Вехи моей жизни

Почему я попал в этот округ? Во-первых, о моем желании, где я хочу служить, меня никто не спрашивал. Во-вторых, Закавказье для меня большой неожиданностью не было. Основная причина в том, что я выходец из рабоче-крестьянской, еще точнее, из крестьянской семьи. Подобных мне в советской армии тысячи, десятки тысяч. Были и исключения. В мою бытность довольно много офицеров получали распределение по блату, армейские дыры для них были исключением. Служба в столице СССР или в столицах союзных республик мне вообще не светила. В то же время я не падал духом. Молодому офицеру не зазорно послужить и там, куда пошлет его родная коммунистическая партия. Одновременно прекрасно понимал и знал, что из армейской дыры очень сложно выбраться, можно прослужить и до самой пенсии. Служить и не думать о карьере, так могли рассуждать только настоящие дебилы. Я себя к этой категории не относил, поэтому мне было небезразлично новое место службы.

«Освоение» очередного военного округа для меня началось со столицы Грузии – Тбилиси, куда я прилетел самолетом. Затем автобусом добрался до города Ахалцихе. В небольшом населенном пункте дислоцировалась 10-я гвардейская мотострелковая Печенгская дважды Краснознаменная, орденов Александра Невского и Красной Звезды дивизия. Соединение было в составе 31-го армейского корпуса Закавказского военного округа. В дивизии имелось: управление, три мотострелковых полка, танковый, артиллерийский и зенитно-ракетный полк, а также несколько специальных батальонов.

Заполнить вакантную должность заместителя командира батальона по политической части в 24-м гвардейском мотострелковым полку (г. Ахалцихе), согласно предписанию, мне не удалось. Она была уже занята. Об этом я узнал во время представления командованию части. Командир полка предложил мне запасной вариант. В одном из батальонов было свободное место для заместителя командира роты по политической части, предлагал немного подождать. «Услуга» подполковника в прямом смысле меня шокировала.

Я быстро приподнялся со стула, вытянулся во весь рост. Насупился и четко произнес:

– Товарищ гвардии подполковник, в ГСВГ моя рота и батальон носили звание отличных подразделений… – Слегка перевел дух, затем на полном серьезе добавил. – Вот ежели Вы мне предложите должность заместителя командира полка, то я с удовольствием ее приму…

Широкоплечий мужчина, сидевший за столом, скорее всего, понял, что дал промашку, решил исправить ситуацию. Он вышел из- за стола, подошел к бывшему «германцу» и слегка похлопал его по плечу. Крепко пожал ему руку и с улыбкой произнес:

– Ладно, так и быть… Пусть твоей карьерой занимается ваш политотдел… Честь имею…

В этот день «мою должность» в мотострелковой дивизии не нашли. Не нашли и через два дня. Я все это время жил в гостинице. Вскоре мне предложили должность пропагандиста полка в 28-м гвардейском мотострелковом Киркенесском полку. Он дислоцировался в небольшом городишке Вале. Я согласился.

Несколько слов в моем новом месте службы. Провинциальный городок Вале находится в юго-западной части Грузии, в исторической области Самцхе-Джавахетия, в 11 км от Ахалцихе. Город расположен в предгорье Малого Кавказа, на высоте 1100 метров над уровнем моря, на правом берегу реки Поцхови. Первые упоминания о поселении на этом месте датируются X веком. Однако об истории Вале до XIX века неизвестно практически ничего. Каких-либо исторических достопримечательностей в селении нет. Кроме старинной церкви, возведенной в X веке и перестроенной в XVI веке. От Вале до границы с Турцией всего 9 км, из города хорошо виден пограничный переход Вале-Пософ. Городок является последним грузинским поселением по дороге в Турцию, за пределами Вале в сторону другой страны никакой инфраструктуры нет.

Небольшой военный городок, расположенный на возвышенности, какой-либо особой радости мне не принес. Не прибавило мне настроения и то, что мотострелковый полк был кадрированный. На этом мои печали не закончились.

В части для меня и для моей семьи не оказалось жилья. Не было и офицерской гостиницы. В конце концов жилье все-таки мне предложили. Двухэтажный «особняк» из камышита, в котором никто не жил. Строение находилось неподалеку от части. В его стенах было множество больших и малых дыр, через которые сильно сквозило. На дворе стоял декабрь, было довольно прохладно. К моей радости, полковое начальство бедственное положение германца приняло к сведению, дало ему один день на благоустройство. Вскоре моя семья заняла две небольшие комнаты на верхнем этаже. Можно было занимать и больше, но в этом не было никакого смысла. Центрального отопления, как такового, не было, не было и какой-либо печи, не говоря уже о газовой или электрической плите. Не было и водопровода. За водой я ходил к небольшому не то гейзеру, не то к арыку. Радовало лишь одно, что вода была идеально чистая. Холодище то и дело преследовало жильцов, особенно ночью. Против него были бессильны железная буржуйка и солдатские одеяла.

Через неделю ситуация сложилась поистине катастрофическая. Закончились горючие запасы: дрова и хворост. Мои попытки найти какие-либо бревна, доски и т. п. закончились неудачей. В экстренном порядке заказал уголь, благо, что рядом была действующая шахта. В советское время Вале был одним из главных центров угледобывающей промышленности Грузии, и получил официальный статус города в 1962 году. Использование твердого горючего вещества растительного происхождения оживило жильцов, но и тут не обошлось без проблем. Однажды ночью я вышел на улицу, в туалет, уборная представляла собой небольшой наспех сбитый домик из сосновых горбылей, и чем-то напоминал скворечник. Через некоторое время позади дома я услышал подозрительную возню. Мигом ринулся к источнику шума. И тут же остановился. На куче угля сидел пожилой мужчина со щетиной на лице и быстрыми движения рук набрасывал куски горючего материала в мешок. Я на некоторое время впал в раздумье. Никогда не думал, что кто-либо из гражданских людей, где бы они не жили и какой национальности не были, могли делать подлости против советских офицеров. Ведь многие прекрасно понимали и видели, что мужчины с погонами на плечах довольно часто бедствовали. Размышлять дальше что-либо я не стал. Я очень тихо подошел к мелкому воришке и со всей силой схватил за его плечи. Затем слегка приподнял. Старичок-армянин от страха в прямом смысле потерял дар речи. Он ничего не говорил, лишь слегка крутил головой по сторонам. Молчал и я. Желание «звездануть» по физиономии воришки я не исполнил, воздержался. Отпустил вора с миром. Прекрасно знал, что после этого «ЧП» моя карьера закончится.

Подобные эксцессы, как правило, приводили к плачевным результатам тех, кто имел звезды. Мою память до сих пор будоражит случай, который произошел с одним из офицеров, которого я неплохо знал. Это произошло во время отпуска, когда он с женой и дочерью пошел к реке, на которой практически и вырос. Молодой мужчина крепкого телосложения, вдоволь накупавшись, направился в близлежащий лесок. Намеревался насобирать сухого валежника для шашлыка. Неожиданно услышал с противоположного берега реки душераздирающий крик своей жены. Отпускник почувствовал что-то неладное и сразу же ринулся на помощь самым близким людям. Происходящее его поразило. В зарослях лежала его жена, один из подонков ее насиловал, другие двое держали ее за руки. Дочь сидела неподалеку и слегка всхлипывала. Итог развязки был ужасающий. Офицер жестоко расправился с ничтожествами. Один из них на всю жизнь остался инвалидом. К сожалению, и того, кто совершил справедливое возмездие наказали. Его сначала исключили из партии, затем выгнали из армии. Без какого-либо пособия, без жилья. Суда не было, но чиновники из соответствующих гражданских и военных органов признали, что офицер превысил меры самозащиты…

Через пару недель мои проблемы с жильем закончились. Мой предшественник, капитан убыл в город Кутаиси, к новому месту службы. Я перебрался в его квартиру. Она находилась на первом этаже двухэтажного дома, на улице Сталина. Офицеры полка в большинстве своем жили в пятиэтажке, в самом начале этой же улицы, прямо перед въездом в город. Благоустроенная квартира, без всякого сомнения, подняла жизненный тонус моей семьи. Не исключением этому был и я, появилась возможность смотреть телевизор, слушать радио, в конце концов принять ванну.

К сожалению, относительно человеческое благополучие только что прибывшего офицера было вскоре нарушено. В полк пришло мое личное дело. Об этом мне сообщил начальник строевой части. Оно заводилось на каждого офицера Советской Армии и Военно- Морского Флота, в нем скрупулезно фиксировались все его достижения и промахи в службе, а также и в семейной жизни. Едва я раскрыл небольшую папочку из твердого переплета не то темно-розового, не то темно-красного цвета, как чуть было не лишился дара речи. Первой, что попалось на мои глаза, была моя характеристика. В целом она была положительная, но указывались и недостатки, в частности, что я болезненно реагирую на критику начальников и нередко с ними пререкаюсь. Это вранье я бы, вполне возможно, и перенес. К этому уже привык, и не только я один. Меня взбесило то, что в самом низу стандартного листа стояла подпись командира батальона и моя. Это означало, что я со своими недостатками согласен и в будущем обещал их исправить. Я стиснул зубы, сфальсифицированная подпись чем-то напоминала собою два сцепившихся крючка. Я неспеша пробежал глазами остальное досье и вновь заскрипел зубами. В небольшом кармане папки был листок из писчей бумаги, на котором черным по белому было написано, что я ознакомлен с личным делом и с характеристикой. И опять стояла «моя» подпись. Я тут же попросил у начальника строевой части авторучку и в один миг перечеркнул все то, что унижало мое достоинство. Ложную характеристику никто мне перед заменой во внутренний округ не показывал, тем более, подобную галиматью я бы никогда не подписал. Мало того. Незадолго до замены в соединении проводилась аттестация политработников. Никто из начальства или подчиненных каких-либо претензий ко мне не имел. Старший лейтенант от увиденного сильно покраснел, некоторое время молчал. Скорее всего, подобного в его практике еще не было. Затем он непонятно почему заморгал глазами и мигом покинул небольшое помещение. Через пару минут в комнату вошел командир полка. Я с олимпийским спокойствием изложил суть и причину произошедшего. Плешивый полковник в ответ ничего не говорил, лишь слегка качал головой. Я его прекрасно понимал. Он еще ничего не знал о «германце», скорее всего, личное дело новенького он еще не читал. Я из своего армейского опыта знал, что отпрыски партийно-советской и военной элиты были вне критики. Верхи, не говоря уже о низах, просто-напросто боялись сынков, имевших высокопоставленных протеже. Скорее всего, только по этой причине комполка несколько пасовал. Боялся еще и по другой причине. Довольно часто грузного мужчину с большим животом и большими звездами на погонах вызывали в политотдел дивизии или корпуса. Давали взбучку. Причина была довольно банальная, прикладывался к рюмке. Полковнику, прослужившему в армейской дыре двадцать лет, до пенсии оставалось три года. Перед «дембелем» ему не хотелось ссориться с офицером с еще неизвестной биографии, тем более, с пропагандистом полка. В итоге «недоразумение» замяли, каждый остался при своих интересах. Несколько позже, я исполняющий обязанности замполита полка, пригласил к себе в кабинет начальника секретной части и поинтересовался своим личным делом. Прапорщик слегка улыбнулся и сказал о том, что мою характеристику по причине ветхости просто-напросто изъяли из папки. Я с облегчением вздохнул, надеялся на поступление в академию. Остальное меня уже не интересовало…

Прошло полгода. В моей службе каких-либо кардинальных изменений не произошло. Я все больше и больше погружался в повседневную жизнь и быт полка, который в прямом смысле был под носом у Турции, члена НАТО. Если говорить о своих личных качествах они в принципе и в армейской дыре не изменились. Я продолжал всегда и везде оставаться принципиальным и порядочным человеком. Из-за этого я довольно быстро снискал уважение среди офицеров, особенно молодых.

Наступил декабрь 1978 года, который стал знаковым моментом в моей жизни. Мне предложили учиться в военно-дипломатической академии Советской Армии. Кое-что об этом серьезном заведении я уже знал. Академия занималась подготовкой разведчиков (сотрудников военных атташе) как для работы за границей, так и для службы в разведывательных органах армии страны. Набор новых офицеров производится, как правило, в конце каждого года. Преподаватели академии, в первую очередь, знакомятся с личными делами офицеров в возрасте до 35 лет и с воинским званием не ниже капитана. Тех офицеров, личные дела которых их удовлетворяют, вызывают в Москву, на собеседование. Некоторым из них предлагается сдать вступительные экзамены. Представителю ГРУ (Главного разведывательного управления при Генеральном штабе ВС СССР) поручается отбирать не более 10 офицеров, но ему приходится проверять около 100 человек, чтобы найти этот десяток самых-самых лучших. Часть будущих слушателей могут набирать и из числа выпускников военных академий. Учеба три года. Особое внимание уделяется изучению иностранных языков. Выпускник, как правило, должен знать два языка.

За время своего существования академия выработала ряд сценариев по поиску кандидатов. Один из этапов проверки состоит в том, что представитель академии приходит на квартиру кандидата и ведет с ним, как правило, обычный разговор. При этом важное значение придается и жене кандидата. Иногда бывает, что жена кандидата по какой-то причине не подходит, например, по интеллекту или чрезмерно эмоциональная. А это означает, что как бы ни был хорош сам офицер, разведчиком ему не быть. Представители ГРУ являются настолько опытными, что по первому взгляду на домашнюю обстановку принимают решение – пришли напрасно или разговор имеет смысл продолжить.

В отличие от других академий, в военно-дипломатическую академию было куда меньше лазеек для поступления по блату. Хотя они и здесь имелись. Это, как правило, офицеры, у которых имеются высокопоставленные начальники ГРУ, Генштаба, Министерства обороны СССР. По сравнению с другими высшими учебными заведениями, эта академия имела куда больше возможностей для работы в дипломатических представительствах за рубежом. Посмотреть на Запад, не говоря уже о том, чтобы там пожить, в те недалекие времена горел желанием каждый советский человек.

Теперь о том, как меня вербовали в самую престижную академию Вооруженных Сил СССР. Был понедельник. Проснулся я, как обычно, в шесть часов утра. Затем привел себя в порядок, плотно позавтракал. Сел за письменный стол, и, взяв в руки Устав внутренней службы, повторил обязанности заместителя командира полка по политической части. «Комиссар» отсутствовал, уже три дня пьянствовал. Знание функциональных обязанностей я считал первостепенным делом, что позволяло мне держаться уверенно и беспристрастно перед любыми начальниками или перед своими подчиненными. Потом я направился в полк, который находился неподалеку от моего дома. Едва я переступил порог контрольно-пропускного пункта, как тут же передо мной появился прапорщик, дежурный по КПП. По-молодецки козырнув, он с некоторым волнением в голосе протараторил:

– Товарищ гвардии капитан… Вас срочно ожидает какой-то гражданский из Москвы, он в кабинете командира полка… Вас ждут… Командир с ним же…

Я улыбнулся, промолчал. Пожал руку прапорщику и спокойно направился в кабинет заместителя командира полка по политической части. На душе было олимпийское спокойствие. Никто из моих родственников или знакомых о каких-либо визитах меня не предупреждал. Мало того. Для их приезда в приграничную зону требовалось много документов и времени.

Мои «командирские часы» показывали без пяти минут девять, когда я подошел к кабинету командира полка и постучал в дверь. Затем ее открыл, и приложив руку к головному убору, направил свой взгляд к столу, за которым обычно восседал командир части. На этот раз его на законном месте не было. Он стоял возле двери, и увидев вошедшего, кивком головы показал ему в сторону гражданского лица. Я сделал два шага вперед, затем представился солидному мужчине в драповом пальто, сидевшему сбоку от стола. Незнакомец быстро встал и направился мне навстречу. Крепко пожал мою руку и с улыбкой произнес:

– Владимир Владимирович, не надо представлений или официальных обращений… – Затем еле слышно добавил. – Ничего не надо… Я и так все о Вас знаю… Знаю даже больше, чем Вы сами думаете…

Неожиданная осведомленность гражданского о моей персоне на какой-то миг привела меня в замешательство. Я слегка покраснел и повел своей головой в сторону командира части, затем перевел взгляд на довольно стройного и симпатичного гостя из Москвы. Он мое волнение заметил. Он вплотную подошел ко мне, взял меня под руку и усадил на стул, напротив «командирского» стола. Затем широко улыбнулся, при этом оскалив два ряда красивых зубов. Потом внимательно посмотрел на плешивого полковника, который почему-то ехидно улыбался и слегка тряс своими очками перед своей физиономией. Я с недоумением смотрел на стоявших мужчин, так как еще не понимал, с какой целью они пригласили меня в кабинет. Развязка не заставила себя долго ждать. Для меня она была неожиданной.

Гражданский мило улыбнулся, и повернув голову в сторону командира полка, вежливо произнес:

– Товарищ гвардии полковник… Я попрошу Вас на некоторое время оставить нас наедине… – Затем слегка наклонился в мою сторону и в прежней манере проговорил.

– Нам с Владимиром Владимировичем предстоит кое-что обсудить…

Плешивый тряхнул своим большим животом, надел на голову папаху, слегка выпятил грудь, и нахохлившись как петух, козырнул и громко отчеканил:

– Я Вас понял, товарищ полковник…

Только после этих слов я в прямом смысле пришел в себя. Я снял с головы шапку и положил ее на колени. Слегка перевел дух. Перевел ненадолго. Неопределенность все больше и больше давала о себе знать. Я никогда не думал, что из столицы большой страны в армейскую дыру ко мне приедет целый полковник. Подобных мне, капитанов, в Советской Армии тысячи…

От внезапно нахлынувшего волнения я почувствовал на своей физиономии мельчайшие капельки пота, которые, как мне казалось, бежали по моему лицу ручьями. Я невольно взмахнул рукой и провел ею по щекам, затем по своим губам. И на этот раз гражданский мое волнение уловил. Он слегка привстал из-за стола и вновь протянул мне руку. Затем очень тихо представился:

– Полковник Митрофанов Николай Данилович… Представлю Главное разведывательное управление при Генеральном штабе Советской Армии… – Увидев некоторое недоумение на моей физиономии, в том же тоне продолжил:

– Я, Владимир Владимирович, сейчас все объясню по порядку…

Капитан почти не дышал. Лишь его карие глаза бегали из стороны в сторону, словно небольшие шарики. Он немного встрепенулся, когда услышал из уст гражданского слова:

– Я по поручению Генерального штаба совершаю поездку и набираю достойных офицеров в академию Советской Армии. Иногда ее называют военно-дипломатической академией… Однако для нашего дела это большой роли не играет…

Я немного приободрился. Открыл слегка рот и почти пересохшими губами прошептал:

– Товарищ полковник, я Вас понимаю…

  Мое оживление в один миг преобразило полковника. Он почти на цыпочках подошел к входной двери, резко ее открыл и слегка прислушался. В коридоре стояла тишина. Потом он закрыл дверь и направился к окну, форточка, которого была приоткрыта. Заметив понимающий взгляд капитана, он улыбнулся и почти нараспев произнес:

– В нашем деле, Владимир Владимирович, любая предосторожность никогда не помешает. Не поме-е-е-ша-а- ет… Гвардии капитан, правильно я говорю?

Я слегка приподнялся со стула и уже очень спокойно ответил:

– Так точно, товарищ полковник…

Дальнейшее поведения гостя из Москвы почти с каждой секундой подкупало меня, бывшего жителя глухой сибирской деревни Драгунка. Я очень внимательно наблюдал за тем, кто, как мне казалось, мог определить, а может и уже определил мою дипломатическую карьеру. Митрофанов присел за стол, расстегнул ворот своего драпового пальто. Я невольно подался вперед, присмотрелся. Я уже не сомневался в том, что передо мною большой начальник, притом из очень серьезного заведения. О важности персоны говорила и его одежда. На гражданском была дорогая рубашка белого цвета и недешевый галстук в крапинку. Я, честно говоря, особых познаний в гардеробе не имел, но во время службы в ГДР, где одежды и обуви было хоть пруд-пруди, кое в чем уже разбирался.

Мои размышления тут же прервал Митрофанов. Он слегка поправил очки на носу, словно проверял их наличие, затем почти по-дружески произнес:

– Владимир Владимирович, не подумай, что я на одну из самых южных точек нашей необъятной страны приехал просто так, наскоком… Нет, еще раз нет… Твое личное дело я основательно изучил в Москве, а потом уже сюда…

Слегка покачав головой, полковник улыбнулся, продолжил:

– Нам нужны не только умные офицеры, но и здоровые… Ты бравый офицер и молодой мужчина… – Он слегка провел рукой по своей широкой груди, и громко рассмеявшись, подытожил. – Мало того. Ты парень симпатичный, да и у тебя косая сажень в плечах…

На похвалу старшего офицера я отреагировал очень скромно. Лишь слегка улыбнулся. Продолжал молчать. Меня сейчас не интересовало то, что было написано в моем личном деле. Меня интересовало, в первую очередь, то, что я буду делать после окончания академии. Только поэтому я молчал, в какой-то мере даже проявлял равнодушие.

  Митрофанов пристально посмотрел в мои глаза и серьезно продолжил:

– И еще скажу тебе, гвардии капитан, такие преданные люди, как ты, нам и нашей стране нужны для выполнения очень важных правительственных задач. Очень нужны, Владимир…

Здесь я уже не выдержал. Несколько вытянув шею, я еле слышно прошептал:

– Товарищ полковник, честно говоря, я еще не представляю, что ждет меня в этой академии… – Я неожиданно для себя поперхнулся, скорее всего, все еще волновался. Затем быстро прокашлялся и опять зашевелил губами. – Извините, например, я проучился в академии… А где я буду потом, в войсках или в другом месте?

Неосведомленность капитана, в некоторой степени даже его наивность, у полковника не вызвала раздражения, она была вполне закономерной. Подобные вопросы он слышал не впервые. Митрофанов очень медленно приподнялся из-за стола, подошел к окну и посмотрел через стекло. Несколько офицеров кучковалось возле небольшого домика, где находился дежурный по части. Затем он перевел взгляд на кандидата в дипломаты, который, непонятно почему, приумолк. Лишь преданными глазами смотрел на посланца из Москвы. Митрофанов вновь сел за стол, и постучав пальцами рук по органическому стеклу, которое лежало перед ним, очень серьезно, даже с несколько официальным тоном произнес:

– Товарищ капитан, наша работа очень серьезная работа… Это, скорее всего, даже и не военная служба… Здесь требуется преданность социалистической идеологии, и, конечно, государственная ответственность.

Вербовщик из Москвы слегка опустил голову, скорее всего, искал новые доводы или мысли. Я также хранил молчание. Молчал сознательно. Буду или не буду выполнять ответственное задание партии и правительства, я еще окончательно не решил.

Я слегка приподнял голову кверху и несколько приободрился, когда до меня вновь донесся знакомый голос:

– Владимир Владимирович, в нашей работе ошибки исключены… Даже мизерная оплошность может привести к гибели системы, которая ковалась не одним поколением советских разведчиков…

От важности гениальной мысли я и сам, не зная почему, слегка приоткрыл рот. Я был окрылен. Я еще никогда в жизни не имел такого предложения, которое так тесно было связано с моей судьбой и судьбой моей страны. Желание быть разведчиком все больше и больше мною околдовывало. О многих из них я читал еще в годы моего детства. Фильмы об умных и очень смелых людях захватывали мальчишку. Сейчас же молодой мужчина с офицерскими погонами на плечах приглашался в эту когорту, в группу умных и смелых соратников…

Я открыл рот и с нескрываемой радостью произнес:

– Товарищ полковник… Мне очень приятно слышать, что мне оказывают такое доверие, даже очень.

Митрофанов с облегчением вздохнул. Мотострелковый полк, находившийся в двух шагах от турецкой границы, был последним в его недельной командировке. Все предыдущие кандидаты, согласованные с командованием округа, прошли на ура. Офицеры от заместителя командира батальона до заместителя командира полка руками и ногами рвались в Москву. Особое рвение проявляли те, кто служил в «дырах», зная, что вырваться из оных можно лишь за счет учебы в академии. Во все высшие военные заведения предстояло сдавать экзамены, в его же академию, где он был старшим преподавателем, достаточно было одного собеседования. Это касалось, в первую очередь тех, кто гонцам из Москвы нравился. Мало того. Ни одна академия не гарантировала столько благ, сколько эта… Как в дальнейшем сложится служба или жизнь кандидатов, его не интересовало.