скачать книгу бесплатно
– А как я их провезу, что на таможне говорить?
Дрызлов отмахивается от меня, у него свой бизнес – он продаёт аппаратуру кому-то из Сайгонконцерта. Иду к ребятам. Они перед выступлением расслабляются – развалившись на диванах, потягивают весьма сомнительный местный коньяк. Мои расспросы встречают напряжённым молчанием, переглядываются.
– Мужики, в чём дело, вы можете мне объяснить, чего вы меня шугаетесь? – решаюсь я идти напролом. В конце концов, когда-то нужно всё выяснить, так больше продолжаться не может. – С самого начала эта канитель началась: я – к вам, вы – от меня. Что я вам такого сделала? – чувствую, что к глазам подступают слезы, голос срывается.
– А ты не знаешь, в чём дело? – это Генкин голос за спиной. Поворачиваюсь и разом понимаю, что он здорово пьян, обычно нейтральная улыбка и равнодушно-приветливый взгляд сейчас сменились издевательской ухмылкой. – Так-так, девочка оскорблена нашим невниманием. А мы сыты по горло твоим вниманием! Ты телеграммы шефу отправляешь или потом разом весь отчёт представишь?!
– Какому шефу, чего ты мелешь?! – В доли секунды как молнией прорезает мысль: это подстава, но кто, зачем? И вдруг я разом вспоминаю, где встречала раньше Генку Богданова. Лето, военный городок Каменка, мы с сёстрами пришли на танцы, на сцене клуба армейский ансамбль, а он – солист, играет на гитаре, те же соломенные волосы, голубые глаза, кто-то рядом говорит: «Парень из Мурманска, бульдозеристом работал». Потом какие-то обкуренные чучмеки влезли на сцену, стали отнимать гитару, но драки не произошло. Вот с такой же ухмылкой, как сейчас, тем же язвительным тоном он что-то им сказал, и они посыпались со сцены, как веником сметённые. Потом по памяти я написала акварелью всю группу, а Генку так с ухмылочкой и изобразила.
– У нас с тобой один шеф, только мы на него горбатим, а ты ему ж… лижешь. Наверняка сдашь, что мы его песни не поём, если уже не сдала. Да никому здесь на хрен его голубая муть не нужна!!! Летели бы мы к чёрту с его лирикой! – Генка разошёлся, вскочил, зашагал по комнате. Все притихли – неприятностей не избежать, так и читаю в каждом взгляде.
– И кто же тебе такое поведал, бульдозерист из Мурманска? – голос мой ещё дрожит, но сдаваться не собираюсь.
– Во, глядите, она и это знает! А ещё спрашиваешь, кто сказал. Да твой верный друг Дрызлов и сказал! Вы с ним, похоже, спелись, впору со своей программой выступать! – Генка хохочет, но поддерживают его только грузчики, которые гораздо пьянее его. Остальным эта разборка явно не по вкусу.
– Ты Каменку помнишь? Я на твой концерт из соседней деревни пришла, у тебя хотели гитару отнять, а ты не отдал. Помнишь? Я даже тебя нарисовала… Я вас всех сюда привезла, а вы, а вы…
Тут уж слёзы полились от обиды. Я выбегаю из комнаты и запираюсь в своём номере. Валюсь на огромную кровать и плачу, плачу… Сквозь сон слышу тихий стук в дверь. Потом опять.
– Кто там? – тихонько шепчу, подойдя к двери.
– Это Юра, открой, поговорить надо.
Юра проходит в номер, садится рядом на кровать:
– Меня ребята прислали. В общем, Генка Дрызлова прижал, тот раскололся, рассказал, как вы деньги на поездку добывали… А пулю про стукачку, понятно, он нарочно пустил, чтобы мы с тобой не общались и правда не вылезла. Ну, в общем, ребята перед тобой извиняются, просили тебя привести – мировую пить, через два часа – на концерт, у Богданова к тебе деловое предложение.
То ли напряжение предыдущих дней сказалось, то ли обида с новой силой вылезла, только рыдать я принялась пуще прежнего. Уж Юра и так и эдак меня увещевал, обнимал, по голове гладил, реву – и всё тут. Потом чувствую, что объятия стали подкрепляться поцелуями, и платье уже полезло вверх, трусики вниз, и слёзы языком слизываются. Да, умеет Юра успокаивать… В дверь уже стучали: «Эй, вы, заснули там, что ли, на концерт опоздаем!». Последними вошли в автобус, все с безразличным видом глядят в окна. Ах, мои дорогие, мои хорошие ребята!
С Дрызловым общаюсь как ни в чем не бывало, ещё не хватало за кордоном иметь врага. Он, правда, стал разговаривать со мной посуше, зато ребята всю дорогу с улыбками, а Генку нет-нет, да и назовут бульдозеристом. Юрка перебрался в мой номер, всё равно я одна, номер класса люкс, да и у нас с Юрой, похоже, хоть и временный, но люкс.
Между тем дни проходят стремительно. По утрам, сразу после завтрака, пока артисты спят, направляюсь на выставку, вечером – на концерт. Выступления идут на бис, появилась группа поддержки во главе с кампучийским поваром, выкрикивают по-вьетнамски какие-то рифмованные приветствия, машут флагами со словами «МАРАФОН – MARAFUL». Между номерами мы вместе с Вовой-осветителем устраиваем шоу «Белая женщина с вьетнамским ребёнком на руках». Вова весь увешан лампочками, на груди пульсирует оранжевое сердце, ко мне из зала выбегает ребятня, беру их по очереди на руки, остальные танцуют под заключительные аккорды.
Предновогодний ажиотаж, везде продают мандариновые деревья в кадках и кокосовые торты. Нас приветствуют на улицах, суют в руки сувениры. В Новый год у нас два концерта, так что про отдых придётся забыть. Да и какой же это Новый год без ёлки, снега и боя курантов?!
КУЛЬТУРА НА ПРОДАЖУ
Покупатели картин куда-то пропали, я уже стала успокаиваться, даже не каждый день хожу на ярмарку. В один из таких дней, когда мы, спасаясь от жары, валялись под кондиционером, в дверь номера постучали. Это был Вьет. По его торжественному виду понимаю – есть новости.
– Тебя спрашивают в фойе. Очень серьёзные люди. Выставкой интересуются.
Внизу ко мне сразу подходит знакомый переводчик:
– Мадам Фам Тхи Луа вас ожидает на выставке, пойдёмте со мной.
Вскоре оказываюсь в машине, все окна закрыты, работает кондиционер, прохладно и тихо. Мы едем молча, и только у самого павильона переводчик говорит:
– Не беспокойтесь о таможне, у вас будут все документы. Сейчас главное – назвать разумную цену. Всему есть цена, – последние слова он произносит с улыбкой, которая превращает его лицо в печёное яблоко и одновременно выявляет преклонный возраст.
Мадам встречает меня с непроницаемым видом.
– Надеюсь, вы получили одобрение руководства? – вопрос вместо приветствия.
Я молчу. Сказать, что нет – неправда, да и зачем упускать шанс. Ответить положительно – опять враньё. Делаю вид, что не помню, о чём речь, мало ли я тут предложений получала. На экспозиции довольно людно, последние дни ярмарки, предновогодние покупки.
– Какую фирму вы представляете? – наконец спрашиваю я.
– Мадам Луа заведует отделом зарубежного искусства фирмы «Золотой дракон». – Это название явно должно мне о чём-то говорить, видимо, фирма известная, только не у нас в России. – Мадам приглашает вас на обед в ресторан, а потом на встречу с вице-президентом фирмы.
Смотрю на свои шорты и сандалии – какой ресторан, какой вице-президент в таком прикиде? Но, похоже, мой наряд никого не смущает. Тем лучше, я люблю по-простому.
Ресторанчик оказался небольшой и уютный. В считанные минуты на столе появилось множество закусок, кувшины с напитками и льдом, фрукты, какие-то сладости, в общем – сцена изобилия. Принесли горячие ароматные салфетки – я уже знала, они предназначены для обтирания рук между переменой блюд.
Мадам почти не притронулась к еде, всё рассказывала о фирме, зато переводчик успевал и говорить, и рот набивать. Он поглощал блюда с такой скоростью и с такой ловкостью, что я прониклась искренним восхищением. «В конце концов, обед и экскурсия меня ни к чему не обязывают, сами заманили, пусть развлекают», – думала я, с удовольствием поедая ложечкой фрукт с экзотическим названием «грудь молодой девушки».
Обед закончился, мы сели в машину и поехали на этот раз через городские кварталы. В отличие от большинства машин, работающих на дровах и, на манер рабочих вагончиков, имеющих трубу на крыше, наше авто работало на безупречном бензине, имело кондиционер и неслось мягко и бесшумно.
Наконец мы въехали в ажурные ворота, которые сами открылись и сами за нами закрылись. Пара минут на жарящем солнцепёке – и мы снова в прохладе большого и немного темноватого холла. К нам вышла очень симпатичная и нетипичная вьетнамская девушка: высокая, с кудрями до плеч и большими серыми глазами. Только цвет кожи и лёгкая кривизна в коленках выдавали её происхождение. Мы пошли вверх по лестнице из красного дерева, перила имели перламутровые вставки и выглядели очень старыми.
– 17-й век, династия Ле, когда-то украшали лестницу замка, – поясняет переводчик.
На манер ширмы открываются четырёхстворчатые двери, и мы оказываемся в комнате, тесно уставленной изящной мебелью, увешанной коврами, оружием, бронзовыми барельефами. Очень много дерева, бамбуковых циновок, перламутра и различных инкрустаций. Проходим несколько подобных помещений и оказываемся в полукруглом зальчике, небольшом и уютном. Полированный стол уставлен предметами непонятного назначения. Только приглядевшись, я понимаю, что это письменный прибор, украшенный мамонтовой костью, и шахматная доска, сделанная из светлого и тёмного агата с такими же фигурками.
Человек, сидящий перед этой доской, поднимает голову и недоумённо смотрит на нас. Похоже, это не смущает моих сопровождающих. Кудрявая вьетнамка на очень приличном русском языке говорит, обращаясь ко мне:
– Позвольте вас познакомить с нашим вице-президентом, господином Хоанг Минь Суаном, он тоже немного говорит по-русски, так что вы сможете общаться напрямую.
Тем не менее, она говорит что-то на вьетнамском, и у меня создаётся впечатление, что она напоминает ему обо мне и цели визита. Взгляд вице-президента становится более осмысленным, и он встаёт из-за стола. Для вьетнамца он, пожалуй, слишком высок, да и седые пряди не могут меня обмануть – он явно молод, не больше тридцати.
– Я видел, мне нравится. Всё нравится. Ваши картины очень нравятся, – затем говорит несколько слов по-вьетнамски, девушка спрашивает:
– Чай, кофе, чизбургер?
После такого сытного обеда я попросила только чашку кофе. Господину Суану принесли стакан с минералкой, мы уселись за маленьким круглым столом из чёрного дерева.
– Вы видели, мы продаём искусство. По всему миру. Покупаем на западе – продаём на востоке. Купим у вас – продадим в Японии. Ваши картины – оставлю себе. Там надпись – Бесконечный путь. Все люди проходят, потом уходят, потом другие… все идут и идут. Это очень важно – не остановиться…
– Сколько вы хотите за свои картины? – господин Суан улыбается в ожидании ответа.
У нас такие эстампы под стеклом и с рамкой стоят не больше десяти рублей. Ну, авторские гравюры в случае уничтожения доски могут стоить до двухсот рублей. У меня явно не такой эксклюзив. Что же сказать, чтобы не показаться ни жадной, ни глупой? Смотрю внимательно на господина Суана, пытаясь прочесть что-нибудь в его глазах. Неуловимое движение – и президент убирает внутрь два больших пальца.
«Что он мне пытается сказать? Восемь, ясно, что не рублей, может долларов? Или восемьдесят? За одну гравюру или за всё? – меня аж в пот бросает, несмотря на работающий кондиционер. Так, попробуем зайти с другого конца. Например, джинсы фирмы «Lee» у фарцовщиков стоят сто рублей. У меня пятьдесят эстампов, если за каждый заплатят как за джинсы, будет очень неплохо.
– Пять тысяч для вас не будет очень дорого? – вижу смущение на его лице, которое тут же переходит в привычную улыбку.
– О какой валюте идёт речь? – вопросом на вопрос отвечает господин Суан.
– О рублях, конечно, – улыбаюсь я в ответ.
– Это невозможно, мы не торгуем за рубли, – господин Суан продолжает улыбаться. – Доллары, немецкие марки, йены, гульдены, фунты стерлингов… Можно франки, но нежелательно.
Это же валютные операции, проносится у меня в мозгу, статья 74-я, от трёх до восьми лет лишения свободы. После истории Каштана кое-что знаю из уголовного кодекса.
– А договор мы можем подписать? Чтобы на счёт деньги перевести? Подпишем в рублях, а вы по курсу в любой валюте переведёте, – боже, откуда я всё это беру, да и никакого валютного счёта ни у меня, ни у «Рекорда» нет и в помине.
Господин Суан соглашается подписать договор, подзывает кудрявую девушку и что-то ей объясняет.
– Ваши реквизиты скажите, пожалуйста, – просит она.
Как назло, бланк «Рекорда» с реквизитами у меня в номере, мы договариваемся назавтра встретиться в Комитете по культуре в 8 утра. Кудрявая, её зовут Сью, заедет за мной в половину. Уже выходя из комнаты, боковым зрением вижу, что господин Суан разговаривает по телефону. По той свободе, с которой он перемещается при этом, понимаю, что телефон беспроводной. Впервые такой вижу. Да, ничего себе, нищая страна…
Утро во Вьетнаме начинается в пять часов, так что до половины восьмого полно времени. Успеваю позавтракать и сходить на рынок, там самые дешёвые и самые вкусные бананы: маленькие, с тонкой кожурой и очень сладкие, в России таких никогда не бывает.
О причине я узнала у одного помощника капитана, с которым разговорились в ресторане. Всё из-за нашего санэпидемнадзора. Суда стоят на пограничном досмотре по две недели, крупные, кормовые бананы хранятся дольше, в них мало сахаров, а эти портятся быстро, хоть их зелёными снимай. Так что нам, как скотине, поставляют кормовые. Да мы и этому рады. Дефицит страшный! Поэтому ем здесь бананы, сколько можно. Поэтому в любимое розовое платье уже не влезаю. Но ничего с собой поделать не могу, ведь не прощу себе в Питере, если не наемся вволю.
Держа в руках приличную связку, я поджидаю Сью. Она приезжает на той же машине, и мы едем в Комитет. Сью подозрительно косится на мои бананы, потом предлагает оставить их в машине. Я не могу, я их ем. Сью хмурится, но уступает. Мы заходим в ветхое деревянное строение и подымаемся на второй этаж по шаткой скрипучей лестнице. Что-то она мне напоминает… Вспомнила, так примерно выглядит интерьер в московском Министерстве культуры, куда я ездила заключать договор. Правда, там было всё в штукатурке, но обшарпанность и общая разруха те же. Видимо, это общие признаки отношения государства к культуре в соцстранах.
Нас уже ждут в приёмной. Сью в очередной раз пытается отнять у меня бананы, но я непреклонна, они мне ничуть не мешают, ведь я могу одновременно есть и слушать, не так ли?
Господин Суан сразу встаёт и, улыбаясь, протягивает руку для рукопожатия, остальные приподнимаются и кивают. Сью представляет всех по очереди, но имён мне не запомнить, это директора Сайгон-видео, Сайгон-кино и Сайгон-концерта. С последним мы, видимо, встречались, он кивнул мне как знакомой.
Сью говорит, что они уже знают про «Рекорд», про наши западные связи, про Тобольский химкомбинат, хотят сотрудничать, и у них есть предложения. Откуда им всё известно, ведь вчера я ничего такого не рассказывала. Хотя при чём здесь я, ведь у них наверняка есть свой КГБ, вряд ли они пустили в страну двенадцать человек, не узнав о них и о конторе, их пославшей.
Чтобы скрыть удивление, принимаюсь за следующий банан. «Не надо этого делать, – рассерженно шепчет Сью, – так не принято». А по-моему, создаёт неформальную обстановку, я даже пробую предложить бананчик господину Суану, но он с улыбкой отказывается и в свою очередь протягивает бумаги – это договор о покупке у представителя студии «Рекорд», то есть, у меня, пятидесяти эстампов русских художников. Сью принимается вставлять реквизиты с бланка, пишет адрес, банковский счёт. То, что он рублёвый, пусть пока останется за кадром, вернусь в Питер, поговорю с Витей об открытии валютного. А пока можно помолчать и доесть бананы, благо Сью занята, некому меня одёргивать, но ведь некому и переводить.
Наконец, договор готов, мы скрепляем его подписями.
Обсуждение возможных перспектив сотрудничества четырёх фирм Комитета по культуре Сайгона и студии «Рекорд» заняло больше часа. Суть их потребностей быстро стала для меня ясной. С тех пор, как в Южном Вьетнаме тоже наступил социализм, он оказался оторван от Европы и Америки. К примеру, Сайгон стоит на горе из кварцевого песка, а стекло привозят из России и Японии. Из красного и палисандрового дерева делают ящики для фруктов, а могли бы делать мебель, но сбыта нет. Японские аудиокассеты стоят здесь в шесть раз дешевле, чем в СССР, через Сайгон можно наладить поставки. Очень интересуют гастроли советских и западных артистов, такие, как мы организовали сейчас, прокат фильмов – всё это выгодно и интересно.
Сью усердно записывала, и, пока мы угощались чаем, она быстренько напечатала договор о сотрудничестве. Получилось очень солидно, восемнадцать пунктов взаимных интересов. Все поставили свои подписи.
– А печать, – спрашиваю, – она не нужна?
– Мы ставим печати только на банковские документы, на таких договорах подписи всегда хватает, – объясняет Сью.
Расстаёмся, улыбаясь и пожимая руки. Вот я ребят-то удивлю! А Дрызлову ничего не скажу, пусть Вите будет сюрприз.
НА РОДИНЕ ВСЁ ПО-ПРЕЖНЕМУ
Обратно добрались почти без приключений, не считая того, что страховка на груз отсутствовала, но ведь и груза практически не было. Никакого досмотра нам не делали, благодаря служебным паспортам мы шли через «зелёный» коридор. Навстречу нам огромной толпой двигались прилетевшие из Москвы вьетнамцы, они звенели на разные голоса, везли домой неваляшек.
Мы с Юрой откололись от группы, остались в Москве на пару дней, чтобы навестить его друзей и побыть вместе. Юра был разведён и жил с родителями. Мне не хотелось думать о будущем: как я вернусь, что скажет Валерка. Пока мы чудесно проводили время, бродя по Москве и попивая вино у его приятельницы Лёвы, которую на самом деле звали Ленкой. Они с дочкой Лизой, по прозвищу Ляга, жили в Тёплом стане и уступили нам одну из комнат.
В Питере сразу с вокзала поехали ко мне. По моим прогнозам, Валерка ещё в Тобольске, так что дома только мама. Но едва мы вошли в квартиру, как нам навстречу вышел Каштан собственной персоной – у него на день раньше кончилась командировка. Ничуть не смутившись, он завопил: «Вот здорово! А мне как раз и рога подарили!». И тут же достал из-за дивана большие оленьи рога. Валера с Юркой были знакомы по Ленконцерту, оба звуковики.
Сразу стали распаковывать мой здоровенный чемодан, доставать подарки. Мужики насели на «гекконовку», и Валерка рассказал про свои перипетии с рогами. Ему их презентовали в каком-то животноводческом совхозе, куда он ездил смотреть, как оборудовать клуб. Оленеводы народ богатый, и клуб им понадобился, оснащённый по последнему слову техники. Каштан от рогов еле отбоярился, но когда уже садился в самолёт, их всё-таки всучили ему прямо в салоне.
– А я всё думаю, что они ко мне с этими рогами пристали, а это вот к чему, – хитро улыбаясь и поблёскивая стёклами очков, Валерка поглядывал то на меня, то на Юру. Мы держались невозмутимо: чемодан тяжёлый, кто-то должен был помочь. Ведь Валеркиного приезда не планировалось.
– А я взял – и приехал! – весело подначивал Каштан, он явно балдел от этой ситуации.
На другой день в «Рекорде» собрался Совет директоров. На повестке было два вопроса: итоги культурной программы в Сайгоне и результаты переговоров Каштана с директором Тобольского химкомбината о выделении инвестиций на следующий этап проекта «Звёздного инкубатора».
Резников сразу задал тон:
– Ну, Маша, твой внешний вид говорит о том, что поездка была успешной.
Все понимающе заулыбались, я действительно загорела, да ещё на четыре кило поправилась от этих злосчастных бананов. Я тоже улыбнулась в ответ и стала рассказывать о концертах с аншлагами, о продаже выставки, о подписанных договорах. Присутствующие разом посмотрели на Витю – что он скажет, такого ли результата ждёт. Да не ждёт он ничего подобного, это написано на его вмиг поскучневшем лице.
– Ты говоришь, договора подписала? А кто тебя уполномочил их подписывать? – тон Вити не сулит ничего хорошего, слишком спокоен.
– Так ситуация развивалась, не отказываться же мне было. Ты сам говорил, что надо завязывать международные контакты, – я поглядываю на Валерку, чтоб поддержал, но он делает вид, что погружён в свои бумаги. Видно, рога забыть не может.
Витя читает договор, под конец его лицо проясняется:
– Так тут нет печати! Какой же это договор без печати? – и уже совсем повеселевшим голосом подводит итог: – Ну, про картинки ты забудь, считай, что подарила, а договор этот повесь себе на стенку как сувенир о поездке.
Я пытаюсь объяснить, что там печати ставят лишь на банковские документы, что договор настоящий, а перспективы – очень хорошие, что я сама готова за всё взяться, если Совет решит… Какое там, никто и слушать не хочет, Витя громко меня перебивает:
– Ну что там у тебя, Валера, доложи.
Конечно, у Валеры тоже неплохо, нам обещана студия звукозаписи при условии, что мы обеспечим рублёвое покрытие. Витины глаза сияют.
– А где договор с печатью? – бурчу, уязвлённая тем, что мои достижения просто выкинуты на помойку. Каштан под столом показывает мне кулак: мол, дома с тобой разберусь. На самом деле не нужны никакие документы. Витя получил ожидаемый результат и, даже если это вилами по воде писано, он очень хочет в него верить. Видя, что Резников подобрел и повеселел, подступаю к нему с вопросом о валютном счёте.
– Нет, вы посмотрите на неё, какая валютчица нашлась! – голос Вити полон весёлой иронии. – Забудь ты про это, погуляла, покупалась, бананов наелась? Всё, иди работай, на следующей неделе встреча в «Ленвесте», у них скоро вторая годовщина, немцы хотят, чтобы выставка была. Как в прошлый раз.
Что ж, раз никому не нужны международные связи, пойду-ка я поработаю над костюмами для новой Витиной группы «Проспект».
Примерно через месяц в полвторого ночи просыпаюсь от телефонного звонка. Это Витя, но на этот раз он не поёт мне свою новую песню, как это временами бывало, он орёт в трубку так, что я не сразу его узнаю:
– Ты что там наподписывала?! Ты понимаешь, что ты наделала?! Меня в партком вызывали, я из серого дома только сейчас пришёл! Ты меня уничтожить собралась?! С японцами, видите ли, ей захотелось поторговать! Не знаю, как всё замять, ну и наделала ты дел! – и трубку бросил.
На следующий день на работу не пошла. Валерка поехал разведать обстановку. Вечером пришёл, смеётся:
– Не бойся, всё обошлось. Просто твои вьетнамцы оказались настоящими, а Витя думал, что разводка какая-то. Они ждали-ждали, когда ты им пришлёшь номера банковских счетов, стали тебя искать, звонили в «Рекорд», им что-то ответили типа «она здесь не бывает», они дальше раскручивать, вышли на Данилова. Тот перепугался, чуть кандратий не хватил, он тебя хорошо запомнил ещё до поездки. В общем, вьетнамцы жаждут с тобой общаться. Это понятно. В кои веки к ним из Союза толковый человек приехал, а то всё чиновники со своими личными интересами, а тут – прямо бизнес-леди! Я тобой горжусь!
– Так что, будем с ними сотрудничать?! – обрадовалась я.
– Ты совсем, мать моя, из разума вышла. Ну кто после такого шума станет что-то делать? Все от страха по норам забрались. И потом, ты же знаешь Витю: если не его инициатива – дело не сдвинется. Ты почему со мной не посоветовалась, прежде чем отчитываться на совете? Всё можно было решить тогда, а теперь шансов нет.
Валера иронично смотрит на меня, и я понимаю, почему мои шансы так резко упали: всё рога проклятые. Почти каждый день встречаюсь с Юркой, прихожу поздно, когда Лёнька уже спит. Валерка ни о чём меня не спрашивает, но стал чаще ездить к дочке, а пару раз не пришёл ночевать. Видимо, мы выполнили свои миссии: я спасла его от тюрьмы, он ввёл меня в бизнес. Но если тюрьма ему больше не грозит, то в бизнес можно ввести, а можно и вывести.
В какой-то момент, когда нам с Юрой становится всё труднее расставаться на ночь, я решаюсь первой заговорить о разрыве. Валерка сначала отшучивается, мол, он нам не мешает, предлагает пожить втроём, потом, видя, что я настроена решительно, снимает маску притворного веселья и серьёзно, жёстко говорит:
– Пожалуйста, живи, с кем хочешь, только Лёню оставь мне. – И, увидев моё недоумение, дрожащими, перекошенными от ярости губами выдыхает мне прямо в лицо:
– Лёню – мне!
