу, я не люблю её! – протестовал Ахим.

– Приглядись к Христине получше. Она не красавица, но очень милая и скромная девушка. Женись. Так будет лучше для всех, в том числе и для Берхарда. Поверь мне, Ахим.

ГЛАВА 2

В кабинет ландграфа фон Регентропфа заглянул слуга и доложил:

– Прибыл мастер Хайнц Вольфгарт и просит вас принять его.

– Да-да, зови скорее, – отозвался Генрих. – Я его жду.

Слуга вышел из комнаты и через несколько минут открыл двери перед невысоким мужчиной в чёрном берете. Войдя, гость обнажил голову, продемонстрировав седеющие волосы с намечавшейся лысиной на макушке, и вежливым поклоном приветствовал хозяина замка. В движениях мужчины заметны уверенность и достоинство, карие глаза смотрели с добром, сквозь тёмную бороду проглядывала мягкая улыбка. Ландграф поспешил навстречу гостю:

– Здравствуйте, мастер Вольфгарт! Рад, что вы столь быстро приехали. Прибыли в Регенплатц на корабле?

– Да. Путешествовать по воде мне доставляет больше удовольствия, – ответил Хайнц. – К тому же берега Рейна так красивы, особенно сейчас, летней порой.

Генрих предложил гостю присесть и, выглянув за дверь, приказал слуге принести вина.

– Вы предупреждали, что приедете со всей вашей семьёй, – продолжил разговор Генрих, сев на стул напротив собеседника. – Она у вас большая?

– Сейчас со мной только супруга Карен и младший сын Зигмунд, – охотно поведал Хайнц. – Двое старших сыновей уже обзавелись семьями, построили себе дома; они нашли своё место в жизни и больше не сопровождают меня.

– А сколько лет Зигмунду?

– Шестнадцать. Ещё два-три года, и он тоже покинет меня, пойдёт по жизни своей дорогой.

– Да, птенцы, подрастая, покидают родные гнёзда.

Слуга принёс кувшин с вином и два кубка, поставил на стол и по велению ландграфа удалился. Генрих встал с места и, подойдя к столу, лично разлил вино в кубки.

– Это вино с виноградников Регенплатца, мастер Вольфгарт, – с гордостью произнёс он, подавая кубок гостю. – Попробуйте. Мы поставляем его даже ко двору.

– Я знаю, оно славится, – широко улыбнулся Хайнц. – Оно считается лучшим из рейнских вин.

– Теперь вы сможете пить это вино каждый день. Оно всегда подаётся к столу в этом доме.

– Прекрасно! Прекрасно! – Мастер Вольфгарт отпил несколько глотков из своего кубка и удовлетворённо выдохнул. – Но теперь, ландграф, давайте обсудим дело, ради которого вы призвали меня к себе. Какие услуги хотите вы получить от меня, и каковы будут мои обязанности в замке?

– Да, давайте это обсудим, – согласился Генрих, снова присев на стул. – Как вам известно, у меня трое детей. Старшему сыну Берхарду уже исполнилось одиннадцать лет; он мальчик спокойный, серьёзный, но молчаливый, даже замкнутый. Младшему Густаву – десять; он наоборот весьма шустрый, задиристый, мамин любимчик. Маргарет – моя единственная любимая дочь, настоящая принцесса, красива и капризна; ей тринадцать лет. Мальчики прекрасно держатся в седле, уже метко стреляют из лука, умело владеют мечом и копьём. Однако они недостаточно хорошо обучены грамоте и наукам разным. Вот я вас и пригласил, дабы вы, мастер Вольфгарт, преподали моим детям эти науки. Ваше имя уже на слуху у людей, вы имеете репутацию, как образованного человека и очень хорошего учителя.

– Спасибо за похвалу, ландграф, – склонив голову, благодарил Хайнц. – Действительно, прежде чем начать обучать других, я много путешествовал и набирал разнообразные знания по всему свету. У меня много книг по философии, истории, математике. Я и сам брал уроки у учёных мужей в Италии, Греции.

– Да, вы сможете многому научить, и я очень рад, что вы согласились обучать моих детей. Патриция, супруга моя, приглашала в наставники одного монаха из монастыря, что в Регенплатце. Он обучил их письму, слову божьему, арифметике, но я считаю, этого мало. Мои сыновья будут править землями и городами, Берхард унаследует трон Регенплатца, – они должны быть не просто грамотны, а знать как можно больше о мире. В наше время правитель славен не только силой, но и умом.

Мастер Вольфгарт, кивая головой, соглашался с каждым словом собеседника.

– Относительно Маргарет такие же пожелания? – поинтересовался он.

– Да. Её доля, конечно, быть только женой и матерью, однако она выйдет замуж за знатного человека, и быть глупой ей ни к чему.

– Что ж, мне всё ясно. Я с радостью передам вашим детям все знания, коими владею сам. Вы больше никаких учителей не нанимали?

– Видите ли, мастер Вольфгарт, в последние семь лет я очень редко бывал дома. У меня большие владения, за которыми нужен присмотр, я занимался ими. Потом король Фридрих призвал меня к себе на службу. А последние два года я стоял на страже моих земель, коим угрожала опасность. Барон Штольценгер не даёт мне покоя, желает завоевать их.

– Ваши богатые земли привлекают многих. А уж ближайшего соседа и подавно, – поддержал Хайнц. – Я слышал, какие битвы проходили между вами за рекой Стиллфлусс.

– Левобережье речки вот уж десять лет принадлежит графу Кроненбергу. Графство небольшое, молодое, войско пока слабое, вот барон и пытается полонить те земли, чтоб стать ближе к Регенплатцу. Но я не допущу этого. Я и мои воины будем охранять границы графства так же усердно, как и раньше, когда поместье Кроненберг находилось под моим правлением.

– Но теперь, когда барон проиграл войну, он, надеюсь, успокоился?

– Барон Штольценгер был серьёзно ранен в последней битве, и, думаю, глубокие раны и потеря большого количества воинов надолго утихомирят его. Разве что мне войну объявит его старший сын. Но он слабак, я с ним быстро справлюсь.

Ландграф допил вино и отставил кубок на стол.

– Так что, мастер Вольфгарт, сами видите, мне некогда было думать об учителях, – вернулся Генрих к прерванной теме. – Патриция, правда, ещё нанимала учителя танцев для Маргарет. Однако этот молодой красавчик больше времени проводил с девушками в укромных уголках, чем на уроках, и я его выгнал.

– И он Маргарет так ничему и не научил?

– Патриция говорит, что чему-то научил. Но не думаю, что многому. При таком отношении к обязанностям своим…

Хайнц, соглашаясь, вновь покивал головой, а после предложил:

– Моя супруга Карен знает все танцы, которые в ходу на балах у королей и высшего общества, и ещё прекрасно играет на мандолине. Всему этому она может научить и ваших детей. И мальчиков тоже. Ведь в наше время мужчины должны владеть не только мечом, но и красивым словом, покорять женщин не только на рыцарских турнирах, но и на балах. А Зигмунд великолепно рисует. Он два года обучался живописи в школе искусств в Риме и в будущем намерен продолжить обучение в Неаполе, желая стать настоящим художником. Так что и знания моего сына смогут быть вам полезны.

– Вот как! – радостно воскликнул Генрих. – Я приглашал одного учителя, а получил сразу троих! Что ж, прекрасно! Я принимаю ваше предложение. Вы обучите моих детей наукам, а ваша супруга и сын – искусствам. И не сомневайтесь, все труды вашей семьи будут щедро мной оплачены. Но где же фрау Вольфгарт и Зигмунд? Ждут за дверью?

– Нет. Мы прибыли в Крафтбург вчера вечером и сняли комнату на постоялом дворе. Сейчас жена и сын находятся там, я же решил сначала лично встретиться с вами, всё обсудить.

– Но, надеюсь, вы не надумали надолго поселиться в том дворе. Обещайте, что сегодня же вы все втроём переедите в мой замок, – потребовал Генрих и поднялся. – Здесь для вас уже приготовлены комнаты. Пойдёмте, я покажу их вам. Заодно посмотрите и кабинет для занятий, возможно, у вас возникнут какие-то дополнительные пожелания для её оснащения. Не стесняйтесь, просите всё, что вам необходимо для работы и для удобного проживания.

– Спасибо, вы очень добры, ландграф, – поблагодарил Хайнц, так же поднимаясь с места. – Я обязательно посмотрю и комнаты, и кабинет, однако для начала хотел бы попросить вас познакомить меня с моими учениками.

– Что ж, как пожелаете.

Генрих громко позвал слугу. Тот незамедлительно открыл дверь и, отвесив хозяину поклон, приготовился выслушать приказ.

– Скажи Астрид, чтоб собрала моих детей в детской, – распорядился Генрих, – и пригласи туда ландграфиню.

– Слушаюсь, – поклонился слуга и покинул комнату.

– Пойдёмте, мастер Вольфгарт, – обратился Генрих к учителю. – Провожу вас к вашим ученикам.

Поставив свой пустой кубок на стол, Хайнц последовал за ландграфом.

– Имеется ли в замке библиотека? – поинтересовался мастер Вольфгарт по дороге.

– Да, конечно, – ответил ландграф. – Все Регентропфы всегда шли в ногу со временем и стремились развивать не только физическую силу, но и разум, и душу свою. Образование играет далеко не последнюю роль в жизни нашей фамилии.

– Оттого Регентропфы и прославились, как мудрые правители, – поддержал Хайнц.

– Оттого и земли наши богатеют, в графстве царит мир и покой, и подданные наши сыты и довольны. Вы можете пользоваться библиотекой, мастер Вольфгарт. Кстати, там есть летопись нашего рода Регентропф.

– О, это очень интересно!

– Прошу вас, прочтите её, дабы потом вы смогли преподать моим детям историю Регенплатца, которая неотделима от истории фамилии Регентропф. Я так хочу.

– Прекрасно понимаю ваше пожелание, – заверил Хайнц, – и полностью поддерживаю его. Дети обязательно должны знать своих предков.

Ландграф и мастер Вольфгарт вошли в детскую комнату. Берхард, Густав и Маргарет уже были здесь и, выстроившись в ряд, ожидали появления отца. Патриции в комнате ещё не было.

– Вот моё самое главное богатство! – воскликнул Генрих, представляя гостю своих детей. – Моя радость, мой смысл жизни! Маргарет, моя принцесса, красавица необыкновенная, такая же, как и её мать.

Маргарет скромно опустила взор и присела в неглубоком реверансе. Девушка уже привыкла к похвалам, видела восхищение не только в глазах отца, но и в глазах других мужчин, а потому подобные речи её совсем не смущали. Уже через пару мгновений она вскинула на незнакомого человека смелый и гордый взгляд прекрасных зелёных глаз. Маргарет и вправду была очаровательна, блеск её золотых локонов в лучах яркого солнца успешно соперничал с блеском драгоценных камней в украшениях, стройная фигурка облачена в бордовое платье из дорогой аравийской ткани расшитой серебром. Ландграф ничего не жалел для своей единственной дочери, украшал её, лелеял и баловал.

– Это малыш Густав, – представил Генрих худенького белокурого мальчика в тёмно-фиолетовой котте, рассматривающего гостя с нескрываемым любопытством в широко распахнутых синих глазах. – Поприветствуй господина, Густав.

Мальчик встрепенулся и быстро кивнул головой.

– И мой старший сын Берхард.

Мальчик в коричневом сюрко стоял чуть дальше от сестры и брата и внешностью своей сильно отличался от них. Смуглая кожа, длинные до плеч густые смоляные волосы, взгляд чёрных глаз напряжён и внимателен. В чертах лица Берхарда не было ничего общего ни с Маргарет, ни с Густавом, ни даже с отцом. И если бы Генрих не назвал мальчика своим сыном, Хайнц никогда бы так и не подумал.

– Дети, я представляю вам мастера Вольфгарта, – продолжал Генрих. – Он учитель, знает все науки, бывал во многих странах и теперь готов передать свои знания вам…

– Как всегда, Генрих, меня ты не ждёшь, будто происходящее в доме меня не касается, – раздался в этот момент женский голос.

В детскую вошла Патриция. Как обычно, красива и величава; прошедшие годы нисколько не отразились на её лице, не тронули её стройную фигуру. И всё же тот, кто хорошо знал эту женщину, заметил бы, что в зелёных глазах её поселилась зима, в голосе застыл лёд равнодушия, а движения стали резки.

– Добрый день, – со снисходительной улыбкой обратилась Патриция к гостю. – Вы и есть мастер Вольфгарт?

– Да, – с поклоном ответил учитель. – Очень рад познакомиться с вами и с вашим семейством. У вас очень красивые дети.

– Мои дети? – Патриция приблизилась к дочери и поцеловала её в щёку. – Мои дети красивы, да.

Взгляд женщины заметно потеплел, улыбка стала мягче. Дети были единственной её отрадой, единственной радостью в этом тоскливом холодном замке, лишь с ними она отдыхала душой и испытывала счастье. Патриция подошла к Густаву и ласково погладила его по голове, отчего тот сразу повеселел. На Берхарда она даже не взглянула.

– Ты нисколько не опоздала, Патриция, – сказал Генрих. – Я только что представил мастеру Вольфгарту его учеников.

– А чему вы будете нас учить, мастер Вольфгарт? – поинтересовалась Маргарет.

– Многому, – охотно ответил учитель. – Письму, истории, расскажу о разных странах и народах, математике, греческому и итальянскому языкам, научу вас складывать слова в стихи…

– Как много. Неужели мы сможем столько выучить?

– Конечно, сможете! – воскликнула Патриция. – Вы у меня очень умные, и станете ещё умнее.

– Поверьте, науки не так сложны, как вам кажется, – заверил учитель.

– А музыке и танцам вы нас обучите? – вновь задала вопрос Маргарет.

– Этому вас обучит моя супруга фрау Вольфгарт. Она знает все-все танцы.

– Так значит, вы прибыли к нам с семьёй? – спросила Патриция.

– Да. Со мной приехали жена и сын Зигмунд.

– Кстати, Зигмунд хорошо рисует, – добавил Генрих. – И я решил, что занятия рисованием нашим детям не повредят.

– Ваш сын пишет настоящие картины, учитель? – встрепенулся Берхард, и в его глазах вспыхнул яркий интерес.

– Да, у него уже есть несколько работ, – ответил мастер Вольфгарт. – Зигмунд обучался в лучшей итальянской художественной школе… А вы, Берхард, тоже увлечены рисованием?

– Да, мне нравится рисовать…

– Ой, тоже мне художник! – усмехнулась Маргарет, пренебрежительно скривив губки. – Какие-то каракули выводит, не поймёшь даже что это – не то дом с трубой, не то осёл одноухий.

– Ха-ха-ха! Осёл одноухий! – громко засмеялся Густав; фраза сестры показалась ему очень забавной. – Это он может нарисовать! Осёл одноухий!

Мальчик аж согнулся от смеха и, глядя на него, Маргарет тоже рассмеялась. Патриция же умилённо улыбалась, наблюдая за весельем своих детей. Её нисколько не заботило, что их реплики были оскорбительны для Берхарда.

– Что за глупый смех! – рявкнул Генрих, и его строгий голос заставил детей умолкнуть. – Как вам не стыдно смеяться над братом!

– Но рисунки Берхарда действительно несуразны, – вступилась Патриция за сына и дочь.

– Я тоже видел его рисунки – они достойны похвал. И я смею считать, что смех ваш завистью вызван. Особенно твой смех, Маргарет.

На щеках девушки немедленно вспыхнул румянец негодования. Маргарет не умела рисовать, эскизы для вышивки, которые она составляла, были неровны, цветы на них корявы. Они приобретали приличный вид только после поправок матери. Упрёки отца, да ещё и при чужом человеке сильно обидели Маргарет. Девушка гордо вздёрнула носик, и губы её задрожали от якобы назревающих слёз.

– Прекрати кричать на дочь при посторонних! – приказала мужу Патриция, нежно прижав золотую головку дочки к своей груди. – Из-за пустяка довёл бедняжку до слёз.

Мастер Вольфгарт внимательно наблюдал за этой сценой, и увиденного ему хватило, чтобы сделать для себя кое-какие выводы. Прежде всего, он понял, что Берхард здесь совершенно чужой, даже изгой, и если бы не поддержка и защита отца, то мальчику вообще не нашлось бы никакого места в этой семье. О причинах подобного отношения учитель лишь догадывался, и мысль, что эти догадки могли быть верны, его не радовала. Он снова вгляделся в Берхарда. Мальчик не выказывал ни зла, ни обиды, его смуглое лицо оставалось непроницаемым, взгляд спокоен, чувства надёжно спрятаны в тайных глубинах души. Казалось, Берхард уже привык к своей участи и смирился с ней.

– Отец всегда защищает Берхарда, – пожаловалась Маргарет. – Только его и любит.

– Маргарет, ты ведёшь себя неприлично, – сделал замечание Генрих. – Прекрати ныть. Мастер Вольфгарт с его семьёй отныне станет жить в замке, вы будете видеться с ним ежедневно, и я прошу вас вести себя достойно и больше не устраивать подобных глупых ссор. Не позорьте себя и меня! Маргарет, Берхард, Густав, вы всё поняли?

Мальчики утвердительно закивали головами. Маргарет выпрямилась и со смиренным видом присела в реверансе, однако её глаза всё же бросили гневный взгляд на Берхарда.