скачать книгу бесплатно
Мать заканчивает сепарировать. Сепаратор продолжает по инерции петь свою грустную вечернюю песню, всё тише, тише. Наконец смолкает.
Паслён постоит до завтра – ничего ему не сделается. Завтра рассыпят его на противнях, поставят на плиту в летней кухне и будут сушить. Зимой паслён распарят в воде, загустят крахмалом, добавят сахара, и мать испечёт пироги (шварцбернкухе[15 - паслёновый пирог (нем.)]). Вытопит печь, посадит их на деревянной лопате на под, закроет заслонкой. Запах тогда! Какое счастье, когда в доме пахнет пирогами!
Мария берёт ведро с обратом, мать кастрюльку со сливками, идут в дом. Сумерки. В доме прохладно. Старая бабушка уже спит в своей комнатке.
Мать включает на кухне свет. Отец приносит из амбара большущий арбуз и прямо светится от удовольствия, что сможет потешить любимую дочь.
– Таких у нас ещё не было. Послушай, как звенит, – он щёлкает по полосатому боку. – Дай-ка нож!
Нож едва пробивает корку, как раздаётся треск. Трещина бежит впереди лезвия.
– Хорош! – говорит отец, любуясь на качающиеся на столе половинки, с блестящими на срезе крупинками сахара. – Попробуй, – говорит он и отрезает огромный ломоть.
– Ой, как вку-усно! – Мария стонет от удовольствия и от ломящего зубы холода, а отец просто счастлив.
Арбуз необыкновенно сладкий. Хотя у отца они все самые вкусные и прежде не бывалые, на этот раз он прав – Мария такого ещё не ела. А вот с хлебушком! Семечки в ладонь, потом на тарелку. Отец вырезает самый лучший кусочек – сахаристую сердцевину – и подаёт дочери. Мария переполнена сладким холодом, от которого начинается приятный озноб. Она прыгает в постель. Сейчас свернётся калачиком, подберёт коленки к подбородку, угреется… Как здорово засыпать, угревшись. А послезавтра пойдёт в Марксштадт, в педучилище с однокурсниками – Сашкой Мулем и Эрной Дорн. Соседка её – Милька Бахман – тоже ходит с ними, но в техникум механизации.
И вот уже перенеслась Мария в предвыпускной май и видит залитый утренним солнцем класс, и Genosse[16 - Товарищ (нем).] Нагель, щурясь в потоке весёлого света, рассказывает им о методике преподавания пения в начальных классах. Для примера приводит песню, со словами о Ворошилове:
Genosse Woroschilow
F?hrt vom Sieg zum Sieg…[17 - Товарищ Ворошилов ведёт от победы к победе (нем)]
– Genosse Муль, повторите, – говорит он Сашке, который для Марии никакой не геноссе, а просто сосед по парте и друг детства.
Высокий, худой Сашка встаёт и повторяет: «Геноссе Ворошилов…», упирая на звук «и».
– Nein, nein, Genosse Muhl! Nicht Woroschilow! Sie wissen doch die Regel[18 - Нет, нет, товарищ Муль, не Ворошилов! Вы же знаете правило… (нем.)]: «-жи, -ши пишется через «и». Слышится «ы», а пишется «и». Noch einmal![19 - Ещё раз! (нем.)]
– Геноссе Ворощи-и-илов…
– Verstehen Sie doch, Genosse Muhl![20 - Поймите же, товарищ Муль… (нем.)], – Нагель подходит к Сашке, – Пишется Вороши-и-илов, а произносится Ворош-ы-лов. Voll den Mund![21 - Полным ртом! (нем.)] Сашка будто не понимает и настаивает на своём варианте. Геноссе Нагель краснеет. На лице выступает пот.
Наконец, с пятого или шестого раза геноссе Нагель добивается нужного произношения.
– Ах, геноссе Муль, геноссе Муль… – говорит он, вытирая платком полное лицо.
– Ах, геноссе Нагель, геноссе Нагель, – отвечает Сашка, обнимая учителя за плечи. – Der Kaul hat vier Stolper, aber bet? doch[22 - Der Kaul hat vier Bej, aber stolpert doch. – Конь и о четырёх ногах спотыкается (диалект немцев Поволжья). Игра слов: Муль поменял существительное на глагол и глагол на существительное, получилась: «У коня четыре спотыкалки, а он всё равно молится».].
Сейчас можно и пофамильярничать – через месяц выпуск. А за ним целая жизнь – яркая, как этот майский солнечный свет…
Но почему же никак не согреться?! И это солнце её, Марию, сегодня не греет. Что-то случилось страшное – от солнца не тепло, а жуткий холод. Он становится всё сильней, достаёт повсюду, вот уже пробирается к ногам… И ещё что-то тревожит Марию: какой-то отвратительный запах. У них в доме никогда такого не было! Она просыпается и вываливается из счастливого сна в ужасное настоящее.
Уже две недели она в селе Отважном, вернее, в посёлке нефтяников с тем же названием и вместе с другими трудармейками копает траншею под нефтепровод.
Ночь. Сквозь маленькие окна бревенчатого барака светит луна. Её саму не видно, она разбилась во льду замёрзших стёкол на множество разноцветных огоньков и освещает ряды двухэтажных лежанок, сбитых из досок. Лежанки расположены так же, как в плацкартном вагоне места в смежных купе, только там между ними стенка, а здесь ничего нет, и вши с одной головы свободно путешествуют на соседнюю.
В бараке спит около ста женщин, может чуть больше – три бригады. Кто храпит, кто стонет, кто бормочет во сне. В конце барака большая печь с железной трубой, которая тянется под потолком к середине барака, и переломившись коленом, выходит через потолок наружу.
