скачать книгу бесплатно
Четыреста человек топчется – снег стонет. Ветер опять порывами, прожигает пальто.
– Мама, я замерзаю!
Сколько времени прошло – неизвестно.
– Женщины, да пойдёмте же на станцию!
– А где станция?
– Да вон же!
– Нельзя! Не велено. Засу-у-удят!
Опять молчание. Снег уже скрипит меньше – утоптали.
– Как хотите, а я пойду, – это та девушка в красивом пальто, что спрашивала, нет ли кого из Москвы – Ольга Цицер.
Толпа распалась. От неё потянулась человеческая струйка к башне, к складам… Наконец и в самых робких страх наказания пересиливается страхом остаться одним. Двинулись и Мария с тётей Эммой и Эмилией.
Кажется, светает. Снег белее стал. Следы от колёс – похоже, на дорогу вышли. Три точки вдалеке. Движутся навстречу. Надежда. Будь что будет, но не одни на свете. Ближе… Двое верхом и санная упряжка.
– Эй! Вы немки? С поезда?
– С поезда.
– А чего прётесь? Сказано же – на путях обождать! – Из саней встал военный – из их поезда.
– Никто ничего не говорил.
– Ишь растянулись на версту. Стой! Подравняйсь!
Верховые спешились, пошли вдоль строя, считают. Назад идут – опять считают. Не сходится у них что ли? Ну, давайте же быстрее! Замёрзли до смерти! Кажется всё, садятся. В санях на коленках опять подписывают бумаги. Значит, их сдали и приняли. Пошли. Наконец-то утро. Край неба забелел. Ветер бьёт, а идти далеко. Может, только через час пришли – город не город, село не село.
Трудармейки не чувствуют ни рук, ни ног.
Все ли дошли? Никто не отстал? Да кто знает – не оглядывались. Наверное, все.
– Спросить, что ли, где мы?
– Товарищ военный! Какой это город?
– Какой надо!
– Военная тайна что ли?
Привели в баню. Выдали по куску нестерпимо вонючего мыла. Приказ: обязательно вымыть им голову – от вшей.
В предбанниках раздевались партиями. Народу – не протолкнуться. А в помывочной вода – еле тёплая. Не только не согреешься – а наоборот, все трясутся.
У Марии коленки обморожены, у тёти Эммы – пальцы на руках и ногах. Гусиным жиром бы смазать, да закутать махровым полотенцем.
Ага! Даст сейчас кто-то и жира, и полотенце! А снаружи уже торопят: быстрей, быстрей, многим ещё надо помыться!
В предбаннике, кажется, холоднее, чем, когда заходили. От мокрых тел поднимается пар. Челюсти дрожью сводит, зуб на зуб не попадает.. Господи, и обсушиться нечем! Одежду – прямо на мокрое тело. И опять торопят – на улицу, на мороз и жгучий ветер.
– Стройся!
А как строиться? Большинство – колхозницы. Конечно, немало и горожанок из Энгельса и Марксштадта[10 - Марксштадт – так до 1942 года назывался город Маркс.], но и они на заводах, да в учреждения никогда не строились, а в Сибири тем более! Всех тянет в кучу, а не в ряд.
– Не толпись, не толпись! В шеренгу становись! Эх, бестолковые бабы!
Двое военных кое-как построили женщин.
– Налево!
Налево – это куда? Одни в одну сторону повернулись, другие в другую…
– Линкс, Эмма-танте[11 - Тётя (нем.).].
– Вот именно! Линкс! Шагом марш!
Пошли. Хоть трудовая, но всё же армия. Только жалкая: солдаты её в пимах, повязаны платками по самые брови, да ещё и носы норовят спрятать. Кто в чём: в старых и не очень старых пальто, в ватниках, а кто и в тулупе, правда одна в щегольском пальто. Красивая, стройная, высоко держит голову – та, что про Москву спрашивала…
За плечами мешки: а что там – много ведь не утащишь! Как там в приказе о мобилизации было сказано: явиться с запасом белья, постельными принадлежностями, кружкой, ложкой и 10-дневным запасом продовольствия.
Ведут в город. А может и не город вовсе, а большое село. Барак рубленный. Над входом: «Столовая». Один военный встаёт в строй посередине, растопыривает руки, загораживая путь, другой командует: «Передние, заходи!».
Остальные остаются, топчутся на морозе.
Народу много. Вдоль окон в два ряда столы, столы, столы. В углу слева три раздаточных стола. На среднем алюминиевый бак. Над ним пар. Трудармейки подходят, не раздеваясь, затылок в затылок. Три женщины-раздатчицы разливают суп в алюминиевые миски – наливают почти до краёв. Дальше отдельный стол. С него дают кусочек хлеба – чёрного, как смоль. Суп горячий – радость для намёрзшегося организма, но почти пустой: несколько картошинок на дне, да немногочисленные листочки капусты гоняются друг за другом.
– Lauder Wasser, lauder Wasser![12 - Одна вода (нем.)] – говорит высокая пожилая женщина-трудармейка.
Едят долго, приятное тепло растекается по телу, добирается до самых ступней. У кого-то даже испарина на лбу. Хлеб, такой чёрный, но вкусный: сладкий, сладкий. Мало только. Не удержались – достают из мешков сухари от десятидневного-то запаса – что в поезде не съели. Но пора и честь знать – снаружи мёрзнут подруги по несчастью.
Трудармейки сдают миски на третий стол, тянутся к выходу. Навстречу следующая партия:
– Лаудер вассер! Лаудер вассер! – встречает их одна их раздатчиц. Она уже выучила новое выражение и ей весело повторять необычные слова.
Согрелись, но голод остался – только слегка утишили его.
Тучи между тем разошлись, выглянуло низкое зимнее солнце.
Дождались пока все поедят. Опять команда строиться – теперь в две шеренги.
– Направо!
Повернули направо.
– Шагом марш!
Пошли – уже из города… Или из села – так и не поняли!
– А куда идем?
– Куда надо, туда и идём!
– Далеко хоть идти?
– Недалече, девяносто километров. Дня за три – четыре дойдем.
– А вы с нами?
– Так точно! Доведём и сдадим, как положено – в полном составе.
– Да ладно, старшина, тайны-то нету. В село Отважное[13 - В настоящее время – входит в состав города Жигулёвска.] идем. Нефтепровод будете строить.
– Отважное, это где?
– Жигули? Слышали?
Жигули!!! Господи! Там Куйбышев, потом Саратов, через Волгу – Энгельс, а между Куйбышевым и Саратовом Марксштадт – Это же почти рядом с домом!!
Ольга Ивановна
В посёлок Отважный пришли только на четвёртый день к обеду. Посёлок строился. Проходили мимо каких-то котлованов, каркасов, ждущих обшивки и засыпанных опилками и стружками; рубленных и кирпичных строений.
Пустыри, бараки, за ними двухэтажные дома – наверное центр посёлка. Потом деревенские дома села Отважное. А дальше на севере надо всем этим возвышались заснеженные горы – с лесом и без него. Они казались громадными, а домики у подножья сказочно крохотными – для гномиков, а не для людей. В просветах между горами блестел лёд Волги.
Наконец их привели к рубленным баракам, по виду довольно новым, но построенный наспех, для временного проживания.
Бараков было четыре. Трудармейки построились на площадке между ними. Откуда-то явилась женщина в тулупе, тёплой шали и вязанных варежках. Сопровождавшие военные опять выкликали доставленных по списку, и те делали два шага вперёд. Женщина крыжила их в своих бумагах карандашом. Открыжив сотню, скомандовала:
– В первый барак.
Открыжив вторую:
– Во второй барак.
Марию и тех, кто был ей знаком по поезду, отправили в последний четвёртый.
Вход в него был точно посередине.
Из тамбура двери вели налево и направо в две длинные комнаты. В каждой стояла печь с железной трубой и вдоль стен двухэтажные нары. Разобрали места. Марии досталось верхнее место. Снизу устроилась тётя Эмма. Слева от неё на верхних нарах Эмилия, а справа – сверху и снизу сёстры Шульдайс.
Вскоре за ними пришла женщина и повела обедать. Столовая – такой же длинный барак, только вдоль стен не нары, а столы и скамейки.
На обед дали суп, с несколькими крохотными кусочками какой-то рыбы. На второе – кашу из крупы, происхождение которой было сложно определить.
Вернулись в свой барак. Тётя Эмма расположилась поспать. Эмилия, порывшись в вещевом мешке, достала гребень, распустила косу и принялась расчёсывать густые золотого цвета волосы.
Вдруг хлопнула дверь и в комнату вошла женщина, которая принимала их на площади. Увидев Эмилию, удивлённо замерла и воскликнула:
– Рапунцель! Живая Рапунцель[14 - Девушка с длинной золотой косой – персонаж сказки братьев Гримм]!
Но, спохватившись, сказала уже громко и властно:
– Слушай сюда, девчата! Я начальник вашей колонны Ольга Ивановна Зоммер. Вы прибыли в распоряжение строительно-монтажного управления номер три треста «Востокнефтестрой». Будете копать траншею для нефтепровода. Дисциплина военная. Подъём в шесть часов. В семь пятнадцать завтрак в столовой, где вы только что были. В семь тридцать идёте получать кирку, лом и лопату. В восемь часов – начало рабочего дня. Обед – полчаса: с тринадцать до тринадцать тридцать. Конец рабочего дня в девятнадцать. С девятнадцать до девятнадцать тридцать – ужин. В столовой же будете получать хлеб на следующий день. Кто выполняет норма, получает шестьсот грамм, кто не выполняет четыреста.
– А норма какая? – спросил кто-то.
– Норма четыре кубометра. Невыполнение приказа, невыход на работу – сначала карцер. Я вам, девчата, не советую туда попадать. Так что слушаться обязательно! Если карцер не будет помогать: суд и тюрьма. Поняли меня?
– Поняли.
– Ещё есть для меня вопросы?
– Есть, – сказала Ольга Цицер. – Вы работали в Марксштадском кантоне?
– Я много где работала.
– Вы не были в тридцать втором и тридцать третьем годах уполномоченной по коллективизации?
– Я тебе не обязана рассказывать, где я работала.
– А всё-таки…
– А всё-таки, ты будешь первая, кто узнает, что такое карцер. Как твоя фамилия?
– Цицер Ольга Георгиевна.
– Сейчас за тобой придут.
– У меня ещё просьба есть. Не называйте нас девчатами! Какие мы вам девчата?! Здесь есть женщины намного старше вас. Учтите.
Ольга Ивановна повернулась и выбежала вон, хлопнув дверью. За Ольгой, действительно, вскоре пришли. Вернулась она через трое суток.
Валенки
Конец сентября. За огородами медленно течёт навстречу великой Волге речка Караман. Где-то за Волгой скатывается в тучи красное солнце. По-осеннему холодный воздух толкается в открытую дверь летней кухни. Мерно и убаюкивающе гудит ручной сепаратор. Это мать перегоняет надоенное молоко. У двери сидит серый полосатый кот Мурре, довольно облизывая усы. Потом начинает умываться. Отбился, бродяга, от дома, но вечером исправно приходит получать положенное ему молоко.
Мария с отцом только что приехали с бахчи. В руках у неё корзинка с паслёном. Собирать паслён её любимое занятие. В этом году его видимо-невидимо.
Отец переносит с телеги в амбар жёлтые тыквы. В амбаре заработанное отцом и матерью на трудодни зерно. В зерне уже закопаны дыни и арбузы. Тыквы отец закапывает туда же: это лучший способ сохранить бахчевые деликатесы до зимы. Последнюю – самую большую тыкву – отец вкатывает в летнюю кухню.
– Смотри, какая! – говорит он матери. – Не поднимешь – больше тележного колеса! – отец любит преувеличивать.
Тыква перекатывается через порог и сотрясает пол. Звенит посуда в шкафу. Мурре испуганно порскает под стол, и некоторое время сидит там, бросая из глаз своих тревожные жёлто-зелёные огоньки. Потом, прижав уши, на полусогнутых лапках осторожно крадётся из кухни, в ужасе косясь на тыкву. Выбравшись наружу, пускается стрелой и одним махом перепрыгивает через соседский забор. Смотри, разбойник, Соломон Кондратьевич уже обещал прибить тебя за украденных цыплят! С весны троих за тобой числит!
