Венера-II

Ил Велимиров

Венера-II

Даже не знаю, с чего начать, как вам описать всю эту историю, которая со мной случилась. В общем, Лобачевский, где я живу, очень спокойное место и жить здесь одно удовольствие. Я так люблю этот город, и нашу квартиру в центре по улице Васенькина, в доме между "Кометой" и шестой школой, с окнами во двор на детскую площадку с качелями и песочницей. Я никогда не уезжал отсюда и для меня всегда в этом месте июль и утром под окнами поют соловьи, ну или Новый год с елкой и мандаринами. Вот чёрт, не устаю себя проклинать. Как же так вышло, что всё это рухнуло в одни миг? Эх, зачем я только в это влез! Постараюсь взять себя в руки и излагать по порядку, что бы было понятно, в какой опасности мы сейчас оказались.

Если начать с начала, то я работаю в «НИИ ИНСЕРТЕХ им. Лобачевского». Мне 29 лет и я всю жизнь провел здесь, в нашем городе, и, кажется, всю жизнь проработал в НИИ. Смешно звучит, но это правда – всю жизнь. Мне было тогда лет семь или восемь, и я боялся оставаться дома один. Сейчас можно посмеяться, вспоминая эти истории, а родителям тогда приходилось несладко. Когда мама училась, с собой на работу меня брал отец. Мы шли, и я прятался на проходной за его плащом. Тетя Валя сначала как будто меня не замечала из своей будки, а потом подмигивала мне, когда мы оказывались по ту стороны турникета. Она и сейчас у нас работает. Теперь уже баба Валя, конечно. Да, я работаю сейчас в том же самом кабинете, что и мой отец. Кажется, там ничего не поменялось с тех пор. Я ничего там никогда не менял. Прямо скажу, я ничего там не трогал! У него в кабинете большой стол и замечательный вид из огромного окна на площадь перед институтом, на реку, поля за рекой и лес. Когда у отца проходили совещания, я сидел под столом. Мне там было просторно, и я спокойно читал книгу. Порой он работал до глубокой ночи и всё это время я был с ним. Проходили совещания, они что-то обсуждали и говорили на своем мне непонятном языке.

На совещаниях утром обсуждали Мигелито и его кота Макса. Мигелито – кубинский мальчик, мой ровесник – прятался или выделывал какие-нибудь фокусы, а задачей команды моего отца было найти его и рассказать кубинским друзьям о его проказах. Эти встречи проходили легко и даже весело. Отцу с командой всегда удавалось «вычислить» Мигелито, повторить его рисунки и даже постоять на голове к общему громогласному смеху. С Максом было вообще просто. Кот спал, либо ел, куда бы его ни посадили. Однажды он решил удрать от Мигелито, но был быстро найден советскими коллегами, возвращен и сытно накормлен. Всё было хорошо, и товарищ Брежнев подарил Мигелито на день рождения радиоуправляемый луноход, который отправили на Кубу прямо из Лобачевского почтой.

Во вторую половину дня начинались совещания, которые волновали моего отца больше всего. Речь шла о проекте «Дальняя обитель». Отец мой часто едва сдерживал гнев. Голос его рокотал по всему институту, грозя разрушением и стенам кабинета и селектору. Его вечные оппоненты, «люди из Боголюбова» невозмутимо перечисляли все трудности, которыми полна их жизнь ученых-математиков: от алгоритмов Попова-Кулёмина и Бёхлера-Зурека, до мышей в вычислительной лаборатории.

– Да, нам потребовалось шестьсот восемьдесят семь часов вычислений для полной дешифровки. Я зачитаю полученный результат: «Нет», – говорил голос на том конце провода.

– Что, «нет»?

– Это полученный результат: «Нет».

– Они ответили «нет»?

– Да.

– И вы потратили на это свыше шестисот часов?

– Нет, значительную часть этого времени мы перепроверяли полученный результат.

– Немыслимо.

В общем, с «Дальней обителью» всё было непросто. Ближе к вечеру отцу докладывали о ещё каком-то проекте. Сотрудники говорили так, будто сами не верили в удачу или боялись чего-то, что нельзя было выразить и даже осознать. Звучали фразы: «комиссия по культурному обмену», «они интересуются творчеством Чехова», «они выразили надежду и уверенность», «комиссия по межкультурному взаимодействию», «дипломатический диалог», «важнейший шаг в развитии общества», «вэсапиенс». Отец просто слушал, легонько выстукивая карандашом по поверхности стола. Доклады эти не требовали от него действий, просто немного внимания.

Мы возвращались домой на отцовской «Волге». Как-то я решил спросить:

– Пап, а может быть такое, что вэсапиенс – наши потенциальные противники?

Отец повернулся и внимательно посмотрел на меня:

– Их цивилизация гораздо древнее и мудрее нашей, они выживают в таких условиях, которые нам и не снились, они просто не могут…

– Да я не то имел в виду. Вдруг это империалисты водят нас за нос?

– С чего ты взял?

– Просто подумал.

– Ну, Мигелито же настоящий и его кот тоже.

– А они нет.

Отец грозно посмотрел на меня и отвернулся. Оставшуюся дорогу мы молчали. Да, впрочем, это всё из важных воспоминаний о моем отце. Были ещё походы на речку на майские выходные вместе с мамой и его друзьями из института, и запуск ракеты в ночное небо, и ещё много чего, что не отнести к делу.

Ещё у нас в институте замечательная столовая. Обычно я трачу на обед около двенадцати рублей. Это, например, за салат из свежих овощей, два бифштекса с яйцом, пюрешку и компот с булочкой. Супы я не ем, хотя беру уху по четвергам. Обожаю столовские булочки. Таких нежнейших булочек с сахаром и корицей, теплых и душистых нет нигде в Лобачевском, и я уверен, в целом мире. И ещё пару сочней с творогом беру с собой. Думаю, пришло время признаться, что я ничего не понимаю в том, что делаю. Вернее, со мной всё в порядке, я отлично разбираюсь в бытовых вопросах, хотя и живу с мамой. У меня была девушка, а было время, когда я вообще встречался с двумя сразу. Повторюсь, я отлично разбираюсь в бытовых вопросах и понял, что семья, жена и дети, это не для меня. Скажу проще, хоть я и сижу в кабинете своего отца, но я ничего не понимаю в его работе. И, на мою голову, никто в ней тоже ничего не понимает! Если бы это было иначе, меня бы давно уволили, и я бы пошел работать учителем в школу… Учителем физики или математики – моих любимых предметов. Ну, в общем, по порядку.

***

Под нашим институтом расположен огромный электромагнит. Такой ещё один есть в Европе, один в Штатах и в Китае сейчас строят такой же, только все они в разы меньше нашего. Я говорил уже про поле и лес. Когда мы включаем наш магнит, который проложен и под полем и под лесом, то трактора на поле глохнут, а ночью верхушки деревьев над лесом как будто сияют. И все дети в Лобачевском думают, что светиться ночью в темноте несколько раз в год – это нормально для любого дерева. Как ни парадоксально, наш магнит является мощнейшим подземным телескопом, принцип действия которого я пояснить не могу. И сотрудники института иногда называют друг друга «подземными астрономами». Есть даже такой местный термин «болезнь подземного астронома».

Электромагнит мы должны включать хотя бы раз в квартал. Это важное условие существование нашего института. В эти дни, когда магнит включен, весь наш отдел задерживается на работе допоздна. А иногда, обычно в декабре и марте, мы ночуем на работе, так как троллейбусы в это время не ходят, а на велосипеде по снегу я не езжу. Наш отдел – это я и Георгий. Высокий и худой как тень. Если бы не наглаженный белый халат, я бы думал, что он живет на работе. За эти годы, что мы вместе, он не проронил мне ни слова. Я был бы уверен, что он немой, но иногда он что-то бубнит себе под нос на латыни. Возможно, это шумерский, я не силён в языках. Когда я прихожу к восьми утра на работу, а я никогда не опаздываю, он уже здесь. Ухожу домой в начале шестого, он все ещё у себя. Бывает так, что наш заведующий складом подходит ко мне и говорит:

– Это, слышь, Саныч, – он краснеет и кряхтит, – Павел Саныч, нам с Валентиной нужно съездить на дачу сегодня, там банки из погреба забрать… Вы бы это, ну, магнит бы могли сегодня к часикам девяти хотя бы, это…

Я смотрю на него пристально и отвечаю:

– Сами же понимаете, Петр Филиппович, что зависит от этой работы… Ну хорошо, мы рассмотрим такую возможность…

После захожу к Георгию, говорю:

– Там Филипыч на счёт магнита просил, ему за банками на дачу сегодня.

Георгий поворачивается и кивает. Обычно он стоит, облокотившись о стену возле окна, и листает толстый инженерный справочник, весь в самописных пометках ручкой. Я как-то заглядывал туда. Такое ощущение, что у нас уже и греческие и латинские буквы закончились для обозначения переменных, и в ход идут совсем непонятные символы…

Обычно в такие дни деревья ночью сияют ещё ярче, а машины глохнут даже в городе. Утром мне звонит баба Валя с поста охраны и говорит уставшим голосом:

– Павел Александрович, Вы поберегите Георгия, он ведь сегодня совсем не спал.

Все наши отчеты составляет Георгий. Порой мне кажется, что он рандомно берет с полки любую папку и переписывает оттуда набор букв и цифр. Собирает всё это в две новые папки, одна из них становится на полку, а вторая идет к главному.

Пересказ моей жизни немного привёл меня в чувства. Я могу перевести дыхание, и руки больше не трясутся. Но медлить нельзя и мне нужно вернуться к описанию основных событий всей этой истории.

***

Как-то вечером, уже в конце рабочего дня, в пятом часу у меня в кабинете раздался телефонный звонок. Звонила Катя – секретарша главного. Меня вызывали на ковер. Такое не часто бывает. Скажу прямо, такое было впервые. Да и главного я нашего видел четыре раза в год, не чаще. Обычно он в Москве решал вопросы и к нам не наведывался.

Я накинул пиджак, вышел в пустой коридор и пошел по западной лестнице на двенадцатый этаж. По восточной лестнице я не хожу из суеверия. Оттуда открывается вид на пустые оконные проемы второго корпуса ИНСЕРТЕХа и на городское кладбище. Мне это совсем не нравится. Лифт у нас не работает уже много лет. Вернее, лифт есть, но только в кабинете у главного. А основной лифт не работает. Говорят, починить его дороже, чем достроить второй корпус. Я шел вверх и всё размышлял, что же главному от меня нужно и даже хотел вернуться за квартальным отчетом, но потом передумал. Скрипя паркетом, я подошел к огромной двери приёмной и с большим усилием приоткрыл её, чтобы протиснуться внутрь. Катя вся бледная уже была тут как тут и, слегка подтолкнув меня в спину по направлению шкафа в стене, напомнила мне вслед: "Николай Иванович". Я прошел сквозь шкаф и вышел на другую сторону в просторнейший кабинет шефа. Наш главный, крупный краснолицый мужчина в дорогом костюме, сидел за столом, обхватив голову руками. Я приблизился и поздоровался:

– Добрый день, Николай Иванович, – главного зовут Николай Иванович Лобанов.

Он махнул мне рукой, чтобы я присел. Потом встал из-за стола, плеснул в стакан виски и протянул мне. Тут стало ясно, что всё совсем плохо, и я вцепился в стакан. Лобанов начал расхаживать туда-сюда. Видимо, он мысленно произносил какой-то монолог, так как время от времени жестикулировал и многозначительно смотрел в мою сторону. Думаю, он что-то сейчас пытался мне объяснить, но молчал, так как говорить об этом было нельзя. Я смотрел то на него, то на фото на стене, где он молодой пограничник принимает награду из рук невысокого седого мужчины в кожаном пальто, то на книжные полки с учебниками по маркетингу и менеджменту, то на огромный портрет Президента, то на поле и реку за окном.

– Принято решение возобновить "Венеру два", – наконец вымолвил главный и упал в кресло… Паша, на тебя вся надежда.

Не помню, как после этого я оказался у себя в отцовском кабинете. На столе лежала куча квартальных отчетов за прошлые годы, ещё картонная коробка с перфокартами для нашего магнита и пачка рентгеновских снимков с какими-то мутными белыми пятнами на них. Да, ещё была тонкая папка-скоросшиватель с надписью "ДСП" в верхнем правом углу. Я открыл её, надеясь получить хоть какую-то информацию из этой кучи хлама. Там лежал один лист формата А4, на который была вклеена известная цитата из Достоевского, про то, что мол вечность может оказаться всего лишь пыльной банькой с пауками. Всё, в папке было пусто. Шёл уже десятый час вечера, взошла луна. Домой нужно было идти пешком, и я решил остаться. Предупредил маму, она охала и ахала по телефону и сказала, что я совсем как отец. Ситуация тогда была сложной, но не критической. Мне нужно было понять, чего от нас хотят. Этот вопрос занял все мои мысли. Меня даже не беспокоила подмена кем-то документов "ДСП". Тогда я решил, что буду тянуть время до квартальной премии, получу её и уволюсь. Почему-то я был уверен, что меня просто отпустят, и я пойду работать учителем в школу. Возможно, если отчет Георгия их устроит, будет повышенная премия. Всё-таки "Венеру-2" было решено возобновить. Такие наивные рассуждения тогда у меня были. Под утро я решил поискать в интернете про "Венеру-2". Выяснилось, что это советский проект межпланетной космической станции для исследования поверхности Венеры. Никакой прямой связи между космической станцией и нашим магнитом не было. И меня смущало то, что название проекта на папке "ДСП" выглядело так: "Венера-II" (два римскими цифрами), а название космического проекта: "Венера-2" (арабскими цифрами). Короче говоря, это были два разных проекта. И мне стоило тогда собрать вещички и найти способ улететь в космос, а не воплощать свой глупый план. Утром я пошел к Георгию и отнес ему весь хлам со своего стола (отчёты, перфокарты и рентгеновские снимки с белыми пятнами). Только папка с надписью "ДСП" осталась в ящике отцовского стола. Возможно, это единственная причина, по которой я всё ещё жив и прячусь сейчас между банками с солеными огурцами и вареньем. Когда я пересказывал историю про ковер у главного, Георгий всё хмурился и был чернее тучи. Видимо, он хорошо осознавал тот груз старых нерешенных проблем, который наваливался на нас сейчас. Я оставил его со всем этим и вернулся к себе. Телефон в кабинете разрывался, я дрожащей рукой поднял трубку:

– Ало?

– Чё в сеть не выходишь? – фух, это был Ярик.

– Щас, занят был очень. Вчера главный вызывал, накидал мне заданий.

– Фига се, он в Лобаче?

– Ага…

Ярик был ай-ти-гением. Это он придумал вывести антенну интернета на крышу второго корпуса, и вот уже несколько месяцев у нас в ИНСЕРТЕХе была своя небольшая подпольная сеть с интернетом.

Дальше я немного посидел в чате, а потом почитал ещё про проект "Венера-2". Советский космический аппарат спустился на поверхность планеты и сделал несколько снимков. Мне показалось это очень интересным. Раньше я думал, что там сплошной ад: кислотные и лавовые реки, а твердой поверхности нет. Произведя некоторые вычисления, я пришел к выводу о том, что на Венере при такой плотности атмосферы могла быть жидкая вода в виде концентрированного раствора серной кислоты. Потом я вспомнил про пропажу документов "ДСП" и решил выяснить, кто же был вчера вечером с пяти до десяти на работе. Мне пришлось покопаться немного в файлах Ярика. Он ведущий специалист в первом отделе и отвечает за все эти вопросы. Впрочем он и есть первый отдел, так как его начальник Потапов летом живёт на даче и передал все полномочия Ярику. Изучая файлы с турникета, я выяснил вот что: на работе был я, Георгий, Ярик, Валентина (была её смена) и Аркадий Романович Корноухов. Тут мне всё сразу стало ясно. С этим персонажем у меня была одна история, которую я уже упомянул. Совсем неприятная для него история. Аркаша классический ботан и дрищ: худой, бледный, с оттопыренными ушами и в очках с толстенными стеклами. Одежда у него всегда на размер шире и длинные руки торчат из рукавов пиджака как палки из ведер. Возрастом он чуть старше меня. Аркаша не ровно дышал к кадровичке Марине. Дарил ей букеты и конфеты по всякому поводу, и, я слышал, приглашал в кино. Это притом, что Марина была замужем. Как-то раз, это было полтора года назад, в ИНСЕРТЕХе был новогодний праздник с танцами и шампанским. Марина отказала Аркаше с его неловкими домогательствами, и он сидел, потерянный, глядя в стол. А у Марины было просто прекрасное настроение, она сияла как настоящая звезда, зажигала, смеялась и танцевала. Я уже собирался домой. В то время я встречался с Галей. Галя работала библиотекарем в маминой школе и мама нас познакомила. В общем, на нашем новогоднем вечере объявили белый танец. Дальше, возможно, вы догадались. Вряд ли кто-то видел, как мы с Мариной сосались в темном коридоре, а потом спрятались в кладовку и порушили там всё. С тех пор я стал немного задерживаться на работе и Марина тоже. Отношения наши длились где-то полгода. Аркадий ещё пытался ухаживать за ней, но было понятно, что всё бесполезно и он совсем сник. Потом у Марины начались проблемы по женской части, и врач посоветовала ей "завязать" со вторым мужчиной. Она логично выбрала остаться с мужем. Аркаша при встрече перестал со мной здороваться, краснел до кончиков ушей и глядел волком через толстые стекла очков. Если у меня и были враги, то среди них с большим отрывом лидировал Аркадий Корноухов. Осталось придумать, как вывести этого рогоноса на чистую воду и получить назад свои документы.

На следующий день мой план возврата документов всё ещё не был готов. Я поднялся на этаж, заглянул к Георгию, чтобы поздороваться. У него было закрыто. Прошел к себе. Как обычно вышел в сеть. Ярика не было. Мы немного поиграли с Алиной в «Контру». Но это скучное занятие, так как она охотилась только за мной, а боты ей были так – на закуску. После пятидесятой своей гибели я вышел из игры. Она ещё постебала меня немного в чате, про то, какой я алкаш и забыл про нашу вымышленную годовщину. Я вяло отбивался про то, что, мол, у феминисток могут быть отношения только с неодушевленными предметами мужского пола. Алина пообещала подумать, как сделать из меня неодушевленный предмет, и я остался в чате один. Зазвонил телефон:

– Ало?

– Паха, кажется у нас проблемы… – голос у Ярика дрожал – На втором этаже, в музее…

Я бросил трубку и ринулся вон из кабинета. Кажется, несколько лестничных пролётов я просто проехал по перилам и кубарем выкатился на второй этаж там, где был музей.

– Ну жееесть…

Двери музея были выбиты вместе с дверной коробкой, куски дерева, бетона и штукатурки разбросаны по полу. В окне, левее от входа зияла дыра, пострадала даже оконная рама. Ветер гулял, раздувая листы моих с Георгием отчетов. Посреди музея стоял Ярик и бабушка Лидия Павловна – комендант первого корпуса – со связкой ключей в руках.

– Паша, ты лучше присядь. Я уже поговорил с Потаповым, он в курсе и объяснил, что делать.

– Что тут случилось?

– Похоже, это был Георгий. Правда, дверь была выбита примерно в шесть утра и никто ничего не видел. Георгий один из стареньких. Болезнь подземного астронома… пропустил много уколов. Он месяц не кололся. Потапов считает, что у него от этого фляга засвистела.

– Нужно всех предупредить и вызвать милицию!

– У нас режимный объект. Потапов пообещал, что нам помогут, но милицию вызывать нельзя. Люди в безопасности. С этой стороны здания на первом этаже нет ни одного окна. Наружу он не сможет выбраться. Забор под напряжением.

От того, что Георгий не сможет выбраться, мне легче не стало.

– Где он сейчас?

– Прячется где-то в бурьяне. Единственный выход для него – это забраться в одно из незакрытых решётками окон второго корпуса. А там он уже почти дома, ну … или куда он рвётся. Пройти через проходную будет не сложнее, чем через музей.

Вообще-то я был ответственным за уколы Георгия. Раньше с этим проблем не было. К нему приходила наша фельдшер и делала всё как нужно, а в конце месяца я расписывался в журнале за все инъекции. Но недавно она ушла на пенсию и вместо неё взяли подружку Марины. Чёртова Марина…

– Ну и какой план?

– План только такой – Ярик показал на стол, где были расчехлены и аккуратно сложены пушки Гаусса.

– Блин.

Я, конечно, и раньше видел эти штуковины и даже мог ими пользоваться. Они были нужны, чтобы бесшумно стрелять в людей транквилизаторами. Ну, или не в людей.

– Я буду во втором корпусе на том этаже, куда он полезет вероятнее всего, – продолжал Ярик, – Будем контролировать два возможных выхода – это окно и второй корпус. Вечером должна быть помощь, – Ярик похлопал меня по плечу, – Короче, держись дружище. Потапов хотел выдать тебе рогатину и одного отправить на пустырь.

– Ага, я гражданское лицо. Надеюсь, Потапов свои уколы не пропускал, и нам правда помогут.

Ярик ушел, прихватив с собой два гаусса, и два он оставил на столе. Через какое-то время я увидел его рыжую физиономию в окне второго корпуса. Он помахал мне. Я тоже помахал ему, потом демонстративно прицелился и выстрелил в стену левее. Ярик показал мне средний палец. Я решил больше не тратить патроны. Посмотрел вниз. Там в густой траве блестели осколки стекла, кусков оконной рамы не было видно. Следов Георгия я тоже не увидел. Он мог прятаться под одним из ивовых кустов, которых было внизу достаточно, или где угодно. До моего окна от земли было метра четыре. Я тут в безопасности. На первом этаже окон нет. Есть теплый переход между первым и вторым корпусом. Он служит преградой между пустырем, где прятался Георгий и площадью перед институтом (там, где проходная). Сложнее всего могло быть Ярику. Он был тоже на втором этаже. Но у того корпуса были зарешеченные окна, по которым можно было вскарабкаться наверх, потом прыгнуть и ухватиться за подоконник. Для какой-нибудь крупной обезьяны это была бы не проблема. Ещё раз оглядев пустырь, я решил, что нашего беглеца раньше вечера ждать нет смысла.

Лидия Павловна организовала уборку. Мусор с пола вымели, замеряли дверь и окно. Пока происходила эта хозяйственная возня, я нацепил на плечо оба гаусса и вышел в коридор. Отсюда было рукой подать до кабинета Корноухова. Рогонос наверняка сейчас на обеде. Он никогда его не пропускает. Думаю, даже если бы в окно второго этажа влетела бомба, он всё равно бы пошел обедать. Если встретимся, то скажу, что вызываю его на дуэль. Благо, два ствола у меня с собой. Или пусть объяснит, зачем ему понадобились мои документы. Я скрипнул дверью кабинета рогоноса и проскользнул внутрь. В узком пространстве стоял паяльный стол, посреди которого лежала здоровенная кастрюля с прикрученными на неё фарами. Из кастрюли торчали провода. "Вот дебил", – подумал я. Вытяжка работала, паяльник грелся.

– Павлик, животное! – раздался сзади визгливый голос рогоноса.

Я обернулся, и ствол моего собственного гаусса уперся мне в шею.

– Ой!

"Кажется, дуэли не будет", – пронеслось у меня в голове. Корноухов сжал мои щёки своими тонкими длинными пальцами и выдохнул мне сквозь зубы в лицо:

– Марина будет моя!

***

Я обмяк и съехал по стене на пол. Потом долго падал вниз в темноту, пока не увидел свет. Сначала маленькое пятно света. Затем свет начал расти, постепенно превращаясь в солнце, которое тянуло меня к себе. Солнце становилось таким ярким, что в какой-то момент я уже не мог его стерпеть и вздрогнул.

– Прррффф, – мне в лицо брызнули водой.

Человек напротив в темноте набрал в рот воду из фляги и плюнул мне в лицо ещё раз. Я ватными руками попытался защититься.

– Фух, – язык не слушался меня.

– Пришёл в себя, – констатировал Потапов.

Я лежал на полу в каморке рогоноса. Надо мной стояли Потапов и незнакомый мужчина ростом метра два весь в черном, который до этого светил мне в глаз фонарём. "Командир роты спецназа" – подумал я.

– Милостью Божьей, – пробасил великан в чёрном.

– Подвигай руками, ногами. Ничего не болит?

Я попытался подняться. Меня качало. Опираясь о стену и ухватившись за руку великана, я встал. Болело всё.

– Норм… я в порядке. Сергей Михайлович, – обратился я к Потапову, – подмога прибыла?

– Да, я и отец Семён.

Тут я понял, что чёрное одеяние на великане, это не спецназовская форма как у ниндзя, а лишь ряса священнослужителя. В свете луны блестела угольного цвета борода.

– Семён в миру был десантником, – добавил Потапов. – Мы бы приехали быстрее, но у меня машина не завелась. Видимо, магнит включён на всю катушку. Добирались на велосипедах.

Я промолчал про свою роль во всей этой заварухе.

– Ярослав был во втором корпусе, когда мы в последний раз виделись! – вспомнил я.

– Тут везде следы «Серафимов» и они ведут во второй корпус, дела плохи.

"Кроме Семёна ещё и какие-то Серафимы", – подумал я. Голова гудела.

– «АСКРИФ Серафим» – автоматизированная станция контактной работы с иными формами – пояснил Потапов, – Похоже, кто-то восстанавливал их в помещениях музея, а сейчас активировал для работы на платформе, которая находится под вторым корпусом.

– Платформа "Венеры-II", – догадался я.

– План такой, – продолжал Потапов, – Мы через восточную лестницу попадём на крышу теплого перехода. Оттуда заберёмся в ближайшее окно второго корпуса и будем пробираться к блоку управления магнитом, чтобы его обесточить.