Белая нефть

Лучше всего Бобу думалось в пути. Боб завел было «Харлей», но тут же увидел, что бензина осталось только на дорогу до заправки. Денег было примерно на полбака. Причем это были самые последние деньги, и других ждать неоткуда. Точка невозврата была пройдена – и, как это часто с ней случается, незаметно.

Бобу и раньше случалось переживать безденежные времена и жить взаймы. Иногда приходилось несколько дней подряд есть только овощи и рис с соевым соусом. Но эти эпизоды нищеты и самурайский рацион были всегда именно эпизодами, временными трудностями. Рано или поздно выписывалась задержанная зарплата, падали на счет гонорары, и Боб снова был на гребне волны. Он с головой уходил в новый проект и тратил, тратил… Он ужинал с нужными людьми в хороших ресторанах, раздавал долги и выплачивал кредиты, покупал ребенку дорогие игрушки… Сейчас более-менее постоянные источники дохода иссякли. Денег стало меньше, потом они исчезли совсем.

Боб, рассматривая ситуацию недавнего прошлого со стороны, вынужден был признать, что две работы – оплачиваемая рутина холдинга и оплачиваемое развлечение в храме – давали возможность заниматься единственным делом, которое его увлекало по-настоящему, – расследованиями. Но как раз эти проекты денег не приносили вовсе. Репутация, драйв, опыт – все что угодно, но не деньги.

Через три дня Боб должен был перевести на карту бывшей жены оговоренный ежемесячный взнос. Оплата детского сада, логопеда и английского. Эти финансовые обязательства, существенно превышающие положенные по закону алименты, давали Бобу возможность встречаться с сыном. Раньше Боб, освободив от дел уик-энд, получал ребенка на один световой день. Они с Левкой ходили в аквапарк, в кино – это для души, – а потом и в «Макдональдс», конечно. Это была стандартная программа воскресного папы, эконом-класс, но формат не важен, как полагал Боб, куда важнее контент. С контентом проблем никогда не возникало, но сейчас и на формат денег не было. Даже на приличное мороженое не было, что там о кино говорить. Кончилось кино.

Только сейчас, понимая, что зарплаты больше не будет и Левку он не увидит, Боб затосковал. Страх не давал спать, страх мешал думать. Обычно от депрессии всегда спасала работа. Новые идеи всегда приходили в голову Боба или на трассе, или во время физического труда. Боб решил собрать в саду яблоки-паданцы. Он набрал полную корзину и сел передохнуть на сложенные в стопку ящики. Обтерев одно из яблок ладонью, откусил. Яблоки у Арона были отличные. Названия сорта Боб не знал. Пока он трудился, стемнело. Было ветрено, и даже невысокие яблони зябко поводили кронами, как плечами. Несколько яблок упали с глухим стуком в траву. Думай, Боб, думай. Ты не хотел начинать новую жизнь, но такова логика роста – время от времени расставаться с прежним собой. Теперь твои связи, твои должности – это прошлое. Ты всё потерял. Осталась только голова и в ней мозги. Пусть на нее упадет яблоко, как на голову Ньютона, пусть родится какая-нибудь очень практичная теория. Ньютон тоже когда-то начинал новую жизнь. До двадцати двух лет открыл все, что только можно, а потом вдруг исчез для физики, стал богословом, ушел с головой в религию…

Боб решительно поднялся и принялся за работу. Когда вторая корзина доверху наполнилась, Боб сделал выбор. Он даже удивился, насколько очевидным было решение. Просто, чтобы определиться, нужно для начала потерять все что имеешь: семью, работу, дом и деньги, – да еще потом признаться себе самому, что ничего не осталось, сорвать с раны присохший бинт. Мои проекты были моим хобби, решил Боб. Это мое любимое занятие. Жизненно важно сейчас превратить его в профессию, за которую хорошо платят. Должно получиться, потому что других вариантов нет. О том, что делать, если не получится, Боб старался даже не думать.

Боб занес корзины с яблоками в дом. Арон сидел на своем диване в одеяле и негромко напевал, глядя куда-то внутрь себя. Судя по грустному напеву, ничего утешительного он там не видел.

– О чем поешь, Арон?

– Это еврейская песня. О том, как мама заботится о своем маленьком мальчике. Она отдает ему все, а взамен хочет только любовь. Но мальчик растет и раздает свою любовь друзьям и девушкам. Потом он отдает ее своим детям. У него не хватает любви для своей мамы. Она плачет о том, что дети становятся большими, а их любовь – маленькой.

– Спиши слова.

Арон ответил что-то на иврите – возможно, самому себе.

***

Еще через пару дней Боб приступил к активным действиям на местности. Он хорошо знал: если начать структурировать пространство вокруг себя, в голову полезут правильные мысли. Упорядочивание всего материального неизменно привлекает помощь высших сил, именно такова механика сцепления мирского с надмирным. Боб нашел под навесом ведро и тряпку, наломал в глухом углу сада ивовых прутьев на веник и взялся за генеральную уборку.

Арон некоторое время, не говоря ни слова, наблюдал, как Боб подметает углы, сопит, приседая, чтобы замести мусор на совок. Затем Арон стал молча помогать. Они выбросили макулатуру из камина, и в нем жарко заполыхали обломки старого забора, прихваченные с соседнего заброшенного участка.

Боб и Арон трудились весь день, а утром продолжили начатое. Комнат в доме было не девять, а двенадцать плюс погреб, мастерская и гараж, который при постройке явно проектировался как конюшня на несколько лошадей. Даже только регулярное протирание пыли на таком пространстве заняло бы большую часть рабочей недели – так решил Боб. Поэтому в относительный порядок они привели только каминный зал внизу и две комнаты на втором этаже. Совместная борьба с энтропией сближает – Арон стал чуть более разговорчив и почти ничего не пил днем. К Бобу после победы над хаосом вернулись обычные самообладание и энергичность.

– Давай выбросим всю советскую мебель? Лучше совсем без мебели, чем с этими полированными гробами, – предлагал он Арону.

– Это не советская. Это югославский гарнитур… Дед очень им дорожил. Это память.

– Вот именно. Советский югославский гарнитур. Таких стран уже нет, это все мрачная и никому не интересная история.

Арон замолчал, снова уйдя в себя. Потом сказал:

– Выбрасывать жалко. Давай камин ей топить. В сарае топор есть. Я принесу.

***

…По окончании благоустройства Боб затеял новоселье, пригласив человек двадцать своих знакомых.

– Арон, я знаю, что ты их не знаешь, – говорил Боб, – а когда ты их узнаешь – не обещаю, что полюбишь. Но у нас нет денег на жратву, а гостям я сказал принести с собой сухой паек… и мокрый тоже. В свою очередь мы порадуем их экологически чистыми продуктами. Накопаем картошки у соседей, соберем яблоки в саду и запируем на просторе! По моему опыту, остатками такого пикника можно питаться неделю…

Некоторое время Арон слушал молча, глядя в сторону, затем начал говорить – непривычно много и неожиданно эмоционально:

– А что мы будем есть потом?.. Особенно ты. Ты много ешь.

Они сидели у камина и ужинали сосисками из последней оставшейся упаковки.

– Про меня – это хороший и правильный вопрос, я люблю, когда обо мне заботятся. У меня есть проект.

– Тогда скорее начинай его с блеском осуществлять. Осталась пятерка на хлеб и десятка на сигареты.

– Почему на сигареты больше?

– Потому что они дороже.

Боб вздохнул и доел сосиску. Обратился к голове оленя над камином:

– Бэмби, я не понимаю, как ты выжил в компании с этим вымогателем! Странно, что он еще не отпилил тебе рожки и не отнес в комиссионку…

– Давай уже трудоустраивайся, – угрюмо сказал Арон. – За что сейчас платят попам?

– Как и всегда, за посредничество в сделках с совестью. За психотерапию эконом-класса. За иллюзию бессмертия. Там много чего в прайсе. Мы божьи агенты, работаем за процент.

– Вот и пройдись по поселку… в спецодежде. Поспрашивай, может, кому что надо. Отпевать или куличи освятить. А я попробую в полицию устроиться.

– В августе на куличи спрос падает. А тебя в полицию не примут. Ты же «негр» преклонных годов.

– Я не похож на негра.

– «Негр» – это сокращенное от «не гражданин», – пояснил Боб. – Гражданство ты еще не получил, поэтому с полицией ничего не выйдет. Да и по возрасту не проходишь.

– Дашь мне рекомендацию.

– Тем более не возьмут.

– Говорят, еще официанты неплохо зарабатывают…

– Кто говорит?

– Они.

Боб только вздохнул.

– Почему у тебя, Арон, совсем нет денег? Ты же бравый ветеран и все такое. Тебе должны пенсию платить, всякие там боевые-неподъемные…

– Мне и платят. Я пенсию своим старикам отправляю. Они уже не могут работать… А где твои старики?

Боб подбросил в камин несколько досок от ящиков.

– Мои не успели стать стариками… Ладно, ты меня разжалобил, поэтому слушай. Есть проект, и я – его главный ресурс. Я довольно посредственный священник, зато хороший журналист. Даже так: я икона и легенда нашей журналистики. Я лучше всех умею расследовать скандалы, интриги и странные случаи в стране. Эта страна мне уже тесна, как все пиджаки в магазине, но зато я ее хорошо знаю. Я знаю, кто с кем дружит и ссорится, в каком банке имеет счета, какая партия собирает компромат на премьера и что кушают крокодилы на обед. Пришла пора срочно монетизировать мои компетенции. Мы открываем частное детективное агентство. Ты в доле?..

– А начальный капитал?

– Деньги – это не проблема.

– У тебя много денег?

– Денег нет. Поэтому не проблема.

Арон начал загибать пальцы на руке:

– Сертификат – раз. Регистрация фирмы – два. Реклама наконец – три. Даже если ты так уверен, что дело пойдет… Мы до первого заказа так и будем яблочки из садика кушать?..

Боб только вздохнул. Сертификат его не волновал, а вот насчет первого заказа Арон был прав, на горизонте пока ничего не маячило.

– Ты вообще знаешь, чем занимаются частные детективы, Боб?

– Разумеется знаю, потому и предлагаю. Каждый день с утра до вечера они спасают мир, разбивают несколько крутых тачек, обезвреживают пару бомб. Вечером ужинают у камина и рассказывают туповатым партнерам тонкости дедукции… Потом идут спать с лучшими актрисами второго плана.

– Нет. Они экономят каждый грош, чтобы хватило на рекламное объявление в дешевой газете и аренду офиса на окраине. Потом ищут песиков, убежавших на запах течной суки. Или круглые сутки следят за неверными мужьями… Это примерно как с песиками.

– Надо же, ты открыл мне глаза… Мой мир стал другим. Такой мир и спасать-то не хочется. Но я все равно буду. У меня уже есть офис на окраине и туповатый партнер. Есть мои компетенции и твой первый взрослый по мордобою. Идея выстрадана, старик.

– У нас нет денег. Идею нельзя превратить в бизнес, если нет денег. – сказал Арон.

– Это твой личный опыт?

– Нет, но я читал одну книгу про бизнес… Бизнес начинается с капиталовложений.

– Это замечательное открытие, нужно его немедленно использовать. Давай продадим половинку дома?

– Шутишь, да? Этот дом от деда, это моя память, мои корни. Он здесь жил. Теперь я буду жить. Половинку… Половинку яблони продают? Продай свой мотоцикл! Или половинку.

– Еще чего. Мы с ним почти ровесники, у нас так много общего… Я друзей продавать не умею.

– Ты ничего не умеешь продавать, да? Любой бизнес – торговля. Ты не умеешь торговать.

– Ты же у нас еврей, это твоя компетенция.

– Я никогда не торговал. Мы разоримся.

– Разоряются те, у кого есть что терять. Нам разориться не удастся…

Боб налил вина Арону и себе.

– Выпьем? Я рад, старина, что ты проснулся наконец. А то был не человек, а какой-то больной дикобраз… Я тоже не люблю находиться рядом с людьми подолгу, но ты меня уже начинал тревожить. Что, какая-то переоценка ценностей?

– Вино кончается, – сказал Арон. – Это последний пакет. Ладно, вызывай свои вертолеты поддержки.

– Черт возьми, ну улыбнись хоть разик, – сказал Боб. – Видишь, как все удачно для тебя складывается!

– Не могу, – сказал Арон. – Это я не нарочно. Врачи сказали: последствия психологической травмы, какие-то там нервы атрофировались.

И Арон выпил весь стакан не отрываясь, в несколько больших глотков – только шевелился заросший кадык на худой шее.

Глава 3. Жанна

Не скорби и не сетуй, соседка моя, —

Всем живым уготована чаша сия.

Мой сынок, что был ясного солнца светлей,

Он во власти могилы, он пленник камней.

Я отныне чужой в этой жизни земной.

Опочил он, и смерть породнилась со мной…

Ускакал он, как всадник в предутренний час,

Захватив скакуна запасного для нас.

Предстоит нам за ним на закате уйти,

Ибо нету для смертных иного пути.

Башшар ибн Бурд

– Так ты, получается, еврейский латыш? Или латышский еврей?

– Сам не знаю. Вырос тут, жил в Израиле. Еврей – это у кого мать еврейка… Это если строго подойти.

…Боб развалился в кресле у камина. Арон курил, забравшись на свой диван, в самый его угол. Он накрылся пледом с головой, как хасид на молитве, и, как понимал Боб, пребывал в шоке от перспективы уборки. Эта уборка выходила катастрофически далеко за пределы его ежедневного ритуала – подмести и натереть квадрат паркета, выбросить очередную пустую банку и помыть чашку после кофе. По шкале опасности эта уборка обещала стать не красной угрозой, а кроваво-красной. Беспорядок, многократно превышающий представления Арона о хаосе, грозил самим основам его мироздания. Арон спустился из своей спальни с утра за пивом, да так и остался в углу дивана, совершенно раздавленный открывшейся картиной бедствия. После вечеринки остался стол, до предела заполненный грязной посудой и пустыми бутылками. Пол был истоптан. Пахло перегаром, застоялым табачным дымом и кислятиной – характерный букет, который образуется в закрытом помещении за ночь после пирушки. Боб открыл окно, в комнате стало еще и холодно. Конечно, пора было встать и начать хоть что-то делать, но оба оттягивали момент неизбежной расплаты за вчерашнее. Боб пытался как-то разговорить Арона, а тот старался как можно медленнее пить пиво. Боб говорил в полный голос, а Арон отвечал еле слышно, чтобы не тревожить спящую на раскладушке девушку Жанну. Девушка была высокая и на раскладушке не умещалась полностью. Из-под лоскутного одеяла торчали ступни в ярких оранжевых носках с черными смеющимися обезьянками. Носки были непростые, а с пальчиками, как перчатки.

В саду под яблоней стоял принадлежавший девушке Жанне «лендкрузер» интенсивной апельсиновой расцветки, увешанный наклейками, оснащенный мощной лебедкой, кенгурятником, запасным баком и дополнительными фарами. Было хорошо видно, что машина прожила не только долгую, но и очень бурную жизнь. Ночью была гроза с сильным ветром, на крыше автомобиля и на газоне валялись красные яблоки, крупные как бильярдные шары. Лужайка перед крыльцом превратилась в лужу.

– А это у тебя дреды или пейсы такие? Всегда стеснялся спросить, но раз уж ты так разговорился…

– В человеке все должно быть прекрасно, даже прическа – так говорят, да? Это парик.

Арон откинул капюшон толстовки, стянул дреды как шапку и показал бритую голову.

– Мой бог, но зачем? – изумился Боб.

– Смотри: так я – бритый мусульманин. С дредами я – торчок. Очень разное, а достигается легко. Еще нос у меня большой. С большим носом могу быть хасидом, кавказцем, арабом. Даже французом или индейцем. Одна деталь одежды все меняет. Еще дреды скрывают лицо. Если надеть очки, то остаются нос и дреды. Если меня кто-то видел, – он кроме дредов ничего не вспомнит, если не профессионал. Человек с дредами – вот что он вспомнит. Нет дредов – и человека нет. А если еще бороду отпустить… Только нос на виду, как у Гоголя.

– Ты и Гоголя читал?

– Общее прошлое – общие книги. Я тут в школе учился. Потом уже уехал, с родителями.

– Стало быть, ты профессионал?

– Да. Только больше не работаю по профессии.

– Моссад?

– Зачем сразу Моссад? Все знают только Моссад… Моссад выслеживает, убивает, он такой таинственный и страшный… У нас не только Моссад. Моссад – это киношная сказка. Он не совсем такой, как в кино. Не загадочный. Молодые умники за компьютерами, и у них офисные рубашки. Скучная работа с хорошей зарплатой, нормальная жизнь. Я работал в другой… организации.

– Там было веселее?

– А разве на работе нужно обязательно веселиться?

– А как же старик, а как же! Только работая весело и с азартом можно достичь впечатляющих результатов! Вот посмотри хотя бы на меня!

Арон посмотрел на Боба, и Боб этот взгляд выдержал. Арон отвернулся к камину.

– У нас не было весело. У нас было… жарко. А тут мне всегда холодно.

– Скоро осень, старик… Осенью у нас прохладно. Летом, впрочем, тоже. А про зиму и весну я даже и говорить не хочу.

Боб присел на корточки у раскладушки и перебирал пальцами темно-рыжие пряди девушки. Рыжих он любил.

– Ау, спящая красавица! Вставать пора!.. А почему у тебя машины нет, Арон? Вот, даже у нее есть…

– Почему – даже? Женщинам машины достаются проще. У тебя тоже теперь нет, а у твоей жены есть.

– У меня байк, это круче.

– Да, «Харлей»… Большая американская мечта. Очень большая и мощная мечта. Глоток свободы… по выходным до обеда.

– Ну допустим. А что ты имеешь против свободы?

– Свобода – она либо внутри тебя есть, либо там ее нету. А если нету, искать ее на шоссе или где еще – бесполезно.

Девушка приподняла было голову, но тут же опустила лицо обратно в подушку.

– Labrīt…

– Доброе утро, Жанна. Кстати, хозяин наш по-латышски еще не выучился, поэтому давай уж на языке межнационального общения, хорошо? Ты лежи, лежи, – сказал Боб. – Если тошнит – нужно лежать лицом вниз.

– Пипец. Где все? – глухо сказала девушка в подушку. – Доброе утро, извините.

– Все спаслись на последней электричке. А ты была уж совсем никакая, чтобы за руль. Вот и осталась на ночь.

Девушка Жанна быстро, в одно движение, откинула плед и села на диване. Длинная и худая, глаза сонные, да еще и явно близорукие, непричесанная и ненакрашенная – Боб предпочитал знакомиться с женщинами именно в такие минуты полной их беззащитности. Спала она в том же, в чем пришла, – в драных по моде светлых джинсах и бесформенной кислотно-зеленой футболке, на которой была изображена мультяшная обезьяна с красной задницей. Одну бровь девушки наискосок с заходом на лоб пересекал бледный шрам, бровь от этого чуть приподнималась и казалось, что Жанна постоянно чем-то удивлена.

Жанна нацепила большие очки и сразу почувствовала себя уверенней.

– Сорри. Я поеду скоро, извините. Не смотрите, я не айс без краски. – Жанна говорила с чудовищным акцентом, но с учетом своеобразного лексикона это выглядело даже элегантно.

– В реестр моих профессиональных компетенций, – сказал Боб, – входит исключительная наблюдательность. Я много видел пьющих женщин. Если женщина вырубается, предварительно смыв косметику, – она еще может стать полноценным членом социума. Если падает в койку с раскраской – это абонемент в клуб анонимных алкоголиков. Ты, Жанна, небезнадежна.

– Да я не алик какой. Как бы чё-то печаль. А по жизни пью мало.

– И это я знаю! – сказал Боб. – Опытные люди таких косяков не допускают.

– Че, каких косяков? Намешала?

– Мешать напитки можно, иногда даже и нужно, только по правилам. Внимай, дево, и радуйся. Первое и самое простое правило – нельзя понижать градус! Но это мем старый. Второй уровень для продвинутых учеников – нельзя мешать разные спирты! Пила вино – смело пей коньяк. Пила водку – не добавляй текилу. И наконец секрет старого мастера – исключить дозаправку перед сном, перестать пить за час до отбоя. Ты должна почувствовать, что начинаешь трезветь, и тут же перейти на чай и соки. И только через час спать. Принять дозу и сразу мордой в подушку – это гарантия утренних мучений…

– Вау, – с уважением сказала Жанна. – А вы алкаш, да?

– Представь себе, нет! Просто у меня много пьющих приятелей, которые привыкли вдумчиво относиться к собственным порокам. Кстати, еще предпоследнее правило – открывать на ночь окно.

– А последнее?

– Если не пьешь – не пей…

Арон откупорил зажигалкой вторую бутылку пива. Боб в своем кресле сделал то же самое и с бульканьем выпил сразу половину. Посмотрел на просвет, на громоздящиеся в стекле пузыри.

– Добро пожаловать в наш клуб, дорогая Жанна!

– Какой клуб, простите?

– Можем поупражняться, придумывая названия, – предложил Боб. – Например, «Клуб любителей разумной экономии» или «Общество безработных идеалистов»…

– Да, я помню, что вас с работ выгнали ваших, извините, – сказала Жанна. – Туалет на улице, я тоже помню. Я там тошнила вчера. Но я помыла сразу, извините. Пойду умоюсь, ага? А потом посуду. И подмету.

Арон посветлел лицом, а Боб молча отсалютовал бутылкой.

***

Пока Жанна ловко и на удивление быстро ликвидировала разруху в комнате, Арон занялся камином; затрещали дрова, потянуло дымом и теплом. Это было приятно. Боб вернулся к окну и, попивая пиво, наблюдал чечетку дождевых капель на жестяном подоконнике. Дождь шел уже несколько дней – крупный, холодный, бесконечный. Местный дождь непредсказуем. Он может идти месяц и постепенно становиться снегопадом. А может кончиться в несколько минут, уступив место неяркому солнцу в дымке…

Жанна появилась из кухни, опуская закатанные рукава. Она завязала волосы по-школьному, в два хвостика.

– Ну че, я помыла… Вы зовите как бы, если че помыть. Я умею готовить и убираться. Ну, так, некоторое время.

– Спасибо, коллега. Мы тоже владеем этими навыками, хотя демонстрируем их только в минуты смертельной опасности, – сказал Боб, разглядывая девушку. – Давно живешь в машине? Некоторое время? Мне все видно в окошко. У тебя там сзади разложены сиденья, а на них матрас.

Жанна села на пол у камина, обняла свои острые коленки.

– Три дня живу. Норм. Чаю горячего попьем, что ли. Еды совсем не осталось.

Это была жестокая правда. Вчерашние гости, вопреки расчетам Боба, сумели съесть все, что привезли с собой. Арон сидел в сторонке и молчал, пил вино, ел свои консервы и рассматривал гостей. В какой-то момент вечеринки, которого Боб не отследил, Арон широким жестом выставил на стол все продукты, прибранные до этого Бобом в кухонный шкаф, а потом еще открыл две банки тушенки, про которые Боб знал, что они последние.

– Это все из-за одного неправильного еврея, – сказал Боб. – Теперь можем скинуться на пальцах, кто сегодня будет работать таксистом… Так почему все-таки ты живешь в машине?

– Влом рассказывать, извините, – сказала Жанна. – Ну и вообще… Мы незнакомы, так? И не надо.

– Отчего же? – возразил Боб с видимым удовольствием. – Я, например, кое-что знаю о твоем муже…

– Я тоже кое-что знаю, и че? Например, он козел.

– Да, и козел довольно состоятельный, как многие думают. Даже занимается благотворительностью. Впрочем, в нашей стране это не очень дорогое развлечение. С номинацией на козла, кстати, я полностью согласен. Такую женщину выгнать из дома… Почему, кстати?

– Сама ушла, потому что… А он, сука, извините, заблокировал карточку. А своих бабок нет сейчас. Нет заказов. Занимать не хочу ни у кого… А что, я это вчера про мужа рассказывала?

– Нет, просто я запросил информацию у своих источников. Муж тут только повод, чтобы начать разговор. Поговорим, Монки?

Жанна вздрогнула и повернула голову. Боб уже держал наготове аккуратную папку, из которой достал и показал присутствующим несколько листов текста.

– Вот небольшое, но внушающее уважение резюме. На соискание должности главного хакера. Жанна Желинская, она же ЖеЖе в Рунете, она же Монки в некоторых других сетевых сообществах… Тут кратко описаны все твои подвиги. Или не все?

Жанна быстро показала Бобу средний палец и снова отвернулась к камину.

– Сорри. Доказательств нет. И не будет.

– И не надо, – разрешил Боб. – Я всему верю и без них… Но я тебя не обвиняю. Это для священнослужителя было бы непрофессионально. Моя работа – прощать… Ну, и продолжая тему: вот…

Боб вышел на террасу, достал заранее припасенное огромное яблоко и протянул Жанне.

– Вкуси плод сей, чтобы стать как боги и познать добро и зло. А то у тебя проблемы с этими базовыми понятиями, как мне показалось…

Жанна подняла глаза на Боба, сняла очки и нерешительно взяла яблоко.

– Фрукт мытый, не бойся.

Жанна с хрустом откусила яблочный бок.

– И теперь че?

– Не так быстро, дай организму адаптироваться к новым реалиям… Кстати, не обидишься, если спрошу, откуда у тебя этот шрам? Конкуренты? Ревнивый поклонник?

– Да так… Из-за байкера. Где-то у Валмиеры был факап… Я шла по трассе, а он по встречке обгонял, но не успевал уже. Совсем школота, жалко дебила. Ушла в кювет. Я грамотно ушла, я же гоняю.