Занавес остаётся открытым

Это было полвека тому назад. Я прошла большую школу любви.

Знаю:

– есть Любовь, неподвластная даже Грозной Смерти (мама, сын);

– есть Любовь неумирающая, непрерывно растущая, не подвластная ни времени, ни пространству (Анна Владимировна Тамарченко);

– есть Абсолютная Любовь (к Гуру, к Богу).

А есть и такая, которая как взрыв вулкана, вспыхивает, освещая всё вокруг неземным огнём, а потом, всё взорвав, смиряется и, охладев, умирает навсегда.

Какой была моя любовь к мужу? Той, которая, отпылав, отшумев, превращается в холодный пепел. Пора-пора о ней и забыть?

Но у моего сына есть отец. И Геннадий (на самом деле он Евгений Николаевич) должен помочь мне разобраться, почему именно он, а не множество других, более благополучных претендентов, должен был им стать.

Я зачислена в штат лагеря в качестве преподавателя начальной школы (1-4-е классы), но вместе с другими «совместителями» веду литературу в 8, 9 и 10-х классах. Классы разбросаны по территории лагеря, между уроками мы переходим из одного барака в другой.

Чаще всего занятия проводятся в здании библиотеки. Здесь три комнаты: библиотека, то есть в центре – полки с книгами, ещё одно помещение для занятий – внутри, и одно, самое просторное, читальный зал, сразу с улицы.

Что касается 1-4-х классов, тут я пас. Я не знаю методики, чтобы обучить этих великовозрастных мужиков считать, то есть складывать, вычитать, умножать и делить разные числа. Приходится изощряться… А многие и цифр не знают. И букв тоже. Читать не умеют, писать тем более. В классе два ряда столов. В одном ряду сидят перво- и второклассники, в другом 3 и 4-е классы. Так бывало в деревнях.

Вот с этими четырёхуровневыми учениками мне надо научиться работать. Когда я и они уставали от общего неумения, устраивались «отдушины». Я приносила, например, рассказ Паустовского «Снег» и читала его вслух для всей аудитории.

Звучали и стихи. Уолт Уитмен «Приснился мне город…»

Приснился мне город,

Который нельзя одолеть,

Хотя бы напали на него

Все страны вселенной.

Мне снилось, что это был город Друзей,

Какого ещё никогда не бывало,

И что превыше всего в этом городе

Крепкая ценилась любовь и в ней

Была главная суть,

И что каждый час она сказывалась

В каждом поступке жителей этого города,

Во всех их словах и взорах.

А вот ещё:

Ты, загорелый мальчишка из прерий,

И до тебя приходило в наш лагерь

Много желанных даров,

Приходили похвалы и подарки,

И хорошая пища, пока, наконец,

С новобранцами

Прибыл и ты, молчаливый, без всяких

Подарков, – но мы глянули

Один на другого,

И больше, чем всеми дарами вселенной

Ты одарил меня…

Такие «отдушины» постепенно увеличивались, а всё остальное, хоть и не отменялось, но сокращалось.

Уроки литературы в 8-10-х классах доставляли мне самой радость. Я по-прежнему много читала и об этом свободно рассуждала на занятиях.

Как-то в лагерь явилась комиссия из отдела народного образования. Я не была предупреждена заранее. Они пришли в 8-й класс, там, кажется, учились десять человек. Самый большой класс. В 9-м классе – шесть человек, в 10-м – пять. Припоминаю, я говорила что-то о Пушкине: «Мороз и солнце»… Разбирала по косточкам. Увлеклась. Читала что-то из Белинского о Пушкине. Комиссия дала мне высокую оценку и больше никогда ко мне никто не заглядывал. Я получила репутацию «высококвалифицированного специалиста». О чём позднее будет заявлено даже в моей характеристике.

Женщин в лагере мало. И неудивительно, что в каждом классе у меня есть «воздыхатели».

Так же, как и у других учительниц. У математички, например, такие огромные серые русалочьи глаза, что не влюбиться в неё просто грех. И вот разносится слух: отвергнутый ею поклонник вскрыл себе вены… Она сразу попала в центр общего внимания. Мои «поклонники» сохраняют дистанцию, я чувствую их уважение.

Только один из них, восьмиклассник, где я была классным руководителем, начинает посвящать мне стихи, которые вручает не сам, а через Муртазина. Потом пойдут письма, одно особенно горестное: ему пора выходить на свободу, а ему «нисколь не хочется», здесь он может в школу ходить, меня увидеть: «возле тебя легче дышится»… Но порядок есть порядок… Больше я его никогда не увижу. А письма долго ещё будут лежать в моём архиве. Что, это тоже нарушение какого-то параграфа, ведь письма-то – неофициальный контакт?

Три-четыре письма восьмиклассника? Фамилию не помню.

Письма восьмиклассника

17 января 1956 года

Сколько раз, сидя за партой строго,

Я смотрел в глаза твои тогда,

Иль стоял, краснея, у порога,

Невпопад промолвив иногда.

Так я и ходил всё, не решаясь,

Правду всю сказать в её глаза,

Всё молчал, ходил, не приближаясь,

И не мог забыть её глаза.

Как же мне, друзья, ей объясниться,

Чтобы не обидеть, не спугнуть,

Как бы я желал ей весь отдаться,

Не мечтать и попусту не ждать.

И друзей нет, не с кем поделиться,

И никто не может то понять,

Раз лишь встретив, можно так влюбиться,

Поневоле будешь рассуждать.

На работе, в классе, дома –

Всюду вижу я глаза твои

И уеду не сказавши слова,

Не открывши муки все свои.

Я хочу, чтоб эти мои строки

Иногда напомнили они,

Как страдал, не открывая муки,

Я хочу, чтоб помнили о них.

30 января 1956 года

Здравствуйте, Валентина Михайловна!

Если можете, то простите за моё нахальство. Как видите, не хватило больше терпения. Так как не могу относиться хладнокровно к тому, что меня постоянно преследует и терзает. И напрасно вы так думаете, что в наше время не может быть таких людей, которые могут в своей любви порой доходить до безрассудства.

Я знаю, что у нас почти нет с вами ничего общего. Я просто дикарь и позволил зайти себе со своей впечатлительностью очень далеко. И я чувствую, что не выпутаюсь из тех пут, которыми связал сам себя: сначала – восхищение, когда вы читаете, потом дошло до того, что не могу ни одной минуты быть без вас. И мне кажется, что все знают, с чем я ношусь в своей бестолковой голове. Кажется, все меня презирают за мою беспомощность и эту проклятую стеснительность. У меня не хватает смелости сказать прямо, и тогда бы всё выяснилось сразу. Я сам себя ненавижу за свою трусость, никак не могу выйти из роли ученика, поэтому у меня никогда ничего не получается. В воскресенье я хотел остаться после беседы, но не мог выносить всех этих Шадриных и Бывальцевых, так же, как они не выносят меня. И всё получилось из-за пустяка.

Помните, раз Бывальцев не пошёл в школу. Вы у меня спросили, и я бухнул, что было действительно, что, мол Бывальцев не пошёл в школу просто из принципа. Что ему нужно что-то новенькое. Меня это задело. И вообще, я как-то старался за вас стоять. Они сначала подумали на Муртазина, но я сказал им, что это я. И с тех пор они как бы стараются избегать откровенного разговора. И вот, живя в таких отношениях, я не мог выносить фамильярную улыбочку, когда он сказал вам, что ему нужно с вами поговорить, и я с досады ушёл, чтобы не слыхать ничего и не видеть косых взглядов. После всего этого можете как угодно судить обо мне. Я высказал всё наболевшее, без этого я не могу. Ходить и постоянно думать об одном и не сказать – это не в моих силах.

Поверьте, у меня самые, как вам сказать, ну самые искренние намерения. Не знаю, как бы я был благодарен вам за вашу дружбу. Вот сейчас у меня в спецчасти спрашивают: «Куда поедешь?», а я не знаю даже, ещё не решил.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

У неё было трое детей: первая дочка Галина, умерла, когда ей было около года, вторая – я, Валентина, и младший, с перерывом в пять лет – сын Владимир. Внуков – тоже трое: Вячеслав, мой сын, умер девятнадцати лет, Игорь и Виктор – сыновья брата. Правнуков – четверо: Катя и Денис, Владислав и Полина.

2

Когда я побывала в Новосибирске много лет спустя, куда ездила в Новосибирский Академгородок на конференцию по творчеству Даниила Андреева, я отыскала этот дом, так как отец помнит адрес: ул. Омская, 5. Он в районе вокзала, большой и очень постарел. Мы были первыми жильцами, когда въехали в него, новенький, с иголочки. Здесь я пошла в школу, о которой помню смутно.

3

Светлана Семёнова «Метафизика русской литературы», Издательский дом «ПоРог», Москва, 2004, тт. 1 и 2.

4

Бухарцев «Нельзя ли не чадить».