Жена фокусника

Он сидит прямо на полу, прислонившись в голой бетонной стене спиной, и смотрит на меня. Я смотрю на него и не могу сделать шаг. Мне больно. Мы смотрим друг на друга и молчим. Как же все зашло так далеко? Как же мы довели до такого? Ему больно. Мне просто невыносимо.

– Посиди со мной, – тихо говорит он.

Я подхожу к нему и сажусь на пол рядом с ним. Я прижимаюсь к нему и чувствую тепло его тела. Он смотрит на меня и улыбается, грустно но от всей души.

– Как ты узнала, что я буду здесь?

– Не знаю, – пожимаю я плечами. – Просто знала и все.

Он кивает, а затем смотрит на свои руки и тихо говорит:

– Это был кабинет отца, – тихий вздох. – Он никогда не сидел там, где сидели «большие шишки». Ему с ними было до смерти скучно. Так он говорил.

Он замолкает, а я смотрю на останки прошлого и пытаюсь нарисовать себе картину того, как все было, когда было живым.

– Знаешь, а ведь люди его любили, – говорит Максим. Его губы растягиваются в быстрой усмешке. – Он был хорошим руководителем и справедливым начальником. Он умел говорить со всеми – от простых работяг, до руководителей юридических отделов. Он мог сутками проводить время на заводе. Здесь он и провел большую часть своей жизни, все выходные и почти все праздники. Он всего себя израсходовал на то, чтобы его детище росло и развивалось. Он так любил свое дело, что это чувствовали все те, кто с ни работал. Все люди. Все, кто находился рядом с ним, невольно заражались его идеями. Он умел убеждать, умел уговаривать, умел заразить и очаровать, умел добиваться своего и гнуть людей. Но самое главное, что говорили люди – он умел слушать. Все кто знали его, считали его справедливым и честным. Они говорили – он из тех людей, что никогда не всадит нож в спину, – тут Максим начинает тихо смеяться. – Откуда же им было знать, что он не любитель всаживать ножи – он любитель резьбы по телу.

Я смотрю на него. Я безумно его люблю.

Он будто слышит меня и поворачивается ко мне:

– Куда ты пойдешь? Что будешь делать без меня?

Я молча мотаю головой, потому что не в силах выдавить ни слова. Я вот-вот зарыдаю.

Мой смелый крот, мой безумный король дворняг, мой повелитель отвергнутых и нелюбимых – я не буду жить, я буду существовать. Я буду дожидаться, пока уснет моя дочь, запираться в ванной, включать воду на всю мощь и что есть сил оплакивать нашу любовь! Пока кровь в жилах не свернется, пока не иссякнут слезы, пока боль не задушит меня и не превратит мою истерику в еле слышный хрип.

Я буду любить тебя…

Я чувствую слезы на своем лице. Мне все труднее дышать.

Он смотрит на меня, он судорожно скользит по мне взглядом. Он запоминает мое лицо, он любуется моей болью. Он любуется светом солнца, которое затащил в свою нору, чтобы как следует запомнить, чтобы обжечься, как следует, и притупить боль, которая рвет его на части, где-то там, в груди. В его серых глазах – океан – он стекает огромной, прозрачной каплей и сползает вниз по бархату кожи, оставляя сверкающую дорожку.

– Хочу, что бы помнила, что ты самая удивительная из всех…

– Перестань! – рычу я. – Не смей! Не смей так поступать со мной!

Слезы хлынули из моих глаз. Я уже ничего не могу поделать с собой – я рыдаю, я судорожно хватаю воздух, я пытаюсь ловить воду руками, но её так много! Господи, откуда во мне столько воды?

Он разворачивается, он обнимает меня и прижимается губами к моему уху:

– Ты самая удивительная, самая красивая, и самая нежная женщина во всем мире. Я это знаю, потому что я видел так много женщин… Господи, ты даже представить себе не можешь, как много в тебе сладости, как много света, как в тебе хорошо… Не понимаешь, не видишь себя моим глазами. Наверное, поэтому тебе так трудно понять, почему…

Я чувствую, как что-то холодное и острое упирается в мою шею прямо у основания челюсти.

Я замираю.

Он слушает мое дыхание, чувствует пульс под кожей.

– … почему мне так сложно, так невозможно отпустить тебя.

Холодное и острое давит на мою шею, спускаясь вниз по аорте.

– Я без тебя не смогу.

Я давлюсь воздухом, я ловлю ртом воздух, страх, ужас сковал меня и я застыла.

– Мне уже невыносимо больно, и я представить себе не могу, что будет, когда ты шагнешь за порог…

Холодное и острое спускается, задевая ключицу, залезая в разрез на груди.

– Невозможно жить так же как жил, после того, что было с нами, понимаешь? Это как взрыв, как атомная бомба, как ядерная война, как Чернобыль – после этого невозможно жить так, как раньше. Нельзя сделать вид, что этого не было! Потому что вокруг одни руины, радиация и смерть.

А затем он берет мою руку и вкладывает туда холодное и острое – тонкий, узкий осколок стекла, вырванного из рамы, недостаточно острый, чтобы порезать руку, но достаточно длинный, чтобы проткнуть шею.

– Держи, Кукла, – шепчет он. – Держи крепко, потому что это единственный ключ от твоей свободы. Я тебя не отпущу, даже не мечтай. Если хочешь быть свободной – придется убивать.

Он нежно гладит мою шею ладонью, он нежно касается губами моих губ. Он берет мою руку с зажатым в ней куском стекла и ведет вниз. Он прижимает острый конец к своему животу, направляя его чуть правее от центра. Мое дыхание становиться похожим на хрип, я опускаю глаза вниз и смотрю, как огромный осколок упирается в Максима чуть ниже и правее центра.

Я твое стекло.

Я поднимаю голову, я смотрю ему в глаза, я истерично шиплю:

– Я не смогу. Я не смогу этого сделать!

Его голос, полный тихой ярости, спаянный с любовью в единое целое:

– Не сделаешь, я приду за тобой. Боюсь, ты даже не успеешь переступить порог своего дома. И уж тогда я точно посажу тебя на цепь, потому что я слишком боюсь выпустить тебя из вида хоть на секунду. Прости, но я и думать не буду, хорошо ли тебе – я просто буду любить тебя, как умею. А умею я так же, как любил мой отец – СЛИШКОМ сильно.

Его вторая рука притягивает меня к нему, и ткань под острием начинает натягиваться. Я чувствую, как она упирается в его тело, как прогибается под стеклом его бархатная кожа.

– Почему ты не можешь остановиться? – плачу я. – Почему просто не скажешь «стоп»? Прикажи себе, заставь себя!

– Я не умею. Я не могу. Мне невыносимо жить, как другие – я максималист. Я как те парни, вернувшиеся с войны – они спиваются, скалываются и режут себе вены, потому что после того, через что они прошли, тишина окружающего спокойствия оглушает их. Это невыносимо терпеть, это убивает тебя. Но медленно. Медленно и очень мучительно. А я так не хочу. Ты пойми – как только ты выйдешь отсюда, мне жить ровно столько, сколько понадобиться, чтобы добраться до своей квартиры, подняться наверх и намылить веревку. Я все равно прямо сейчас приду домой и вздернусь. Я без тебя не смогу, так уж лучше я сдохну от твоей руки. Пусть это будет как поцелуй, а не как удавка.

– Максим я не смогу!

– Посмотри на меня, Кукла! – рычит он, сквозь ярость и слезы, и я смотрю в его глаза. – Посмотри, что я делаю! Я убиваю, я калечу людей! Я никого не жалею! Так что же ты смотришь? Что же ты ничего не делаешь???

– Я не умею!

– Так учись! – рявкает он. – Потому что как только я доберусь до тебя, у твоей дочери уже не будет шансов вырасти нормальным человеком. Она…

Он замолкает, давиться последним словом. А чувствую, как по мою ладонь заполняет теплая, густая жизнь – она стекает по моей руке, она капает на мои колени, она заливает все вокруг…

Я подскакиваю, я в ужасе отпрыгиваю назад и пячусь к окну, глядя на Максима – в боку торчит осколок стекла и кровь льется из его бока, заливая его руку, которой он зажимает рану, переливает через пальцы и хлещет сквозь дыру, заливая собой его рубашку, джинсы, стекая на бетонный пол. Господи, как много крови!

Он покусился на святое. Он задел за самое больное!

Я кричу, я закрываю руками рот, но они все в крови. Я смотрю на него и вижу, как он улыбается, как закрывает глаза и наслаждается болью. Он стискивает зубы и все крепче сжимает руку на животе. Я смотрю на него и не верю своим глазам – это не правда. Это все какой-то страшный сон. В какой-то момент, на считанные доли секунды в моей голове наступает штиль – звуки, запахи, свет, время – все останавливается, и я смотрю, как по полу струиться его жизнь. Один, два, три… секунды отсчитывают ход времени, а я все смотрю, как алая кровь, льется, смывая собой грязь с бетона.

– Я же говорила тебе – будешь подыхать один, в грязи, как собака, – говорю я тихо.

А затем боль врывается внутри меня – я кричу, боль клокочет, боль горит, боль льется из меня горячими слезами. Черт возьми! Стекло торчит в его боку, так почему же так больно мне?

Максим улыбается одним уголком рта:

– А еще ты говорила, что никто не заплачет по мне.

Тут я начинаю выть – громко, отчаянно, вцепляясь в своё лицо пальцами. Все, чего я хочу сейчас – закинуть его на спину и тащить туда, где ему смогут помочь.

– Ненавижу тебя! – кричу я.

Я отступаю назад, чтобы ни дай Бог не броситься ему на выручку. Я делаю шаг за шагом, глядя, как ярко-алая кровь растекается по грязному бетонному полу.

– Ненавижу тебя, поддонок! – я задыхаюсь, я рву на себе волосы, я раздираю собственное лицо в клочья, – ТЫ ОТРАВИЛ МЕНЯ!

Он морщиться от боли. Пронзительный, словно молния, порыв заставляет меня сделать несколько шагов вперед. Все чего я хочу – чтобы он жил.

– Знаешь, я бы сто раз выбрал смерть от твоей руки в грязи и крови, чем подохнуть в чистой постели, не зная тебя, – говорит он.

– Закрой свой рот! Ненавижу! НЕНАВИЖУ ТЕБЯ!

Я рыдаю, я кричу я вою и царапаю свою шею, руки. Я мечусь вперед, назад, я схожу с ума, глядя, как самый любимый мужчина на всем белом свете сгорает прямо на моих глазах. Его кровь, словно пламя разливается вокруг его тела.

Я никогда не прощу себе этого. Я никогда не смогу забыть этого.

Боже, как же я люблю тебя. Если ты чувствуешь меня, если ты все видишь и понимаешь, ты должен понять – это не убийство. Это самоубийство.

– Беги, Кукла, – говорит он и голос его становиться еле слышным. – Беги, как можно дальше отсюда. Я… я больше не смогу помочь тебе. Я больше не смогу тебя защитить. Уходи. Убегай, слышишь меня?

Его голос тонет в моей истерике. Он что-то шепчет мне, но я не слышу его из-за собственного воя, рвущего на части мое сердце. Я запихиваю кулаки в рот, я затыкаю неистовую боль и слышу, как он говорит мне.

– Я люблю тебя, Маринка.

Мой крик пронзает небо до самых облаков. Я кричу, в надежде, что Господь услышит меня.

За что же ты так со мной, Всевышний? ЗА ЧТО ЖЕ ТЫ ТАК?

Вот прямо сейчас я готова отдать все, чтобы повернуть время вспять. Я умираю. Умираю вместе с ним, в грязи, в ненависти, захлебываясь отчаяньем. Как животное. Как я того заслуживаю.

И я сдаюсь.

Я вытаскиваю из кармана телефон и набираю номер, и пока телефонный звонок летит по невидимым проводам, устанавливая соединение, я слышу свой голос сквозь собственный плачь:

– Если Господь на твоей стороне – будешь жить.

И когда на том конце провода снимают трубку, я что есть сил ору:

– БЕЛКА!!!

***

Мы бежим по подземной парковке – Белка держит Соньку на руках, потому что она слишком медлительна и слишком напугана. Я еле успеваю за ним.

Мы подбегаем к одной из служебных машин. Белка ставит Соньку на пол, та бешенными глазенками смотрит на то, как мы открываем двери.

– Соня, быстро в машину! – кричу я.

Она прыгает на заднее сиденье. Я хлопаю дверью и поднимаю глаза на Белку. Тот смотрит на меня огромными голубыми глазами, вытирает рукавом губы – его руки в крови.

– Он выживет? Будет жить?

– Я не знаю! – рявкает он, – Садитесь на первый же самолет, поезд или езжай тачкой – все равно, только уезжайте из города. Я не думал, что Егор… Я не знал, что он может быть ТАКИМ ненормальным. Деньги в машине, там же адреса и телефоны тех, кто сделает вам поддельные документы. Я уже позвонил, обо всем договорился – вам помогут. Уезжайте, живо!

Я киваю. Сажусь за руль, мотор взрывается, машина срывается с места, и мы вылетаем с подземной парковки «Сказки».

***

Хочу, чтобы вы знали – я это сделала не ради вас и не для всеобщего блага. Сделанное – для мня и только для меня. Исключительно их эгоистических соображений.

Я мчусь сквозь ночь, разрезая светом фар густую тьму.

Если вы думаете, что я умерла там, на старом сталелитейном заводе, в бывшем кабинете его владельца, то вы ошибаетесь – я умерла примерно в три пятнадцать ночи, когда ночной хит-парад одной из крупнейших радиостанций прервало срочное сообщение:

«Только что была получена информация с пометкой срочно – сегодня утром, в три часа пять минут по местному времени, один из богатейших людей края, важнейший бизнесмен, владелец, крупнейшего во всей области, санатория отдыха «Сказка», скончался от ножевого ранения, на операционном столе, не приходя в сознание…»

Примечания

1

Роман Э. Бёрджеса, написанный в 1962 г., который произвел на автора данной книги неизгладимое отрицательное впечатление, но странным образом лег в основу первой книги, а так же стал вдохновением и отправной точкой в определении общего облика главного героя.

2

Отсылка к восьмой главе книги, где рассказывается, как в домашних условиях можно получить динамит из животного жира.

3

Роковая женщина (французский).

4

Счастливого пути (французский).

5

«Лабиринт» – фантастический фильм 1986 года американского режиссера и автора «Маппет-шоу» Джима Хенсона.