скачать книгу бесплатно
Сбой на счастье
Александр Михайлович Великанов
В романе события вековой давности неожиданно находят своё продолжение на просторах донских степей двадцать первого века. Что может сподвигнуть молодого успешного столичного бизнесмена Алексея на принятие решений, приводящих к резкому повороту в его жизни? Нестандартная командировка в дальний хуторок. Там он испытывает будоражащий спектр ярких эмоций от знакомства с местными жителями и погружается в теплый самобытный, оказавшийся ему родным деревенский колорит. Сельский флёр создаёт контрастный фон для происходящих захватывающих событий, а его категорично-прагматичный склад ума даёт сбой.
– Мама! – голос Любы предательски дрожал, когда она переступила порог отчего дома, – Маам, – протяжно повторила она.
В дальней спальне она услышала шорох и смело пошла на него. «Слава Богу, живая» – шевельнулось в голове.
– Здравствуй, доченька, – Зинаида, лежала в постели.
– Мамочка! – дочь подошла и стала целовать утопающую в подушках больную.
– Вот, Любушка, хотелось взглянуть на вас, видишь, слегла.
– Прекрати, ты не болела никогда. С чего удумала то?
– Дак, не я решаю, это за нас решено. Вот и я хочу вам – детям, из теплых рук… Тонька с Танюшкой тоже обещались.
– Едут, едут. Созванивались уже, – заверила дочь.
– А ты с кем? На чём? А то март месяц, все тает.
– С Валентином, он пошёл хозяйство твоё глянуть, может управить кого надо.
– А-а, так нет, Филипповна – соседка приходила давала, вечерком закрыть обещала. Зорька моя в запуске. А Валёк твой – хозяин, правильно, чё она тёща-то, подождет, а вот животина моя – она ж к вам переедет.
– Мам, ну ты опять.
– Да нет, я рада за тебя, с ним не пропадёшь, – полным сарказмом голосом сказала мать.
– Душно у тебя, дай хоть форточку открою.
– Открой, доченька, открой, а то вечером народ соберётся, а тут старушечьим духом.
– Мам, ну ты не меняешься!
– Ты тоже, но лучше два дня да в скачь, чем всю жизнь да в плачь.
– Ну вот это ты к чему?
– Да так, забываться стала, – при этом пожилая женщина взяла дочкину ладонь в свои руки, поцеловала, вздохнула и продолжила, – мозоли у тебя почище чем у иных мужиков, не научила я тебя себя беречь, вот и живёшь как в ярме.
– Ма!
– Так, иди на кухню, там тушка гуся, залей родниковой водой и ставь варить.
– А тебе бульон жирный можно?
– Мне теперь все можно…
– Есть кто живой? – услышали они боевой женский голос.
– Да, жива. Иди сюда, Тонечка.
И в комнату вбежала симпатичная голубоглазая женщина средних лет.
– Мама, я же предупреждала тебя, звала к себе. Нет, приросла к своей деревне, к корове, да соседке. Врач был? Какой диагноз?
– Фельдшер был наш – Илюша, молодой, да толковый, – на последнем слове Зинаида Петровна сделала особенный акцент, – Он то и сказал, что время поджимает.
– Молодой фельдшер глупости говорит. У нас в райцентре не Бог весть какие доктора, но все же…
– Тоня, я сама врач, хоть и ветеринарный, а про Илюшку ты зря, он мне здорово помогает, – при этом пожилая женщина закашлялась, – ой, Тоня, воды принеси.
Средняя дочь поспешила на кухню и вернулась со стаканом в руке.
– Всё. Передумала. Вот и помирать собралась и стакан воды принесли, а пить не хочется. Помоги-ка мне присесть, покаяться перед тобой хочу.
– Мам, может не надо? У тебя и так сегодня непростой день, градус эмоций повышен.
– Дети собираются – это радость, а вот ваши мужья будут жить со мной под одной крышей, так это да, чистый адреналин.
– Опять!?
– Что опять?
– Про мужей.
– Как будто они у вас поменялись…
– Мама, ты сама говорила, что люди не меняются.
– Люди-то не меняются, а вот мужья очень даже. Вон твоя школьная подруга с третьим живёт, а тебя опять Генас привез?
– Я с ним живу больше двадцати лет, а ты все никак не смиришься.
– Так вот, Тонь, рожать тебя я боялась. Молодая, глупая была, думала Люба у нас уже есть, не потянем, жили тяжело, работали, а вот видишь, как сейчас, и к себе зовёшь, и опять же стакан воды, да и за жизнь из вас троих ты самая цепкая. Прости, дочь, а!?
– За что!? Я ж тогда ребёнком только родительскую заботу и ласку помню.
– Устала я, иди к Любе, помоги с ужином. Картошка в погребе, масло в столе, да и дома вы, разберётесь.
Татьяна наступила на хрупкую мартовскую льдинку, отчего та лопнула, разлетевшись на множество осколочков, а снизу выступила талая вода. Молодая женщина высоко подняла голову и увидела отсюда, с автобусной остановки, родной хуторок. Он вытянулся вдоль речки и будто звал обратно, в её детство, юность, к первой любви. Она решительно шагнула навстречу этому зову. В домах еще топили и из труб то там, то здесь виднелся дымок. Отчего сердце так колотится? Наверное, от быстрой ходьбы, хотя нет, в Москве – городе бешеных скоростей, ей приходилось много бегать, так что тренировка была.
– Тань, ты бы помедлила, а то я не успеваю, – услышала она за спиной голос Алексея. Мужчина, одетый в светло-голубые джинсы и бежевые замшевые ботиночки неловко перескакивал, ища «чистый путь». Невдомёк ему, что в марте здесь просто нет этих «чистых путей», словно в продолжение женских мыслей, парень провалился в лужу, обрызгав себя. Татьяна звонко засмеялась, а Алексей обиженно надул губки. Каким же он был сейчас здесь нелепым – этот рафинированный москвич, странно, а там он ей казался «крепко стоящим на ногах».
Зинаида Петровна попросила помочь ей сесть за стол. Два зятя, Геннадий и Валентин – крепкие мужики схватили женщину под руки и с рвением стали приподнимать.
– Тише, ироды! Куда подталкиваете? Знаете же, вилками, да ложками могилы себе роем. Видно свою я уже выкопала.
Шаркая ногами, процессия медленно, но верно передвигалась на кухню.
– Тонь, а Генка то еще больше поправился. Генка, ну нельзя же так.
– Мам, ты как-то резковато, – пыталась заступиться за мужа средняя из дочерей.
– Нет, я не как-то, я конкретно. Так, меня вот сюда в торец стола посадите, чтобы всех было видно.
– Что-то Танечки нет, – взглянув в окно, сказала Люба.
– Сама же говорила, звонила, едет, – ответила Зинаида.
– Мама, она просила тебя предупредить, что приедет не одна, а с мужчиной.
– С кем?
– С мужчиной.
– Действительно, интересно, – только и вымолвила Зинаида.
– Ну чего же интересного, она женщина красивая, по-моему, все вполне предсказуемо, –вмешался Геннадий.
– Так называемые зятья, давайте баню топить, – скомандовала тёща.
– А может и не приедут, – пытался возразить муж Антонины.
– Живо! Два раза не повторяю!
Мужчин будто ветром сдуло. Геннадий семенил за Валентином, бурча себе под нос:
– Вот ведь тёща, помереть спокойно и то не может.
Процедура заняла у них немного времени, дрова были приготовлены.
– Валентин, а может и нет его, наследства, может зря мы терпим? – спросил младший из мужчин.
Старший зять смотрел на него и молча слушал. Мысли в его голове были тяжёлые, вернее умещаться им там было сложно. Он думал о том, как бы незаметно из багажника вытащить металлоискатель, который он предусмотрительно взял у соседа. Валентин не хотел полностью посвящать мужа Антонины в свои планы, которые, по всему видно, того и не сильно интересовали. Права Зинаида в отношении Генки, а вот к нему – к Валентину несправедлива.
– Слушай, Валь, а сто грамм хоть нальёт, как думаешь? Или повод не очень?
Любин муж строго посмотрел и произнёс:
– Нальёт – выпьем, а просить не смей, тем более за меня и если что не так, то, пожалуйста, скатертью дорожка.
Геннадий понял, что теряет в лице Валентина приятеля. Вот что делают деньги, даже ещё не найденные, а тёща ещё нас расчёсывает под одну гребёнку…
– Тань, давай передохнем сумки тяжёлые, и что ты в них только наложила, – ныл за спиной бодро вышагивающей женщины, Алексей.
– Давай я помогу, если ты устал.
– Нет, так не пойдёт.
– Тогда быстрее, уже скоро будем дома.
Зятья, ещё были в бане, когда в дверь дома вошла младшая дочь и бросилась к матери:
– Мамочка, прости! Прости меня!
– Да ладно, знаешь же, старший умный был детина, средний был и так, и сяк, а Танька истинный дурак.
Пока четверо женщин обнимались, целовались, Алексей топтался у дверей, не зная, как себя вести, и, наконец, собрав остатки смелости, произнес:
– Здравствуйте.
Хозяйка дома перевела свой взгляд на него:
– Тань, а это кто? Чё это он в твоих штанах что ли? Уж больно брючки узковаты.
– Знакомьтесь – Алексей. А это моя мама и сёстры.
Артём шел домой, в его голове тяжело шевелились мысли. Весна – хлопотное время для крестьянина, хотя, когда оно у него спокойное? Тут ещё помимо сезонных забот маячило собрание пайщиков – дольщиков земельных паёв. Мужчина думал о том, что несмотря на все трудности, дорога на работу приятнее для него, чем дорога домой. Он очень любил своего сына Ваньку, но к сожалению, к нему прилагалась вечно ворчащая супруга Оксана. Если первые годы жизни она пыталась создать видимость любящей жены, то с годами не то что не стерпелось, а стало невозможным существование под одной крышей, и только сынишка соединял их. Оксана как могла помогала своему мужу: вела бухгалтерию его хозяйства, хлопотала по дому, вот только все это было приправлено постоянными скандалами, упрёками о несбывшихся надеждах. Муж оказался не тем трамплином, который отправил бы её к счастливой жизни, о чём при последней ссоре она не преминула заявить. Артём же терпел все эти годы, просто терпел, из-за сынишки – Ванюшки. Он не спорил с Оксаной, молчал.
Из-за угла навстречу мужчине выскочил фельдшер – Илюшка и кинулся полушёпотом что-то рассказывать фермеру. После разговора Артём прибавил шаг, прошёл мимо калитки своего дома и пошёл к реке. Странно, очень странно устроена человеческая душа. Ему вдруг стало легко, так не было давно, много лет, будто сзади выросли крылья и несли его обратно, в юность, когда он был безгранично счастлив, а меж тем ноги шли к реке, на «их место». Вернее, это место было любимым для встреч его одноклассников, молодой мужчина долго смотрел на берёзу, да, тогда она была тоньше, изящнее, но и сейчас – белая красавица. Именно на её фоне он сделал фотографию, которую часто тайком от всех подолгу разглядывал. И вот сейчас она приехала, снова дышит одним воздухом с ним смотрит в то же небо, на те же деревья, наверное, пойдёт в тот же магазин к Лизе – однокласснице. Артём знал, она непременно придет сюда и будет также смотреть на эту берёзу, в этот раз он уже никуда и никогда её не отпустит. За годы становления он научился засовывать свою гордыню туда, откуда она не могла показаться. Это тогда, в юности, все наломали дров и сейчас хлебают полной ложкой, хотя Илюшка сказал, что с ней приехал холеный московский «хмырь». Как приехал, так и уедет, только без неё, без Танюшки. Меж тем он вспомнил её глаза, светло-карие лучистые, которые всегда смотрели внутрь, в самую его душу. Ведь они с ним понимали друг друга без слов. И тут закралась тень сомнения, вдруг она изменилась, стала московской фифой? Нет, она – его Танюшка – Татьяна Иванова не могла стать другой, у таких людей есть стержень.
… Вот их последний звонок. Её короткое коричневое платьице, кипельно белый фартук, огромные белые банты, все это так подчеркивало её свежую, какую-то ягодную красоту, на его плечах сидит первоклашка. Хм… А эта первоклашка – Алёнка Илясова в этом году заканчивает школу. Значит прошло десять лет. Десять лет без неё, без надежды на её возвращение … Спасибо хоть любимая работа. Если бы только Илюха знал какую бурю в душе Артёма пробудят его слова.
Вечером за ужином Валентин был необыкновенно любезен, часто подливал мужчинам самогоночки, а женщинам тёщиной наливочки. Люба удивлялась, потому что не замечала за мужем подобной галантности со времен свадьбы. Все последние годы он бурчал, что «вливать в Генку самогонку – перевод продукта», а тут вдруг сдружились?
Ночью старший зять долго ждал, когда все уснут, так как всем мешал грохочущий храп Геннадия, наконец, затихли женские голоса за стенкой. Москвич засопел, видно самогонка помогла ему сделать это несмотря на рулады младшего зятя. Валентин тихонько, чтобы не скрипнула ни одна половица, вышел во двор, подошел к своей машине, открыл багажник, взял оборудование и направился в тёщин сарай. Там выдохнув, он спокойно включил металлоискатель, благо сосед дал исчерпывающие инструкции, методично начал исследовать полы помещения, чувствовал, как у него потели ладони и его настигал азарт. Прибор подал сигнал. Валентин быстро сложил в угол оборудование, схватил приготовленную заранее лопату и начал копать. Он подумал: «надо же везде полы деревянные, а здесь земляные». Зная хозяйственность своей тещи, все больше убеждался, что у него правильный расчёт. Вот оно – богатство, совсем рядом. Не нужно будет больше нести тяжкий крест, работая как проклятый, чтобы нормально жить. А нормально в его понимании означало лучше, чем соседи. Вот только дочь не понимала его стремлений, при первой возможности сбежала в город. Ну ничего, когда сейчас он продаст бабкины ценности, вернётся как миленькая, приползёт на коленях. Валентин был убежден, что богатство, как магнит притянет любого. Он то сможет правильно всем распорядиться, не то что Генка, а ещё Тонька, эта змеюка. Ой надо быть осторожным. Словно в продолжение его мысли в дверном проёме сарая мелькнула человеческая тень. Валентин весь напрягся, затаился. Через пять минут он услышал, как хлопнула входная дверь, потихоньку на него накатывала паника, ибо время поджимало – на завтра у него уже была назначена встреча. Собрав всю волю в кулак, мужчина не поддался испугу, решив, что и так на сегодня сделано не мало – лопата явно упиралась во что-то твёрдое. Он непременно завладеет тем, что должно принадлежать ему, а то тёща издевается, корову им завещает, хотя у самой…
Аккуратно положив металлоискатель в багажник, вымыв руки у колодца, Валентин скользнул в дом, долго стоял в коридоре, прислушиваясь к спящим людям. Ничего не услышав, он аккуратно приоткрыл дверь женской комнаты. Три сестры явно спали. Пошел к себе, увидел, что Геннадий и Алексей, находясь в тех же позах, продолжали свой дуэт, состоящий их храпа и громкого сопения. Старший зять лёг на приготовленную для него постель. Интересно, кто же был во дворе? Самогонка и физический труд сделали своё дело, и храпящий дуэт быстро превратился в трио.
Антонина, будучи от природы натурой деятельной, проснулась утром с первыми лучами солнца. Немного понежившись в постели, встала, подошла к окну и ей стало стыдно. Она увидела, как соседка Филипповна лихо управлялась с хозяйством. После этого средняя дочь Зинаиды приоткрыла дверь в комнату, переоборудованную в «мужскую» спальню, пошатнулась от запаха перегара и увидела троих мирно и крепко спящих Алексея, Валентина и Геннадия. Антонина решила озорнуть, вспомнив, что накануне Люба затерла ядреную горчицу, сходила за ней на кухню и потихоньку намазала острой приправой ступни спящих мужчин. Поставив банку на место, она вышла во двор помочь соседке. Мартовское утро встретило женщину ярким солнцем, на котором, готовясь вот–вот растаять, искрился спекшись в крупные льдинки последний снег.
– Привет, Филипповна. Ну зачем ты, мы же все дома. Итак, большое спасибо за помощь.
– Здравствуй, Тонечка, а Зинаида мне отбоя не давала. Я свое то хозяйство уже управила, вот пришла ваше покормить. Да и не тяжело мне, ты же знаешь я твоей матери многим обязана, добрый она человек. Дай бог чтобы выкарабкалась.
– Я тоже на это надеюсь, даже верю. Мамка она же сильная, всю жизнь о нас заботилась, а мы о ней? Как-то не довелось.
При этом Антонина забрала из рук Филипповны ведра с водой и пошла напоить Зорьку, но не сделав и несколько шагов, услышала, как двери дома резко распахнулись и из них вывалились трое мужчин в одних трусах, начали выплясывать папуасские танцы босиком на снегу, при этом Валентин и Геннадий неловко топтались, тряся своими животами на лёгком мартовском морозце, а Алексей, как молодой журавлёнок, выполнял неизвестные никому до этого балетные па. Тоня невольно рассмеялась. Её смех перешёл в хохот, когда она увидела открытый рот и выпученные глаза соседки Филипповны.
– Тонь, а что это с вашими мужиками, совсем перепились что ли? Геннадий твой вроде положительный мужчина.
– Нет, Настасья Филипповна, это они вас так благодарят. Практически танец исполняют.
– Чего исполняют?
– Танец благодарственный.
