Веселый Роджер

– Добрый день, – говорю коротко. Бросаю взгляд на покрасневшую до ушей Веру и быстро ретируюсь обратно, боря порыв для верности закрыться на защелку. Неудобно получилось.

А она ведь стукнула в дверь и что-то сказала несколько минут назад, но я не расслышал. Вера просовывает мне одежду. Одеваюсь, упаковываюсь полностью, даже рукава толстовки раскатываю, максимально натягивая на кисти рук. Жаль, что не поможет. Зачем-то перекладываю гель для душа с верхней полки на нижнюю. Замираю, глядя, как густой, насыщенно пахнущий гель, оставшийся в ладони, смешивается с чем-то красным, жидким. Упаковка в ладони дала трещину – я порезался об острый край.

Наверное, уже не стоит предлагать поужинать вместе где-нибудь в честь праздника. У Веры же день рождения сегодня. Мы, правда, вчера ночью уже начали отмечать, но собирались сегодня продолжить.

В качестве подарка я решил пока не говорить, что ее обнаженное фото занимает уже тринадцатое место на Фестивале, голосование идет полным ходом. Главное, чтобы в десятку не вошло: о первых десяти работах делают обзоры популярные блогеры, реклама идет колоссальная. Тринадцатое место – неплохо, я полностью удовлетворил свои амбиции. Пожалуйста, хватит за меня голосовать. Прекратите.

– Это не заразно, – произношу, выходя из ванной.

Девушки смотрят на меня слегка округлившимися глазами. Надеюсь, не будут требовать деньги на психоаналитика, а то мне самому на него в последнее время едва хватает.

Вере неловко и передо мной, и перед ними. Спорим, они поглядывают на нее, гадая, как она это делает – трахается с уродом. Сколько водки выпивает перед этим, как сильно зажмуривает глаза, представляя, что вместо лысого чудища ее имеет Райан Рейнольдс или какая-нибудь другая звезда.

– Классные татуировки, – говорит мне одна из них, полненькая блондинка, довольно симпатичная.

Вера пытается нас познакомить, называет имена, которые мгновенно вылетают из памяти.

– Спасибо. Хочешь, и тебе сделаем? У меня абонемент, – подмигиваю.

Блондинка снисходительно улыбается, а другая, темненькая, в очках и построже, выразительно смотрит на Веру.

– Шучу, – добавляю я. Тоже смотрю на Веру: – Поеду, дела есть. Если что, звони, ладно?

– Я провожу. – Вера следует за мной, а на лестничной площадке просит задержаться. – Милый, прости, что так вышло. Я тебе говорила, что ко мне подружки приедут. Забыл?

– Нет, это я специально, – усмехаюсь.

– Тогда ладно.

– Арина опять не пришла, представляешь. Не отвечает на звонки, я пробовал набирать с разных номеров. Еще физиономия этого Марка кажется смутно знакомой, но никак не могу вспомнить, где его видел. Хоть раз бы еще встретиться.

– Это очень странно, Вик. У нее сотни фотографий в профиле, а с Марком – ни одной. И фамилию не называет. У Арины вся жизнь напоказ. А стоит начать говорить о Марке, у нее или батарея садится, или тема вдруг переводится. Что-то она скрывает.

– Докопаемся. Ты ей звони периодически. Если возьмет трубку, сразу мне сообщи, хорошо?

– Разумеется.

– Держи, – протягиваю я ей ключи от машины и кредитку, – развлекайтесь. С днем рождения, Вер. Двадцать четыре – это круто.

– Чувствуется, что долго думал над поздравлением. Душу вложил.

– А то. Заправишь полный бак?

– Конечно. Точно ничего, что оставляю тебя без машины?

– Нормально. Хочу пройтись. Еще раз прости, что так вышло с подружками.

– Пообещай, что не будешь расстраиваться. Я по этому поводу не комплексую, ты тоже не смей. Да и не перед кем, честно. Мне нет дела, что они подумают.

Я киваю. Вставляю наушники, вприпрыжку спускаюсь по лестнице, натягиваю капюшон посильнее и быстрым шагом иду в сторону дома.

Вот он я, на виду, пешком хожу. Марат Эльдарович, ну сделай уже следующий шаг, ожидание невыносимо. Не прячусь я ни разу, готов. Пока на нервах, в предвкушении финала, совершаю ошибку за ошибкой. Прошлое накатывает, выжимает с трудом заслуженное светлое капля за каплей, душит, жжется. Не рехнуться бы, вцепиться зубами во что-то. В кого-то. В Веру. Урод, сам падаешь и ее тянешь. А пальцы автоматом ее за плечи держат. Знаю ведь: если отпущу – конец придет. Не нужен мне кислород, который она не выдыхает. Не будет он усваиваться. Влюбился по уши.

Жду суда как важнейшего дня в жизни. Почему-то не сомневаюсь, что этот день многое изменит.

* * *

Я ошибался. Ожидание катастрофы заканчивается за неделю до суда, в понедельник. На часах почти три ночи, когда начинает разрываться телефон. Арендодатель, у которого я снимаю помещение для фотостудии, сообщает, что весь первый этаж здания горит.

Глава 39

Вера

Он сидит на своем жестком, как каменистый берег у бескрайнего моря, диване и смотрит в пол, думает. Выглядит спокойным, но руки дрожат. Пальцы слегка дергаются, глаза выпучены. Белов обескуражен.

– Поедешь туда? – спрашивает Вера.

Вик пожимает плечами.

– Надо посмотреть, удалось ли спасти что-то из оборудования. И связаться с Томой.

Он звонит Тамаре, некоторое время они обсуждают, что было застраховано. А сразу после того, как арендодатель сообщает, что пожар затушили, срывается и уезжает. Хочется поехать с ним, поддержать, но Вера понимает, что Белов этого не хочет. Есть проблемы, которые он должен решить сам, без ее помощи. Она ложится в кровать, но сон не приходит.

Непростой выдался месяц для них обоих, учитывая, что за это время они ни разу даже пальцами друг друга не коснулись. Наверное, так бывает в семейной жизни. И так поначалу все было слишком хорошо.

Неуловимая Арина, которую приходится караулить у подъезда и которая будто в рот воды набрала, на все вопросы выдает короткое: «Не твое дело, отстань». Очень по-взрослому. Полина Сергеевна вместо того, чтобы помочь разобраться в проблемах дочери, улетела в Индию – купаться в сомнительно-целебной реке Ганг и медитировать. Отпуск у нее дважды в год, и перенести его нельзя, но Вик убежден, что стоило бы попытаться, дело серьезное. Дядя Коля отмахивается, утверждая, что такая уж конституция у Кустовых: сколько ни ешь – не толстеешь. Но у него очередная молоденькая любовница, ровесница Арины, так что мужчине не до проблем взрослых детей.

На работе у Веры завал. В ресторане снимали популярный сериал, что способствовало резкому наплыву клиентов, и теперь даже понедельник по загруженности похож на пятницу. Кроме того, Веру отправили участвовать в конкурсе на телевидении в качестве ассистента Елены Леоновой, через месяц ожидается выход шоу на центральном канале. И съемки забирают ее из реальной жизни на все выходные дни.

* * *

Вик так и не появляется до утра, а оно для Веры начинается с рассветом, когда звонит мама и атакует с первого предложения:

– Вчера разговаривала с Марией Игоревной, – не то обличает, не то обвиняет она.

Плохое начало. Тетка Артёма, гостеприимно принимавшая Верину маму на своей даче, в курсе практически всех семейных проблем.

– Ты знала, что этот твой Витя Белов помимо прочего сидел за изнасилование?!

Вот черт. С тех пор как Верины подруги увидели шрамы Вика и рассказали своим мамам, а те в свою очередь – Вериной, каждый разговор с родителями заканчивается на повышенных тонах. А этот стартует со скандала.

– Не сидел. Было выдвинуто обвинение, но потом девочка забрала заявление.

В трубке молчат, слышатся всхлипы.

– Мамочка, пожалуйста, ну не надо так… Верь мне, он очень хороший. И тете Лизе понравился, когда они с Маринкой приезжали.

– А что насчет его кожи?! Это точно не заразно?!

– «Это» так же заразно, как мой шрам после удаления аппендицита. Я давно не замечаю недостатки Вика. Намного важнее его отношение ко мне, серьезные намерения, планы…

– Не замечаешь шрамы? Ты случайно не подсела на наркотики?

– Господи, нет конечно!

– Мария Игоревна говорила, что он наркоман.

– Да уж, тетке Артёма виднее! Витя не наркоман, он принимает обезболивающее при необходимости. Это разные вещи.

– И тебе предлагает принять вместе с ним, да? Вера, не вынуждай отца ехать в город.

– Мама, не спеши с выводами. Вик добрый, нежный, очень заботливый. Ранимый.

– Он ранимый?! Саша, – кричит мама уже не в трубку, а обращаясь к Вериному отцу, – она точно под кайфом. А потом снова в микрофон: – Вера, он признался во всем чистосердечно, Маша своими ушами слышала. Отмазать помогли связи Кустовых. Ты ослепла, что ли, дочка? Как можно было после Артёма увлечься таким…

– Артём об меня ноги вытирал, изменял, чуть не заразил ВИЧ. Хватит его в пример ставить! Артём – вот кто чудовище, не дай Бог с таким столкнуться.

В ответ тишина.

– Повезло, что я оказалась здорова. Это сто процентов, не волнуйся. Но если бы не Вик, то с ума бы сошла от ожидания диагноза. Все эти месяцы он меня поддерживал. Черт, он и пальцем ко мне не прикоснулся без разрешения. – Они уже обе рыдают в трубку. Верин голос приобретает визгливые интонации. – Развлекал меня каждую минуту, чтобы я не чувствовала себя брошенной и прокаженной. Жизнь ставлю: даже если бы ВИЧ у меня подтвердился, он бы не оставил в беде, помогал. Делал, что может! Он надежный, понимаешь?

Тяжелый вздох в ответ.

– Девочка моя, он воспользовался твой уязвимостью. Потому что в нормальном состоянии ты бы и близко его к себе не подпустила. Я знаю, что шрамы Белова – это месть отца той несчастной, и не возьмусь осуждать его действия.

– Мама, ты слышишь меня или нет?! Он этого не делал! А наговорил глупости в бреду, потому что сильно страдал физически, не соображал, что происходит.

– В бреду люди не лгут. – Мама говорит не в трубку приглушенно: «Саша, у Артёма ВИЧ». Папа что-то бубнит в ответ. – Собирай свои манатки и дуй домой. Не для тебя Москва, я всегда это говорила. Люди там ужасные, черствые, жестокие, кругом смертельные болезни, наркотики, разврат и грязь. Сейчас же бери билет на поезд и увольняйся.

– Этого не будет. Мне здесь хорошо. И если ты дашь мне шанс все объяснить, то и сама в этом убедишься.

– Тогда отец выезжает первым же поездом.

– Вера, – раздается строгий, бескомпромиссный голос отца из трубки, – если понадобится, за волосы тебя домой приволоку, ты поняла?

Он никогда не говорил с ней грубо. Слезы уже не остановить, они душат, ноет живот, сердце так и вовсе разрывается на части.

– Папа, я его люблю. И никогда не брошу.

– Это мы еще посмотрим. Скоро приеду. Жди. Матери плохо! Перезвоню.

Отключился. Да что ж такое-то! Вик, где же ты?

Уже восемь утра, звонок идет, но впустую. Потерял телефон, что ли? Тамара тоже не берет трубку, наверное, там что-то совсем страшное произошло. Но лишь бы живой. Не хочется грузить Белова еще сильнее, ему и без того непросто. Каждый день вертит в руках свои сигареты, а пачка все не пустеет, но знакомство с родителями, кажется, отсрочить не получится.

* * *

Вера всегда знала, что такой мужчина, каким кажется Артём, – мечта ее родителей. Обеспеченный, красивый, начитанный. Располагающий к себе. Тогда как Белов для маленького города – ходячая мишень для сплетен. Эпатажный, яркий, в своих дурацких кедах, с популярным сайтом-складом фотографий обнаженных девиц, исколотый цветными татуировками, причем на таких местах, что скрыть под одеждой невозможно. Не будешь же каждому объяснять, что он прикрывает ими шрамы, которые все равно остались заметными даже после операций, когда убираются слои дермы и соединительной ткани, наросшей в процессе заживления особенно пораженных участков тела, и наносится «Трудерма», стоящая, как бриллианты.

Тетка Кустова в своем репертуаре. С первого дня знакомства придиралась к Вере, как когда-то давно к Полине Сергеевне, а теперь, когда Вера с Виком, и вовсе ядом брызжет. Захлебнулась бы хоть разок.

Год назад, когда дядя Коля в очередной раз едва не ушел из семьи, Вера присутствовала на семейном примирительном обеде. Она смотрела на пристыженного, виноватого будущего свекра, на заваленную цветами и подарками Полину Сергеевну, и четко поняла, что он никогда жену не бросит. Потому что лучшей матери, супруги, хранительницы очага не найдет. Тем более что никто не помешал ему через полтора года, проводив жену в Индию, в очередной раз быть замеченным в новой интимной интрижке.

Еще и подружки подлили масла в огонь. Да и не подружки они ей в общем-то, просто в чужом городе приятно иной раз поговорить с кем-то из своего маленького, родного. Так и общались годами, изредка встречаясь и обсуждая общих знакомых. Ох, как они защебетали, едва дверь за Виком закрылась, смакуя подробности увиденного.

Как назло, сегодня выходной, не получится забыться на работе. Некоторое время Вера ходит по квартире, гадая, чем себя занять и отвлечь, затем звонит Витиному тату-мастеру Диме, договаривается о встрече. И хоть его график забит на месяцы вперед, ради Веры он освобождает несколько часов в обед.

Ну почему же Вик не перезванивает, когда так сильно нужен ей?

* * *

Тату бить больно, но не так чтобы запредельно. Тем более Димка забавно шутит в течение всего процесса, что доживает последние минуты, так как Белов ему точно руки переломает за самодеятельность.

– Уж очень хотелось мне потискать беловскую куклу, хоть за руку подержать. Ну и подпортить такую тонкую, прозрачную кожу. – Дима хмурится. – Зависть – мерзкое чувство. Теперь тебе не будут завидовать, изнахратила ты свою изюминку, Вера, – усмехается он, кропотливо заканчивая контур крошечного, размером с подушечку большого пальца рисунка.

Пиратский флаг на запястье Веры по форме такой же, как флаг на груди Вика, только намного меньше, а вместо черепа на нем написано ее любимое «по уши».

Вера морщится, удерживая рожденные болью стоны внутри. Молчит. Успокаивает идеальная чистота вокруг. Плитка на полу блестит, зеркала сверкают, ни пятнышка, пылинки или следов предыдущего клиента. Стерильно, как в операционной. Салфетки, перчатки, иглы – все одноразовое. Последние Димка при ней достал из запечатанной упаковки. Любопытно, знает ли он, что Вера недавно едва не стала носителем смертельного вируса? Вряд ли, Вик бы не стал болтать. Наверное, здесь всегда строго следят за чистотой. Хороший салон.

– Он тебя разлюбит, когда увидит тату, вот увидишь, – между тем перебивает негромкую расслабляющую музыку хрипловатый голос мастера, ловко орудующего машинкой. Дима не отрывает серьезного взгляда от Вериной руки. – Он же двинутый на коже, прется, когда она идеальная, гладенькая, ровненькая. А теперь ты испорченная. Как насчет сходить куда-нибудь в пятницу?

– Не пойти бы тебе к черту с такими предложениями? – произносит Вера с мягкой улыбкой, получая его широкую и добродушную в ответ.

– Шучу я, нормально все будет. Через месяц придешь, подправим, и красота на всю жизнь.

– Да уж, красота.

Черное пятно выглядит как родимое, врожденный дефект, который стоило бы свести, а не платить за его нанесение.

– Ты только не говори, что это я тебе набивал. А то ведь башку мне открутит бойфренд твой. – Дима промокает рисунок салфеткой.

– Раньше надо было думать.

– Пф, фиг я буду думать когда-нибудь. – Он показывает пальцем на свои бирюзовые глаза и смеется.

Такое чувство, что он пьяный, причем по жизни. Болтает без остановки всякую чушь, и лишь к концу сеанса до Веры доходит, что Димка специально ее отвлекает от неприятных ощущений.

– В последние недели Вик постоянно взвинчен, занят или недоступен. Что у вас там происходит вообще? – спрашивает, как будто между прочим.

– Всегда что-то будет происходить. Он справится.

Денег с нее Дима за работу не берет, сообщая, что это его свадебный подарок, подмигивает и желает удачи.

Если Вик для того, чтобы отвлечься, как и многие мужики, занимается спортом, Вере тренажерный зал никогда не помогал скоротать время. Наоборот, в его стенах, под музыку, мысли шли в атаку. Вера едет в свой ресторан и помогает обслуживать праздник. Периодически задирает рукав и поглядывает на заклеенную пленкой татуировку, не веря, что осмелилась на это. Она хотела на запястье, но Дима сделал повыше, чтобы можно было при необходимости скрыть рукавом. Теперь родители увидят, что они с Виком стоят друг друга.

* * *

После работы ее никто не ждет. Место, где обычно стоит «Кашкай», занимает чужая машина. Скребет неприятное чувство. Как бы Белов не решил самоустраниться.

«Честное слово, Вик, сражаться за нашу любовь силы есть, но опять бегать за тобой и что-то доказывать не получится – слишком устала. Если бы еще Полина Сергеевна хоть как-то помогла, поговорила с мамой, успокоила. Когда она возвращается?»

Добираться до дома приходится на автобусе. В квартире все именно так, как Вера оставила перед уходом, Вика не было. Она звонит Тамаре, та сообщает, что они расстались еще утром, посчитав убытки, а их оказалось немало. Тома с завтрашнего дня в отпуске на месяц. Вероятно, с последующим увольнением, если не случится чудо и на Белова не снизойдет озарение, как спасти ситуацию и бизнес.

От матери приходит сообщение: фотография билета на поезд, взятого на отца. Прибудет завтра.

Вера смотрит на ногти, понимая, что сгрызла их до корней. Съедает большой пирог, который привезла с работы. Сначала свою порцию, потом Вика. Когда нервничает, ее всегда тянетна что-нибудь вкусненькое.

Будет ли Вик отстаивать Веру перед ее отцом, что-то доказывать ему, пытаться наладить отношения, услышав обидные обвинения, которыми сыпала мама по телефону? Если они встретятся, ему придется несладко. Что ей сделать? Уехать самой добровольо, чтобы уберечь обоих?

Поговорить бы хоть с кем-то. Вера сидит в его кресле, смотрит на часы: почти десять. Она поднимается, медленно подходит к комоду, берет в руки электронный тест на беременность и видит надпись: «2–3 недели». И жирный плюс. Кладет аккуратно рядом с еще пятью разными, на которых то плюсики, то две полоски.

Затем прячет их в комод.

Возвращается к компьютеру, включает музыку, ставит громкость на максимум. По закону время есть, соседям рано звонить участковому. И начинает танцевать, прыгать по квартире, кровати, дивану, подпевать в полный голос, трясти головой не хуже этих самых отмороженных музыкантов из плейлиста Белова, на концерт которых он потащил ее в середине лета.

Жизнь меняется быстро, стремительно летит из-под контроля в неизвестные дали. Заносит на поворотах так, что дух захватывает. Вера танцует, прикрыв глаза, крутится на месте, улыбается, чувствуя, как сомнения и надежды заворачиваются вокруг нее, сливаясь в единую пружину, которая натягивается, натягивается – предел-то будет? И хочется не думать больше ни о чем, не бояться, а жить.

Ей нужно увидеть глаза Вика. Сказать ему и дождаться ответа. Реакции. Тогда пружина дернется и распрямится, и назад пути не будет. Вера не уедет с отцом, пока не скажет Белову правду.

Приходится вдруг остановиться, почувствовав на себе пристальный взгляд. Вера оборачивается с радостной улыбкой: пришел наконец-то. Но замирает, не веря своим глазам.

– Что здесь происходит? – спрашивает она, скрещивая руки на груди.

Музыка продолжает играть, в ее веселых, заводных аккордах тонут слова зашедших.

Глава 40

Отчеты непотопляемого пирата. Запись 21

Хорошо, что сегодня нежарко. На этом хорошие новости заканчиваются.

Ночью движение нулевое, я добираюсь до бывшей обители «ФотоПиратов» за двадцать минут. Стою напротив ярко освещенного здания, любуюсь на почерневшие от копоти подоконники. Мимо снуют пожарные в своих приметных костюмах, бликующих в свете фар красных спецмашин. Огня не видать. Вокруг толпятся сонные жители верхних этажей. Кто закутан в одеяло, кто в куртку или халат, прижимают к груди паспорта и сумки, зевают, ждут вердикта, рухнет дом или нет. Полиция тут же крутится.

Потом начинаются разговоры, продлившиеся до позднего утра, в ходе которых выясняется, что от некогда популярной студии остался только раскрученный сайт. Это не мало, да. Но, учитывая, что сейчас нет ни сил, ни желания, ни, главное, денег заниматься ремонтом, закупкой нового оборудования, наличие сайта не слишком радует. Наверное, придется его продать. Параллельно со всем этим обзваниваю «Пиратов», постоянных фотографов студии, сообщаю новости.

Почему я не бегаю кругами вокруг здания, не стучу головой о стены и не ору на всех? Ответ прежний: я знаю, что могло быть хуже. Студия могла гореть днем, и пострадали бы люди. Могла гореть моя квартира – и пострадала бы Вера. Вот теперь меня начинает потряхивать.

Пожар обнаружили быстро и затушили легко, но это не помешало ему успеть испортить оборудование, мебель. Стены и потолок до черноты закопчены, вонь гари стоит неимоверная. Я прижимаю руку к лицу, дышу через ткань толстовки, пока стою в дверях и рассматриваю помещение. Огню все равно, чьи уничтожать клетки – живые или дорогостоящей техники.

Народ разошелся давно, а я все хожу поблизости. Жаль усилий. Столько вложено сюда – эмоций, времени. Много хорошего связано со студией. Теперь и это в прошлом.

Обрушивается внезапная усталость, плечи, голову тянет к земле. Я с размаху впечатываю кулак в дверь, затем иду к машине. Черт-черт-черт! Стучу по капоту, пинаю колесо. В «Кашкай» садиться страшно: вдруг и он на хрен рванет. Упираюсь ладонями, дышу. Хотте убить – убейте, хватит нагнетать только.

Позади сигналит машина. Я оборачиваюсь – стоит знакомый BMW Х5. Дверь призывно открывается. Не видно, кто внутри, но сомнений нет: за мной приехали. Бросаю взгляд на здание, бывшее некогда моим самым любимым местом в мире, где я проводил все свободное время, занимаясь тем, что нравится и в чем чувствовал себя уверенным. Затем на «Кашкай» – одна из самых крупных покупок.

Подхожу. Забираюсь на заднее сиденье. Смотрю перед собой: справа Анатолий Петрович в безукоризненно отглаженном костюме, впереди – те же парни. Леня, кажется, и еще кто-то. Слаженная бригада. Привет всем.

– Вы сегодня будто без настроения, Виктор Станиславович, – взволнованно говорит Анатолий Петрович.

– Вам кажется. Не хотите бренд «ФотоПираты» приобрести по сходной цене? Уступлю со скидкой, как добрым друзьям.

Анатолий Петрович смеется, толкает меня в плечо, отчего я напрягаюсь, машинально готовясь к следующему удару посильнее. Его не следует.

– Сломались уже, что ли? – шутливым тоном сетует. – Новая стрижка вам удивительно идет.

– Благодарю, не без ваших стараний, верно? Дальше что делать будем? В планы посвятите?

– Извиняться, конечно.

– Перед вами?

– А вы еще перед кем-то провинились?

– Иди ты на хрен со своими намеками.

– Вот вам мешок, Виктор Станиславович. На голову надевайте. Если, конечно, хотите избежать неприятностей посерьезнее.

Дверь с моей стороны изнутри не открывается. Дернул ручку несколько раз – впустую. Да и бессмысленно было бы выпрыгивать на такой скорости. И так и так смертельный номер. Попросить за родных? Слишком жалко буду выглядеть.

– Понял уже, что не прав был. Ошибся, – бурчу я. Тряпочный пакет изнутри пахнет кедровыми орешками. Интересно, многих в нем отвезли в неизвестные дали? – Семью не трогайте.

– И вас не собираемся, даже пальцем никто не притронется. Опять вы плохо о нас думаете, Виктор Станиславович. У нас сюрприз для вас. Вот не хочется, чтобы раньше времени обо всем догадались.

Конечно, зачем руками трогать? Облей и спичку брось. Бить не надо, напрягаться. Мешок на шее утягивают, завязывают сзади, чтобы снять тяжело было самому. Я пробую стянуть, и тут же получаю удар в живот, потом в челюсть, по голове. Пробую защищаться – еще один под ребра, воздух со свистом выходит из легких. Боль парализует, и только слышу вкрадчивое: «О семье подумайте».

Затыкаюсь, успокаиваюсь. Сижу. Карма у меня такая, видимо: сдохнуть в руках маньяка. В голове не укладывается, за что? Калейдоскоп безумных идей: всех вспомнил, даже Настю, она в каком-то дурдоме лечится. Может, выпустили ее, решила меня добить? Завершить начатый Чердаком ритуал? Но откуда у нее столько возможностей для действия? Да, она меня ненавидит, но ей в жизни не заработать даже на костюм для Анатолия Петровича. Да и с трудом верится в существование хоть какой-то связи между ней и Маратом Эльдаровичем.

Едем долго, не менее часа. Молча. Музыку слушаем громко, попсу по радио. Я пробовал перекричать – не вышло. Анатолий Петрович подпевает, постукивает пальцами по пластику.

Машина останавливается, моя дверь открывается, и чьи-то сильные, большие руки, видимо амбала спереди, вытаскивают на улицу, наклоняют голову ниже, ведут куда-то. В нос бьет сырой запах плесени, воздух становится спертым, тяжелым. Через мешок видно плохо, но понимаю, что стало темнее. Гараж? Подвал? Может, сейчас стянут пакет, а там торт, шарики, сюрприз…

Резко толкают вперед. Я упираюсь ладонями в шершавую стену, оборачиваюсь. Руки тянутся к мешку, но завязано на тугой узел. Пытаюсь развязать, порвать, пальцы напрягаю – не выходит.