Цепи Эймерика

– Однако? – Эймерик ловил каждое слово юноши.

– Когда служат литургию, добавляют слова, которых быть не должно. Необычные фразы, необычные жесты, неизвестные мне формулы. Но это вроде бы мелочи, и, кажется, христианской вере от этого нет особого вреда.

Заинтересованный словами Бернье, Эймерик снова присел рядом.

– Ты слышал непривычные слова в «Отче наш»?

– Да, – закивал Бернье. – Вместо «panem nostrum quotidianum» они говорят «panem nostrum supersubstantialem», полностью отвергая материальное. А также проводят consolamentum [12].

Услышав об этом, инквизитор резко выпрямился, обратив в бегство перепуганную курицу, которая прогуливалась неподалеку.

– Ты сказал consolamentum? – он даже забыл, что следует говорить шепотом.

– Да. Вижу, вы знаете это слово. Так они называют свою церемонию. Почти каждый день многие жители деревни ходят к вечерне в небольшую церковь за городом, по дороге в Уссель. Она называется Сен-Клер. Там они молятся по-особенному, читая «Отче наш» с теми словами, про которые я уже говорил. А иногда как бы снова совершают обряд крещения, читая молитву и положив Евангелие от Иоанна на голову кого-нибудь из старейшин. Кажется, ничего богопротивного, но уж очень странно.

В этот момент вернулся крестьянин с мешком. Положил ношу на землю и сел на нее, скрестив руки на груди.

Эймерик наградил его суровым взглядом, но тот даже не пошевелился. Смирившись, инквизитор повернулся к Бернье и зашептал.

– Ты когда-нибудь сам ходил на эту службу?

– Да, туда всех пускают. Вы тоже можете прийти. Она будет как раз сегодня вечером. Похоже, местные власти ничего не имеют против.

– Перед вечерней зайди в замок Уссель. Я буду там. И вместе пойдем на… consolamentum, – Эймерик встал, протянул писцу пару монет, взял листок, где юноша написал несколько несвязанных слов. Крестьянин, волоча мешок, тут же подошел к скамье и уселся рядом с Бернье.

Собравшись уходить, Эймерик вдруг услышал странный звук, который становился все громче. Лавку за лавкой охватывало какое-то булькающее мычание. Когда оно стало по-настоящему громким, инквизитор понял, что это смех. Неудержимый, захлебывающийся, он заражал всех, кто был на площади, – ремесленников, солдат, крестьян, торговцев. И вскоре заглушил все остальные звуки.

Открыв причину всеобщего веселья, Эймерик потерял дар речи – сначала от того, что не мог поверить своим глазам, потом – от отвращения. Между лавками и набитыми товаром корзинами шел высокий мужчина в холщовой рубахе. Руки и ноги были человеческими, а голова походила на ослиную, с такой же мордой, ушами и ноздрями. Будто кто-то пришил к человеческому телу голову ишака, ухитрившись сохранить жизнь этому существу.

Эймерик давно служил инквизиции и насмотрелся всевозможных ужасов, но тут почувствовал, как внутри все похолодело. И принялся лихорадочно чертить пальцем крест на поле́ плаща. Это помогло ему хотя бы немного прийти в себя.

Опомнившись, инквизитор кинулся к писцу. Тот, единственный на площади, не хохотал как сумасшедший. Оттолкнув крестьянина, Эймерик наклонился к Бернье.

– Это что еще за уродец? – прошептал он.

– О, таких тут полно. Приходит сюда почти каждый день. Местная легенда.

Не обращая внимания на ругань крестьянина, упавшего на свой мешок, инквизитор стал протискиваться между собравшимися, надеясь подойти к человеку с ослиной головой поближе. Однако того окружало плотное кольцо хихикающих мальчишек. Уродец морщился, покачивал мордой из стороны в сторону и закатывал выпученные глаза, никак не реагируя на насмешки. Вдруг по толпе пробежал ропот; крики и хохот стихли. «Сеньор Семурел», – с большим уважением сказал хорошо одетый купец, стоявший рядом с инквизитором.

В дальнем конце площади появилась четверка солдат со знаменами Шалланов. Следом за ними ехал всадник, полностью одетый в черное.

Раздавая направо и налево удары плоской стороной мечей – кому по спине, а кому и по голове, – солдаты быстро разогнали мальчишек и слишком любопытных взрослых, потешавшихся над чудовищем. Потом окружили его, взяли под руки и увели, свернув в переулок. Мужчина на лошади еще раз оглядел толпу предостерегающим взглядом и исчез вслед за ними. Постепенно все успокоилось, люди и животные вернулись к своим делам.

Под впечатлением от увиденного, Эймерик снова хотел подойти к Бернье, но передумал, вспомнив о косматом мужике с мешком. Решил просто побродить по площади и послушать – вдруг какая-нибудь мелочь окажется полезной. Походка инквизитора выдавала сильное волнение.

Когда церковный колокол пробил Шестой час, Эймерик отправился к замку Уссель, ведя коня под уздцы. Он полагал, что Эбайл уже предупредил кастеляна и тот приготовил комнату, где можно будет отдохнуть в тишине от назойливых мыслей.

Церквушка Сен-Клер, о которой говорил Бернье, стояла на другом берегу реки, на небольшом возвышении; дальше дорога забирала вверх и вела к замку. Эймерик толкнул скрипучую дверь. В церкви не было украшений и ни одного распятия на стенах из пористого камня. Алтарь, даже без табернакля, представлял собой простую гранитную плиту с природными вкраплениями селитры. Перед ним стояла единственная скамеечка для коленопреклонения, на которую через окно без стекол падал свет. Вот и все убранство.

Сложно представить, что здесь каждую ночь проводилась служба. Стараясь не скрипеть дверью, Эймерик вышел из церквушки и, пройдя по деревянному мостику, начал подниматься на холм; конь шел следом.

Погода стояла прекрасная. Белоснежные вершины далеких гор, окружавших Шатийон, ярко искрились на солнце. С каждым шагом все шире открывалась панорама деревни среди пятен мрачной зелени лесов и заросших кустарником просторов. Эймерик разглядел ощетинившийся знаменами строй всадников, которые спускались от замка Шалланов и устремлялись на другой берег сверкающей ленты реки – очевидно, Эбайл в сопровождении многочисленной свиты отправился в Фенис.

Как бы прекрасна ни была природа в своей безмятежности, Эймерика она не трогала – на его мрачном лице лежала печать холодной решимости. Теперь он знал, что ересь прочно укоренилась в Шатийоне. Необходимо лишь выяснить, многие ли заражены ею, и действовать в соответствии с этим. Очень бы не хотелось, но, видимо, придется применять жесткие – даже жестокие – меры. Поэтому инквизитор заранее пытался свыкнуться с ролью, которую вынужден будет играть, чтобы ни сомнения, ни слабость не помешали ему исполнить свой долг.

Тем временем он добрался до подножия скалы. В отличие от замка Шалланов, построенного скорее для жизни, чем для обороны, Уссель выглядел как мрачное орудие войны. Он напоминал каменную коробку с редкими маленькими окошками-бойницами и несколькими сторожевыми башенками – круглыми и четырехугольными. Ни один орнамент не украшал стены этого массивного строения, которое словно вросло в скалу, выдерживая постоянную ярость ветра.

Кастелян лично вышел поприветствовать гостя. Инквизитор без труда узнал в нем того самого Семурела, который двумя часами ранее спас от хохочущей толпы уродца с ослиной головой. Семурел был крепко сложен, но довольно строен, а его лицо с аристократическими чертами выражало сердечность. На облегающем черном камзоле был вышит простой и довольно незатейливый герб.

– У меня очень мало прислуги, – сразу извинился перед инквизитором кастелян. – Всего лишь несколько солдат. Эбайл де Шаллан предупредил меня о вашем прибытии, и я сделал все возможное, чтобы вы разместились здесь с удобством.

– К этому я не слишком требователен, – ответил Эймерик. – Но вам придется подготовить комнаты для моих людей, которых я жду завтра.

– Сколько их будет?

– Восемнадцать. Десять солдат с капитаном, нотариус, трое доминиканских монахов и трое… – Эймерик постарался подобрать слова… – служителей правосудия, двое из которых совсем юнцы.

– Хорошо, – кивнул Семурел. – Я переведу большую часть караула в замок Шаллана, тогда здесь освободятся жилые комнаты для всех.

– Весьма вам обязан.

Передав лошадь конюху, стояшему с совершенно тупым выражением лица, и зайдя в ворота, Семурел повел инквизитора по темному коридору, расписанному на редкость уродливыми фресками. Несколько солдат, которые сидели на корточках у сырых стен, громыхая доспехами, поднялись на ноги.

Кастелян остановился перед винтовой лестницей, довольно ветхой на вид.

– Наверняка, отец, вы рассчитывали на лучшее.

– Нет, нет. Все в порядке.

Эймерик не кривил душой – он действительно привык довольствоваться только самым необходимым. И голые стены просто обставленных комнат предпочитал роскоши Папского дворца, которая вызывала у него болезненное ощущение.

К счастью, приготовленная для инквизитора комната на третьем – и последнем – этаже полностью соответствовала его вкусу. Матрас из конского волоса лежал на небольшом возвышении, балдахина не было; вдоль стен – несколько сундуков и табуретов; у большого двустворчатого окна – сундук и письменный стол. Более чем достаточно.

– Вы окажете мне честь, если поужинаете со мной, – сказал Семурел, когда пожилой слуга положил возле кровати увесистый мешок с книгами.

– Это вы окажете мне честь, – Эймерик едва сдержался, чтобы прямо сейчас не расспросить кастеляна о человеке с ослиной головой. – Только прошу поужинать после вечерни. У меня еще есть кое-какие дела в деревне.

– Как вам будет удобно.

Семурел ушел, а Эймерик развязал мешок и углубился в изучение книг. Он все еще читал, когда вошедший слуга объявил, что его спрашивает молодой человек.

– Уже вечерня? – удивился инквизитор. – Сейчас спущусь.

Бернье ждал его у входной двери верхом на муле, таком же худосочном, как и его всадник. Приведя лошадь, Эймерик вместе с юношей стал спускаться с холма к реке и церквушке между двумя рядами высоких деревьев. Предзакатное солнце расцвечивало пышную растительность красноватыми бликами.

– Вы уверены, что нас впустят?

– Мне кажется, они не питают недоверия к незнакомцам, – ответил Бернье. Потом добавил: – Магистр, у меня к вам столько вопросов…

– Не сейчас.

Через дверь и окно часовни Сен-Клер виднелся свет зажженных факелов и выходил дым. Служба, похоже, уже началась, потому что перед церковью, привязанные к стволам лиственницы, стояли два мула и лошадь.

Эймерик приказал Бернье остаться снаружи и быть наготове. Развязав пояс, отдал меч юноше. Тот, почувствовав тяжесть оружия в своей руке, встревожился и хотел что-то сказать. Но инквизитор властным жестом прервал возражения и вошел в настежь распахнутую дверь.

Внутри витал едкий запах смолы. Мужчины и женщины, человек сорок, стояли вдоль стен, отдельно друг от друга. Не все они были бедняками – среди непокрытых голов крестьян в грубых холщовых рубахах инквизитор заметил несколько вышитых тюрбанов, явно принадлежащих купцам и господам. Пришли сюда и солдаты – в том числе те, которых Эймерик уже видел в таверне. Трое или четверо детей, не обращая внимания на службу, сновали между взрослыми, играя в догонялки.

Богослужение совершал священник, чье облачение отличалось от одежды присутствующих только веревкой, завязанной на поясе. Им оказался тот самый лекарь, который утром на площади пытался продать крестьянам странное снадобье. Сейчас он говорил на латыни, искаженной франко-провансальским акцентом местных долин, но голос его звучал столь же громоподобно. Перед священником, возле алтаря, на коленях стоял солдат со шлемом под мышкой, а на голове его лежала тонкая книга в ветхом переплете.

– Предаешься ли ты Богу и Евангелию?

– Да, – на латыни ответил солдат.

– Тогда поклянись, что отныне не будешь есть ни мяса, ни яиц, ни какой-либо другой пищи, которая не поступает из воды, как рыба, или из растений, как масло…

Инквизитор с мрачным видом прислонился к стене, сложив руки на груди. Некоторые из присутствующих скользнули взглядом по его фигуре, но тут же отвели глаза. Охваченные благоговейным трепетом, они слушали священника, приоткрыв рот, в состоянии, близком к экстазу.

Тот тоже посмотрел на инквизитора. И тут же, немного изменив тембр, перешел с латыни на французский, из-за чего верующие едва заметно покачали головами – это ускользнуло бы от внимания любого, но не Эймерика.

– А теперь помолимся о нашем святом понтифике Урбане, о Святой католической церкви, о нашем епископе де Куарте. Да снизойдет на них благословение Господа нашего Иисуса Христа, умершего за нас на кресте, воскресшего на третий день…

Губы инквизитора сами собой изогнулись в усмешке, которую сразу удалось сдержать. Он немного подождал, делая вид, что молится, перекрестился и вышел из часовни.

– Что вы об этом думаете, отец Николас? – спросил Бернье, отвязывая лошадь и мула.

– Что ты еще мало в чем разбираешься, – грубо ответил Эймерик. Вскочил на коня и подъехал поближе. – Знаешь, как зовут лекаря, который торгует снадобьями на рынке?

– Отье, – по лицу юноши, обычно совсем невыразительному, было видно, как он расстроен. – Думаю, это дьякон. Он иногда помогает священнику проводить богослужения.

Услышав имя, Эймерик вздрогнул.

– Ты сказал, Отье? Пьер Отье?

– Не знаю. По имени его никто не называет.

Задумавшись на мгновение, инквизитор покачал головой.

– Нет, не может быть. Иначе я бы подумал, что в этих горах и правда правит дьявол. Выполнишь мое задание?

– Только прикажите, магистр, – Бернье очень хотел вернуть себе расположение инквизитора.

– Раздобудь несколько живых змей, скажем штук десять. Гадюки тоже годятся, только без яда. Принеси в замок завтра к вечеру.

– Змей? – юноша посмотрел на Эймерика, широко раскрыв глаза. – А где я их возьму?

– Ну, наверное, лучше спросить у аптекаря, – ответил инквизитор и поскакал вверх по холму. Потом остановился и посмотрел на Бернье, все еще не сдвинувшегося с места на своем муле. – И еще ящериц, – крикнул он. – Только не клади их в один мешок.

Эймерик повернулся и направился к замку Уссель.

Бернье смотрел, как он исчезает за стволами лиственниц. Почти скрывшееся за заснеженными вершинами солнце последними лучами золотило ледники.

1959 – Третье кольцо

Обливаясь потом, толстяк Виорел Трифа рассеянно рассматривал неприглядную панораму города Гватемала. Разноцветные занавески террасы отеля не давали солнечным лучам падать на столики, но были бессильны избавить посетителей от невыносимой жары гватемальского ноября.

Это лишь усиливало раздражение Трифы тем, что его вынудили сюда прийти. Он с негодованием посмотрел на полковника Ойгена Дольмана, потягивающего ром со льдом, и сказал:

– Меня, представителя церкви, компрометирует посещение подобных мест. Я пришел только потому, что приглашение исходило от самого командира.

В глазах Дольмана вспыхнул ироничный огонек, не лишенный презрения.

– Вот уже пять лет здесь так же безопасно, как в Парагвае. Поэтому командир и переехал сюда. – Он немного помолчал. – Как называется ваша церковь?

– Румынско-американская церковь православных англиканцев. По-английски – Roumenian American Church of Episcopalian-Orthodoxes. Сокращенно – RACHE.

– По-немецки значит – «месть». Не очень-то благоразумно.

– Чтобы таких подозрений не возникало, мы добавили к аббревиатуре Inc. – Incorporated, корпорация, – Трифа перестал вытирать пот грязным платком и хитро улыбнулся. – Я ведь еще и бизнесмен.

– Именно поэтому вы нужны командиру, – Дольман в безупречном сером костюме, казалось, не чувствовал никакой жары. – Правда, что это вы четыре года назад читали молитву на инаугурации перед Конгрессом США?

– Перед Сенатом, перед Сенатом, – поправил его Трифа. – Вот тогда и разразился скандал, – плаксивым голосом пожаловался он. – Евреи подняли шум, это попало в газеты; мне все припомнили – и Железную гвардию, и Бухарестский погром и даже то, о чем, я думал, уже давно забыли. В конце концов мне пришлось уехать вместе с RACHE – сначала в Атланту, а потом в Санта-Фе, где меня, наконец, перестали преследовать, – пастор тяжело вздохнул.

– Но вы по-прежнему готовы сотрудничать? – лицо Дольмана застыло в напряженном ожидании.

– Я же подтвердил свое согласие два месяца назад, на конгрессе в Хамельне, – ответил пастор, чувствуя, что жара становится невыносимой. – Я всегда выполнял приказы командира Бор…

– Не произносите это имя вслух, – сухо оборвал его Дольман.

– Хорошо, как скажете, приказы Общества взаимопомощи, – Трифа махнул рукой. Глотнул ледяной текилы из стакана с каемкой кристалликов соли по краю, и поморщился. – Граф действительно умер?

– Да, две недели назад, – прищурился Дольман. – Командир очень переживал, когда узнал. Они познакомились еще в Берлине, в бункере.

– Что будет с Генетической программой?

Дольман обвел взглядом столики на террасе, где сидели в основном офицеры и молоденькие проститутки. К их разговору с Трифой вроде бы никто не прислушивался.

– От нее не откажутся, если все будет нормально, – он наклонился вперед и зашептал: – Графу удалось добиться того, чтобы колхицин, введенный взрослому человеку, не приводил к летальному исходу, и в то же время запускал процессы регенерации. Все оказалось просто, как дважды два, – его надо было разбавить, при этом он сохранял свою активность. Главное – понять, в каких пропорциях. – Дольман прервался, чтобы сделать глоток рома. – Несколько лет назад Граф выяснил, что трехпроцентный водный раствор колхицина не убивает человека и позволяет удвоить количество хромосом в клетках.

– Ну, – Трифа явно оживился, – тогда дело сделано.

– Все не так просто, – покачал головой Дольман. – Вероятно, вы знаете, что хромосомы бывают женские и мужские, ХХ и YY. Когда Граф давал раствор индейцам, у большинства наблюдались неконтролируемые приступы гнева, появлялись опухоли, и пациенты умирали в течение трех дней. Видимо, колхицин действует всегда по-разному и может приводить к возникновению хромосом XYY – Граф считал, что именно в этом причина агрессии.

Трифа кивком подозвал официанта.

– Значит, все пропало.

– Вовсе нет, – возразил Дольман, заказав пиво. – Я говорил о влиянии колхицина на организм взрослого человека. Сейчас, по крайней мере в теории, мы рассматриваем идею воздействовать колхицином на оплодотворенную клетку, из-за чего она будет развиваться иначе. Если найти способ управлять данным процессом, то можно добиться рождения совершенно здорового ребенка, имеющего, например, два сердца и одно легкое.

– Неплохо, – ворчливо резюмировал Трифа. Подождал, пока уйдет официант, который принес ему еще одну текилу и пиво для Дольмана. – Мы были солдатами, а теперь кто? Шайка ученых? Разве я мог представить себе такое двадцать лет назад…

– Другие времена – другое оружие, – полковник холодно посмотрел на Трифу. – Но война продолжается, – он вытер с губ пену. – Главная задача сейчас – понять, как управлять процессом. Мы работаем в новом направлении, но не отказываемся от старой идеи Графа использовать иприт. Вы знаете, что такое ДНК?

– В общих чертах, – ответил Трифа, впервые слышавший эту аббревиатуру.

– Тогда рискну повторить, возможно, уже известную вам информацию, – Дольман посмотрел на пастора с плохо скрываемой иронией. – ДНК, которая есть в каждой клетке, представляет собой, грубо говоря, два нити, закрученные в спираль. Хромосомы состоят из ДНК с добавлением белков. Видимо, это объясняет, как происходит удвоение хромосом при делении клетки. Две переплетающиеся нити ДНК просто-напросто отделяются друг от друга. Вероятно, именно в этот момент колхицин оказывает свое воздействие. Каким-то образом, нам пока неизвестным, он изменяет процесс расхождения нитей.

– Любопытно, – Трифа был явно поражен услышанным.

– И это еще не все. Несколько лет назад некий Корнберг из Стэнфордского университета, надо полагать еврей, открыл фермент под названием полимераза, который участвует в образовании новых цепочек ДНК по образцу старых. Возможно, эти исследования позволят нам получить то, что мы ищем, – ответ на вопрос, как управлять механизмом воздействия колхицина на клетку и добиться увеличения количества хромосом.

– И каким образом?

– Идея следующая. Когда клетка делится, колхицин позволяет сохранить дуплицированные хромосомы в одной из новых клеток. Благодаря полимеразе, насколько нам известно, дуплицируется определенный сегмент ДНК, то есть определенная хромосома. Если нам удастся объединить эти два эффекта, то мы сможем выбирать, какие хромосомы дуплицировать и сохранять в одной клетке. В таком случае действие колхицина не будет случайным.

Трифа отхлебнул из стакана. Откинул со лба жирные волосы.

– Сколько всего должен знать служитель церкви в наши дни!..

– Даже человеку военному, вроде меня, – пожав плечами, сказал Дольман, – было нелегко разобраться. Но мы первыми начали изучать возможности воздействия на биологию человека и проводить массовые эксперименты. Нужно сохранить преимущество любой ценой.

Трифа расстегнул несколько пуговиц на рубашке в цветочек, совершенно мокрой от пота, и, сделав большой глоток текилы, облизал соль с краев стакана. Потом посмотрел на жестяные крыши, поблескивающие на солнце.

– Вы знаете Мурелеса? – наконец спросил он.

– Того типа с собакой?

– Лучше о ней не вспоминать, – в округлившихся глазах пастора мелькнул невыразимый ужас. Он сглотнул. – Да, его. Коллекционера монстров.

– Ну и?

– Мурелес теперь работает со мной. Я дал ему прочитать заметки Графа, которые были напечатаны в июне прошлого года в аргентинской газете…

– «Путь» [13]?

– Да, точно. Мурелес утверждает, что описанные Графом явления можно наблюдать в природе.

– Как это – в природе? – от неожиданности Дольман даже растерялся.

– Примерно в пятидесяти километрах от Санта-Фе у подножия горного хребта Сангре-де-Кристо находится святилище Чимайо, – Трифа облизал соленые губы. – Мурелес часто там бывал, потому что его отец служил хранителем. Так вот, местные жители считают, что земля возле Чимайо обладает чудесными свойствами. Исцеляет от болезней. Они обмазываются ею с головы до ног. И правда, у входа в святилище валяется немало костылей, оставленных калеками, которые снова смогли ходить.

– Зачем вы мне рассказываете все это?

– Мурелес считает, что под землей есть источник серной воды и именно она, выделяя пары серы, делает грязь целебной. Он говорит, такая вода восстанавливает клетки.

– Теперь мы, – холодно засмеялся Дольман, – чтобы улучшить арийскую расу, будем разливать по бутылкам воду из Лурда?!

Трифа тоже хихикнул, но слова Дольмана задели его. Между тем бетонная терраса кафе раскалилась как сковорода.

– Давайте не будем тратить время впустую, – Дольман снова стал серьезным. – У нас к вам предложение. Его суть проста. Мы хотим действовать под прикрытием вашей организации, RACHE.

Трифа чуть не подавился текилой. Закашлялся, сплюнул и впился глазами в лицо полковника с кожей синюшного цвета:

– Но моя организация – это церковь!

– Ага, а моя – фонд помощи нуждающимся. – Взгляд Дольмана стал ледяным. – Нам нужна организация с безупречной репутацией, зарегистрированная в США. Мы откроем филиалы во всех странах, где работаем. Ее религиозная направленность – лучший вариант. Мы даже сможем собирать пожертвования для исследований.

– Ни за что! – Трифа вытер капли пота, стекавшие на грудь. – Вы меня слышите? Ни за что!

– Командир уговорит вас, – ответил Дольман, уставившись в окно.

Трифа проследил за его взглядом. И увидел подходившего к дальнему краю террасы упитанного старика в белом. Резко поднялся, чувствуя, что ноги стали ватными от страха.

Посетители, сидевшие возле окон, тоже судорожно вскочили со своих мест. Какая-то женщина закричала и закрыла лицо руками. К ней кинулся офицер, опрокинув стул. Официант, с расширенными от ужаса глазами, попятился назад.

– Боже мой, – пробормотал мертвенно-бледный Трифа. – Он притащил с собой собаку!

4. Стена в лесу

– Жаль, что не могу предложить вам чего-нибудь получше, отец, – извинился Семурел, когда седой слуга поставил на стол две тарелки отварной форели со специями. Кроме этого к ужину подали еще кружку пива. – Мы живем здесь очень экономно.

– Обычно моя трапеза намного скромнее, – заверил кастеляна Эймерик, вымыв руки в чаше, которую принесли вместе с хлебом.

В зале, где ужинали Николас и Семурел, было холодно. Тепла от огромного камина, верхнюю часть которого украшали мечи и железные цепные булавы, не хватало для того, чтобы обогреть все помещение. Крайне скромное убранство ограничивалось массивным столом из дуба с двумя железными канделябрами; и только старый ларь на полу, покрытом соломой, напоминал о том, что они находятся в доме рыцаря.

К удивлению самого Эймерика, Семурел ему очень понравился, особенно по сравнению с недалеким и несдержанным Шалланом. Но главное, он был куда более образованным.