Игры Богов. Любовь, Ненависть и Месть

Всматриваясь в удаляющуюся в темноте литую фигуру, женщина повернула своего коня обратно, но вдруг остановилась и, обернувшись, приложила ладони трубочкой к своим губам и прокричала в след своему новому знакомому:

–Не верь каюму! Он убьёт ваших мужчин, детей принесёт в жертву, а женщин превратит в рабынь!

И, наблюдая, как фигура воина на резвом скакуне исчезает на заливаемом солнечными лучами горизонте, тихо добавила:

–Если вдруг кто не остановит его.

Еле заметная на тёмной степи тень человека вытянула в броске руку и сверкающая сталь просвистела, разрезая ночной воздух.

С воинственным видом, довольные лёгкой победой, выходят моряки на палубу, дружески похлопывая бросающего на доски мешок Малыша.

– Ну, открывай, – подходит к нему Боцман и обращается к остальным:

–Эй, держите крюки наготове! Если что, по морде его!

В мешке что – то продолжает шевелиться и шипеть и Малыш со всей силы пинает его.

Раздаётся жалобный вой и мешок замирает.

–Больно! Боится! Значит, не так страшен, как думали, – раздаются вокруг одобрительные возгласы.

– А, может, ну его? Прям так, за борт?– осторожно предполагает молоденький юнга и все дружно поворачивают к нему головы с неодобрительным выражением лица.

–Да я так, просто, – отошёл назад паренёк. – Но вы не думайте я, как все.

Все снова отвели от него взгляд и, затаив дыхание, переключились на развязывающего мешок Малыша.

– Ну, что там?– нетерпеливо спросил Дохлый.

Закатив глаза, крепыш всунул в мешок руку и, довольно улыбнувшись, что – то медленно потащил наружу.

Ещё чуть –чуть.

Все вытянули любопытные шеи и открыли рты.

Ещё…

В руку Малыша клок отличной овечьей шерсти.

–И это всё?– разочарованно протянул кто –то.

–Да не, видишь, там ещё чего – то.

Малыш отбросил в сторону шерсть и уже более уверенно засунул в мешок руку.

Вскоре на свет появился один конец толстой скрученной из нескольких нитей, верёвки.

–У-у-у-у!– зашумели люди.

Малыш быстро начал вытягивать её, пока над палубой на появился другой её конец.

В мешке тем временем что – то зашевелилось.

Толпа выдохнула и слегка отступила назад.

Малыш огляделся на всех, уверенно засунул руку внутрь и тут же, заорав, выдернул её:

–Да что б тебя!– оглядел он свои разодранные до крови пальцы и отшвырнул мешок ногой:

– Да ну его! Сами вытаскивайте!

–Точно, нечистый! Зубастый, гад! Может, правда, за борт, а? Тсс, смотрите.

Неподвижно лежащий до этого мешок вдруг стал медленно отползать в сторону и все, переглянувшись, толпой, осторожно передвигаясь на цыпочках, держа наготове бугры, палки и другие предметы нападения, двинулись за ним.

Мешок остановился.

Остановилась и толпа возбуждённых мужчин.

Мешок снова пополз и тут Боцман, растолкав моряков, звонко ударил по нему кнутом.

Мешок взвизгнул, подскочил и опрометью побежал к борту, наскочил на него, повернул и побежал в другую сторону по палубе.

–За ним!– подняв кнут, заорал Боцман и разъярённая толпа понеслась за удирающим мешком.

–Лови! Держи! Бей его, гада!

И перевозбуждённая толпа моряков начинает изо всей силы колотить, стараясь попасть в прыгающий и визжащий мешок.

И вот он вдруг высоко подскочил и…

Из мешка с диким воплем на палубу плюхнулся огромный рыжий взлохмаченный кот и со всей прыти пронёсся по палубе, поджав пушистый хвост. Мужики дружно застывшим от изумления взглядом проводили котяру и задрали головы вверх, наблюдая, как тот взбирается на самую верхушку мачты и, злобно рыча, сверкает на них испуганными глазами.

–Кот, – разочарованно произносит один из балтов.

–Кот, – усмехаясь, повторяет другой и всех охватывает безумный смех.

Сотрясаемые от всплеска эмоций, моряки дико ржут и толкают друг друга, побросав бесполезное теперь оружие.

–Нечистый! Ну, точно нечистый! Только рыжий!– Слышится сквозь смех,– эй, Дохлый, а рога – то у него где? Откуда он взялся? Да в белокаменном залез. Точно там, больше негде. Рыбу почуял и залез! Надо бы его достать! А то ненароком парус порвёт, тогда точно веселья не оберёмся.

И все расходятся, усмехаясь в сторону смутившегося Дохлого. Малыш пинает в его сторону пустой мешок, а Боцман, тихо подхохатывая, проходит мимо и, похлопав по плечу, указывает:

– Говорил же, пить меньше надо, и не такое покажется. Давай, ступай в трюм, приберись там. И учти, весь попорченный товар из твоего жалования вычтем. Вот так то, – и, продолжая хихикать, уходит.

–Вот, влип, – сокрушённо произносит парень и, плюнув под ноги, тихо произносит, – всё, больше ни капли, – и задумывается: «А может… Да нет. Не кот это был, точно, не кот. Но тогда кто же?»

–Да, жёсткий котяра, – перебивает его мысли подошедший Малыш, – Смотри, в другой раз кого увидишь, присмотрись, может окорок из бочки выскочит! Вяленый. Хоть нажрёмся!

Глава 14

Разноцветными красками раскрасила осень цепляющуюся из последних сил за ветки деревьев листву. Ещё жаркое, но уже теряющее свою яркость солнце бросает ласковые лучи сквозь верхушки не меняющих свой окрас елей. Кроваво- красные капли спелых ягод крупными бусами украсили зелёный ковёр, редеющим полотном покрывающий начавшую остывать землю.

Молодая лань рыжим пятном мелькнула среди деревьев и скрылась в лесной чаще.

Следом за ней, осторожно ступая, безшумно передвигался волк. За ветками можно разглядеть его мелькающую среди пожелтевшей листвы шкуру и оскаленную злобой пасть.

Увидев мирно жующую среди деревьев последнюю зелень лань, волк замирает и, плотнее припав к земле, осторожно отползает назад, выжидая наиболее удачный момент для нападения. А та, словно почувствовав опасность, на мгновенье замирает, грациозно повернув шею в сторону волка и, поведя ухом, внимательно оглядывается.

Зверь замирает, прижав морду к лапам.

Однако что-то неестественное, неуклюжее в движениях дикого зверя, замершего в сухом ельнике.

И лань, убедившись в своей безопасности, продолжает свою трапезу.

Но в этот момент волк, осторожно приподнявшись на задние лапы, одну переднюю резко выбрасывает вперёд.

Мелькнувшее на солнце лезвие тихо просвистело, разрезая укутанный осенними запахами воздух, и впивается по самую рукоять в шею лесной красавицы.

Алое пятно багровым пламенем расползлось по рыжей шкуре и коричнево – чёрный глаз с наползающей слезой покосился на медленно приближающегося убийцу, словно спрашивая: « За что!?» – и закрылся, моргнув длинными ресницами.

На задних лапах волк приблизился к жертве и, присев на колени, откинул голову назад.

Под мордой зверя, нетерпеливо откинув копну чёрных волос, открылось невозмутимое лицо Кайры.

Точным движением набитой руки она, ухватив рукоятку ножа, отрезала голову животного и откинула в сторону. Волна алой жидкости мощным выбросом окрасила подмятую траву и впиталась в жадную до влаги землю.

Кайра связала задние копыта лани прочной верёвкой и, перекинув другой её конец на заранее приглянувшийся крепкий сук близлежащего дерева, подтянула сочную тушу к верху, закрепив её.

Остатки крови тонкой струйкой полились из некогда дышащего жизнью тела, а девушка, как ни в чём не бывало, села на землю рядом и, вытерев нож о штаны, стала точить его лезвие о вынутое из кожаной сумы, висящей за спиной, точило.

–Улетай, голубка, в родные края, – еле слышимое пение девичьего голоса заставило Кайру оторваться от важного дела и прислушаться.

–Донеси, голубка, весточку мою, – доносится голос из лесной чащи и охотница, всунув нож в ножны, уверенно встаёт и, отряхнувшись, быстро идёт на его звук.

–Туда, где колыхаются пшеничные поля, туда, где у околицы мамка ждёт меня, – приближается пение, и вскоре Кайра выходит к лесному озеру у отвесной скалы, гремящему холодными струями ниспадающего водопада.

Там, плескаясь в студёной воде, сверкает, словно выточенными из слоновой кости, частями тела Йорка.

Замерев от неожиданно привалившей ей удачи, Кайра прячется за дерево и с интересом наблюдает.

Славличанка с головой ныряет в прозрачную воду и через мгновенье копна золотых волос радужным блеском разбрасывает миллиарды бриллиантовых капель, разлетающихся в разные стороны.

Тонкие руки с наслаждением тянутся вверх и упругое тело появляется из воды, показывая молодую круглую грудь с тёмными кругами вокруг сосков.

Грациозно встряхнув головой, девушка ныряет в воду, под самые струи водопада и скрывается в его бурлящем ниспадающем потоке.

Кайра осторожно выглядывает из-за деревьев и оглядывается.

Никого.

Значит, она здесь одна?

Это шанс. Может быть, единственный.

И женщина осторожно вытаскивает нож.

Йорка, тем временем, встряхнув головой, грациозно выходит из воды, виляя округлыми бёдрами и стряхивая с удивительно стройного тела ладонями остатки воды. Мягко ступая по каменистому берегу, она подходит к аккуратно сложенной одежде и в наслаждении вытягивается.

Прищурив один глаз, Кайра основательно прицеливается: « Ну, теперь – то тебе не уйти. Никто ещё не убегал от Кайры- охотницы живым», – злорадно думает она и вытягивает в броске руку.

Как тугая струна лука, выгнулось в изящном изгибе тонкое тело Йорки, и даже так ненавидящая её охотница на мгновенье залюбовалась этой чуждой её племени красотой.

Посторонний шорох, раздавшийся на противоположной стороне, заставил Йорку резко повернутся и, быстро наклонившись, собрать вещи в охапку.

И этого мгновения хватило, что бы спасти тонкую шею с пульсирующей веной от летящего в её сторону острого металла.

Брошенное мгновенье назад лезвие пронеслось как раз над её головой, срезав несколько золотых волосинок, и вонзилось в каменистую землю берега.

Повернув голову, девушка встретилась с выходящей из-за деревьев Кайрой и, видя её враждебность, отступила назад, испуганно прижав одежду к груди и озираясь по сторонам в поисках помощи.

–Зря смотришь, – нагло ухмыльнулась охотница, небрежно подходя ближе, – никого нет. Ну, кроме меня и тебя, разумеется. Но ничего, сейчас мы это исправим.

–Что тебе нужно? Я же ничего тебе не сделала!

–Ничего? Ты что, издеваешься? – удивлённо усмехается Кайра, подойдя почти в плотную к испуганной девушке:

–Да ты, сучка, украла у меня мужчину! У меня! Кайры!

– Прости, я не хотела, – запинаясь, пытается оправдаться Йорка и под натиском соперница спиной заходит в воду.

–Ну конечно, а я и не виню тебя, – разводит руками иирка, – это всё он. Но, не виляй ты так постыдно своим круглым задом и, – замолкает на мгновенье она, не зная, как бы ещё оскорбить девушку, – своими… – возбуждённо трясёт она руками перед лицом Йорки, – он бы так и остался со мной!

Кайра сильно толкает девушку в воду и та падает спиной на гладкие, покрытые водой камни.

Садясь на неё верхом, охотница пытается схватить её руки, злобно приговаривая:

– Но ничего. Как я уже сказала, мы это исправим. Ты же уже раз убегала? И почему волки тогда не загрызли тебя? Сейчас тебе не удастся вывернуться. Никому ещё не удавалось сбежать от Кайры – охотницы. Расслабься же, я обещаю, больно не будет.

С лёгкостью преодолев сопротивление Йорки, женщине удаётся скрутить её руки и подмять под себя. Всем телом наваливается она на бедную девушку, погружая её лицо в холодную, прозрачную воду и видит, как со дна на неё умоляюще смотрят два огромных, сливающиеся с озёрной голубизной глаза и кривятся, пытаясь поймать крохи живительного воздуха, синеющие губы.

Яркие языки пламени в каменном очаге освещают просторную юрту, выложенную цветастыми коврами и подушками, на которых вальяжно валяются довольные успешно выполненной миссией послы и рвут руками жареное мяса, обильно покрывающее золотые подносы. Струйки жирного сока стекают по их толстым, покрытыми перстнями пальцам и по чмокающим то ли от гастрономического, то ли от визуального оргазма губам, скрываясь в пышных бородах и усах.

Наблюдая, как три полуголые танцовщицы развратно крутят округлыми формами, скрытыми под полосками прозрачной ткани и трясут упругими голыми грудями с одетыми на соски массивными золотыми кольцами, Ратмир медленно облизал длинным, покрытым белым налётом языком жирные губы и почесал пальцами между ног.

–А, всё – таки, он не так плох, как говорят, – вытирая руки о подол, подвёл итог вечеру самый старший из них, Улушай и, подложив руки под голову, прилёг на спину, наслаждаясь неистовым танцем восточных красавиц.

–Да, барашек что надо, – потянулся к подносу Ратмир, выбирая кусок по-лучше.

–Да я о каюме, дурень, – засмеялся старшой и бросил обсосанную кость лежащей у его ног собаке, – Теймур, говорю, ничего так. Падкий до золота. С таким можно дела делать.

–Только почто его так все бояться? – спросил Ратимир. Облизнув жирные пальцы, он, обведя женщин проницательным взглядом, остановил его на яркой танцовщице с пышной, выпирающей из под тонкой полоски одежды грудью.

Да, действительно, что – то здесь не так. Просто как – то всё. Пришли, надарили безделушек, он и обрадовался? Как мальчишка?

Ратимир потянулся губами к торчащему перед его лицом возбуждённому соску развратной танцовщицы и, укусив его зубами потянул к себе. Захихикавшая танцовщица взяла своей рукой свободную грудь и пошлёпала ею по лицу опешившего от её наглости иссида:

–Мальчишка он ещё, – оттолкнул он женщину и, скрывая выпирающее под его животом возбуждение, начал копаться руками в кусках жирного мяса. – Глупый и жадный.

Зигфульд смочил руки в поданной ему чаше с водой и поманил к себе одну из девушек:

–Ну-ка, милая, поди сюда!

Девушка перестала танцевать, легко, на цыпочках подбежала к иссиду и, усевшись у его ног, стянула с них обувку и мягкими, массирующими движениями начала тереть его костлявые, покрытые редкими белобрысыми кольцами волос ноги.

–У, – выдохнул тот, – хорошо – то как! Надо наших баб такому же научить.

–Я вот так думаю, – сквозь дрему начал Улушай, – никуда он не пойдёт. Зачем ему? Если мы сами пришли, обещали ежегодную дань? Будет сидеть себе со своими бабами и барыши считать. А мы тем временем укрепимся как следует, подготовимся, и – на тебе! Просто так уже и не возьмёшь.

Широко зевнув, он открыл рот и звучно засопел, высоко поднимая широкую грудь.

Быстро перебирая руками, девушка пробиралась тонкими пальчиками выше по икрам ног к самым бёдрам Зигфульда, застенчиво улыбаясь и моргая мохнатыми ресницами.

– А ну-ка, – привстал мужчина,– пойдём, поиграем, – взял девушку за руку и повёл в дальний угол.

Ратимир, закончив обсасывать очередную кость, поманил к себе танцовщицу с пышными формами и развязал ворот рубахи.

Девушка быстро уселась к нему на колени, обвила шею одной рукой, а другой нежно коснулась волосатой груди и, нащупав выпирающий сосок, потёрла его крепкими пальцами.

–О-о-о!– застонал Ратимир и в предчувствии наслаждения закрыл глаза.

Умелые женские руки быстро стянули с него рубашку и сочные губы жаркими поцелуями стали покрывать обвисшую грудь и выпуклый живот посла.

У стены юрты сладко стонал лежащий на спине Зигфульд, крепко мнущий костлявыми пальцами обнажённые груди уткнувшейся ему лицом между ног танцовщицы. Широко открывая пухлый ротик, девушка обвивала губами твердую плоть мужчины, заглатывая её глубоко в свою глотку, и обеими руками массировала выпуклые соски на груди мужчины.

Посмотрев на спящего посла, оставшаяся без мужчины девушка смело подошла к подруге, ублажающей Ратимира, и, присев у его ног, медленно стянула мохнатые штаны, обнажив тонкие белые ноги и торчащий между ними среди бурых колец волос упругий член.

Танцовщица что- то шепнула на ухо подруге и та, подняв юбку, взгромоздилась на мужчину и плавно задвигала бёдрами.

Неожиданно полог юрты откинулся и сам каюм- баши с гневным видом вошёл в юрту, пиная попавшегося ему под ноги грызущего кость пса. Тот обиженно заскулил и, поджав хвост, метнулся к стене, тоскливо глазея на оставленную посреди юрты кость с лохмотьями мяса и облизывая мокрый нос длинным шершавым языком.

Тут же прервавшие любовные утехи девушки быстро поднялись со своих мест и, стыдливо прикрываясь руками, пробежали мимо каюм- баши и сопровождающих его воинов.

–Что? Что случилось?– натягивая штаны, спросил, озираясь по сторонам Ратимир.

Ничего не отвечая, каюм молча стоял, гневно дыша и раздувая тонкие ноздри. Ещё совсем недавно такой, казалось, добрый и ласковый правитель превратился в разгневанного зверя, готового разорвать любого приблизившегося к ним человека.

Тяжело дыша, он скрипел зубами и сверкал из – под чёрных бровей гневным взглядом, так не сочетающимся с голубизной его глаз, наблюдая за суматошными движениями ошарашенных такой переменой чужестранцев, в торопях прикрывающих свои обрюзгшие тела.

–Взять их! – вытянул Теймур в сторону испуганных такой переменой послов палец с огромным серебряным перстнем.

И тут же стражники, словно сорвавшиеся с цепи псы, утомлённые долгим ожиданием свободы, ринулись на беззащитных людей, заламывая им руки и скручивая верёвками вдоль сверкающих через разорванные рубахи белизной туловища.

– Да что такое?– пытался сопротивляться Улушкай, выдёргиваясь из цепких рук стражников, отчего одежда его ещё сильнее трещала по швам и раздиралась в клочья.

–Я принял вас в своём доме. А вы, – глаза каюма сверкнули неземным блеском, – заслали лазутчиков?

Крепко связав полуголых послов по ногам и рукам, тургары потащили их к выходу, собирая их босыми пятками разбросанные по ковру остатки одежды.

–Лазутчиков?– не понимали послы, вертя головами по сторонам и тщётно пытаясь ухватиться кистями рук за край ковра. – Мы никого не …

Сильный удар рукоятью меча по голове подошедшего со спины воина вырубил говорившего и он, распластав руки, уткнулся лицом в мягкий ворс ковра.

Подошедший к нему Теймур пнул неподвижное тело посла и сверкнул горящими от злобы глазами на притихших исидов:

–Вы познали моё гостеприимство. Теперь насладитесь моим гневом. Думаю, вы не сильно разочаруетесь. В степь!

Глава 15

По полу трюма в сторону дальнего, самого тёмного угла, прихрамывая, идёт спустившийся с мачты избитый кот. Ярко-красный след запекшейся крови на его спине смешался с рыжестью мохнатой шкурки. Жалобно мурлыча, он потёрся боком о лежащего на влажном полу измождённого Немого и, забравшись на его грудь начал зализывать кровоточащую рану.

– Что, досталось тебе за меня?– еле слышно спросил мужчина и слабо потрепал животное по склоченной шерсти.

Кот благодарно мурлыкнул и лизнул костлявую руку.

Немой закрыл глаза.

Детские воспоминания с новой нахлынули на него и он, впав в беспамятство, увидел проплывающие над ним голубые облака, берёзовые рощи и пышные булки свежеиспечённого хлеба. Вдыхая несуществующий запах, Немой откинул голову назад, и темнота на мгновенье накрыла его. Морщинистые руки с длинными когтями схватили его за плечи и два горящих глаза в упор посмотрели из темноты.

-Никому не скажеш-ш-ш-ш, – прошипел голос, и маленького мальчика укутала зловещая тишина с то и дело появляющимися обрывками звуков.

Топот бегущих ног.

Протяжный вой одинокого волка.

Хруст ветки.

Топот.

Пара мигнувших желтизной глаз.

Всплеск воды.

Тишина.

Пара крепких рук поднимает его и куда-то несёт.

– Славный малыш. Можно хорошо за него выручить.

Мальчик слегка приоткрывает закатывающиеся глаза.

Яркий солнечный луч бьёт ему прямо в лицо.

Небо. Плывущие облака. Зелёные верхушки елей…

Белки глаз закатываются, и бессильные веки опускаются, проваливая память в темноту.

Подойдя к своей юрте, Каюм-баши увидел распластавшегося у её входа стражника.

Острая игла больно кольнула его холодное сердце и странное предчувствие беды наполнило его нутро.

–Говори, – вмиг пересохшим горлом тихо приказал Теймур.

–Я только на миг отошёл, – запинаясь, не отрывая тело от земли, забормотал воин, – а её – уже нет. С рабыней ушла, в степь, сказали часовые. С какой такой рабыней, спрашиваю. Ну, говорят, высокая такая, здоровая. А я что – то и не припомню такую.

–Короче говори, – замирающим от странного предчувствия голосом прошептал каюм и пнул ногой в живот лежащего тургара.

– Ну, я следом. Вижу, да, на конях, двое. Я догонять. Мол, как же, без охраны -то? А тут она и лежит.

–Лежит?– не понял Теймур, но внутренний голос уже шептал ему ответ на этот вопрос и он застывшими глазами посмотрел на распластавшегося у его ног воина: «Лежит? Почему? Здесь? Или?» – и, перешагнув через дрыгающееся в рыданиях тело, подошёл к юрте и дрожащей рукой откинул полог.

– Ну, она, Ханым- баши, – еле слышно ответил ему в спину стражник и, уткнувшись лицом в пыль, застонал, – виноват я, каюм, не углядел. Любую кару приму.

На цветастом покрывале лежала Хайна.

Такая – тихая.

Лёгкая улыбка застыла на её сочных губах.

Длинные чёрные ресницы, кажется, сейчас взмахнут и откроют небесно-голубые глаза.

«Спит. Испугал кто? Узнаю, кто, убью, задушу своими руками», – облегчённо подумал Теймур и, тихо подойдя, присел рядом и взял её за руку.

Мертвенный холод обдал его горячую ладонь и мужчина, испуганно отдёрнув руку, посмотрел на любимую.

Только сейчас, вблизи, он увидел расползшееся мокрое пятно на её груди, распустившееся алым цветком на красной шёлковой рубахе.

Что?

Нет!

Это просто разлитое вино!

Трепещущей рукой каюм потянулся к нему и на мгновенье так и замер с поднятой рукой, понимая и, в то же время, не желая принимать страшную правду.

Нет.

Сейчас она откроет глаза.

Сядет.

Покорно посмотрит на него.

Столько лет прошло?

Почему она до сих пор не смогла простить и полюбить его?

Ведь он так много сделал. Вся степь была в его власти. И даже народ, так боящийся его в начале пути, теперь уважал и боготворил его.

Нет, конечно, и боялся тоже. Боялся его строгости, дисциплины.

Но как же без этого?

Разве мог он достигнуть всего этого, не держа руку крепким кулаком?

Только так, жёстко поддерживая налаженный порядок, можно сохранить власть.

Он сдержал своё слово, данное степнякам.

Ни одного из них он не покарал просто так, ради мести или забавы.

Все, казнённые им, этого заслуживали: кто за трусость, кто за бесчинство к соплеменникам.

Но, с другой стороны, и награды для лучших из его когана, были достойными. Если ты хороший воин, то ждут тебя чины и богатство.

Да, в начале пути ему пришлось пожертвовать многими достойными людьми. Но все они были, так или иначе, против него самого и против его планов. И народ в то время был на их стороне. Разве мог он позволить тем ничтожным в своей власти людишкам отнять у него мечту?

Хайна.

Теймур понимал, что всё, что удерживало её около него, это сначала любовь к матери и брату, а потом, после того, как старуха умерла, а Алгаш вступил в ряды его воинов, их сын.

Пусть он и не был плодом их любви, но она выносила его под своей грудью и, как и любая женщина, любила своё чадо не меньше, чем отец.

И он, их сын, любил мать не меньше, чем его отец.

Лёгким движением Теймур коснулся груди женщины и почувствовал на своих пальцах вязкую, так хорошо знакомую ему массу.

Освещаемый тусклым светом лампады, Дохлый, аккуратно расставляет разбросанные по трюму тюки и бочки и недовольно ворчит::

–То – же мне, нашли мальчика на побегушках! Дохлый, туда, Дохлый, сюда! Сделай то, сделай это! Затем, что ли, в море пошёл? Рыбачил бы себе да рыбачил. Думал, вот, в разных странах побываю, диковинки всякие посмотрю…

Вздохнув, он присаживается на край деревянного короба и, поставив перед собой амфору с изображёнными на ней обнажёнными девами, продолжает вещать:

–А на деле что? На берег сойти и то путём не дали. Говорят, молод ещё, опыта нет. Да и драчливый. Натворю что, потом расхлёбывай. А я что? Я смирный! Меня не тронь и я не буду.

Задумываясь, он с силой сжимает жилистые руки и смотрит на них:

–И этот, то – же мне, устроил петушиные бои всем на смех. Я то что, думал, по всем правилам, как на большом базаре. А это что? Поржать, да и только! Э-эх, – вздыхает он, – кулаки чешутся. Подраться бы! Что б по-настоящему, по-мужски. Да не с кем. Боцман узнает, семь шкур спустит.

Услышав тихий шорох у стены, мужчина замолкает и тут же, погрозив в сторону пальцем, предупреждает:

–Э, нет! Не обманешь! Кис-кис, рыжик, выходи!

И, взяв лампу, в наклон идёт на звуки:

– Киса, киса, кис-с! Иди, маленький, я тебя не обижу! Кис- кис!

Из-за бочки мелькнул рыжий хвост и, подойдя ближе, Дохлый заглянул за неё, осветив высоко поднятой лампой лежащего без сознания мужчину, о ноги которого тёрся рыжий негодник.