Услуга Дьяволу

– Это правда все по-настоящему?

– Да.

– И ты действительно…, тот, кто…

– Я много кто, и еще больше что, дитя. С каждым днем здесь ты будешь понимать это все сильнее, до мельчайших острых граней и отблесков, – он подпер голову рукой, положив вторую на подлокотник, смотря на меня куда серьезнее и внимательнее, чем до этого.

– А «здесь» – это где? – я вжалась в спинку кресла, заползая на сиденье так далеко, что ноги перестали касаться пола.

– Есть предположения?

Создатель правит Небесным царством, охраняемым его волей и Первыми Детьми, где в свете солнца и звезд находят покой чистые души. Под ним, созданное его волей, Царство смертных. И последнее, третье царство, Царство Тьмы и Огня, воздвигнутое вопреки его воле. Так рассказывали священнослужители, я слышала их слова, сидя у стены храма.

– Мы в… царстве Тьмы и Огня?

Дан рассмеялся. Снова. Так заразительно, что я разулыбалась и заслушалась, как иные замирают от нежных трелей птиц, празднующих приход весны.

– Нет, дитя, Подземье, как Верхнее, так и Нижнее с его бесконечностью страданий, созданы для душ, полных мрака и того, о чем мне не хотелось бы сейчас рассказывать столь очаровательному созданию, – покачал он головой, отсмеявшись. – Между смертным миром и Подземьем простирается Междумирье – место моей власти, где, помимо моих подданных, могут обитать души, не заслужившие ни Небес, ни Подземья. Сейчас мы находимся в Садах времен – моей третьей и самой удаленной резиденции, которая станет твоим домом. Завтра я покажу тебе особняк и прилегающие территории, а также представлю тем, чьи имена тебе нужно знать.

Я закусила губу, раздумывая над следующим вопросом. Тогда наивность, незнание и непонимание многих вещей служили мне защитой. Я могла спросить о чем угодно без стеснения, оглядки на приличия и страха подвоха – обязательной приправы в речи каждого, кто хоть чего-нибудь стоил в царстве Карателя.

– Что я буду делать здесь?

– Жить и взрослеть, Хату, – серьезно ответил Дьявол. – Ты будешь учиться всему, что доступно смертным детям, и постигать то, чего им никогда не узнать. Однажды, при должном старании, ты обретешь достаточно сил и власти, чтобы нести мою волю и действовать от моего имени самостоятельно, независимо от того, с кем из представителей Подземья тебе придется иметь дело.

– Но… – я оборвала себя, чувствуя привкус неправильных слов, как горькую микстуру. – Зачем это тебе? В смысле… я.

Я помню, как его глаза вспыхнули золотыми искрами, и особая нежная, слегка лукавая улыбка изогнула губы Карателя, выпуская самый честный ответ из всех, что существовали в трех царствах.

– Затем, что я так хочу.

Дьявол всегда получал то, что хотел, но его желания никогда не были спешными или похожими на капризы расшалившегося ребенка. Его «хочу» охватывало десятилетия и века, явления и территории, чужие плоть и кровь, жизнь и смерть, веру и волю. Конечно, в тот первый вечер и многие семидневья после я не осознавала и крохи от масштаба его могущества, но чему-то, проросшему тогда из моего сердца, понимание не требовалось.

Сытая и согретая, я сидела в его личных покоях и на любые вопросы, даже самые неосторожные и неуклюжие, получала не тумаки, не ругань, не крики, а настоящие ответы. Впервые за все время, что я помнила саму себя, на меня смотрели как на что-то заслуживающее внимания, доверия и заботы. В ту минуту я имела больше, чем у меня когда-либо было, и это перевернуло мой маленький, до того никому ненужный мирок.

Благодарность вырвалась наружу судорожным всхлипом. Обхватив себя руками в бесполезной попытке удержать все, что всколыхнуло участие и слова Дана, я хотела подтянуть колени к груди, но Дьявол оказался рядом раньше. Заглядывая в глаза с тревогой, он присел на корточки, и его большие пальцы стерли слезы с моих щек.

– Я расстроил тебя своей честностью, Хату?

Я замотала головой, потому что «расстроил» между ним и мной звучало самой глупой шуткой. Как может расстроить тот, кто за один день дал все, о чем я и мечтать не смела?

– Тебе… что-то не нравится, ты не хочешь быть здесь?

Я ошиблась. Вот самая глупая шутка между ним и мной.

Я и сейчас не знаю, что это было, где родилась та смелость, и как, будучи совсем несмышленышем, я распознала самое важное. Наверное, все дело в том, что я больше чувствовала, чем думала, это стало некой закономерностью, особенностью моего поведения рядом с Даном. Внимательно его слушая и понимая, что говорит Дьявол, я всегда сосредотачивалась не только на словах, но и причине, по которой они произнесены.

Я сорвалась с места и прижалась к нему, словно все еще сидела в холодной грязной луже. Пальцы сцепились в замок на шее Карателя, и он поднялся со мной, поддерживая и успокаивающе поглаживая по спине.

– Я хочу быть только здесь, рядом с тобой, – мой голос дрожал от слез и переживаний, а, может, от прежде неведомой мне нежности. – Я буду делать все, что нужно, прекрасный господин, если вы чего-то хотите, этого хочу и я.

– Хату… будь осторожна в словах, дитя. – Вернувшись в свое кресло, Дан устроил меня у себя на коленях. – Особенно в том, кому их говоришь. Слова в моем царстве такое же грозное оружие, как клинок или магия, и здесь много тех, кто готов вцепиться в любую оплошность, чтобы ею же и уничтожить.

– Другие не ты, – уверенно, пусть это смотрелось смешно в компании шмыганья и всхлипов, заявила я.

Да, я была маленькой, но не сумасшедшей, неспособной заметить очевидного. Если бы Дан хотел причинить мне вред, я не оказалась бы рядом с ним перед камином, а, скорее всего, все еще мерзла и сочиняла сказки урчащему животу. В лучшем случае.

– Устами младенца… – усмехнулся Дан, пропуская мои волосы сквозь пальцы. – Верно, Хату, я не желаю тебе вреда. Однако это не значит, что при… существенном нарушении правил этого дома или Подземья, я оставлю тебя без наказания.

– Но тогда я должна точно знать, что можно, а что нельзя, – пробормотала я, потому что провинностью в моем старом доме могло стать что угодно, а для наказания иногда и причин не требовалось.

– Разумеется, – согласился Дьявол. – Я никогда не трогаю невиновных, Хату. Это один из основных законов Подземья, каждый из которых ты вскоре узнаешь. Ты хочешь спросить еще о чем-то?

– Можно я еще тут так посижу? – неуверенно спросила я, поднимая голову. – Простите, я не хотела… – я задергалась, осознав, что веду себя неприлично и, возможно, уже что-то нарушаю, но руки прекрасного господина остановили меня, уверенно усаживая обратно.

– Разве я сказал, что мне неудобно, или такое положение меня утомляет? – мягко спросил Дан, поддев меня за подбородок и вынуждая смотреть в глаза. – Ты – удивительное создание, Хату.

– П-почему? – сглотнула я, наблюдая, как его глаза светлеют, и в них появляются золотые искорки.

– Потому что тебе, малышка, уютно на коленях у Карателя.

Всегда было и всегда будет. Независимо от того, в каком настроении я находилась и сколько мне было лет, я могла забраться на его колени, оставляя все тревоги и волнения там, за границей его кресла.

Эта привычка возникла тем вечером, когда одна маленькая девочка поняла, что больше не одна и на ее стороне сам Дьявол.

Эта привычка возникла тем вечером, когда один прекрасный господин, думавший, что знал и испробовал за свою вечность все, вдруг понял, что ошибался.

Лучше бы тогда ошиблась я.

Глава 3

Я хочу такой скромной, убийственно-простой вещи: чтобы, когда я вхожу, человек радовался.

Марина Цветаева

Той первой ночью в царстве Карателя, в его спальне, мне приснился кошмар.

Зародившись в ней, он рос со мной, обретал собственный характер, манеру и даже некое подобие расписания, впоследствии превратившись в кого-то, кого можно назвать заклятым другом. Со временем я научилась трактовать его, относя к последствию чего-либо или, напротив, предупреждению. Неизменным оставалось одно: дурной сон боялся Дьявола, как дрова огня, и развеивался пеплом на ветру, стоило руке Дана коснуться моей головы.

В ту ночь кошмар был последствием, галочкой, отметившей новую страницу моей жизни, или отместкой за сытый живот и мягкую постель.

Я стояла в желтой рубашке и дырявых штанах посреди ветхой гостиной старого дома, а холодный ветер дул в лицо и со спины из распахнутых дверей и окон, принося с собой крики, плач и визг знакомых голосов. Голосов, часто обращенных против меня, но теперь захлебывающихся страхом перед кем-то другим.

На пол с рук капала жидкая грязь, и каждая коричневая капля, касаясь потертых досок, превращалась в красную. Кровь. Густая и пугающая, она расплывалась вокруг, подгоняемая песней ветра, поглощала пол все быстрее и быстрее, поднималась выше, до щиколоток, впитывалась в одежду, пользуясь моим оцепенением, прежде чем показать мне их.

Белые лица с черными провалами вместо глаз. Искаженные ужасом и смертью рты. Наглядный пример, что бывает с теми, кто нарушает слово, данное Карателю.

– Хату.

Распахнув глаза, в полумраке я увидела над собой лицо Дана. Прекрасное и участливое – на нем было легко сосредоточиться, перестать захлебываться кровью и начать дышать. Еще легче стало, когда, справившись с путами одеяла, я смогла сесть и прижаться к нему перепуганным птенчиком, передумавшим вылезать из-под родительского крыла.

– Всего лишь плохой сон, малышка.

Я не помнила, как заснула и вновь оказалась на кровати, окруженной тюлем, но в спальне все еще было темно, и ночную тишину тревожили лишь мои всхлипы, сдержать которые не получалось.

Дан шептал что-то успокаивающее на незнакомом певучем языке, перебирая мои волосы и поглаживая по спине, пока не высохли последние слезы, и я вновь не поверила, что нахожусь в покоях самого Карателя, и сон был тот, что о доме и крови, а не этот – о его тепле и заботе.

– Не уходи, – пробормотала я, когда Дьявол вновь уложил меня на подушки и накрыл одеялом. Дан был в той же одежде, что и за ужином, и я боялась, что он вот-вот накинет свой белоснежный пиджак с золотыми пуговицами и исчезнет насовсем.

– Не уйду, Хату, я буду на кушетке, в этой комнате, – Дан убрал лезущую мне в глаза прядку.

– Нет, совсем не уходи, – смогла я перебороть смущение, обхватив его руку своими и потянув на себя. – Зачем тебе туда, когда здесь много места?

– Я… – что бы ни хотел сказать тогда мой прекрасный господин, он оставил это при себе, вместо слов забираясь на кровать и ложась поверх одеяла позади меня. – Закрывай глаза, дитя, этот день выдался слишком трудным для твоей пока еще хрупкой жизни.

– Мои родители правда умерли?

Я хотела и не хотела задавать этот вопрос весь вечер, но кошмар придал решительности, жажды какой-то точки, черты, разъясняющей все, что осталось за спиной.

– Да.

Дан не раздумывал и мгновения.

– Им… им было больно?

– Да.

Я закусила губу, скорее сдерживая вздох облегчения, чем слезы. Радость никогда не увидеть их оказалась гораздо сильнее осознания причины, почему этого больше не случится. Впрочем, понимай я тогда все до мелочей, не думаю, что отреагировала бы по-другому. Тем людям не было до меня дела, от них я видела лишь жестокость, недовольство и обвинения во всех грехах.

– И… – я тяжело вздохнула, не зная, как спросить.

– Что такое, Хату? – тихо поинтересовался Дьявол, когда вместо слов я только растерянно завозилась под одеялом.

– Мы же в… Междумирьи, – осторожно проговорила я пока незнакомое слово.

– Все верно.

– Но Подземье, твое царство, оно для… душ плохих людей.

– Да, души твоих родителей там, им больно и сейчас, Хату, – понял Каратель, о чем на самом деле я хочу спросить. – Я не приемлю нарушений данного мне слова, но куда больше мне претит издевательство над слабыми и беззащитными. Их души познают все, что заслужили.

Я перевернулась на другой бок, лицом к Дану, различая в полумраке лишь очертания его казавшегося мне тогда бесконечно длинным тела. Мой прекрасный господин лежал на спине, подложив под голову согнутые в локтях руки, и когда я привстала, чтобы увидеть его лицо, он посмотрел точно мне в глаза.

– Ты думаешь о моей жестокости, дитя, или сочувствуешь им?

Я покачала головой, потому что ничего подобного и в мыслях не было. Ни сочувствия, ни жалости, ни плохого о Карателе.

– Нет, я… Спасибо, Дан. Никто из взрослых никогда не отвечал на мои вопросы, и… я вовсе не думаю, что наказывать кого-то за плохие поступки – это жестокость, – призналась я.

– Потому что это справедливость. Ты смышленая девочка, Хату, – мягко проговорил Дьявол, и я вновь увидела золотые искры, вспыхнувшие в темноте его глаз. – Что?

Я поняла, что улыбаюсь, глядя на эти огоньки, лишь после его вопроса.

– Твои глаза… очень красивые.

Он тихо рассмеялся, и искр стало больше. Я зачарованно смотрела ему в глаза, видя, как скользит и исчезает каждая, словно поднимается в ночь от невидимого костра, пока они не стали сливаться друг с другом, и золото не выместило черноту полностью.

– Как бы ни была приятна беседа с тобой, моя радость, тебе пора спать.

– Твоя радость? – моргнула я. – Я тебя радую?

– Да, Хату, пожалуй, за сегодняшний день с тобой я смеялся больше, чем за последние полвека, – покивал Дан.

– Неужели, тебе так скучно и грустно быть Карателем? – не поверила я. – У тебя же, наверное, есть все…

Мой наивный вопрос развеселил его еще больше, но смех не помешал Дьяволу уложить мою голову на подушку. Время разговоров закончилось, я закрыла глаза, но тут же снова распахнула:

– Ты правда не уйдешь?

– Уйду, если по окончанию этого предложения ты еще не будешь спать, – хмыкнул Дан, но прежде, чем я успела испугаться, что рассердила его своим беспокойством, он прижал меня к себе, устраивая под рукой. – Спи и не бойся, моя радость, во всех царствах нет такого кошмара, который не боялся бы меня.

И это было правдой. Никто не мог сравниться с Карателем в умении наводить ужас: дух, человек, демон, падший или небесный – он мог заставить дрожать от страха любого, однако для меня с той поры всегда было страшнее иное: перестать быть его радостью.

* * *

Мое первое утро в Междумирьи пахло горячим хлебом и ягодами, ласкало теплом и пело голосами птиц, которых прежде я не слышала.

– Доброе утро, Хату, – поздоровался Дан, и, открыв глаза, я шумно выдохнула, увидев его совсем близко.

Каратель сидел на корточках перед кроватью, сложив руки на ее краю и опираясь на них подбородком. Медово-золотистые глаза смотрели лукаво, губы изогнула легкая улыбка, и пышные черные волосы переливались в свете солнца, лениво заглядывающего в окна, свободные от тяжелых штор. Их, как и синий тюль балдахина, кто-то красиво собрал тонкими серебристыми шнурками.

– Ты не ушел!

– Я же сказал, что не уйду, – мягко, как кошачьи лапы по песку, утвердил Дан, и я улыбнулась, поняв, что день сменил ночь, но вокруг ничего не изменилось. Мое новое имя все еще при мне, и прекрасный господин, что даровал его, никуда не исчез. – Если я говорю, что что-то сделаю, значит, так оно и будет.

Вскоре я узнаю, что истинности этой фразы его подданные больше боятся, чем уважают, хотя последнее, конечно же, тоже. Страх и уважение были неотъемлемыми спутниками Дана, глашатаями его приближения и свитой, поддерживающей порядок. Уважение склоняло к земле, а страх не позволял поднять глаз, пока Каратель не пройдет мимо, или не обратится лично. Но я была его радостью, а той не знакомо ни первое, ни второе. Пусть пока она об этом и не догадывалась.

– Доброе утро, – запоздало ответила я, приподнимаясь на локтях, и Дан выпрямился, отходя от кровати.

Мне показалось, что солнечные лучи последовали за ним, вспыхивая на золотой вышивке длинного черного пиджака, из-под которого выглядывали алые манжеты и воротник рубашки. Увлеченно рассматривая Карателя в свете дня, я с трудом принимала мысль, что он реален, как и мое нахождение возле него. Однако на то, чтобы убедиться, что это все правда, ушла целая декада.

– Хату, познакомься, это Ксена, – мужчина кивнул куда-то вправо, и я ойкнула, неожиданно увидев там высокую темноволосую женщину в строгом черном платье. Она не двигалась и походила на тень. Безмолвная, тонкая и незаметная. Став старше, я приму это за неоспоримое преимущество, но тогда, в первую встречу, Ксена немного испугала меня.

– Ксена – твоя бонна. Она будет присматривать за тобой, заботиться о твоем здоровье, времяпрепровождении и всем необходимом.

Ее голубые глаза, два сверкающих озерца на бледном, как побеленный камень храма, лице смотрели участливо и тепло. Взгляд напомнил о торговках на рынке, пытавшихся дать мне еды незаметно от владельцев лавок. Тонкие губы изогнулись в улыбке, и женщина склонила голову, демонстрируя искусные переплетения волос, подхваченных костяным гребнем, украшенном черными листьями. Края их были острее ножа, а четыре зубца, тонкие, длинные и смертоносные походили на крошечные пики или мечи. Однажды этот гребень спасет мне жизнь, но пока солнце бликовало на его листьях, заставляя искриться, точно снег на морозе.

– Доброе утро, госпожа Хату, – поздоровалась Ксена низким грудным голосом, и я поняла, что она гораздо старше, чем я подумала сначала, и листопад ее жизни вот-вот обернется метелью.

– Здравствуйте, – пробормотала я после красноречивого кивка Карателя.

– Я оставлю вас на время, – подмигнув мне, Дан направился к выходу, и Ксена низко присела, склонив голову и застыв так, пока за ним не закрылась дверь.

– Как мне… правильно к вам обращаться? – осторожно спросила я, надеясь, что отсутствие моего прекрасного господина не скажется на ее поведении.

Уже тогда я знала, что, на глазах у более сильных, некоторые ведут себя совершенно иначе, чем есть на самом деле. Например, моя родная мать превращалась в саму кроткость и покорность, выпрашивая милостыню у стен храма, но запросто могла вцепиться в волосы любому попрошайке, занявшему ее место на рынке.

– Ровно так, как представил меня повелитель, госпожа Хату, – мягко подсказала Ксена. – Просто «Ксена». Вы – госпожа этого дома, и вам не требуется никаких дополнений для обращения к его слугам или страже. А сейчас вас необходимо привести в порядок перед завтраком и прогулкой по окрестностям.

Я уверена, что по времени ей потребовалось менее половины утренней службы в храме, чтобы превратить меня в девочку, заслуживающую просыпаться среди роскоши и иметь при себе бонну.

За одной из дверей в покоях Дана оказалась просторная купальня, заполненная водой, с ней соседствовала купель с одной стороны и открытая кабина с лавкой с другой. Блеск мрамора и сияние отполированного дерева, золотые краны и серебряные лесенки, высокие плетеные корзины у одной стены и ряд витражных окон на другой.

Я вертела головой и рассматривала все вокруг с приоткрытым ртом, ведь никогда прежде не встречала такой красоты. Если не считать лица Карателя, увиденного впервые вчера. Ксена говорила что-то о разрешении повелителя воспользоваться сегодня его личными покоями, про необходимость чистоты и водных процедур…

Я невнимательно слушала, слишком занятая разглядыванием витражей, представляющих переплетение деревьев, узоров, цветов и листьев. Из изображений мне были знакомы только белые водные девы, алые осенние костерки и желтые циркулосы, букеты которых дарили мужья женам на годовщину свадьбы.

– Так как мы находимся в Садах времен, здесь изображены цветы всех трех царств, – пояснила Ксена, проследив за моим взглядом.

Я не заметила, откуда тогда она достала одежду и заколки, но из ванной Карателя впервые показалась настоящая Хату – девочка с идеально расчесанными и собранными с боков черными волосами в небесно-голубой блузе и синих широких брюках с юбкой. Все вещи выглядели в сотни раз дороже, чем даже те, что носили дети правящих столицей. Гексе было запрещено долго рассматривать что-то подобное, Хату могла касаться мягких тканей и прохладных металлов в своей прическе по праву.

– Как ярок свет звезды, что дарит нам надежду, – с улыбкой проговорил Дан, успевший вернуться в кресло перед камином. – Присаживайся, Хату.

Его пальцы едва оторвались от подлокотника, но Ксена сразу же присела в глубоком реверансе, склонив голову, и покинула комнату, чуть заметно улыбнувшись мне на прощание.

Немного позже я пойму, что взгляда и, тем более, слов Карателя удостаивались лишь два вида созданий: те, кто был ему интересен и те, кого он собирался покарать. Первых было гораздо меньше последних, но Ксена, обычная душа, отрабатывающая грехи своего земного пути служением в резиденции Междумирья, к ним не относилась.

– Что это значит? – спросила я, забравшись на указанное место.

– О чем ты, дитя?

– О том, что ты сказал про звезду и надежду?

– Ах, это, – Дан откинулся на спинку кресла. – Ешь, Хату, я расскажу тебе эту историю.

Мой прекрасный господин знал красивые легенды всех народов смертного царства, и его глубокий бархатный голос переносил к любому из их героев одинаково хорошо и в свете солнца, и под покровом темноты. Его рассказы учили, наставляли, поясняли сложные вещи просто, а простые незабываемо, и они не могли закончиться.

Так, приступив к своему первому завтраку под именем Хату, я слушала о путешествии прекрасного юноши сквозь вечную темноту. Одинокий и несчастный, он так сильно надеялся, что в мире есть что-то, кроме нее, что его надежда превратилась в звезду, чей свет прорезал тьму и указал путь к золотым полям и пышным садам, полных жизни и тепла.

Жаль, что, дав мне имя «яркая звезда», Дан ошибся.

В нашей истории я оказалась тьмой.

Глава 4

За какие грехи тебе дана эта способность: возбуждать в людях такую преданность?

Стивен Кинг «Темная Башня»

Выходить из комнат Дана было скорее нервозно, чем страшно. Глупо бояться чего-то, когда рядом шагает сам Каратель, и твоя персона не вызывает у него недовольства. А недовольство повелителя все его подданные ощущали так же, как мыши поступь кота по амбару. Глупо, и все же я испугалась, не успели мы пройти и трех шагов по толстой ковровой дорожке, расшитой красными, золотыми и коричневыми листьями.

– Ой! – судорожно вздохнув, я спряталась за ногой Дана, схватившись за полы его длинного пиджака.

Непонимающе посмотрев на меня, мужчина перевел взгляд вперед, на того, чей вид заставил меня юркнуть в ближайшее укрытие. Самое надежное во всех трех царствах, пусть я тогда и не понимала этого.

Там, в начале светлого коридора, называемого жителями резиденции «Осенней тропой», стояло существо с копытами вместо ступней, алой кожей и толстыми крепкими черными рогами, растущими прямо изо лба. Больше всего он напоминал получеловека-полубыка, одетого в черную форму. Чудище стояло прямо, не шевелилось и смотрело перед собой, сложив руки на рукояти секиры, упирающейся смертоносным концом в пол.

– Как думаешь, кто это, Хату? – мягко спросил Дан, не спеша ни отрывать мои руки от своей одежды, ни прогонять монстра. Вместо этого он погладил меня по голове.

– Демон? – пискнула я.

– Верно. Ты помнишь, в чьем доме находишься?

– В твоем.

– Кому служат демоны?

– Тебе, – чуть спокойнее ответила я, все еще держась за ткань его пиджака, но уже не стискивая так сильно.

– Так и есть, – кивнул Дан. – Его зовут Рюкай, и он из клана Кровавых чертей. Рюкай?

Демон двигался быстро, гораздо грациознее быка и будто не чувствуя тяжести оружия в руках. Остановившись в двух шагах от Карателя, он поклонился, так глубоко, что я рассмотрела железные наконечники на его рогах.

– Рюкай, ты знаешь, что будет, если ты причинишь вред этому дитя?

– Подобное вызовет ваше недовольство, повелитель, – пробасил Рюкай, не разгибаясь.

– Что значит мое недовольство?

– Мучительную смерть, – сглотнул демон.

Только тогда я заметила хвост, которым демон обвил собственную ногу. Кончик сверкал стальным острием, еще одним устрашающим оружием. Весь внушительный арсенал не служил ему защитой от собственного страха и, тем более, гнева Карателя.

Дьявол разрешил Рюкаю вернуться на место, и я задрала голову, почувствовав его взгляд.

– Страх – это ожидаемый гость, но плохой помощник, Хату. Ты можешь усадить его, подкармливать и разговаривать с ним, и он всегда будет просить тебя быть осторожной, но он никогда не должен хозяйничать в твоем доме. – Дан провел большим пальцем по моему лбу, словно что-то стирая. – Ты понимаешь, о чем я?

– Можно бояться, но нужно думать. Если бы я подумала, кто ты, кто он, и где мы, то не испугалась бы.

Это было легко, потому что о страхе я знала многое. Он правда помогал действовать и подсказывал, когда бежать, а когда затаиться. И Дан не ошибался: каждый раз, когда я позволяла страху командовать, мне доставалось.

– Умница, – улыбнулся Дан. – Сейчас мы в Осеннем крыле резиденции, на третьем этаже. Здесь находятся мои личные комнаты, гостиная и покои моих приближенных, весь второй занимают библиотека и мой кабинет.