Исповедь изгоя

Дуров в конце встречи был еще более откровенным:

– Знаешь, мой тезка, я хочу сказать тебе по-честному… Уходи из института по собственному желанию… Они все равно тебя выживут, на прощание пришьют какую-нибудь статью… Я не скрываю, что три дня назад меня вызывали к себе ректор и партийный секретарь…

Нравоучения кадровика Чурсин не стал больше слушать. Он прекрасно знал, что полковник попал сюда по протекции и пристроился совсем неплохо. Его дети закончили «кооператив», получили хорошое распределение. Он кисло улыбнулся, и протянув пожилому мужчине руку, быстро вышел из кабинета.

В этот день у Чурсина было две ленты, четыре часа занятий. В начале второй ленты дверь аудитории, где он проводил семинарское занятие, широко распахнулась и внезапно появился Левин. Лицо его красным и страшно злым. Открыв дверь, он громко прорычал:

– Чурсин, я же тебе говорил, что ты допрыгаешься с этой любовью… Иди и смотри…

После своих слов он сильно матюгнулся и тотчас же исчез. Чурсин впервые видел такое разъяренное лицо шефа. И это его сильно насторожило. Он рванулся вслед за Левиным. За пределами аудитории творилось что-то невообразимое. Из всех комнат гурьбой валили студенты, обслуживающий пресонал и преподаватели. Никто ничего друг другу не говорил. Чурсин, встретив в многоликой толпе двух знакомых сотрудников, поинтересовался, что произошло. Они только дергали плечами и в общей толпе двигались к центральному входу, на улицу. Вскоре оказался на улице и Чурсин. Через несколько мгновений до его ушей донеслось:

– Лариса Сидорова убилась… Лариска убилась…

Услышав очень знакомое имя, он встрепенулся и рванулся через толпу к девятиэтажной новостройке, которая находилась через улицу от института. Расстояние от «кооператива» до многолетнего долгостроя он преодолел за считанные секунды. Что он дальше делал, он уже не представлял. Он со страшной силой раздвигал руками толпу и вскоре оказался на небольшом пяточке земли, который был окружен милицией и людьми в белых халатах.

Упитанный милиционер, увидев перед собою высокого мужчину с отрешенной физиономией, сделал попытку его приостановить. Сделать ему это не удалось. Чурсин, словно лев, резко толкнул стража порядка в грудь и в сей миг оказался в центре пятачка. Затем опустился на колени и приподнял белую простынь. Поднял и тут же вскрикнул. Перед ним лежала Лариса, его любимая женщина. Она лежала в большой лужке крови. Лицо ее было до неузнаваемости изувечено. Он дрожащими руками опустил простынь на тело мертвой и сел на землю. Он был в шоке. Он еще не верил, что его любимая женщина могла решиться на самоубийство. Через некоторое время он встал с земли и со слезами на глазах прошел через толпу людей.

На обочине дороги он увидел милицейский «УАЗ» и двух милиционеров с оружием. Он медленно прошел мимо машины и милиционеров, затем завернул за угол противоположной улицы. Неожиданно позади него раздался тяжелый топот. Он повернулся и в этот же миг на его голову обрушился страшный удар. В этот же миг он ощутил прохладу металлических наручников…

Егора Чурсина в камере предварительного заключения продержали целую неделю. В каком качестве и на каком основании его задержали, он не знал. Сидел он в одиночной камере, сидел днем и ночью. На прогулки его не выпускали. В уборную его сопровождали два милиционера. Пищу ему приносили в камеру. Каких-либо допросов ему не устраивали. Не было к нему и посетителей. Его многочисленные попытки спросить что-либо о Ларисе Сидоровой у лупоглазого охранника, ничего не давали. Сержант, словно заводной, на его вопрос тараторил одно и тоже:

– Товарищ задержанный, прекратите разговорчики… Прекратить разговорчики…

На его стуки в дверь, от которых его кулаки кровоточили, никто не реагировал. Гибель любимой женщины стала для одиночки настоящим кошмаром. На четвертые сутки он стал думать о самоубийстве. В его голове были десятки вариантов, но все они получали фиаско. В его камере какие-либо крючки или острые предметы отсутствовали. Не было даже металлической решетки на окне, которую он мог бы в лучшем случае перепелить, в худшем перегрызть зубами…

В понедельник его выпустили. Как в начале его пребывания, так и после окончания, никаких бумаг на его не заводили. Доставили его поздно ночью в пригород Помурино. Всю дорогу он сидел на заднем сидении, сидел с завязанными глазами. Только после того, как его высадили и «УАЗ» скрылся из вида, он стал размышлять. После удара дубинкой по голове, он сразу же потерял сознание. Его скрутили и бросили в милицейскую машину. Через несколько часов он оказался в тюрьме, которая находилась в двухстах километрах от областного центра. Утром Чурсин был уже в своей квартире и сразу позвонил Торшину. Ему повезло. Андрей был на рабочем месте, и на его вопрос о месте захоронения Ларисы, сухо буркнул:

– Она похоронена на своей родине…

В Аксеновку Чурсин приехал на следующий день рано утром. Деревня еще спала. Вряд ли бы кто из ее жителей узнал в сгорбленном старике, с заросшей бородой и с седыми волосами на голове, некогда представительного мужчину, который помогал Ларисе Сидоровой в похоронах ее матери. После этого ни дочь умершей, ни Чурсин не были в деревне. Отсутствие оных ни в коей мере не говорило об их забвении. Неизвестно откуда аксеновцы все больше и больше узнавали о любви и жизни зрелого мужчины и молодой девушки. Кое-то рассказывал, что Лариска очень хорошо живет с профессором, имеет собственную машину. Другие пускали слушок, что их землячка разлюбила городского и сейчас живет в другом городе, и даже в другой республике.

После похорон Ларисы на деревенском кладбище сплетни в один миг улетучились. Сельчане, особенно старушки, сидя на завалинках своих домой или на крыльце полуразвалившегося магазина, терзали себя одной и той же мыслью: почему Лариска решилась на самоубийство. В стане ее родственников таких случаев никогда не было. Многие недоумевали, почему не ужились между собою городской мужчина и молодая сельская красавица.

Чурсин пошел на кладбище не сразу. Ему все еще не верилось, что на этой земле уже нет его любимой девушки, и что она уже к нему никогда не придет. От этого ощущения и понимания, он все чаще и чаще смахивал со своих глаз слезы. Только к обеду он пришел на кладбище, чтобы навсегда проситься с любимой женщиной. Могила Ларисы находилась рядом с могилой матери. Он сразу же заметил бугорок свежевырытой земли и неспеша подошел к нему. Затем присел на корточки и заплакал. Сейчас на этой земле у него не было любимой женщины. Не было и сына, о котором он часто мечтал с Ларисой. Все улетучилось в единый миг.

От бессилия возвернуть все назад, он сильно сжимал зубы. Сквозь набегавшие слезы, он все больше и больше убеждался в наивности своих попыток перевернуть человеческий мир, где господствовал культ лжи и безразличия. Сейчас он казнил себя за то, что он не прислушался к мудрым советам свой любимой. Она, как оказалось, была куда мудрее, чем он. От этого запоздалого умозаключения у него появлялись страшные боли в сердце.

На следующий день Чурсин пошел в отдел кадров. В руке у него был стандартный лист бумаги, на котором было написано его заявление об уходе из института, по собственному желанию. Дуров внимательно прочитал написанное, затем тут же в его присутствии наложил свою резолюцию. Кадровик, прощаясь со седовласым историком, с ехидцей произнес:

– Ну и вот, уважаемый товарищ Чурсин, что от Вас и требовалось…

Чурсин в ответ не сказал ни слова. Он скрипнул зубами и быстро вышел вон. В этот же день он пробежал по службам и подписал все бумаги, необходимые при увольнении. В партийный комитет он не пошел. На этот раз партийная характеристика ему была не нужна…

После ухода склочника из своего кабинета Дуров сразу же позвонил ректору. Воробьев с большой радостью принял его новость. Чурсин уже многие годы был для него, как бельмо в глазу. Поэтому он очень долго благодарил своего подчиненного за медвежью услугу. Дуров поток благодарностей в свой адрес не прерывал. Ему всегда в жизни нравилось, когда его хвалили или делали подношения. После разговора с ректором он решил немного расслабиться. Он неспеша закрыл изнутри на ключ дверь своего кабинета и также неспеша сел в мягкое кресло. Затем включил кондиционер и с наслаждением затянулся сигаретой. Потом положил свои ноги на стол. Такая поза была для него вершиной кайфа. Пребывать в таком блаженстве он стал только после окончания Военно-политической академии.

Раньше было просто невозможно. Ради кайфа он многие годы не только усердно служил, но и прислуживал. За свои почти тридцать календарных лет службы он понял, что профессия прислужника прочно вошла во все ниши рабоче-крестьянской армии. Без угодничества и лести перед старшим начальником, он никогда бы не стал полковником. Его попытка примерить штаны с красными лампасами закончилась провалом. Очень-очень большого блата в самой столице у него не было. Не было его и у его подчиненных Тарасова и Овчарова. Закадычные друзья после окончания ветеринарного института вместе были призваны в ряды Советской Армии. После двух лет службы они также вместе написали рапорты, что желают и дальше служить в доблестных вооруженных силах страны Советов. Через несколько лет пути трех земляков пересеклись, пересеклись в Сибири. Все стали служить в одной дивизии. Дуров, которого назначили на должность заместителя начальника политического отдела соединения, приехал сюда на три года позже. Тарасов и Овчаров были начальниками солдатских клубов, один в танковом, другой в мотострелковом полку. Через год не без его помощи они стали руководить офицерскими клубами. Карьеру они закончили майорами. Дуров уволился полковником.

Через несколько лет тройка опять встретилась в Помурино. Бывший начальник политического отдела сначала работал в жилищной комиссии райисполкома, распределял жилье для военнослужащих. Зарплата была небольшая, но зато место было прибыльное. Через год Егор Петрович получил шикарную трехкомнатную квартиру, для себя и жены. Дополнительную жилплощадь получил незаконно, фиктивно прописав свою мать, умершую пять лет назад. Еще через год купил себе новое «Жигули». Купил в складчину, точнее за взятки, которые брал за квартиры. Взятки были большие и малые. Кто хотел быстрее получить и в лучшем районе города, кидали на лапу больше.

У бывшего организатора политического воспитания военнослужащих был свой прейскурант цен на жилье, который видоизменялся. Взять больше или меньше, он определял в личном собеседовании. С одиноких женщин брал натурой. При воспоминании о Кристине у Дурова невольно поднялся половой член. У этой женщине все было необычное: имя и красота, страсть и преданность. Необычным был и ее муж, бывший прапорщик. Его списали из армии по психической статье. Во время учений по пьянке он бросил боевую гранату в окоп, хотел насолить командиру роты. К счастью, ЧП обошлось без жертв. Псих со своей женой также стоял на очереди, почти три года. Просить жилье за мужа пришла его жена. Чиновник попросил ее зайти через неделю. Военнослужащим обещали выделить квартиры. Кристина пришла в строго назначенное время. Через несколько минут они вышли из трехэтажного особняка и сели в «Жигули». Квартира молодой женщине очень понравилась. Здесь она и рассчиталась со своим неожиданным меценатом. Дуров после этого «рассчета» почти месяц не прикасался к своей жене. Затем стал в постели у нее только «отмечаться», просто для галочки. Его бывшая боевая подруга явно уступала по всем параметрам его любовнице.

Прелюбодеяние пятидесятилетнего мужчины и тридцатилетней женщины закончилось очень быстро. Псих, узнав о любовных шашнях своей жены, жестоко ее избил. Затем набил физиономию и ее любовнику. Через год Кристина позвонила Дурову и сообщила ему о скоропостижной кончине своего мужа. Через месяц ее покровитель уволился из райисполкома, стал начальником отдела кадров кооперативного института. Еще через месяц устроил к себе в отдел и Кристину…

Склочник Чурсин Дурову не очень нравился. Уже больно он себя за умного считал. Бывший политработник всегда был верен военным устоям. Начальник всегда прав, путь даже и неправ, все равно он прав. На деле это означало, что тот, кто прав, тот всегда умный. Новоиспеченный кандидат с исторической кафедры уже давно был на его заметке. Собирать на него досье ему поручил лично ректор института. Львиную долю негатива об этом человеке он брал и от своих бывших однополчан Тарасова и Овчарова. Они частенько приезжали к нему на дачу. Бывшего шефа какими-либо растратами они не обременяли. Они всегда привозили ему коньяк и закуску.

Чурсин среди сплетен об институтской жизни в последнее время все больше и больше был у них на первом месте. Дуров поручение ректора исполнял с особым рвением. Делать бяки ради своей карьеры ему было уже привычным делом. Он делал их довольно часто во время своей военной службы, делал и в детстве. Он улыбнулся, когда вспомнил случай подобной бяки, которую он сделал еще в пятом классе. Учительницу математики он страшно не любил. Не любил не только за ее предмет, но и за излишнюю придирчивость к своей персоне. Анна Николаевна страшно злилась на ученика, голова которого почему-то очень слабо отражала простейшие математические задачки. Егорка Дуров частенько плакал, когда в его дневнике появлялась очередная жирная двойка. Мальчишка страшно обиделся на свою классную руководительницу. Случай отомстить ей вскоре представился. Однажды он попросился в туалет. Вышел из класса и подошел к двери директорского кабинета. Затем заглянул в замочную скважину. И обомлел. На столе лежала математичка с раздвинутыми ногами. Между ее ног стоял Иван Петрович, директор школы, который то и дело двигал своим телом взад и вперед. Мужчина был без трусов. Егорка после недолгого раздумья пошел в учительскую и позвал Нину Алексеевну, заместителя директора по учебной работе. Она вела у него историю. Женщина посмотрела в скважину, и широко улыбнувшись, погладила школьника по голове.

Через неделю власть в школе поменялась. Директора уволили, уволили и математичку. Директрисой стала Нина Алексеевна. После этой бяки школьник Дуров до самого выпуска имел отличные оценки по истории СССР. По алгебре и по геометрии он также двоек не имел. Несколько позже он узнал о довольно горестной судьбе математички. Анне Николаевне с самого начала с мужем не повезло. Он часто пил, иногда даже ее избивал. В постели молодая женщина от пьяницы не получала какой-либо ласки, не говоря уже о другом. Иван Петрович пришел в школу из райкома партии, его сюда сослали. Бывший инструктор злоупотреблял спиртными напитками. Математичка впервые близко познакомилась с ним во время коммунистического субботника, когда она со своими питомцами наводила марафет на территории школы и микрорайона. После окончания работ она зашла в кабинет директора. Вышла поздно вечером…

Надежда Чурсина на быстрое трудоустройство, к его большому сожалению, не оправдалась. Его попытки устроиться в техникумах, в профессионально-технических училищах учителем истории или обществоведения проваливались с треском. Встречи с руководителями этих учреждений проходили как по трафарету. Все с ним очень мило разговаривали, восхищались его научными заслугами. На этом в принципе все дело заканчивалось. Кое-кто, скорее всего, для проформы, просил его через недельку перезвонить. Он с нетерпением выжидал срок и перезванивал. Опять все было безрезультатно. Не имели успеха и его попытки в очередной раз лично встретиться с тем или иным начальником. Секретарша сначала мило спрашивала его о цели визита. На какое-то время голос в трубке исчезал. Затем раздавался вновь. На этот раз женский голос был очень строгим и даже надменным. Сказав о том, что ему отказано в трудоустройстве, женщина мгновенно бросала трубку. Каждодневные визиты и звонки все больше и больше приводили Чурсина к единой мысли. Обком партии и нижестоящие партийные клерки делали все возможное для недопущения его к профессиональной деятельности.

Мысль посетить военное училище связи у него возникла совершенно случайно. Однажды он, сидя в трамвае, увидел двух молодых лейтенантов, которые перебегали улицу. Он невольно залюбовался молодыми и сильными ребятами. Недолго думая, он пересел на другой трамвай и через час с небольшим оказался перед воротами контрольно-пропускного пункта училища, которое находилось на самой окраине города. Вскоре он сидел в уютном кабинете начальника политического отдела и с наслаждением пил чай. Чем больше он болтал с молодым майором о политическом воспитании военной и студенческой молодежи, тем у него больше теплилась надежда на трудоустройство в военном учреждении. Офицер сначала очень обрадовался неожиданному пришельцу, который из своей черной папки вытащил объемный талмуд, в котором находились его научные труды и всевозможные вырезки из газет и журналов. Вакансии на кафедре истории КПСС, по словам политического руководителя, пока не было. Она, как он выразился, «зримо наклевывается» следующей весной. Один из преподавателей уходил на пенсию. В искренном желании собеседника помочь ему, Чурсин убедился сразу же, когда тот пошел в отдел кадров за анкетами. Майор, к его удивлению, вернулся очень быстро и с озабоченным лицом. Сердце Чурсина невольно екнуло. От неопределенности он даже приподнялся со стула. Заметив его волнение, офицер внимательно посмотрел ему в глаза и четко произнес:

– Егор Николаевич, я, как военный человек, скажу начистоту… Моему подчиненному поступил звонок из одного партийного учреждения… Нас просили Вас не беспокоить…

Трудоустроиться в военном училище для Чурсина было последней надеждой. Она рухнула, как и все остальные, как карточные домики, которые разрушали по партийной указке. Этой ночью безработный историк очень долго раздумывал о людях, сидящих в приметных особняках. Очередное желание писать наверх, он напрочь отметал. За все эти годы он писал несколько раз, ответа не приходило. Писать заявление в районный комитет партии о снятии с него партийного взыскания, он также отметал. Провинившемуся, согласно уставу, требовалось хотя бы полгода для осознания своего проступка…

Прошел год. За это время в жизни некогда молодого и талантливого историка многое изменилось. Найти работу по своей профессии в областном центре ему и не удалось. Он вынужден был уехать в родное Марьино. И здесь его «достали». В местном профессионально-техническом училище на должность учителя обществоведения его не взяли, несмотря на то что этот предмет вел семидесятилетний пенсионер. В прошлом инспектор районного отдела образования. Кандидату исторических наук предложили место ночного сторожа в районном элеваторе. Он согласился. Нищенская зарплата, которую и ту вовремя не выдавали, вынудила его искать другие пути самовыживания. После работы он пять-шесть часов спал, затем садился на «Жигули» умершего отца. Занимался извозом. Доход был небольшой, но для его самого и его матери хватало. Через полгода по инициативе партийной организации жилищно-эксплуатационной конторы, где он состоял на учете, с него сняли партийное взыскание, при одном воздержавшимся. Через месяц городской комитет партии удовлетворил ходатайство коммунистов-пенсионеров. Через неделю коммунист Чурсин добровольно вышел из рядов Коммунистической партии Советского Союза…

Глава четвертая.

Встреча с прошлым

Прошло ровно пять лет. За это время произошли поистине кардинальные изменения на просторах громадной страны под названием СССР. Советский Союз, как содружество республик, в один миг распался. После парада суверенитетов образовались независимые страны. Ушла в небытие и Коммунистическая партия…

Чурсин очень внимательно наблюдал за происходящими процессами в обществе. Ему до слез было обидно видеть, что в этой вакханалии больше всех страдал простой народ. За это время и у него самого в жизни многое изменилось. Не обошлось и без горести. Через два года после его приезда в Марьино, у него умерла мать. Она очень сильно переживала за своего единственного сына, который по собственному желанию уволился из института. Не повезло ему и в любви. Девушка, которую он любил, погибла. Почему погибла и кто в этом виноват, она так и ладом не знала. Сын сказал, что она погибла в автомобильной катастрофе. Какими-либо другими подробностями по этому поводу она не интересовалась. Ее сын и сам по своей невесте сильно переживал. Ему было только тридцать пять, а голова почти вся уже была седая. Ее даже не радовали хорошие деньги, которые приносил Егорка, когда занимался извозом пассажиров. Ее пугал, в первую очередь, образ его жизни, особенно в последнее время. После работы он приходил отрешенный, словно сам не свой. После завтрака сразу же ложился спать, затем садился за баранку автомобиля. Вечером уходил на дежурство. Так проходили дни, месяцы…

Егор Чурсин не снимал доли своей вины в преждевременной смерти матери. Его проблемы в значительной мере укоротили ее жизненный путь. Он часто видел слезы на ее глазах. Даже в очень редкие минуты совместного пребывания, он иногда не удосуживался спросить об ее здоровье. Ему, как мужчине, как сыну, так и не удалось создать хоть маломальские человеческие условия для ее старости. Мать умерла в конце мая. За день до своей кончины она высадила в палисаднике помидоры. Он утром, как обычно, пришел домой и, к его удивлению, стол на кухне был абсолютно чистый. Она всегда встречала его и накрывала ему на стол. На всякий случай он зашел в ее комнату. Подошел к кровати и застыл. Мать лежала с открытыми глазами и не дышала. Машина «Скорой помощи» приехала минут через десять. Однако было поздно. Врачи констатировали, что женщина умерла за два часа до прихода своего сына.

После смерти матери Чурсин кардинально изменил свой образ жизни. Через месяц он уволился с элеватора. Глазеть на черное небо из небольшой каморки ему страшно надоело. Он активно занялся извозом. На большие расстояния на стареньком «Жигуленке» не ездил. По мере необходимости своего железного коня берег. За полгода извоза ему удалось прилично заработать. На эти деньги он основательно отремонтировал родительский дом. Шабашники за месяц ему перестелили полы во всех комнатах, поставили новую крышу. В это же время он познакомился с женщиной. Познакомился совершенно случайно, когда «таксовал».

При возвращении из небольшой деревни, куда он отвозил четверых мужчин, перед самым въездом в Марьино откуда не возьмись перед ним появилась женщина на велосипеде. Она выруливала со второстепенной дороги на главную. Водитель резко ударил по тормозам. От испуга у него дрожали руки. Он мигом выбежал из машины и начал со злостью матюгаться. На его матерщину женщина абсолютно не реагировала. Лишь после того, как он выдохся, она спокойно произнесла:

– Товарищ водитель, Вы также материтесь, как мой нелюбимый муж… – Затем с улыбкой добавила. – Если у моего велосипеда тормоза уже месяц не работают, это не значит, что я буду от посторонних мужчин каждый день маты выслушивать…

Очень остроумный ответ незнакомки рассмешил Чурсина. Он извинился перед молодой особой и напросился отремонтировать ей велосипед. К сожалению, мастера с него не получилось. Он бился с колесом во дворе своего дома почти целый час. И все было бесполезно. Настя, так представилась обладательница велосипеда,

вместо того, чтобы успокоить незадачливого мужчину, наоборот, стала его науськивать:

– Егор Николаевич, у тебя столько же таланта, как у моего бестолкового Мишеньки…

Слушать упрек симпатичной женщины Чурсин дальше не стал. Он быстро вытер тряпкой свои грязные руки и с силой затолкнул критиканку в «Жигули». Вскоре его автомобиль остановился возле магазина «Автозапчасти. Велосипеды». Водитель вышел из машины и спешно направился в магазин. Пассажирка осталась сидеть на своем месте. Чурсин очень долго выбирал велосипед. Выбрал дамский и очень дорогой. Затем рассчитался за покупку. Настя дорогостоящий подарок от него приняла, как должное. Она его за это даже не поблагодарила. Она лишь улыбалась и только…

Поздно вечером в окно дома № 13, расположенного по улице Пролетарской, постучали. Чурсин приоткрыл штору и его сердце от радости замерло. Перед ним стояла Настя…

Весна 1996 года для него началась очень неудачно. В первой половине апреля у его «Жигулей» застучал двигатель. В срочном порядке надо было искать автомастерскую. Ходить пешком даже по небольшому городу, ему не хотелось. Он стал рыться в рекламках. За неделю в его почтовом ящике иногда скапливались целые горы всевозможных объявлений и газет. Раньше всю эту макулатуру он выбрасывал, даже не читал. На этот раз он очень внимательно все пролистал и прочитал. Частных автомастерских и автослесарей в Марьино оказалось около дюжины. Он поднял телефонную трубку и вдруг ему на глаза попалось совершенно не техническое объявление.

Он еще раз его прочитал и тотчас же положил трубку. Некто Юрий Михайлов давал объявление, что он приглашает сибиряков написать книгу об истории своего края. Содержание коротенькой информации бывшего историка мало интересовало. Его привлекла фамилия. Почти два десятка лет назад в одной группе с ним учился Юрка Михайлов, бывший солдат Среднеазиатского военного округа. Они с ним были корешки, нередко открывали друг другу свои души. Юрка немного прихрамывал на левую ногу. Икру ноги ему проткнули раскаленным шомполом от автомата старики, которые издевались над ним, еще молодым салагой.