Поговорим о детях. Причём начистоту

Кстати. Апологетам Города не мешало бы вспомнить, что он не всегда был таким, как сейчас. Давайте вспомним средневековые города.

Улицы были иногда настолько узкими, что туда не мог проникнуть солнечный свет.

В своем жилище человек Средневековья не мог уединиться, он все время находился на глазах других, живших с ним в том же доме, да и не испытывал присущей нашему времени потребности в уединении.

О том, что уединение было неведомо людям Средневековья, свидетельствует и история мебели. Кровати той эпохи делались очень широкими, на них могли спать по нескольку человек, и гости ложились в одну постель с хозяевами – это считалось проявлением гостеприимства.

Естественно, современные стандарты гигиены, типа душ два раза в день, тогда не применялись. Заметим, что и сейчас их соблюдают далеко не все, даже жители цивилизованных стран. В давние времена большинство простых людей, что в России, что в Европе мылись где-то раз в неделю.

Для начала, заметим, что здоровый человек, у которого нет привычки регулярно по пьяни валяться в собственной блевотине и мочиться в штаны, даже при режиме мытья 1 раз в неделю ничем особо ужасным и отвратительным не пахнет. Каждый, кто хоть раз ходил в более-менее длительные походы, сам это прекрасно знает. Присутствует легкий запах застарелого пота, различимый только если принюхиваться, потому как он почти полностью забивается запахом дыма, въедающегося в одежду и волосы.

Вот примерно так же пахли простые люди в Европе на протяжении многих сотен лет. Открытый огонь в очаге был постоянным спутником жизни, над огнем сушили одежду, у огня собирались вечерами. Вытяжка была несовершенной, дома, отапливаемые «по-черному» – т.е. без трубы, просто с дырой в потолке над очагом, были типичными ажно до 19 века, так что дым был основным «человеческим» запахом и дезодорантом заодно.

Что до собственно мытья – то простые люди мылись примерно раз в неделю. Технология помывки, полагаю, известна многим читателям, по временам сезонного отключения горячей воды: кастрюльки с горячей водой, тазик и ковшик. За тысячу лет тут мало что изменилось.

Вообще, в Средние века в помещении было весьма холодно. До XII в. единственным источником тепла был находившийся в общей комнате, она же – столовая-кухня, большой очаг, размещенный в центре и служивший для приготовления пищи. С XII в. в замках и городских домах появились камины, дававшие, впрочем, немного тепла: у камина можно согреться, но с его помощью трудно отопить комнату. Только к началу XIV в. стали появляться заимствованные с севера и востока, из Венгрии и славянских земель, печи. Потому в холодное время спали чаще всего одетыми. В жилищах того времени было не только холодно, но и темно. Окна были маленькими. В Южной Европе окно представляло собой проем со ставнем. На севере, где холоднее, окна затягивали промасленным тряпьем или вставляли кусочки слюды, ибо стекло было дорогим. Там же, где оконное стекло применялось – во дворцах, богатых домах – оно было мутное, непрозрачное. Больших листов оконного стекла не умели тогда делать, потому оконные рамы представляли собой частые переплеты. Окна обычно не открывались, а вынимались на лето.

Свет в помещение проникал через окна, либо исходил от очага или камина, куда для большей яркости пламени подбрасывали солому. Те, кто побогаче, пользовались глиняными, реже металлическими или стеклянными лампами – плошками, в которых в масле плавал фитиль. Пользовались также свечами, делавшимися, чаще всего, из сала. Только очень богатые люди или церковь могли позволить себе восковые свечи. Все эти виды освещения давали много чада и мало света, поэтому, когда мы читаем у средневековых авторов о том, как некий зал «был освещен так, что от света было больно глазам», то надо помнить, что перед нами явное преувеличение.

Наиболее типичная европейская городская улица шириной в 7-8 метров (такова, например, ширина важной магистрали, которая ведет к собору Парижской Богоматери). Маленькие улицы и переулки были значительно уже – не более двух метров, а во многих старинных городах встречались улочки шириной и в метр. Одна из улиц старинного Брюсселя носила название «Улица одного человека», свидетельствующее о том, что два человека не могли там разойтись. "Уличное движение составляли три элемента: пешеходы, животные, повозки. По улицам средневековых городов часто гнали стада».

Большинство домов имели толстую соломенную кровлю, которая была самым благоприятным местом для обитания и размножения всякой живности, особенно мышей и насекомых. Во время непогоды и холодных сезонов они забирались на внутреннюю поверхность и своим присутствием достаточно усложняли быт жильцам. Не лучше дела обстояли и с половым покрытием. В зажиточных домах пол устилался сланцевыми листами, которые в зимнее время становились скользкими, и чтобы было легче двигаться, его присыпали толченой соломой. В течение зимнего периода истертую и грязную солому не раз перекрывали свежей, создавая идеальные условия для развития болезнетворных бактерий. Насекомые стали настоящей бедой этой эпохи. В ковровых покрытиях, кроватных балдахинах, матрасах и одеялах и даже на одежде жили целые полчища клопов и блох, которые помимо всех неудобств несли и серьезную угрозу здоровью. Стоит отметить, что в раннем Средневековье большинство зданий не располагало отдельными комнатами. Одно помещение могло иметь сразу несколько функций: кухня, столовая, спальня и прачечная. При этом мебели почти не было.

Принято считать, что понятие «отхожее место» напрочь отсутствовало в средневековом времени, и «дела» делались там, где придется. Но это совсем не так. Туалеты обнаружены практически во всех каменных замках и монастырях и представляли собой небольшую пристройку на стене, которая нависала надо рвом, куда и стекали нечистоты. Данный архитектурный элемент назывался гардеробом. Городские туалеты устраивались по принципу деревенской уборной. Выгребные ямы регулярно чистились ассенизаторами, которые по ночам вывозили из города продукты жизнедеятельности людей.

Ошибочно предполагать, что отношение к мусору и нечистотам в Средневековье было более лояльным, нежели сейчас. Сам факт существования выгребных мест в городах и замках говорит об обратном. Другой разговор, что городские службы не всегда справлялись с поддержанием порядка и чистоты, в силу экономических и технических причин того времени. С увеличением численности городского населения, приблизительно с XI века, проблема обеспечения питьевой водой и выведение нечистот за городские стены приобретает первостепенную важность. Зачастую продукты жизнедеятельности человека сбрасывались в ближайшие реки и водоемы. Это приводило к тому, что воду из них невозможно было пить.

Ну что тут сказать? Явная деградация после бань и канализации Рима. К счастью, не до конца. В средневековых городах всё-таки заботились и о вывозе мусора, как могли и как получалось. И о гигиене заботились—хотя бы время от времени мылись, и даже с мылом. Представление, что якобы тогда мылись два раза в жизни—глупая либо злобная выдумка. И с насекомыми-паразитами боролись. В конце концов, современные жители города тоже борются с тараканами.

Впрочем, из прочитанного и так понятно, что жить в том городе современному горожанину было бы очень трудно. Куда труднее, чем в современной деревне.

А теперь вспомним город 19 века. К примеру, какой-нибудь город в Российской империи. Или в США. Или в Западной Европе.

С ростом уровня урбанизации, главной проблемой русских городов конца 19 века, был дефицит жилья. Собственные квартиры в промышленных городах могли приобрести только состоятельные граждане. Около 5% населения города обитало в подвалах и мансардах, где зачастую даже не было отопления.

Обычно, вплоть до 1880-х годов, наем рабочих на фабрично-заводские предприятия практиковался на основе "словесного" или письменного договора сроком! на год, чаще всего "от Пасхи до Пасхи". До истечения установленного срока у рабочих забирались в контору паспорта, и они фактически лишались свободы, не имея права требовать досрочного расчета. Произвол предпринимателей ничем не ограничивался, хотя правительство и предпринимало некоторые шаги в направлении "попечения" о рабочих.

Типичными в это время были правила внутреннего распорядка Московского металлического завода Гужона. В них было записано: "Воспрещается оставлять фабрику до истечения договорного срока без согласия на то хозяина или требовать от него до того срока какой-либо прибавки платы сверх установленной. За стачку между работниками прекратить работу прежде истечения установленного с хозяином срока для того, чтобы принудить его к возвышению" получаемой ими платы, виновные подвергаются наказаниям, определенным "Уложением о наказаниях".

В то же время предприниматели имели право по своему усмотрению уволить рабочего в любое время за "дурную работу" или за "дерзкое поведение". Регламентировался не только их труд, но и личная жизнь: на многих предприятиях рабочие обязаны были в принудительном порядке покупать товары в хозяйственной лавке по завышенным ценам; проживавшие в фабричных казармах отлучались в определенные сроки. Рабочие не были защищены от издевательств и оскорблений со стороны хозяина и его подручных. В Москве, например, даже в начале 90-х годов XIX в. на фабрике "Карл Тиль и К°" применялись розги.

В 60-70-е годы XIX в. положение рабочих оставалось бесправным и характеризовалось жестокими формами труда. Зачастую на фабрично-заводских предприятиях действовали правила внутреннего распорядка, составленные самими владельцами и вводимые без всяких объяснений рабочим. Один из первых фабричных инспекторов Московской губернии, профессор Московского университета И.И.Янжул констатировал: "Хозяин фабрики – неограниченный властитель и законодатель, которого никакие законы не стесняют, и он чисто ими распоряжается по-своему, рабочие ему обязаны "беспрекословным повиновением", как гласят правила одной фабрики".

В Московской губернии наиболее типичным был 12-часовой рабочий день, но на ряде предприятий он продолжался 14, 15, 16 часов и больше. На большинстве фабрик велико было число рабочих дней в году, а воскресные работы – обычным явлением. Рабочие подвергались крайнему произволу со стороны хозяев. Последние включали в рабочий договор такие пункты, которые лишали рабочего всякой свободы. Система штрафов была развита до виртуозности. Нередко размер штрафов совсем не определялся заранее. И.И.Янжул неоднократно находил в правилах многих фабрик лаконичную запись: "Замеченные в нарушении фабричных правил штрафуются по усмотрению хозяина".

Штрафы с рабочих, взимавшиеся по самым разнообразным поводам и без повода, без указания причины, поступали в полное распоряжение предпринимателя. Они доходили иногда до половины заработка, т.е. рабочий из заработанного рубля отдавал хозяину 50 коп. Бывали случаи, когда сверх штрафов назначалась еще неустойка, например, 10 рублей за уход с фабрики. Общая сумма штрафов достигала на некоторых фабриках нескольких тысяч рублей в год и являлась немаловажным источником дохода.

Фабриканты считали себя вправе, вопреки закону, запрещавшему им самовольно понижать заработную плату, до истечения срока договора, уменьшать ее в любое время по своему усмотрению.

Условия труда в прачечных, на консервных, текстильных или канатных фабриках, где женский труд применялся наиболее широко, были очень тяжелыми. Рабочий день в прачечных, например, длился иногда до 20 часов. По свидетельству фабричного инспектора штата Иллинойс, обследовавшего чикагские прачечные, работницы нередко попадали в больницу.

В 1903 г. главный попечитель государственных школ г. Нью-Йорка констатировал, что пяти и шестилетние дети работают с 6 утра до 6 вечера на самых тяжелых и утомительных работах.

В начале 20 века в США распространенным случаем было использование труда детей из бедных семей, так как их труд был дешевым, а их беспомощность делала их легкой жертвой для жадности работодателей. Дети работали с рассвета до заката в темных, душных помещениях.

До изобретения газового освещения продолжительность рабочего дня на предприятиях зависела от естественного освещения, но с появлением газовых горелок фабрики получили возможность работать в ночное время.

Во Франции многие бумагопрядильные фабрики установили рабочий день в пределах 13,5-15 часов, из которых на отдых выделялось по получасу три раза за смену.

На английских фабриках рабочий день за вычетом трех перерывов для приема пищи длился 12-13 часов. Распространенной становилась работа по воскресным дням.

В 1820 г. половину всех рабочих в текстильной промышленности составляли мальчики и девочки. Девяти-, десятилетние дети работали по 12—13 часов в день, получая за это заработную плату от 33 до 67 центов в неделю. Детский труд, в связи с переселением части рабочих на западные земли и нехваткой рабочей силы, применялся в США в больших размерах, чем в какой-либо из европейских стран. Так, в 1831 г. в Род-Айленде из 8500 фабричных рабочих 3500 были дети в возрасте до 12 лет.

Газета «Свободная печать ремесленников» 21 ноября 1829 г. сообщила, что мальчики в возрасте от 7 лет работают в пригородах Филадельфии от восхода солнца и до 8 часов вечера, а в следующем году та же газета отметила, что 14-часовый рабочий день в Филадельфии является обычным.

В отчете комитета национального конгресса профессиональных союзов по вопросам женского труда за 1836 г. говорится: «Как оказалось, количество женщин Соединенных Штатов, занятых совместно с рабочими-мужчинами, превышает 140 тысяч человек. Они работают в среднем от 12 до 15 часов в день без чистого воздуха, столь необходимого для здоровья. Непосильный труд тормозит развитие их организма и умственных способностей и нередко уродует их тело».

Скажите, читатель, в подобном Городе вам понравилось бы жить? Ага, в современном Городе вам нравится больше? Ну, мне тоже.

Сами видите, Город меняется. И к лучшему. Почему же мы должны отказывать в том же Деревне? Только потому, что апологеты Города её презирают?

Напоминаю: Деревня—фундамент всей нашей цивилизации. Ну и зачем нам нужен слабый фундамент?

Кстати. Описанный выше Город девятнадцатого века кое в чём очень похож на современную деревню. Так же люди много работают. В результате у них не остаётся времени ни на полноценный отдых, ни на своё развитие, самосовершенствование. Ни на получение удовольствия от жизни.

Мэгги сделала открытие: есть на свете досуг, свобода, праздность; и точно в калейдоскопе, в ее сознании стали складываться, сменяя друг друга, совсем новые мысли и представления. Впервые ум ее поглощен был не только работой. И она с удивлением поняла, что непрерывный чисто физический труд – самая прочная преграда, какую способны воздвигнуть люди, чтобы не давать себе по-настоящему мыслить.

Что ж. что-то в этом есть. Достоинство Города—там умеют отдыхать. Недостаток Деревни—там отдыхать ещё не научились.

Я провела опрос населения на вопрос: Как вы отдыхаете? Деревенские жители входили в ступор. В основном, молчали, уставившись в одну точку. Может вспоминали последний свой отдых или вообще, что такое отдых, чтобы не попасть впросак.

Дело было в местном магазинчике, новые покупатели подходили, старые не уходили. Выручила всех, понаехавшая из города, Наденька. Они с мужем разводят племенных коз, продают молоко, делают сыр.

Излишки у них разбирают охотно. Она всегда в хорошем настроении. Тряхнула рыжей шевелюрой и засмеялась. Все выжидающе смотрели на неё. Как я отдыхаю? – переспросила она. Да с козлятками и отдыхаю. Они такие хорошенькие! Когда пасу их, тогда и отдыхаю.

Народ зашевелился, отмер. Нет ты точно скажи, как отдыхаешь? – продублировал меня весёлый, в честь праздничков, дед Перепилица, прозванный так в народе, за умение всех перепивать. Умеет человек держаться на ногах в любой ситуации.

Ну, вязать я люблю, когда по телефону разговариваю – добавила она и купив булку хлеба выскочила из магазина.

А я, сказала симпатичная продавщица Светлана, на выходных пока всё перемою, перестираю, пельменей на неделю налеплю, так и на работу идти пора.

Потом мужчины вспомнили – суббота банный день. Можно попариться в своё удовольствие, пивка попить, или ещё чего покрепче. Закивали одобрительно – мужчины отбились. Баня – тоже отдых после рабочей недели.

Ну а сама-то, сама как отдыхаешь – накинулись они на меня. Скота-то сколько! Небось не до отдыха? Довольно заблестели их глаза. Всякий деревенский прошёл через своё хозяйство. Говорят, лет двадцать пять в каждом дворе было корова. Два стада было по двести коров. Называлось гордо – табун. А сейчас одна я – на потеху, да ещё несколько семей.

Люблю на лыжах походить, – здесь мне не поверили, засмеялись. Какие лыжи, когда полный двор хозяйства! Не стала я про рыбалку говорить, не положено женщинам рыбачить и всё тут!

Отмазалась сериалами по телевизору. Это бабы любят, – согласились они.

И для чего столько грядок насаживаю, подумала я, по дороге домой. Отдыхать-то мы, деревенские точно не умеем. Если только, пока по телефону разговариваем?

А ведь полезно мысленно посмотреть на самих себя со стороны.

«Непосильный труд тормозит развитие их организма и умственных способностей и нередко уродует их тело». Ведь эти слова во многом подходят и для современных жительниц деревни.

А вот вам ещё одна цитата.

Ничто так не старит женщину, как жизнь в деревне.

Неудивительно, что молодёжь бежит из деревни. И кто там остаётся?

Старики. Алкаши. Неудачники. Фанатики деревни. Люди, которые просто любят деревню. Нерешительные люди, которые и хотят уехать, да никак решиться не могут.

И другие категории людей.

Горожане часто считают, что жители деревни глупее горожан.

Никак не могу согласиться. Конечно, среди деревенских людей дураков хватает. Так ведь их и в городе хватает.

Конечно, в городе много умных людей. Так ведь их и в деревне много.

Я понимаю, что мне щас врежут убойным аргументом. Разными опросами, исследованиями, показывающими, что якобы деревенчане в среднем глупее горожан. У них слабее развит интеллект. Примитивнее образование. Нехватка гибкости мышления. Ну и прочее в том же духе.

Вот именно, автор! Что, спорить будете?

Нет, конечно. Зачем же я буду спорить, если так оно и есть. Избыточный деревенский труд, не оставляющий достаточно времени ни для полноценного отдыха, ни для качественного досуга, ни для хобби и прочих привычных горожанам вещей—действительно делает людей деревни в среднем глупее горожан.

Ненормальный образ жизни—вот причина отсталости деревни.

Кстати. Город тоже прошёл этот этап. Или вы думаете, работяги-горожане девятнадцатого века были сильно развиты умственно? Когда они вкалывали по 14 и больше часов в сутки?

Сейчас в Городе такого нет. Этот этап пройден. В результате потенциал горожан раскрывается гораздо полнее.

Раскрыть потенциал людей Деревни—вот важная задача.

Повторю ещё раз. Фундамент современной цивилизации—Деревня. И презирать этот фундамент, радоваться его разрушению и исчезновению—дурость высшей пробы.

Всё равно что недотёпа-архитектор будет проектировать небоскрёб прямо на песке, без фундамента. Сами понимаете, что будет с такой постройкой. Не факт, что её даже построить успеют. Скорее всего, она рухнет раньше, чем будут готовы последние этажи.

У нынешней цивилизации много недостатков. Первый с этим соглашусь. Но ведь много и достоинств. И вообще мне нравится современная цивилизация.

Ага! Вам тоже? Ну да, многие так думают. И—по моему мнению—правильно делают.

Люди Деревни отличаются от людей Города. Они—другие. И это отличие—дополнительный рычаг развития всей цивилизации.

Деревенские дети привыкают к физическому труду с младенчества.

Это прививается само собой, если, конечно, родители не представители люмпен-пролетариата, а бутылка дешёвой водки не заменила им желание жить достойно. Как говорил мой знакомый глава села: «Адский это труд, жить в деревне хорошо».

Жить хорошо можно только при наличии хозяйства на скотном дворе и огорода внушительных размеров. И естественным образом дети становятся главными помощниками родителей.

Первый выход в огород мой сын совершил в полтора месяцев. Полола гряды, держа его у себя на коленях.

В два года он уже уверенно хватался за всё растущее на грядке, чтоб вырвать это немедленно. И стоило отвлечься, как рассада помидоров летела на землю под его восклицания: «Пылей! Пылей!». Имелся в виду вездесущий пырей – бич сельских огородов.

В шесть лет сыновья уже имели свои грядки ответственности. Им доверяли горох. Во-первых, это их гряда по праву. Горох – баловство, на зиму его не готовим, а для детей радость. Во-вторых, горох сложно спутать с сорняками. Они его сажали самостоятельно, поливали и пололи. Тут главное вовремя похвалить. И незаметно поправить огрехи. И да, ещё не дать расковырять посадки в нетерпеливом желании посмотреть, а проклюнулся ли горох?

Ещё одна радость – кормить цыплят и гусят. Вот пасти их – уже труд. В семь лет делать и то, и другое вполне реально. И главное, привить меру ответственности. Как-то забыли напоить в жару цыплят, и я не уследила. Три цыплёнка умерли. Это был шок, истерика, попытка реанимировать несчастные трупики.

И вот только не надо про вредный стресс. Этот стресс навсегда приучил к тому, что твоя лень может обернуться бедой. Я и извлекала мёртвых цыплят при сыновьях нарочно. Жестокая наука, но наука.

Дети в деревне знают, что жестокость бывает оправданной.

Деревня пасторальна только на картинках и романтичных фото. В деревне очень рано дети понимают, что такое оправданная жестокость. Сегодня ты возишься с жёлтыми пушистыми комочками, чтобы зимой есть куриное мясо. Сегодня ты кормишь смешных розовых поросят (кстати, не всегда розовых), а к Новому году их заколют на мясо. Таков круг жизни.

Однажды к приезду городских племянников забили кролика и крольчиху. Племянник, узнав об этом, рыдал у клетки с крольчатами:

– Бедненькие! У них теперь ни мамы, ни папы. Как они будут жить?

Шестилетний сын утешил:

– Так мы их осенью тоже съедим.

Растут ли дети при таком подходе жестокими? Нет. Потому что отлично понимают: жестокость должна быть оправдана необходимостью. Им в голову не придёт мучить собаку просто ради развлечения. И сорок раз осудят хозяина, который держит впроголодь скотину. Человека, животное, да любое живое существо уважают за ту пользу, что оно приносит.

Если молодая лайка не пошла по зверю – её убивают. Всё должно приносить пользу. Нет пользы – нет смысла держать.

Сказать, что дети это принимают спокойно, не всегда. Сын самостоятельно заколол свинью в 16 лет. Мясо не мог есть две недели. И это при том, что охотиться с отцом он начал лет в десять. Но одно дело, когда тобой владеет азарт, когда у животного есть шанс уйти живым. Ты – охотник, оно – добыча. И на чьей стороне победа, ещё не известно. Другое дело – забить животное, которое ты кормил год. Спросите, зачем надо было мальчишку заставлять брать в руки нож. Ветеринар тогда вынес приговор: «Срочно зарежьте, мясо потеряете». А отец был в тайге. Сын принял решение сам. Взяла вверх необходимость. Я бы, наверное, так и не решилась попросить его об этом. От помощи младшего брата отказался: «Маленький ещё, сам справлюсь».

Маленькому было тогда четырнадцать. Разделывали, конечно втроём, но руководил процессом старший сын. Меня, в качестве забойщика и руководителя, даже в шутку не рассматривали: я – женщина. Вот ещё один минус или плюс деревенского воспитания, назовём его по-модному.

В деревне не делают проблемы из гендерных стереотипов.

Деревня чётко делит мир на мужской и женский. В этом причина поголовного мужского пьянства в 90-х, когда устойчивый мир колхозов и леспромхозов рухнул. И для выживания нужна была хитрость, приспосабливаемость, ловкость – то есть качества чисто женские, мужики сломались. Оклемались они более-менее к нулевым. Впрочем, кое-кто так и не оклемался. Вместе с Союзом окончательно рухнул патриархальный уклад, при котором муж – кормилец семьи, глава, командир. Или, как в деревнях говорили – «сам» («Сам-то где?» – и ясно о ком речь). И мужики растерялись, потеряли извечный смысл бытия.