Демон Кометы. Десять дней

И своей доброжелательной улыбкой совершенно испортил мне настроение.

– Какая разница…

– Знаете, как говорил Гераклит? «Один стоит десяти тысяч, если он наилучший».

– Покажите мне того наилучшего, что выстоит против десяти тысяч, – фыркнул я.

– Разве мы говорим о битве?

Нет, он меня положительно бесит. Пора прекращать этот балаган. Вспомнить, ради чего я вообще сюда явился.

– Может быть, хватит обо мне? – улыбнулся я. – Это не очень-то вежливо. Давайте поговорим о вас.

– Конечно, – обрадовался карлик, – что вас интересует?

– Ох, да всё! Как вы познакомились, зачем поженились. Как чисто технически занимаетесь сексом. Как выкатываете коляску во двор, чтобы прогуляться. Что будете делать, когда она сломается. Ну и самое главное: где вы нашли Комету? Только не надо мне врать, что она – ваша родная дочь. Я не человек, чтобы верить в настолько глупые сказки.

12

Звездана замерла, будто Господь послал ей лом вместо позвоночника. Олимпиодор медленно отклонился от стола.

– Может быть, вернёмся к унижающим шуткам? – предложил он.

– Можем, – кивнул я. – С огромной радостью вернёмся. Мне, например, интересно, нужны ли вашей супруге водительские права, чтобы кататься в пробке между рядами автомобилей, выклянчивая милостыню. Но я потерплю. Сейчас меня интересует Комета.

– Она ничего не знает, – сказал карлик.

– Да, я уже заметил, что интеллектом она не уступает сливному бачку.

– Как ты смеешь? – прошипела Звездана. – На свете не было, нет и не будет ребёнка более умного, доброго, честного и благородного, чем Комета.

– Для девицы двадцати лет – так себе характеристика, – усмехнулся я. – Ладно. Я ускорю процесс. Вы рассказываете, кто родители Кометы, или я рассказываю ей правду.

– Она тебе не поверит! – прокричала Звездана.

– Тише, прошу, – промямлил Олимпиодор. – Комета может услышать.

– Она услышит всё. А когда закончит орать на меня, начнёт рыдать и орать на вас. И рано или поздно спросит, кто её настоящие родители. Так вот, это – долгий путь. Предлагаю немного срезать: вы мне расскажете всё сейчас.

Звездана опустила голову. Её трясло. Олимпиодор вздохнул:

– Что ж…

– Не смей! – вскинулась Звездана.

– Всё равно он узнает.

– Это не твой секрет, не тебе и рассказывать. – Звездана пронзила меня яростным взглядом. – Мать Кометы – моя двоюродная сестра. Двадцать лет назад мы с ней вместе ехали на машине. Машину занесло, мы угодили под грузовик…

– Ты была за рулём, – зевнул я. – Сестра погибла, ты отделалась колесницей и чувством вины, а чтобы её загладить, приняла племяшку, как родную дочь.

– Откуда ты?..

– Откуда я знаю вас, людей? – Я заглянул в глаза Звездане. – Я знаю вас десять лет. А до того я тысячи раз слышал россказни душ. Вы все одинаковые и все на сто процентов предсказуемы. Значит, мать Кометы – твоя двоюродная сестра и она мертва. Кто отец? Или он ехал в той же машине?

Глаза у Звезданы забегали.

– Зачем тебе это?

– Мне нужно знать всё о родителях Кометы. Кстати, предложение подключить её к диалогу до сих пор в силе.

Звездана побледнела. И на помощь ей вдруг пришёл карлик.

– Отец не участвовал в воспитании.

– Спасибо за очевидное заявление, – сказал я, повернувшись. – В воспитании участвовали вы. Но меня интересует биологический отец, а не моральные ценности, которые вы привили своей подопечной. Кровь и сперма – вот что имеет значение… в некоторых важнейших вопросах.

– Понимаю, – поморщился Олимпиодор. – Но дело в том, что это был случайный контакт, и этот человек, скорее всего, даже не знает о существовании Кометы.

Я встал, вытянул руки назад, с хрустом растягивая грудную клетку.

– Значит, мать Кометы перепихнулась с каким-то ноунеймом на вечеринке и залетела. Потом она вдруг из оторвы превратилась в благочестивую христианку и не стала делать аборт. Родила, собираясь нести гордое знамя матери-одиночки, но Господь над ней сжалился и направил машину под мусоровоз. Так?

– Под грузовик, – буркнула Звездана.

– Меня больше интересует этот переход. Девушка, допустившая случайную связь, и последующее нежелание делать аборт, несмотря на то, что ваш «клан», как я вижу, в принципе звёзд с неба не хватает.

– Да? – взвилась Звездана. – По-твоему, значит, размножаться должны только богачи?!

– По-моему, размножение – это последнее, что нужно людям в принципе, – отрезал я. – Но если легкомысленная нищенка нагуляла живот, а потом решила оставить ребёнка – тому есть причины, и я хочу их знать.

– Она не была гулящей, – прорычала Звездана, скребя пальцами по подлокотникам кресла. – Это было лишь минутное помутнение.

– Минутное? – переспросил я. – То есть, она даже удовольствия получить не успела?

От очередной тарелки увернулся так же легко, как от первой.

– Приятно видеть, что вы уже распланировали бюджет на следующий месяц, – сказал я. – Итак, отец. Кто он? Как зовут?

Звездана залилась бессильными слезами. Карлик посмотрел на меня с укором.

– Жду, – сказал я.

– Его зовут Миклюд, – пробормотал Олимпиодор. – Он живёт…

– Прекрати! – застонала Звездана.

– Родная, мы ничего не можем противопоставить. Если хотим избавить Комету от этой грязи…

– Да он всё равно ей расскажет, чтобы сделать нам больно!

– Нет, – сказал я. – Тогда у меня пропадёт рычаг давления. Как знать, вдруг мне захочется заставить вас плясать. И последний на текущий момент вопрос: где фотография?

– Фотография? – переспросила Звездана.

– Ну да. Только не говорите, что её нет. В такой дыре, как эта, просто обязана быть стопка пухлых фотоальбомов с фотографиями начиная с чёрно-белых. Среди них наверняка затесалась парочка снимков мамочки Кометы.

13

Дверь в комнату Кометы я толкнул без стука, но смутить девушку не удалось. Она лежала на своей неразобранной кровати и спала, не сняв очков. Милая привычка: вырубаться от переживаний.

Комната была даже меньше той, что в общаге. Стул еле втискивался между столом и кроватью. Шкаф скрадывал остатки пространства, мимо него нужно было проходить боком.

Над кроватью висел дешёвенький светильник, удобный для чтения перед сном. За пластмассовым плафоном, потемневшая и запылившаяся, таилась иконка. Высоко для карлика, недосягаемо для колясочницы. Похоже, Комета поставила её туда сама когда-то давно. Ещё до того, как осознала себя могущественной волшебницей.

Все свободные места в комнате занимали книги. Та же фантастическая дребедень, что в общаге, художка для убийства времени. Люди постоянно убивают время, полагая, будто оно никогда не закончится.

Я снял с Кометы очки и положил на письменный стол. Во сне легко неудачно повернуться и вогнать себе в глаз осколок, что мне совершенно ни к чему. Потом я взял двумя пальцами волосок, упавший Комете на лоб, и выдернул его.

Комета что-то пробормотала во сне и свернулась калачиком. Подумав, я накрыл её краем покрывала и поцеловал в щёку.

А когда выпрямился, столкнулся взглядом с удивлённым Олимпиодором.

– Что ж, вот вы и узнали мой секрет, – прошептал я, разводя руками. – На самом деле грубость и жестокость – это лишь маска. В глубине души я мягкий, добрый, заботливый парень. Мне просто нужна рядом такая девушка, как Комета, чтобы напоминать об этом.

– Да, я понимаю, – вздохнул карлик и сделал шаг в сторону, уступая мне проход.

За Комету можно было не переживать ближайшие четыре часа. Этому поцелую меня научила одна суккуба три года назад. Не то чтобы мне так хотелось. Просто она задолжала, а расплачиваться было нечем. Спать с суккубой – это всё равно, что человеку отодрать дворнягу на помойке. И отпустить её без оплаты я тоже не мог – разболтает ещё кому, что обо мне подумают…

Я дошёл до нужного дома пешком – на это потребовалось двадцать минут. Серая панельная девятиэтажка. Настолько безысходно серая, что вскрыться хочется ещё на улице, а мне нужно попасть внутрь.

– Что я вообще делаю? – спросил я вслух. – И зачем?

Помолчав, я вздохнул и сам себе ответил:

– Ищу отца Кометы.

– Но зачем, Ливий?

– Чтобы убедиться, что он – её отец.

– А потом?

– А потом я собираюсь воззвать к Люциферу и сказать ему, что произошла ошибка, и что меня можно забрать назад.

– Ты можешь просто подождать десять дней. Девчонка ненавидит тебя и боится, ты уже испортил ей жизнь. Она откажется заключать контракт, и…

– А если не откажется? Она – человек. У них вечно семь пятниц на неделе. Пытаются усидеть на десяти стульях.

– Так сделай всё, чтобы отказалась!

– Как пить дать, сделаю. Но лучше подстраховаться.

Я кивнул, придя к полному самопониманию. Мысленно добавил, что маленькое приключение меня хотя бы развлечёт. Не сидеть же безвылазно в этой дыре, которую Комета называет своим домом. В общаге и то было уютнее.

– Очередной полудурочный на районе, – проворчала, ковыляя мимо, старушка. – Развелось, как тараканов…

Я проводил её взглядом, вздохнул и подошёл к подъездной двери. Кодовый замок, старого образца, никакого электричества, всё по-серьёзному. Круглые кнопки с номерами 5, 7 и 9 вдавлены миллиметра на четыре глубже остальных. Взломоустойчивая система.

Я даже не стал дёргать знамение из-за такой ерунды. Нажал кнопки, услышал щелчок, открыл дверь. Второй этаж, квартира номер три. Звонок висит на проводе. Я из интереса придавил кнопку, и за дверью послышалось дребезжание, от которого, должно быть, мозги вытекали из ушей.

Нет, ну серьёзно. Зачем люди каждой мелочью превращают свою жизнь в такое дерьмо, что смерть кажется избавлением? Зачем делают вещи, настолько ужасные, что даже демону хочется выть на луну?

Шаги, неразборчивое ворчание. Потом – резкий каркающий крик:

– Кто?!

– Миклюд? – спросил я.

– Кто это?

– Хочу поговорить.

– Пошёл ты нах…

– Понял вас. Отойдите от двери.

– Чего? Ты как разговариваешь, су…

Я пнул по двери. Та вылетела из проёма, оборвав на середине гнусное слово.

Внутри было… ожидаемо. Запах застоявшегося перегара, смешавшись со смрадом тысяч выкуренных сигарет, объединился с вонью немытого тела. На стенах морщились жёлтые обои. Линолеум на полу был серым, местами прожжённым, местами залитым пивом.

– Прошу прощения, – сказал я, подняв дверь. – Вы не ушиблись?

На полу корчился лысеющий брюхатый выродок лет пятидесяти, в майке-алкоголичке, застиранной до состояния половой тряпки, с многочисленными дырками. Трусы не уступали. Я подавил желание просто уничтожить убожество.

– Ты кто такой? – просипел мужик.

– Миклюд? – повторил я вопрос.

– Ну я, я, а…

– Очень приятно. Я – Ливий, демон из преисподней.

Мужичок замер, уставившись на меня красными глазами.

– Демон? Нахрена я сдался демону?

Вместо ответа я лучезарно улыбнулся и протянул руку.

– Э, нет! – Миклюд, оттолкнувшись пятками от линолеума, прополз на спине в сторону кухни. – Я эти шутки знаю! Душу мою заберёшь?

Я горько вздохнул. Демоны в мире людей, конечно, редкость. В Белодолске, насколько я знал, нас было двое – я и Криспион. А город немаленький, недавно получил статус миллионника – Шеин расстарался.

В общем, мифов о демонах ходило столько, что всех и не перечислить. Один из самых распространённых – что мы забираем душу через прикосновение. Но это ведь форменная чушь. Во-первых, чтобы забрать душу, нам и прикасаться не нужно, мы её просто забираем. Во-вторых, получить душу можно только через контракт. Так формируется элита преисподней, к низшим слоям которой я уже имею счастье принадлежать.

– Душа твоя мне без надобности, – сказал я и опустил руку. – Но убить тебя могу. Вот об этом стоило бы поволноваться.

Я скептическим взглядом окинул Миклюда, затем его обитель и проглотил чуть не вырвавшуюся фразу: «Хотя я бы на твоём месте молил о смерти».

– Чего тебе от меня надо? – Миклюд, в конце концов, поднялся, держась за стенку.

– Ответов. И правдивых. Пройдём в кухню.

Миклюд не возражал. В кухне на столе возвышалась бутылка с водкой, компанию ей составляли залапанный гранёный стакан и тарелка солёных огурцов.

– Отмечаешь что-то? – спросил я.

Садиться не стал. Здесь было ещё гаже, чем у родителей Кометы. Те хоть за чистотой следили.

А вот Миклюд сел на липкий с виду табурет, наполнил стакан до половины и злобно на меня зыркнул.

– А тебе чего? Проповедовать будешь? Дверь сломал…

– Нос на очереди. Потом – рука. Нога. Впрочем, я бы начал с пальцев. И мне за это не будет ровным счётом ничего. Я вне юрисдикции людей.

Тут я самую чуточку слукавил, но об этом позже.

– Так чего надо-то?! – возопил Миклюд.

Я сунул руку в карман и достал фотографию. Бросил на стол. Со снимка смотрела немного похожая на Звездану женщина. Впрочем, ещё девчонка, лет двадцати. Лицо очень сосредоточенное, серьёзное, волосы рыжие. Никаких сомнений – мать Кометы.

– А? – Миклюд тупо вылупился на снимок.

– Узнаёшь? – спросил я.

– Кого? Эту, что ли? Не. Никогда не видел.

Я наклонился к лицу Миклюда и убрал маскировку с глаз. Позволил адскому пламени вспыхнуть в глазницах.

Сработало. Миклюд затрясся, как паралитик, на глазах у которого любимая футбольная команда сливает матч всухую. Красная рожа покрылась каплями пота, и вонь усилилась.

– Посмотри ещё раз на снимок.

– Ну, было раз! – вякнул он. – Было. Она сама на шею вешалась. Да мне тогда любая давала! А чего эта психованная меня ищет, что ли? День открытых дверей в дурдоме?

– Братья, сёстры у тебя есть? – проигнорировал я вопрос.

– Нет! И родители пять лет как преставились…

– Слов нет, как я тебе сочувствую. Предлагаю это отпраздновать.

Я подошёл к шкафчику, открыл дверцу, которая тут же повисла на одной петле. Достал оттуда стеклянную банку, оглядел её и поставил на стол.

– Там же стакан есть, – сказал Миклюд.

– Это не мне. Тебе.

Миклюд хлопал глазами.

– Сдай биоматериал.

– А?

– Ты всё понял, Казанова. Сними свои трусишки и поработай правой.

Тут он даже побледнел. На банку взглянул так, будто в ней сидел тарантул.

– Ты левша? – поинтересовался я.

– Я не могу!

– Хочешь сказать, маленький Миклюдик уснул вечным сном?

– Нет, но… Я не могу гонять лысого, когда на меня смотрит какой-то мужик!

– А женщина?

– Что – женщина? – совсем растерялся Миклюд.

– Если женщина смотрит – можешь?

– Ну… Да.

– Как же я завидую этим счастливицам. Ладно, твоя взяла. Иди в ванную. Пять минут на всё про всё, постарайся обойтись без предварительных ласк.

Схватив банку, Миклюд выбежал из кухни. Вскоре хлопнула дверь в ванную, щёлкнула задвижка. Я вздохнул и покачал головой. Если Комета будет себя плохо вести – приведу её сюда и познакомлю с папой.

Пока Миклюд пыхтел в ванной, я выплеснул на пол водку и завернул стакан в целлофановый пакет, валявшийся на подоконнике. Вышел тихонько, чтобы не помешать работе Миклюда.

14

Ближе к вечеру бар постепенно заполнялся ночным народом. Далеко не все приходили выпить. Это место, где заключались сделки, узнавались новости. Наконец, просто место, где можно поболтать.

На меня многие смотрели удивлённо – не думали ещё раз увидеть – но вопросов не задавали.

Диона я разыскал на том же самом месте, что и утром.

– Ты вообще отсюда выходишь? – спросил я.

– А зачем? – удивился безумный старикан. – Здесь чертовски, чертовски!

Тут он просто начал хихикать, трясясь и шмыгая носом. Преодолев отвращение, я достал из кармана стакан и поставил на стол.

– Ты пришёл в бар со своим стаканом? – перестал смеяться Дион. – Что-то новенькое.

– Это не мой стакан. Из него пил один хмырь, касался его своими слюнявыми губами. А это, – я достал из другого кармана свёрнутую салфетку, – волос одной девушки. Окажи услугу.

– О! – Глаза Диона засверкали. – Ты украл стакан Шеина? – Дион понюхал и скривился: – Неужели он пил такую сивуху? Мне казалось, малыш мог себе позволить хорошие напитки.

– Дион, ради всего порочного, не задавай вопросов. Просто сделай.

– Да легко! Эй, милая! Солнышко, подойди!

К нам подошла неприлично юная кудрявая брюнетка в одной короткой юбке в клеточку. Жуя жвачку, она посмотрела на меня, потом – на Диона.

– Оформи мне стакан, сладенькая! – попросил Дион, трясясь от еле сдерживаемых истерических хихиканий.

– Стакан чего? – уточнила девица, перекатывая во рту комок жевательной резинки.

– На твой нежный вкус, дорогая… Водки, конечно. Водки. Вот сюда, в этот стакан.

– Ага. Щас устрою.

Девица удефилировала в сторону стойки.

– Это ещё кто? – спросил я.

– Это Эллада, новенькая. Идентифицирует себя как богиня и пытается справиться с комплексами при помощи вызывающего лука.

– Лука? Идентифицирует? – скривился я. – Ты что, уже в сопли?

– Просто повторяю, что слышал. Я понял не больше твоего.

Эллада вернулась быстро, с бутылкой. Наполнила стакан до краёв.

– Что значит, «богиня»? – спросил я.

– Значит, что я считаю себя богиней, – сказала девица, бросив на меня вызывающий взгляд. – И ты будешь уважать моё мнение на этот счёт.

– Ты ведь понимаешь, никаких богов и богинь, кроме Единого, не существует? – ласково спросил я, заподозрив, что говорю с конченой идиоткой.

– Конечно, – фыркнула Эллада. – Я – исключительная.

И ушла.

– Люблю её, – сказал Дион. – Женюсь на ней. Точно, женюсь.

С этими словами он взял волосок Кометы и бросил его в стакан. Зашептал что-то, трясясь и закатывая глаза, как припадочный. Волос растворился, водка приняла бледно-розовый оттенок.

Хихикнув, Дион схватил стакан. Розоватая жижа выплеснулась в лужёную глотку старика.

Донышко стакана ударило по столешнице. Дион, запрокинув голову и, зажмурившись, улыбнулся. Выражение его лица сделалось блаженным, будто он отведал прекраснейшего вина.

– Я на сто процентов уверен, – шевельнулись его губы.

– Очень за тебя рад. В чём именно?

Дион резко опустил голову и уставился на меня налитыми кровью глазами.

– Ничего, – прохрипел он. – Общих родственников у этих двоих – только Адам и Ева.

15

Мелиссен заметил их ещё когда они были на улице. Стайка пацанов, на вид несовершеннолетних. Явно поддатые. Одежда и причёски оставляли желать лучшего. Войти в этот клуб им не светило в любом случае, и до последнего он надеялся, что ребят пронесёт мимо.

Не пронесло.

Первый, в расстёгнутой дублёнке, которую донашивал, наверное, за отцом, вскочил на крыльцо. Допил залпом пиво и разбил бутылку о стену. Взревел дурным голосом под аккомпанемент хохота дружков.

«Чё, погнали, затусим», – услышал Мелиссен.

За спиной была дверь, сдавать которую нельзя. Впереди – выход наружу. Пальцами правой руки Мелиссен мял сигарету – планировал выйти покурить. Не срослось…

Открылась дверь, и холодный ветер ворвался внутрь вместе с галдящими малолетками.

Тот, что в дублёнке, перестал смеяться и, сделав зверскую рожу, встал напротив Мелиссена.

– Чё, братишка, мы зайдём тусануть?

– Сегодня частная вечеринка, ребята, – сказал Мелиссен спокойно.

Это был предпочтительный ответ. Не оскорблять, не унижать. Минимизировать возможность конфликта.

– Ты чё лечишь-то? У меня там братуха сидит, меня ждёт! Я ему только что звонил.

Врёт. А даже если бы и не врал, это ничего не меняет. Пропусти он этих ребят, и с работой можно будет попрощаться. Даже если они не станут создавать проблемы сразу, как зайдут – хотя они станут. Лишь только их увидит кто-то из персонала или из администрации, или из тех охранников, что дежурят внутри, их вышвырнут. И Мелиссена вместе с ними.

– Чё ты быкуешь? – подключился парень, что встал слева от главного. – С тобой пацан нормально разговаривает.

– Я могу и по-другому разговаривать, – подхватил «пацан». – Ты чё, думаешь, ты герой, что ли, а? А?! Герой, сука?!

Главный гавкал, напирая, но рук пока не распускал.

– Сегодня. Частная. Вечеринка, – повторил Мелиссен. – Вы не…

И тут парень справа смачно харкнул ему в лицо.

Откуда-то из глубины поднялась волна чёрно-красного гнева. Когда она поднималась, противостоять ей было невозможно. Мелькнула и утонула в этой волне мысль, что его не просто уволят – его посадят. Потому что у четвёрки пьяных малолеток не было ни единого шанса.

Мелиссен бросился в атаку, как гепард. Малолетки гогоча рванулись к выходу, но одного – того, что плевался – ему удалось схватить. Щуплый, в тонкой куртке из кожзама, он казался невесомым. Взвизгнул, когда Мелиссен поднял его, схватив за шиворот и за пояс джинсов.

Он швырнул парня в дверь, которая как раз успела закрыться. Парень громко долбанулся черепом в металлическую поперечину и застонал, рухнув на пол. На белой краске, покрывавшей металл, осталась кровь.

Хорошо, что остальные сбежали. По крайней мере, он убьёт лишь одного, а не четверых. Впрочем… Так ли уж велика разница? Сколько бы ему ни дали, на волю он уже точно не выйдет. Не с его характером.

Подойдя, Мелиссен толкнул дверь плечом, выставил ногу наружу. Подхватил лежащего выродка под мышки и выволок на крыльцо.

– Охренел, бычара! – послышалось сзади.

Чёрно-красная пелена сослужила злую службу. Мелиссен не заметил, что как минимум ещё один из парней не сбежал, а притаился за дверью. И вот он улучил момент: толкнул в спину.

Мелиссен перелетел через свою жертву и кубарем скатился по ступенькам крыльца. Что-то хрустнуло в левой руке. Боли не было. Боль придёт потом.

Зарычав сквозь зубы, Мелиссен поднялся. На крыльце тот парень, что толкнул его, помогал встать другу.

Мелиссен поднял ногу, но шагнуть не успел. Сначала ощутил спиной и задницей что-то тёплое и мокрое, потом услышал журчание.

Развернулся и замер, слишком потрясённый, чтобы что-то предпринять.

– Врагу не сдаётся наш гордый «Варяг»! – орал парень в дублёнке, обеими руками сжимая своё достоинство. – Пощады никто не желает!

Реальность больше таковой не казалась. Это был какой-то сюр, бред. На него нагло, бесцеремонно ссали. Одна его часть хотела броситься вперёд и втоптать ублюдка в землю. Другая хотела шарахнуться назад, прочь от зловонной струи. В результате он стоял на месте, не веря, что всё происходит на самом деле.

– Это фиаско, братан, – хихикнули справа.

Мелиссен повернул голову и увидел четвёртого. Тот стоял в трёх шагах и держал в руках смартфон, снимая происходящее на камеру.

И тут об затылок разбилась бутылка. Осколки посыпались за шиворот, туда же полилось холодное пиво.

Мелиссен упал на колени. В лицо ударил чей-то ботинок. В следующий миг Мелиссен уже лежал на земле, и удары сыпались на него один за другим. Когда получалось посмотреть вверх, Мелиссен видел чёрный глазок камеры смартфона.

– Пацаны, пацаны, поверните его, чтобы бейдж видно было.

Его пинком перевернули на спину. Парень со смартфоном присел и навёл камеру на бейджик.

– Кречетов Мелиссен, – прочитал он. – Если увидите эту чушку на улице, переходите на другую сторону, пацаны.

– Петух обоссанный, – хохотнул кто-то.

Потом Мелиссен увидел подошву ботинка, опускающуюся на лицо. Что-то хрустнуло, и наступила тьма.

16

Я корчился от невыносимой боли на полу в тайной комнате. «Тайной» называли самую обычную комнату, находящуюся на втором этаже, над баром. Её иногда использовали для тёмных делишек, интимных свиданий или уединённых посиделок те, кто готов за это платить.

А ещё её можно использовать для того, чтобы корчиться от невыносимой боли.

Да, демон – существо подневольное. Он во всём подчинён хозяину. И если демон вдруг начнёт применять силу для каких-то своих дел, за это придётся расплачиваться адской болью. Как будто в каждую косточку вкрутили по винту.

Чтобы отвлечься от агонии, я думал.

Итак, тот доходяга – не отец Кометы. Карлик и колясочница либо обманули меня, либо сами не знали правды.

Теперь мне бы заполучить ДНК Шеина. А с этим проблема. Тело наверняка уже забрали. Мне нужно выяснить, где оно, прийти туда, запугать, а то и побить кучу людей… Теперешняя му́ка мне сказкой покажется. А может скрутить и в процессе, тогда совсем плохо.

Самое же худшее в этом состоянии то, что ты не можешь прийти на помощь хозяину. С Шеиным я так однажды попался. Его привязали к стулу и начали бить, а я в это время корчился на асфальте в другом районе. Чувствовал, что должен идти, но не мог даже ползти.

После того инцидента пришлось разжиться знамением, которое моментально переносит демона к хозяину в случае опасности.

Боль отпустила резко. Выдохнув, я забрался в кресло и закрыл глаза. Проклятый, проклятый мир…