Если бы…

– Сергей. Извините, я не хотел, задумался.

– Вера. Да ничего страшного, все в порядке.

– А не пойти ли нам, друзья мои, куда-нибудь посидеть. Пообщаемся, поболтаем. Поближе познакомитесь. Серега, Верка не хочет на вечеринку приходить. Уговори ее. Пригрози, что если не пойдет, будешь каждый день на нее бросаться, пока совсем не раздавишь.

Или в нашей судьбе все заранее предрешено и как ни пытайся, как ни сворачивай в ту или иную сторону, все равно в конечном итоге ничего не изменится. Все будет именно так как предназначено нам где-то там наверху. Кто знает.

Часть IV             ДЕРЖИ МЕНЯ ЗА РУКУ

Инстинкт самосохранения птиц свободного полета.

Вован.

Джиган . Держи меня за руку.

Держи меня за руку и не отпускай меня,

Вместе ведь до конца мы будем с тобой, всегда.

Держи меня за руку и ближе ко мне прижмись,

Ты – сердцебиение, ты – вся моя жизнь.

Не молчи, если любишь,

Не говори никогда пустых слов.

Сам себе не простишь, если упустишь,

Борись до конца за свою любовь.

В мире среди миллиардов судеб,

Среди всех дорог и тысяч городов —

Она одна на миллион там будет,

Та самая из твоих заветных снов.

Ты узнаешь её по взгляду,

В её глазах бездонный океан.

Быть рядом с ней – это всё, что так надо.

Она реальна, не самообман.

.

16.03.2013г.

Закончив ежедневные три круга вокруг парка, мужчина перешел на шаг, делая глубокие вдохи и выдохи, пытаясь восстановить дыхание, после быстрого бега. Впереди был пруд, с лавочками расположенными вдоль берега. Летом эти лавочки были заняты мамами с колясками, пенсионерами, подкармливающими толстых воркующих голубей хлебными крошками и юными влюбленными, вокруг которых носились шумные стайки вопящих и хохочущих детей постарше, которые уже успели покинуть коляски, и самостоятельно передвигались, с завидной ловкостью проскакивая между сидящими и идущими посетителями парка. Сейчас, холодным мартовским утром, когда вдоль дорожек то тут то там еще лежали посеревшие рыхлые снежные сугробы и ледяной ветер пронизывал до костей, посетителями парка были лишь несколько бегунов. Озабоченных здоровым образом жизни сильнее, чем неприятной погодой. Да счастливые владельцы собак, вынужденные выгуливать своих четвероногих друзей минимум два раза в день, не взирая, на любые метеоусловия.

После своего сорока четырехлетия Владимир Родионович Телянин, решил, что пришло время заняться собой. Не мальчик уже. Хотя Вован, по-прежнему был бодр, и энергия била через край. А благодаря доставшимся ему от отца генам, он не был склонен к полноте и раннему старению. Все же он решил, что утренние пробежки и пара часов в неделю, проведенные в спортзале, не помешают.

Вован уже почти дошел до пруда, когда с удивлением заметил на одной из лавочек маленькую фигурку. Кого интересно принесло в такую холодину в восемь часов утра полюбоваться местным пейзажем, совершенно не выразительным в это время года?

Пройдя еще десятка два шагов, Вован еще раз с любопытством взглянул на скамейку, занятую единственным праздным посетителем парка. И неожиданно, подскочило, и радостно забилось сердце в груди, и широкая улыбка расползлась по усыпанному веснушками лицу. Плюнув на только-только восстановленное дыхание, он во весь дух припустил вперед.

– Ну, что приперлась, Ковальская? Не усидела в своих заграницах? Я так и знал, что от тебя не избавишься. Только-только думаю, вот она нормальная жизнь началась и…– подходя к скамейке громко говорил Вован .

Сидящая на скамейке женщина обернулась. Колыхнулись темные волосы. Перед ним было совершенно незнакомое женское лицо. Взгляд карих с золотистым отливом, как у кошки глаз, был насмешливым. Улыбка тоже была насмешливой и даже немного снисходительной.

– Извините, что разочаровала.– Усмехнулась незнакомка.– Я, конечно, приперлась, но я явно не та за кого Вы меня приняли. Не хотела Вас расстраивать, поверьте.

Женщина несколько надменно и в то же время с любопытством рассматривала замершего в нескольких шагах от нее мужчину, с глупым и немного по детски обиженным выражением на лице. Его широкая улыбка медленно исчезала, но постепенно, по мере того как незнакомец все же взял себя в руки, вместо нее появилась нагловатая ухмылка, в которой все же можно было разглядеть остатки разочарования и обиды. Вечный мальчик, который не в силах принять то, что он уже взрослый. Такой тип мужчин был хорошо ей знаком. Они скрывают свои комплексы за напускной наглостью, за нескончаемой бравадой. Только этот отличался от остальных, тем , что никаких комплексов он не скрывал. Он явно ими и не страдал никогда. Просто такой склад, данный ему от природы, а не маска за которой прячутся все остальные, похожие на него. Любопытный экземпляр!

– Да ничего.– Сказал Вован. Он чувствовал раздражение, и даже злость. Чего он вообще так обрадовался? Подумаешь Ковальская. Да сто лет бы он ее не видел. И эта надменная самка, сидящая в холодном парке на скамейке рано утром и насмешливо его разглядывающая, как редкое насекомое. Она тоже раздражала его. Он вообще терпеть не мог карих глаз у женщин. А этот янтарный отлив, как будто кошка, которая увидела мышь и размышляет, стоит ли протянуть лапу и ухватить ее когтями или пусть бежит себе спокойно, а ей и так хорошо и лень делать лишние движения ради бесполезной жалкой твари.– Я не расстроился. Просто принял Вас за одну особу. Она мои фамильные драгоценности украла. Вот думаю, повезло, сейчас она у меня попляшет, вернет все как миленькая. Ну, ничего, наша полиция и Интерпол уже идут по ее следу. Дай бог, найдут.

«Вот идиот!»– почти восхитилась незнакомка.

– Так, что Вы тут поосторожнее.– Посоветовал Вован.– Тут, знаете, народу полно всякого ходит. Глаз да глаз нужен. Так и норовят обобрать или еще чего похуже.

Махнув рукой незнакомке, Вован продолжил путь вдоль пруда, по направлению к своему дому.

– Володя! – Алина Николаевна выглянула с кухни. – Ты завтракать будешь?

– Да сейчас, мам! Душ приму.– Крикнул Вован. Есть ему не хотелось, но и обижать мать тоже не хотелось. У нее не так много радостей в жизни осталось. Возраст уже не маленький, внуками ее Вован так и не соизволил осчастливить. Отец Вована, Родион Петрович, несколько лет назад умер от инфаркта. И Алина Николаевна пережила его уход намного тяжелее, чем можно было предположить. Буквально сдала на глазах, как будто потеряла разом жизненный стержень. И теперь единственной радостью и смыслом жизни для нее была неустанная забота о своем великовозрастном сыне, который так и не обзавелся собственной семьей и теперь уж наверное и не обзаведется. «Нужно ей собаку подарить»– подумал Вован. Он прошел в свою комнату за чистой футболкой. Он все еще продолжал злиться, сам не зная на кого, на Веру, на себя, на незнакомку с глазами кошки или вообще на жизненную несправедливость и бессмысленность.

Два года назад Вован даже не предполагал, что будет так скучать по подруге юности. По мальчишкам, которые были для него, если и не как собственные дети, то, по крайней мере, как любимые племянники немного эксцентричного дядюшки. Вован злился и обижался, что Вера уехала. Уехала от того, что произошло, от себя, от своей боли. Нет, боль она увезла с собой, что бы справиться с ней там, далеко от дома, в новом месте, где ни что не будет ежесекундно напоминать о случившемся. После гибели лучшего друга, мужа Веры Ковальской, Вован чувствовал себя сломленным, раздавленным, как будто у него вырвали кусок сердца. Как будто его лишили части собственной жизни, части его души. Он понимал, что та боль которую испытывает Вера еще сильнее, что ей тяжелее чем ему в десять, а может в тысячу раз. Кто знает, как измерять боль от потери? Вован понимал, что не прав, что его обида глупая и эгоистичная и от этого злился еще сильнее. На себя, на Серегу, на Веру, на весь мир. На всю эту чертову несправедливую, неправильную, мерзопакостную жизнь, которая забирает самое лучшее, самое дорогое, оставляя взамен ничего незначащее и никому не нужное. Вера много раз звала его приехать. Повидать мальчишек, навестить ее. Но Вован каждый раз отказывался. Говоря, что занят, находя всякие дурацкие отговорки, упрямо предлагая ей самой приехать в Москву. В конце концов, его мать, Алина Николаевна, страшно соскучившись по близким и дорогим, Верочке и ее мальчикам, отправилась к ним в гости.

– Не понимаю, чего ты не хочешь поехать?– Спрашивала она сына.– Я же вижу, как ты скучаешь. Сережу уже не вернешь. Верочка правильно сделала, что уехала. Здесь ей было слишком тяжело. Даже хорошо, что ей тогда предложили эту работу.

– Да ничего я не скучаю. Вот еще! С чего ты вообще это выдумала. Надо будет, сама приедет. А у меня работы, между прочим, полно. Некогда мне по всяким там заграницам разъезжать. Я может патриот. Не то, что некоторые.– Упрямо заявил Вован. Алина Николаевна неодобрительно покачала головой.

– Ну и сиди тут. А я поеду. Проведаю Верочку и ребят. Они же, все равно, что родные нам. У тебя ни семьи, ни детей. Ты так до конца дней собираешься один прожить?

– И, что? Ты думаешь, я очень переживаю, что никто не пилит меня с утра до вечера, и никто не пытается разобрать мой компьютер на тысячу частей, вопя при этом: «Папа, папа! А вот этот провод для чего здесь нужен?». Нет! Уверяю тебя, что я вполне прекрасно себя ощущаю, и я вполне самодостаточная личность, чтобы не нуждаться в няньке завязывающей мне галстук и указывающей, куда мы едем в отпуск и сколько бутылок пива мне можно взять из холодильника.– Вован гордо посмотрел на мать. Видя, что она не собирается зайтись от восторга от его самодостаточности и самостоятельности и закричать: «Конечно, сынок! Ни какая жена и дети тебе не нужны. Ты как всегда прав. Они отравят твою счастливую наполненную глубоким смыслом жизнь милого самовлюбленного эгоиста»– Вован фыркнул.– Да поезжай, поезжай. Вот увидишь, как тебе через три дня все надоест, и ты сама захочешь домой.

Алина Николаевна прогостила у Веры полтора месяца и вернулась помолодевшая и счастливая. На рассказы матери о том, как чудесно она съездила, как рада была повидать всех, и как хорошо они провели время, Вован заявил:

– Конечно, разве ты признаешься, что там была скука смертная, вы все друг другу надоели до чертиков и ты, только из вредности и назло мне проторчала там больше месяца.

На самом деле Вован жалел, что не поехал. Но признать это, признать, что скучает, означало сдаться. Означало перестать дуться и обижаться. А ему необходимо было винить кого-то, пусть даже и Веру, в том , что он остался один . Потому, что это помогало преодолеть боль, помогало заполнить образовавшуюся в душе пустоту. Только сейчас, почти два года спустя, боль понемногу утихла и начала превращаться в ноющую, не заживающую рану. Но все же стало легче. Вован перестал ловить себя на том, что после какого-нибудь интересного или забавного события в его голове непроизвольно возникала мысль: «Надо Сереге рассказать! Во посмеемся, это же надо такое…» или «Серега вообще обалдеет, надо будет вечером звякнуть…». Каждый раз после этих мыслей, появлявшихся в голове по привычке, как рефлекс, выработанный на протяжении многих лет, становилось ужасно тошно и появлялось ощущение, что в глаза сыпанули песка. Постепенно Вован научился одергивать себя сразу же, как только мысль только еще начинала формироваться в мозгу. Но совсем отучиться от этой, ставшей ему ненавистной привычки, удалось только недавно. И вот сегодня дурацкая встреча в парке, когда он, обознавшись, принял за Веру незнакомую женщину, всколыхнула в нем почти уснувшие воспоминания. Все накатило по новой. Может и ненадолго. Но это очень больно. Он не хочет этого. В большом зеркале прихожей отражалась спальня матери, бывшая их с отцом спальня. На тумбочке возле кровати лежал альбом с фотографиями. Вован прекрасно знал, что это фото Серегиной семьи. Веры, детей, самого Сергея. Там они все вместе или по отдельности. Дома, на отдыхе, с друзьями. Мать часто смотрела его. Вздыхая, вспоминая прошедшие счастливые дни, когда все были счастливы, когда жизнь еще не изменила их всех раз и навсегда. Алина Николаевна гладила рукой картинки из прошлого, проводила дрожащими пальцами по изображениям дорогих любимых лиц, смахивая слезы, грустно вглядываясь сквозь время, в прошедшие невозвратимые дни. Вован не понимал, зачем изводить себя, но видимо матери было так легче. Видимо она старалась хоть ненадолго вернуться туда, где все было хорошо, пусть даже только мысленно. Оглянувшись на кухню, Вован воровато прокрался в спальню и взял в руки альбом. Он ни разу не заглянул в него с момента трагедии. Постояв несколько секунд, размышляя, о том стоит ли вообще это делать, он все же открыл альбом где-то на середине. Серые глаза и широкая улыбка. Коротко стриженные темные волосы. Радостно улыбаясь, с фотографии на Вована смотрело лицо друга. Рядом фотография, где Сергей смеется, держа Веру на руках. Она тоже хохочет, запрокинув голову назад. Оба они такие счастливые. Вован вспомнил, какие мертвые у Веры были глаза во время похорон. Ничего не осталось в них от этой хохочущей на руках у своего мужа женщины. Вован со злостью захлопнул альбом. К черту эти дурацкие фотографии. Зачем их вообще придумали. Что за глупость пытаться сохранить прожитые мгновения жизни. Ничего нельзя вернуть. Можно только бесконечно вздыхать над прошлым, ковыряя и ковыряя старые раны, как изощренная разновидность мазохизма. Что бы уж можно было в любой момент, пойти и насладиться собственными мучениями по новой. Вован быстро вышел и из материнской спальни и прикрыл за собой дверь, что бы полностью отгородиться от проклятого альбома с его содержимым.

Серега сидит на корточках, вытянув руки вперед. Маленький Сеня, неуверенно переступая крошечными ножками, идет к отцу, делая первые свои шаги. Сергей, радостно смеясь, подхватывает сынишку на руки.

–Молодец сынок! Ты у меня уже совсем большой и такой же красивый как мама.

– Ага, и походка, точь в точь мамина. Она тоже так своими ножками перебирает, такая же косолапенькая.– Комментирует Вован. Сергей, смеясь, целует сына в макушку.

– Дядя Вован шутит. Мама у нас самая красивая, мы-то с тобой знаем. Вот дядя Вован повзрослеет, влюбится. Потом у него тоже будет такой карапуз. А потом вы вырастете, а мы с дядей Вованом будем уже старые. Будем смотреть на вас и радоваться. Какие у нас замечательные дети. И какая жизнь замечательная.

Не замечательная жизнь и не будут они радоваться. Еще и в глаз чего-то попало и щиплет теперь…

Наскоро проглотив, показавшиеся ему сегодня безвкусными как картон, сырники, Вован отправился на работу.

Войдя в здание архитектурного бюро, в котором он совмещал почетные роли владельца и генерального директора, Вован поднялся на второй этаж и, войдя в собственную приемную, обнаружил там юную секретаршу Лизу, хлюпающую носом, и даже, кажется, украдкой утирающую слезы. Лиза была новенькой. Работала всего недели две и к своему довольно необычному и оригинальному шефу еще не привыкла. Старая секретарша Лариска, вполне освоившаяся с таким начальником как Вован, к сожалению, оказалась не такой уж старой. И ушла в декрет, бессовестно бросив Вована наедине с робкой и пугливой, как молодая лань новой сотрудницей.

Посмотрев на заплаканное расстроенное лицо девушки, Вован проявил чуткость и спросил:

– Что случилось? Кто-то из сотрудников помер?

Лиза испуганно покосилась на начальника.

– Владимир Родионович! Я, кажется, ксерокс сломала.– Она тихонько всхлипнула, в ожидании страшного начальничьего гнева.

Вован пожал плечами.

– Делов-то, чего не знаешь чего делать?

Лиза, немного успокоенная тем, что начальник не орет и не топает ногами, помотала головой и, устремив печальный, но полный надежды взгляд, на Великого и Ужасного гениального архитектора, замерла, готовая внимать мудрому совету последнего.

– Идешь в снабжение. Берешь там инструменты и инструкцию, которая к ксероксу прилагалась и возвращаешься сюда. Разбираешь эту бандуру и согласно инструкции устраняешь все неполадки. Потом, когда починишь, собираешь все обратно. Легче легкого, я всегда так делаю когда мой, там, в кабинете, ломается.

Лиза издала звук похожий на тоненькое подвывание.

– Да ладно, Лизок. Владимир Родионович шутит.– Ободряюще сказал Гришка Распутин, ведущий архитектор бюро, вошедший в это время в приемную. Гришка метнул укоризненный взгляд на Вована.– Вон на стене список телефонов на все случаи жизни. Видишь? Там телефон техподдержки есть. Вызываешь мастера, и он тебе за пятнадцать минут все починит.

Лиза с благодарностью посмотрела на Гришку.

– Да? А я всегда сам мучаюсь.– Снова пожал плечами Вован. Проигнорировав очередной сердитый взгляд ведущего архитектора, Вован ворчливо сказал.– Мог бы и мне сказать. А то, что я время трачу на всякую ерунду?

– Володь. Мне тут пару бумаг тебе нужно показать,– сказал Гришка, увлекая начальника в его кабинет, пока он не успел снова напугать, только-только начавшую приходить в себя юную впечатлительную особу.

– Володь. Ну, ты вообще! Чего хочешь, что б девчонка совсем рехнулась со страху. Она ж тебя боится как огня. Чего ты ее доводишь? Не все же такие стойкие как мы с Лариской.– Набросился Гришка на ухмыляющегося Вована, как только дверь в кабинет закрылась, и Лиза уже не могла слышать разговор двух руководителей. Одного доброго и милого и второго, к сожалению ее собственного, совершенно непонятного и приводящего ее в постоянный трепет.

– Ой, да ладно! Я же пошутил, не понятно, что ли? Молодежь пугливая пошла. Прямо слова не скажи. Да о таком начальнике мечтать можно. Другой бы наорал и пригрозил из зарплаты ремонт ксерокса вычесть. А я хотел ее подбодрить, шуткой, так сказать.– Отмахнулся Вован, совершенно не понимая, в чем вообще проблема.

– Шутник! Ты так когда-нибудь своими шутками точно кого-нибудь до инфаркта или до нервного срыва доведешь.– Пообещал Гришка.

– Ладно, хватит нудить. Сотрудников вон своих иди, учи. Обленились все, никто работать не хочет. Отдуваюсь тут за всех,– вяло огрызнулся Вован. – Давай свои бумажки. А то взяли моду учить тут меня кому не лень. Устрою вам веселую жизнь, возьмусь за вас, бездельников, тогда сразу поймете, что веселый начальник намного лучше, чем злой. И вообще, я решил сегодня вплотную заняться делами. Тащи сюда все новые договора и проекты. Будем их просматривать. Так и быть поработаю сегодня на вас дармоедов и бездельников.– Великодушно заявил Вован, развалившись в кресле и закинув ноги на стол. Ведущий архитектор усмехнулся и удивленно посмотрел на работящего начальника. У Вована редко возникало желание возиться с бумажками, обычно это неблагодарное дело он поручал сотрудникам. Видимо сегодня был какой-то особый день, что-то там щелкнуло и переключилось в начальничьей голове, а может просто такая причуда сегодня у непредсказуемого Владимира Родионовича. С ним никогда не знаешь, что может взбрести в его талантливую, но совершенно не поддающуюся никаким законам логики и здравомыслия голову. Гришка пожал плечами и пошел к двери за бумагами.

– Слушаюсь, мой генерал!– бросил Гришка, уже выходя в коридор.

Весь день и до позднего вечера они разбирали все спорные вопросы, все хоть мало-мальски вызывающие сомнения моменты. И у Гришки, когда он взглянул на часы и увидел, что время приближается к одиннадцати, закралось подозрение, что директор по какой-то непонятной причине, просто не хочет ехать домой и тянет время. Они оба уже так устали за двенадцать с лишним часов, действительно работы, что последний час был вообще не продуктивным, время было потрачено зря, так как голова уже ни у того, ни у другого не варила. Продержав, покорно отдавшегося на волю судьбы, Гришку еще час, Вован наконец-то покинул кабинет. Приехав домой, он рухнул в постель и сразу заснул, без каких-либо ненужных раздумий или воспоминаний, чего он, собственно говоря, и добивался, едва не угробив, при достижении своей цели самого ценного своего сотрудника.

Апрель 2013г.

– Владимир Родионович! Ой, как хорошо, что Вы пришли!– радостно всплеснула руками Лиза. Она уже немного освоилась за прошедший месяц на новом месте и даже перестала то и дело шарахаться от эксцентричного шефа.

– Думаешь?– с сомнением спросил Вован , вовсе не разделяя восторг секретарши по поводу своего раннего, почти к началу рабочего дня, прихода в бюро.

Лиза даже улыбнулась. Уже прогресс. Раньше бы она впала в ступор, минимум на полчаса.

– Вас Григорий Александрович искал. Он Вас ждет в переговорной. Сказал, что сейчас заказчица новая придет.– Преданно глядя в глаза начальнику сообщила Лиза.

– И что? Он, что сам с ней поговорить не может?– буркнул Вован.– Вообще никто работать не хочет. Все я должен делать. Лизавета, ты же видишь, нас с тобой окружают одни бездельники и дармоеды. Вся фирма, фактически на нас с тобой держится. Если бы не наш самоотверженный труд, все давно бы полетело к чертям. Вот можешь потребовать прибавки к жалованью, смело. Я у бездельника Распутина ее из зарплаты и вычту. Так, что не скромничай Лизок. Он вполне достаточно получает, не сомневайся. Называй сумму. Не ограничивай себя. Пусть попляшет паразит, паразитирующий на нашем с тобой, между прочим, непосильном труде.

Лиза вовсе глаза смотрела на начальника. Владимир Родионович, хоть и перестал пугать ее, но, по-прежнему, оставался для нее полной загадкой, не переставая удивлять своими необычайными высказываниями и неординарным поведением.

– Ну чего тут за такая важная персона к нам пожалует?– вваливаясь в переговорную спросил Вован у уже расположившегося там Гришки.

– Да ничего особенного. Представь себе, женщина проект дома хочет нам заказать, всего на всего. Ни тебе приглашения в Букингемский дворец, ни предложения принять участие в первой экспедиции на Марс. Нет, самая заурядная заказчица.– Огрызнулся Гришка, которому надоело изворачиваться перед богатыми клиентами, которым было непонятно, почему при первом знакомстве генеральный директор не соизволяет присутствовать сам, а отделывается главным архитекторам. Им, этим богатеньким представителям общества это казалось почему-то оскорбительным. Ущемляло их непомерное эго, нарушало представление о том, что все должны кидаться ниц при одном их появлении. Гришку их пренебрежение к его не достойной их внимания персоне не обижало, но было утомительно и неприятно каждый раз придумывать более-менее уважительную причину отсутствия генерального. Не говорить же заказчикам, что Владимир Родионович чихать на вас хотел, наплевать ему на ваше задетое самолюбие и на ваши амбиции.

Вован зевнул.

– Ладно. Во сколько эта твоя заказчица придет? Мне тут тоже целый день сидеть некогда. Я, знаешь ли, работаю. – нагло заявил начальник, три дня перед этим не являвшийся на работу потому, что неохота было. Тоска, все одно и то же.

– Пять минут Ваше Величество может уделить? Выдержит ваша королевская задница пять минут на мягком кожаном сидении этого недостойного Вас жалкого офисного кресла? – саркастически улыбаясь, спросил Гришка.

Вован демонстративно взглянул на часы.

– Пять минут могу,– милостиво согласился он.

Через пятнадцать минут, за время которых Вован ровно пятнадцать раз спросил, где черти носят эту бабу и столько же раз сказал, что его терпение не беспредельно и ровно через минуту он уйдет, и только его Гришка и новая заказчица и видели, дверь, наконец, открылась. И, в переговорную, вошла та кого ждали великие творцы жизненного уюта и комфорта.

– Вы, что меня преследуете?– нахально заявил Вован, вошедшей женщине вместо приветствия. Гришка в ужасе вытаращился на своего шефа. Нет, он конечно уже ко всему привык, но ведь есть же предел, в конце концов. Совсем, что ли генеральный спятил? Он даже хотел пнуть ногу начальника под столом переговоров, но Вован, имея некоторый опыт ведения совместных с Гришкой встреч с заказчиками, ловко и незаметно отодвинул свою нижнюю конечность, и когда Гришка ударил в пустоту, сам пнул его, продолжая нахально улыбаться вошедшей даме. Гришка подскочил от боли и понял, что этот дом будет спроектирован каким-нибудь другим бюро. Потому, что ни один здравомыслящий человек не станет заключать договор с фирмой где генеральный директор хам и придурок, а главный архитектор дерганный невротик.

Новая заказчица, а теперь уже, скорее всего бывшая и несостоявшаяся заказчица, однако же, нисколько не смутилась, а тоже повела себя несколько странно. Насмешливо улыбаясь, она очень волнующей легкой походкой подошла к столу и, опустившись в одно из кресел, вполне дружелюбно спросила:

– Ну, что как там поживают фамильные драгоценности? Нашлись?– глаза с золотистым отливом вызывающе смотрели на Владимира Родионовича.