Игры Богов. Любовь, Ненависть и Месть

Мертвенная тишина…

Тлеющие головёшки торговых рядов…

Занесённые пеплом трупы людей…

Тенями блуждающие, похожие на мертвецов, мужчины и женщины…

«Сколько же я пролежал так?»– Схватившись руками за голову, словно это помогло бы успокоить стучащую где-то глубоко в висках боль. Старался угадать мужчина.

–Дави его!– Услышал он визгливый крик и повернул голову.

Чуть дальше от него трое странных узкоглазых мужчин в смешных кожаных шапках треугольной формы скручивали руки сопротивляющемуся изо всех сил чернокожему рабу.

–Эй, ты!– Не успев оценить события, услышал Мясник и почувствовал сильный удар в плечо, отчего оно сильно заныло и растеклось тянущейся болью по всему предплечью.

–Вставай!

Мужчина повернул голову и уткнулся взглядом в засаленные тёмные штаны, заткнутые в кожаные ичиги, свисающие с лошадиного крупа.

Рядом с ним на отливающем бронзой мускулистом коне сидел всадник в сверкающих доспехах. Он широко улыбался, скаля кривые зубы и щуря и без того узкие голубые глаза, и тыкал обратной стороной копья в плечо Мясника.

Торговец встал и, обернувшись, посмотрел на свою разрушенную лавку.

Наваленные друг на друга доски с тлеющим в центре чёрным пятном похоронили под собой всё накопленное годами добро. Тошнотворный запах сгоревшего и разлагающегося мяса неприятно щекотал ноздри и ещё больше напоминал о том, сколько же жирных кусков запропало в этом кострище! А ведь могло принести не один десяток монет в глубокий карман его фартука.

И где-то там, в глубине этой кучи, среди зажарившихся туш и почерневших досок, лежала она, его последняя черноокая любовь.

Дождавшись, когда после кровавой вечеринки туземцы спустятся вниз, Немой приготовился к решительным действиям.

На каменистой площадке оставалось только двое: Дохлый, спасшийся то ли благодаря молитвам друга, то ли сумасшедшему везению, то ли ( что более вероятнее всего) воли богов, у которых , наверное были совсем другие на него планы, и охраняющий его туземец, всем видом показывающий свою как физическую, так и моральную усталость.

Увидев, что дикарь, подперев дверь клетки широкой спиной, мирно задремал, оперевшись о высокое копьё, Немой, тихо ступая по каменистой поверхности, подкрался к ней с другой стороны и просунул между прочными прутьями заранее приготовленную ветку в спину окаменевшего, широко раскинувшего ноги, сидящего с безвольно опущенными руками друга.

От неожиданного прикосновения плечи Дохлого высоко дёрнулись и он чуть не заорал, но успел прикрыть рот, увидев корчащееся в призывах к молчанию лицо Немого.

Маска неподдельной радости озарила лицо пленника и он, указывая пальцем на дремлющего туземца, другой рукой показывал режущее движением по своей шее.

Немой, вытащив из-за пояса длинный стальной нож, кивнул, тихо обошёл клетку и, занеся руку над глубоко дышащей голой грудью, остановился и посмотрел на Дохлого.

«Режь!»– Нетерпеливо показал тот.

Немой нерешительно опустил руку.

«Ну, чего же ты»?– Немым вопросом спрашивала рожа Дохлого. Немой, посмотрев на недовольного друга, занёс руку над дикарём, но снова опустил её, не в силах пойти на первое в своей жизни убийство равного себе.

Ведь, как бы то ни было, эти кровожадные дикари были всё – таки людьми и божьими созданиями, как и Немой и Дохлый и…

Дергание за рукав отвлекло Немого от философских мыслей.

Балт нетерпеливо переминался с ноги на ногу и, молча дёргая друга за рукав подол рубахи, беззвучно ругал его. Немой решительно моргнул, поднял руку в очередной попытке, посмотрел на дикаря и…

Встретился с его взглядом.

Широко открытые вылупленные глаза туземца с ненавистью смотрели на Немого, а мускулистая рука тянулась схватить его кисть, держащую нож.

И тут…

Дохлый наваливается на клетку и хватает туземца своими длинными руками за талию.

–Да режь ты его!– Злобно шипит он на Немого и тот, взмахнув рукой, резко опускает её вниз, разрезая острым лезвием мощную грудину дикаря до самого живота.

Алая кровь вперемешку с кишками вываливается на руки Дохлого и он брезгливо отдёргивает их.

–Ни хрена себе, – ошарашенно говорит он, переводя взгляд на стоящего с дрожащей челюстью Немого.

Медленно оседая на землю, туземец смотрит на свои внутренности, пытаясь запихать их грязными руками обратно, а потом переводит удивлённый взгляд на Немого, словно спрашивая: «И как это ты, такой щуплый…» – и, завалившись на бок, закрывает глаза.

Нависая остроконечными шапками над потемневшим морем, свинцовые тучи тяжёлым хлопьями затягивают небосклон. Падающие с неба капли дождя непроглядной пеленой растянулись от облаков до самого горизонта, сливаясь с бурлящими от ветра волнами, которые вздымаются и падают, разбиваясь о болтающееся среди них, беззащитное перед морской стихией, судёнышко.

Погружаясь в бурлящую пучину валов и, на мгновение, показываясь над их вершинами, оно делает отчаянные попытки сопротивления настойчиво преследующим волнам, кружащим его в бешеном вихре вальса.

–Держи лагом!– Пытается перекричать Капитан ревущие порывы ветра и Кормчий влитой фигурой, широко расставив ноги, ведёт весло в сторону, пытаясь поставить корпус корабля поперёк ветра.

Как яичная скорлупа, трещит деревянное тело под натиском морской пляски и кидает в разные стороны от непредсказуемых па капризной партнёрши, злобно пенящейся от соприкосновения с хрупким и неумелым танцовщиком. Каждый раз, ныряя кормой в пучину её страсти, кораблик вырывается из смертельных объятий и попадет в новые, более мощные и крепкие.

Но вот, казалось, его мучениям наступает конец.

Шторм закончился так же внезапно, как и начался.

Из-за туч, словно разведённых чьими то невидимыми руками, мелькнул луч солнца и осветил истерзанное тело морского бродяги, качающегося на успокаивающихся волнах.

Побитая и израненная команда в трюмах, тяжко охая и вздыхая, готовая зализывать раны, выползает на палубу.

Здоровяк Кормчий и Капитан занимают привычное место на корме, а Боцман отдаёт первые распоряжения:

–Эй, давай, давай, шустрее. Шевели маслами. Крепи реи. Паруса…

В нижнем трюме, ползая на карачках по залитому водой с масляными пятнами полу, Торвальд подсчитывает убытки:

– О, горе мне, горе! Пять чаш с маслом! Шерсть! Тончайшая шерсть! Надо причалить к берегу. Просушить всё на тёплом южном солнышке. Не то загнеёт.

Капитан, отдавая команды, пристально вглядывается в тихую морскую гладь. И наступившее затишье должно было бы радовать его. Однако есть что-то необычное в этом мертвецки тихом безветрии, во внезапно замершем море.

Капитан выглянул за борт.

Казалось, всё вымерло. Ни большой, ни малой рыбёшки, ни…

Что это?

Словно вода уходила из-под корпуса корабля, обнажая его побитый в неравной схватке торс, улепленный мелкими ракушками.

Капитан прислушался.

Откуда – то из далека послышался странный гул.

Он уже слышал такое. Да, точно. В молодости, во время перегона табунов лошадей, были точно такие же звуки. Но здесь… Словно топот приближающегося огромного стада, гул нарастал и становился всё ближе и ближе.

Что это может быть?

Капитан всмотрелся в ясный горизонт мирного неба.

По всей его ширине, плавно нарастая, перекатываясь и бурля, огромным веретеном катился водный вал.

Настолько огромный, что ни многолетний опыт Капитана, ни слаженная работа команды не смогут справиться с этим надвигающимся на них бедствием.

–В трюм! – Заорал Капитан и команда, напуганная непонятным гулом, толкаясь и падая, понеслась в укрытие.

Пусть не столь надёжное, как если бы они были на земле, но всё же.

Капитан, бегущий последним, оглянулся.

Приближающаяся ровная стена воды невообразимых размеров, становилась всё выше и выше и, казалось, уходила своей вершиной в самое небо.

Но что это?

Мужчина замер, не в силах двигаться, заворожённый увиденной им картиной.

–Капитан!– Заорал Боцман, высовывая голову из трюма, и тут же нырнул обратно:

–О, чёрт!

Нет, это невозможно. Несколько раз зажмурив дряхлые веки, Капитан широко открыл глаза и не поверил тому, что открылось его взору.

Глава 26

–Ну ты, блин, даёшь!– Не переставал удивляться Дохлый, перебирая ногами следом за бегущим впереди него Немым, – вот так – р-раз- и всё! А он то, гад! Думал всё, кранты! А ты…

Молодые люди стремительно выбегают на ночной берег и оглядываются по сторонам.

Тонкий месяц серебряным серпом отражается на морской глади, оставляя длинную колыхающуюся на мелкой ряби дорожку.

– Ушли! Чёрт! Они бросили нас! –В отчаянии закричал Дохлый и упал коленями на мокрый песок, обхватив голову руками.

Набежавшая на берег волна окатывает его с ног до головы и тянет за собой в море, но Немой хватает друга подмышки и тащит обратно вглубь берега.

–Что? Ну что нам теперь делать?!– продолжает завывать мужчина, выдирая себе и без того жидкие волосы.

Немой садится рядом с ним, осматривается по сторонам и тихо вздыхает.

–Наверное, судьбой мне написано быть ужином у этих дикарей. И зачем я подписался на это плавание? Сидел бы и сидел дома, горя не знал! Нет же! Дальние страны подавай! Приключения хотел. Вот тебе приключения!– Обводит Дохлый рукой пустынный берег.

Порывы ветра становятся всё сильнее и сильнее. Пальмы, сгибая свои длинные тонкие стволы, клонят ниже к земле свои мохнатые головы. Волны всё ближе и ближе подкатываются к зелёным кустам, унося с собой сорванную ветром листву и ветки.

Сгорбленная парочка одиноко сидящих на берегу людей, мокрая и несчастная, прижимаясь друг к другу, с тоской смотрит на теряющийся в серых тучах горизонт.

«Так не долго и утонуть. Надо бы укрыться на время, а завтра и подумаем»,– решает Немой и, посмотрев на совсем сникшего друга, соединяет руки над головой в виде крыши и кивает в сторону леса.

–Лады,– всхлипывает тот, – пойдём, укроемся где-нибудь, что ли, там видно будет, – и, тяжко вздохнув, поднялся на ноги и подал руку Немому.

В душной землянке у очага с варящимся на нём зловонным варевом сидит полностью обнажённая Кайра, помешивая в котле большой деревянной ложкой. Её крепкое тело с выпуклыми мышцами указывает на её физическую силу. А большие круглые груди с торчащими от возбуждения сосками, высоко поднимающиеся от учащённого дыхания, говорят о её женственности и готовности к продолжению рода. Рядом с ней, в круглой миске копошиться кучка земляных червей в перемешку с несколькими толстыми жабами. Женщина берёт одну из них и, высоко подняв над булькающей в котле водой, что – то беззвучно говорит, агрессивно шлёпая губами.

–Сгори!– Вдруг выкрикивает она и бросает жабу в кипяток.

–Умри!– Снова выкрикивает Кайра и швыряет в котёл очередную жертву.

–Сдохни, тварь!– Отчётливо с нескрываемой ненавистью и злобой взвизгивает охотница и, загребая всей пригоршней копошащуюся в миске живность, поочерёдно, сквозь пальцы, посылает её в варево.

–Что ты делаешь?

Неожиданный вопрос заставляет женщину прервать своё занятие и обернуться в сторону выхода.

Откинув полог шкуры, в проёме стоит Кантимир. Отблески огня освещают его невысокую коренастую фигуру, раскрашивая и без того загорелое лицо в бронзовый оттенок. Изумлённо поднятые мохнатые брови над тёмными, сверкающими бликами глазами, выражают недоумение увиденной Кантимиром сцены.

–Что ты делаешь? – Снова спрашивает мужчина, но Кайра, отвернувшись от него, молчит, остервенело бросая пригоршню живности в котёл.

Не надо быть большого ума, что бы не понять, чем это она занимается.

И Кантимиру не нужен был её ответ.

Он всё понял.

–Не делай этого, – просто произнёс он, приседая рядом с девушкой на корточки.

«Как же она прекрасна!»– подумал мужчина, не стесняясь, разглядывая её формы и чувствуя, как всё его мужское естество готово вырваться наружу.

Повернув к нему лицо, Кайра удивлённо вскинула брови.

–Не делай этого, – снова произнёс мужчина, – не надо. Этим ты не вернёшь его.

–Ты не знаешь этого наверняка.

–Зачем?

–Ты не понимаешь, – зло выкрикнула в лицо мужчины Кайра, – Вы все не понимаете.

И вдруг, наклоняясь почти в плотную к лицу охотника, она зашептала, оглядываясь по сторонам:

–Она же ведьма. Я видела. Прекрасный цветок распустился над её мёртвым телом и она ожила. Никто не верит мне, а я знаю. Она околдовала моего Ратибора, опоила его любовным зельем. Но я избавлю его от этой напасти. Вылечу его душу.

–Кайра!

Кантимир взял девушку за плечи и посмотрел в её горящие безумием глаза.

–Кайра! Посмотри на меня! Оставь его. Ну, зачем он тебе? Разве мало других мужчин в племени? Ты такая красивая, сильная… Страстная… Будь со мной, Кайра! Я всё сделаю, что бы ты забыла его, и новый огонь любви разгорелся в твоём сердце.

С надеждой заглядывая в её глаза, мужчина так приблизил к девушке своё лицо, что его тёплое дыхание защекотало её влажные губы. И, словно почувствовав давно забытые мужские прикосновения, её губы невольно приоткрылись и задрожали в предчувствии сладостного прикосновения.

Всё её тело напряглось от неожиданно возникшего желания. В низу живота запорхал целый рой бабочек и она, истомлённая долгим отсутствием интимной близости, закрыла глаза.

–Кайра, – прошептал Кантимир, почти касаясь губами её лица. Он неожиданно нежно коснулся своими грубыми пальцами шеи девушки, проведя ими по горделивому изгибу ниже, по спине, к талии, к крепким ягодицам.

Она не сопротивлялась.

Но и не показывала желания, и мужчина немного отстранился, не зная, как вести себя дальше.

Его нежная от природы натура не понимала, что этой женщине нужна дикая страсть, грубость, в какой-то мере даже насилие.

И тогда она бы отдалась ему.

Прямо на земляном полу.

Распахнула бы своё лоно перед его напирающей мощью.

Впустила бы в свою тайную пещерку.

И подарила бы неземное блаженство соития двух изголодавшихся тел.

О! Какой бы страстной она была! Как бы крепко сжимала его своими сильными руками!

К чёрту Ратибора!

Вместе с его плюгавой ведьмой!

Зачем тратить свою молодость на того, кто вычеркнул тебя из своей жизни?

Выкинул из своей постели?

Но Кантимир медлил.

Он ждал её хода.

А его не было.

Он боялся обидеть её своим желанием, а она хотела его власти над собой.

Хотела, что бы он схватил её груди, грубо притянул к себе, повалил на пол и накрыл своим сильным телом.

Как Ратибор.

Когда-то…

Давно…

Но он был другим.

И возникшее на мгновение желание прошло.

Снова повернувшись к котлу, Кайра стала остервенела кидать в него пучки трав и корений, что то нашёптывая себе под нос.

Капитан остался стоять один на один напротив нависшей прямо перед ним водяной стеной, медленно разрывающейся на части, среди которых можно отчётливо увидеть когтистые руки, голову, растрёпанные волосы, злобно сверкающие глаза…

И вот уже уродливая исполинских размеров женщина, созданная миллионами тонн солёной воды, протягивает свою ладонь к кажущемуся таким крохотным рядом с ней кораблику и, поднимая его за дно, подносит к своему криво смеющемуся лицу.

В двух её бесконечно глубоких зрачках отражается испуганный, но старающейся не терять выдержки Капитан. Огромные глаза вплотную приближаются к его лицу и мужчина может видеть, как стайки мелких рыбёшек косяками проносятся от её переносицы к щекам, а затем ниже, теряясь в волнах её груди. Мелко переливающаяся рябь прозрачно-голубого тела пробивается золотистыми лучами выглядывающего из-за туч солнца и перламутровой радугой возноситься выше, короной накрывая взлохмаченную голову.

Женщина вытягивает губы трубочкой и нежно свистит.

Волна тёплого ветра, смешанная с нежными трелями окутывает Капитана и он отводит зажмуренные в страхе глаза в сторону.

«Живи пока», – слышит он тонкий свист в глубине головы и…

Тишина…

Безветрие…

Открыв глаза, мужчина видит, как безмолвно смеющаяся богиня расползается по морской глади и бесследно исчезает в пучине её синевы.

В большой хижине Стриборга душно от выкуренных в большом количестве мятных трубок. Вытесненный прохладой, идущей от земляного пола, дым поднимается выше и клубится под куполом крыши, вытекая в узкое отверстие. Тихо потрескивая, огонь очага расползается огненно-красными языками по сухим брёвнам, пожирая их плоть и превращая в безжизненные чёрные головешки.

В тесноте от множества находящихся в избе людей, кажется, и яблоку негде упасть. Представители десятков родов иирков, разбросанных по всей северо-западной тайге, собрались в одном месте, что бы обсудить плохие новости Ведуна. Стриборг, как старейший из них, имел честь принимать их всех в своём доме.

Лучший охотник племени Ратибор тихо стоял в стороне, наблюдая за переговорами старейшин.

–Их армия хорошо вооружена, – заметил кто-то из присутствующих.

–Благодаря нашим друзьям с юга, – тут же съязвил Стриборг.

–Не важно, кому. Гораздо важнее, что у них выработанная годами дисциплина и сноровка.

–Наши охотники владеют не хуже ножом и стрелами и могут заманить любого зверя в ловушку.

–Сравнил! То зверь, а то – воин!

–Не вижу разницы.

– Может, ты и прав. Если разработать правильную стратегию…

–Друзья! Вы забыли про их мечи и дротики.

– В ближнем бою, думаю, от дротиков мало толку.

–А их Шаман? Вы слышали? Он же людей жрёт!

–Ничего, вот вернётся разведка, всю правду узнаем. А то, может, и бояться-то нечего!

Ратибор, у которого голова уже шла кругом от бесконечных споров и возражений, не приводящих ни к какому результату, осторожно пробирался вдоль стены к выходу.

Разрозненные роды, прекрасно существовавшие друг без друга десятилетия, не умели, да и не хотели слушать других. Каждый считал свою информацию более важной, свои действия – правильными. И как они могли идти против тысячной армии, объединённой одним руководством и одной целью?

– Нужно заслать гонца к иссидам. Они всегда были воинами.

–Да, да! Это их армия победила в десятилетней войне!

–Вспомнил! Когда это было? С тех пор их воины разжирели и если и грабят и убивают, то только случайно забредших в их места путников.

–Вместе с балтами они ходили за дальнее море и, говорят, поработили там желтокожих дикарей.

–Ну, удивил! Дикарей с каменными топорами, живущих в пещерах!

–Что бы вы ни думали, но они единственные племена, знающие хоть какой – то толк в войне.

Выйдя на улицу, Ратибор с наслаждением вдохнул свежий морозный воздух. Снег продолжал густыми хлопьями покрывать землю, скрывая множественные следы у входа. Плотная пелена застилала темнеющее небо и лес, скрывая от взгляда всё, что находилось дальше вытянутой руки.

С тех пор, как Йорка легла к нему на ложе, счастливее не было человека в племени, чем Ратибор. Далеко остались в шальной молодости пьяные драки и сумасшедшие оргии. Не нужны были другие женщины и друзья – товарищи всё реже и реже видели его на своих молодецких забавах. «Да, в конец испортился парень», – думали они об оставившем их охотнике.

Спокойствие и стабильность стали его второй сущностью и мысли о сыне всё чаще и чаще стали приходить в голову.

Одно огорчало молодого человека.

Кайра.

Да, он прекрасно знал, на что способна обиженная иирка, и больше всего боялся за свою златовласочку. Но проходили дни. Кайра не только не показывала какой либо агрессии, но, казалось, не замечала ни его самого, ни его возлюбленную. И он успокоился.

Йорка, знающая секреты домоведения славличан, поделилась многими из них с местными жительницами. А те, в свою очередь, перестали смотреть на неё, как на чужую и, к великой радости Ратибора, приняли в своё общество.

Всё налаживалось.

Тишина и стабильность.

И тут. Леший бы их побрал! Тургары!

О них, тихо обитающих в своих степях, казалось все и позабыли. И, как оказалось, напрасно. Разбитые и осрамлённые, много лет они строили планы отмщения и готовились к решающей битве.

Пушистые хлопья неожиданно рано выпавшего снега застилали землю пышным ковром, сквозь который проглядывали травинки, не успевшие приготовится к столь ранней зиме.

И среди них зоркий взгляд охотника выцепил фигуру идущего вдалеке человек, мелькнувшего тёмным пятном и скрывшегося в пелене снегопада.

«И кому это дома не сидится в такую погоду?»– Подумал Ратибор и вернулся к переговорщикам.

Споры о том, кто же всё – таки сильнее и опытнее в воинских делах, сменились разговорами о недавних охотах, неожиданно пришедшей зиме и женщинах. Подогреваемые сладкой медовухой, оставшейся с летней торговли и наслаждаясь сочными кусками свежеиспечённой дичи, старейшины, вытирая жирные пальцы, смеялись и, радостно бахляясь, кричали:

–Ну и пусть приходят! Мы их – раз-раз! И башка с плеч! Подумаешь! Шаман! Ха-ха! У нас своих, что ли нет?

Глава 27

По краю берега, утопающего в густой зелёной растительности, устало бредут Немой и Дохлый. Всю ночь прячась под корякой большого дерева, они не могли сомкнуть глаз, вздрагивая при каждом ударе молнии и порыве беснующегося ветра. И только под утро, вымотанных и уставших, их окутала победившая их сопротивление дрёма.

Но кошмары преследовали друзей и во сне. Кровожадные туземцы с нанизанными на копья человеческими головами дико скакали и кричали, будоража сонное сознание до тех пор, пока взмокшие от пота, перемешанного с влагой дождя, путники в ужасе не просыпались. Решив, что уж если отдохнуть и выспаться им не суждено, то нужно двигаться вдоль берега подальше от опасного места.

–Жрать-то как хочется! Хоть волком вой, – огорчённо вздохнул Дохлый, посмотрел на свой и без того впалый живот, оглянулся на беззаботно шагающего Немого и с завистью наблюдая за его беспечностью, сказал:

–Ты, наверное, привыкший на пустой желудок. А я, брат, люблю накинуть пару кусков. И чтоб мёду кружку. Лучше две.

Немой неожиданно останавливается, прислушивается и смотрит куда – то в сторону чащи.

Испугавшись, Дохлый приседает и тихо кивает ему:

–Ты чего?

Немой указывает пальцем в глубь леса и, показав жестами другу следовать за ним, сворачивает в сторону.

–Эй, куда тебя леший?– Дергается было за ним Дохлый, но нерешительно останавливается:

–Эй, ты! Как тебя там! Я остаюсь! – Но, видя, как за высокой травой скрывается фигура последнего оставшегося с ним человека, сплёвывает и, агрессивно работая локтями, пробирается через кусты:

–Да чтоб тебя!

Ещё немного, и он теряет Немого из виду и с опаской останавливается, боясь затеряться в этом зелёном океане растительности:

–Э-эй!– осторожно зовёт он, оглядываясь по сторонам.

Тишина.

Дохлый прислушивается.

Странные звуки, разносящиеся где-то недалеко, пугают и настораживают его.

–Эй!– Повторяет мужчина и в панике озирается.

Шорох травы заставляет его пригнуться и спрятаться за листву, нащупывая по земле какое-нибудь оружие.

«Ну, нет, второй раз просто так меня не возьмёшь», – думает он, сжимая корявый дряхлый сук.

Ещё немного и шорох приближается.

Дохлый напрягается, готовый к отражению и приподнимает своё примитивное оружие.

Прямо перед его укрытием раздвигаются кусты…

Р-раз!– Бьёт мужчина невидимого врага и в этот момент из травы появляется ошарашенное лицо Немого, потирающего голову, покрытую рассыпавшимися от удара щепками.

–Ты… Ты чего подкрадываешься?– Пытается оправдаться Дохлый, смотря то на рассыпавшееся в его руках оружие , то на друга.

Но тот в ответ протягивает ему золотистые ячейки слипшихся от густой сладкой слизи куска пчелиных сот.

В укрытой от морских ветров бухте стоит истрёпанное в неравной битве со стихией судно. В общем –то, со слов Капитана, можно было понять, что они достаточно легко отделались: треснутая мачта с разорванным парусом и трюмы, залитые водой через гребные отверстия – это несравненно мало по сравнению с тем, что могло бы быть. Видимо, на этот раз боги всё-таки решили пощадить их. А что это именно так, у Капитана, навсегда оставившего в своей памяти божественное явление, не вызывало никаких сомнений.

Несколько моряков под чутким руководством Боцмана откачивают воду из нижнего трюма. Трое из них качают длинный рычаг помпы, по которой вода поступает в деревянный бочонок и тот, наполненный до краёв, балты передают друг другу по цепочке на верх и выливают за борт.

– Надо было братьев дождаться, – тихо говорит Малыш своему соседу, передавая ему бочонок.

–Верно говоришь, боги разгневались, что своего бросили, – соглашается тот.

–Эй, вы! Шевели костями, мать вашу, – кричит на них Боцман.

–Больно- то нужно им из-за какого-то Дохлого напрягаться, – ворчит моряк за рычагом и замолкает под тяжёлым взглядом начальства.

–А Торвальд – то злой, не подходи, – продолжает Малыш, как только Боцман отходит дальше.